УЛЬМ И ГЕНУЯ

После обращения к Европе с мирными предложениями, и притом с предложениями, которые мог сделать только полководец, покрытый славой, Первому консулу оставалось только приступить к войне. К войне, впрочем, очень деятельно готовились всю зиму, с 1799-го по 1800 год. Это была и самая справедливая, и одна из славнейших войн той знаменитой эпохи.

Австрия хотя и оставалась, по-видимому, умереннее Англии, однако пришла к одинаковому с ней заключению и отказалась от мирных переговоров, что привело австрийский кабинет к важнейшей политической ошибке: он не воспользовался выгодным положением для переговоров. Следовало быть крайне ослепленным, полагая, что и теперь, в борьбе с новым правительством, совершенно преобразованным, деятельным донельзя и руководимым первым полководцем своего века, можно завоевать такой же успех, какой случался прежде благодаря неспособности Директории.

Эрцгерцог Карл¹¹, соединявший с истинным воинским дарованием замечательную скромность и умеренность, описал всю опасность продолжения войны со знаменитым противником. В ответ Австрия лишила его главенства над войсками, а себя — единственного полководца, который мог бы вести войну хоть с тенью надежды на успех. Опала была прикрыта титулом правителя Богемии. Императорская армия сильно сожалела о нем, несмотря на то, что в преемники ему назначен был барон Край, отличившийся в последнюю итальянскую кампанию. Край был храбрым воином, человеком способным

и опытным, и оказался достойным вверенного ему начальства.

Чтобы восполнить нехватку солдат, возникшую в рядах союзной армии в результате удаления русских, Австрия, с помощью денежных пособий Англии, уговорила некоторые немецкие герцогства поставить значительное количество войск. Отдельным договором, подписанным 16 марта английским министром при баварском дворе, курфюрст обязался, кроме обычного своего контингента, поставить еще дополнительный двенадцатитысячный корпус. Такой же договор с герцогом Вюртембергским доставил союзной армии еще шесть тысяч солдат. Наконец, 30 апреля было получено согласие курфюрста Майнцского на выдвижение корпуса в четыре или шесть тысяч человек.

Англия взяла на себя все издержки по набору, амуниции и содержанию этих войск, а кроме того, ручалась немецким князьям, что без них не станут вести переговоры с Францией. Каким бы ни был исход войны, немецким княжествам будет возвращено их имущество. Со своей стороны Англия обязывала их не принимать самостоятельно мирных предложений.

Майнцские полки состояли из милиции, необученной и боязливой. Кроме этих регулярных вспомогательных войск, уговорили еще взяться за оружие шварцвальдских крестьян, стращая их грабежами французов, которые в это время разоряли поля несчастной Германии гораздо меньше самих имперцев.

Таким образом, швабская императорская армия со всеми вспомогательными войсками, доходила почти до 150 тысяч человек; из них 30 тысяч были распределены по крепостям, а 120 тысяч — составляли действующую армию, которая была снабжена многочисленной артиллерией, впрочем, уступавшей французской, и в особенности превосходной кавалерией, которой австрийские войска издавна славились. Кроме того, у императора имелось 120 тысяч человек в Ломбардии, под началом барона Меласа.

Английский флот, собравшийся в Средиземном море и беспрестанно курсировавший в Генуэзском заливе, поддерживал все действия австрийцев в Италии. Он должен был перевезти к ним вспомогательный корпус англичан и эмигрантов, собранный в Магоне и доходивший, как говорили, до 20 тысяч человек.

Следовательно, войну против Франции собирались вести без малого с тремястами тысячами войска и с помощью всего английского флота. Это были очень значительные силы, с которыми многое можно было сделать, — если бы умели ими пользоваться. Это обстоятельство очень важно, потому что новое войско и без того с трудом выдерживает первые военные трудности, а если вдобавок ему до сражения надо совершить продолжительный переход, оно уменьшается в соразмерности с расстоянием, которое проходит.

Теперь опишем расположение союзных войск и план, по которому они должны были действовать.

Край со своим войском занимал Швабию, сторожил все точки на Рейне, через которые французы могли войти в Германию. Он не думал переходить через реку и вторгаться в пределы республики; ему, по крайней мере в начале кампании, предстояла не такая деятельная роль.

Начало военных действий было предоставлено Итальянской армии, она должна была блокировать Геную, овладеть ею, перейти через Апеннинские горы и реку Вар и появиться перед Тулоном, где к австрийцам должны были присоединиться англичане и южные эмигранты.

Новое вторжение в ту часть Франции, в которой находился главный ее морской порт, пришлось по душе англичанам; им и нужно приписать главное участие в этом плане, который потом так много осуждали.

Вот весь план австрийцев. В Швабии медлить, в Италии открыть действия очень рано и пройти до Вара, потом, когда французы, привлеченные на Вар, очистят берега Рейна, перейти через него и, наконец, двинуться двумя массами на восток — через Базель, на юг — через Ниццу и, таким образом, без боя уничтожить сильную швейцарскую преграду.

Нельзя было придумать никакого вполне верного плана, имея соперником Бонапарта и при наличии выгод, которые доставляла французам оставшаяся в их руках Швейцария. Часть Альп, ближайшая к Франции, образует Швейцарию, а продолжение их — Тироль, издавна принадлежащий Австрии. Если австрийские войска идут к Франции, они должны разделиться на две действующие отдельно части и проходить по обеим сторонам Альпийского хребта, с одной стороны вверх — по Дунайской долине, а с другой — по долине реки По. Пока они в Баварии и Ломбардии, эти две армии могут сообщаться между Альпами через Тироль, принадлежащий императору, но когда они дойдут до Швабии, они окажутся совершенно отрезаны одна от другой, без всякой возможности сообщения, потому что вход в Швейцарию, независимую и нейтральную, им воспрещен.

Нейтралитет Швейцарии — это то препятствие, которое европейская политика благоразумно поставила между Францией и Австрией, чтобы уменьшить число пунктов, удобных для наступления.

Упорствуя в мнении, что французские войска истощены, а Германская армия не в состоянии начать наступательные действия и перейти Рейн в виду стопятидесятитысячной австрийской армии, стоявшей в Шварцвальде, особенно же — не ожидая, что французы осмелятся перейти Альпы без дорог и во время снегов, наконец, не видя даже третьей армии, которая могла бы на это покуситься, австрийцы погубили себя своей самонадеянностью.

У французов было две армии: Германская, увеличенная соединением рейнского и швейцарского войска, в 130 тысяч, и Лигурийская, уменьшенная до 40 тысяч. В войсках, стоявших в Голландии, в Вандее и во внутренних областях, были размещены начальные силы и для третьей армии; но нужно было необыкновенное искусство в управлении, чтобы сосредоточить ее в том пункте, где ее присутствие могло понадобиться. Генерал Бонапарт вздумал воспользоваться этим средством следующим образом.

Массена с Лигурийской армией, не усиливая ее, а снабдив только жизненными припасами и амуницией, приказано было держаться в Апеннинских горах, между Генуей и Ниццей, как в Термопилах. Германская армия под предводительством Моро, усиленная, насколько это возможно, должна была по всему берегу изображать, будто собирается перейти Рейн, а потом, укрывшись за рекой, поспешно отступить, выйти во фланг генералу Краю, напасть на него врасплох, оттеснить до верховья Дуная, если получится — обогнать, отрезать ему путь на Вену и даже, в случае удачи, окружить и подвергнуть одному из тех достопамятных сражений, примеры которых мы не раз наблюдали.

После того Моро было предписано отрядить правое крыло в Швейцарию, для содействия трудному предприятию, исполнение которого генерал Бонапарт взял на себя.

Резервная третья армия, которая существовала пока в зачаточном состоянии, должна была сформироваться между Женевой и Дижоном и ждать там, готовая содействовать Моро. Но если бы Моро хоть отчасти преуспел в своем плане, резервная армия должна была под началом Бонапарта соединиться с отрядом, отделенным от Германской армии, перейти через Сен-Бернар по льдам и снегам, очутиться в Пьемонте, в тылу барона Меласа, окружить его, дать решительное сражение и, в случае удачи, принудить его сложить оружие.

Разумеется, если бы исполнение соответствовало плану, это была бы прекраснейшая мысль, когда-либо родившаяся в голове гениального полководца древних или новых времен. Но великим военным планам придает цену лишь исполнение, без него это только пустые мечты.

Первой заботой Бонапарта было пополнить войско. Побеги, болезни и урон уменьшили его до 250 тысяч. По счастью, это были 250 тысяч опытных солдат, способных выдержать сражение с двойным количеством неприятелей. Первый консул просил, к тому же, у Законодательного корпуса 100 тысяч рекрутов. Эти 100 тысяч новичков, слитые с 250 тысяч старых солдат, должны были составить превосходную армию. Вновь назначенные префекты придали набору небывалую до тех пор энергичность. Но новобранцев можно было доставить на место, обучить и пустить в дело не раньше, чем через пять или шесть месяцев.

Первый консул решил оставить в бездействии все корпуса, изнуренные войной, и использовать их в качестве кадров для обучения рекрутов. А корпуса, способные тотчас выступить в поход, он отправил на границу. В итоге в распоряжении Бонапарта оказалось не более 200 тысяч человек, которых можно было немедленно пустить в дело. Но в его могучей и искусной руке и этого было довольно.

В то же время обратился он к патриотическим чувствам французов. Обращаясь к солдатам первых наборов, которые разошлись по домам при всеобщем унынии, произведенном неудачами, он приказал тех из них, кто ушел без отпусков, брать силой, а получивших законные отпуска звал во имя их усердия, стараясь возбудить воинский дух в молодых людях, воображение которых разгоралось при одном имени генерала Бонапарта. Энтузиазм первых дней революции уже остыл, но вид неприятеля на границах отечества пробуждал все сердца, и из усердия добровольцев можно было извлечь немалую выгоду.

Очень важные перемены внес Бонапарт в артиллерию. Фурлейтами в артиллерии были в то время наемники из транспортных рот. Не удерживаемые, подобно прочим солдатам, понятием о чести, они при первой опасности резали постромки и бежали, оставляя пушки в руках неприятеля. Первый консул справедливо рассудил, что тот, кто везет пушку на место сражения, оказывает родине такую же услугу, как и канонир, который эту пушку потом применяет, что он подвергается такой же опасности и должен быть поддерживаем тем же нравственным чувством, честью. Поэтому он дал фурлейтам мундиры и причислил их к артиллерийским полкам¹².

Бонапарт еще прежде послал Массена деньги в помощь несчастной Лигурийской армии. Армию в шестьдесят тысяч человек после кровопролитного сражения при Требии нищета уменьшила до сорока тысяч, и из тех только тридцать с небольшим годились в сражение. Несчастные солдаты бродили по дорогам из Ниццы в Геную, истощенные голодом и лихорадкой, представляя жалкое зрелище храбрых защитников отечества, оставленных умирать от нищеты.

Массена заключил несколько контрактов в Марселе, скупил весь хлеб, находившийся в городе, и отправил его в Геную. К несчастью, этой зимой дули беспрестанные ветры, они замедляли прибытие в Геную марсельских судов и отчасти заменили собой блокаду, которую англичане вынуждены были снять по причине суровой погоды. Однако же несколько судов успели дойти, и хлеб был роздан Лигурийской армии. Ей прислали оружие, обувь, обмундирование и много надежд. Что касается воинского воодушевления, не было надобности внушать его: никогда еще Франция не видела войск, которые бы с таким мужеством выдерживали жесточайшие бедствия; удары судьбы не могли разрушить приобретенной солдатами твердости. Впрочем, для полного их ободрения достаточно было видеть Бонапарта во главе правления, а Массена — предводителем армии. Стоило только этих солдат одеть, вооружить и накормить, — и можно было ожидать от них величайших услуг.

Однако надо сознаться, что Лигурийская армия отчасти была назначена в жертву: ни души не передали ей для пополнения, снабдили только военными снарядами, да и то в обрез. Не туда обращалось преимущественное внимание правительства, не там думали наносить решительные удары. Лигурийская армия фактически предназначалась к гибели, чтобы дать другим время победить.

Особенное внимание было обращено на армию под началом Моро, которой предстояло действовать в Швабии. Ей отдали все, что нашлось, — и людей, и снаряды, снабдили полным артиллерийским парком и достаточными средствами для переправы, чтобы дать ей возможность перейти через Рейн, если можно, в одном пункте.

Следовательно, генералу Моро, которому, как говорили, Первый консул будто бы завидовал, была вверена лучшая и самая многочисленная армия Республики, около ста тридцати тысяч человек, между тем как Массена получил только тридцать шесть, а Первый консул — не более сорока тысяч человек.

Бонапарт, как ни уважал Моро, себя ставил гораздо выше и думал, что если одному из них нужно довольствоваться малыми средствами, то сам он скорее сумеет выкрутиться, нежели Моро. Чувство, руководившее им в этом важном государственном деле, было гораздо уважительнее, чем великодушие: это было стремление к общему благу, которому он давал преимущество как перед своими личными выгодами, так и перед выгодами других.

Во главе армии стоял Моро, человек медлительного ума, иногда даже робкого, но основательного. Присущая ему нерешительность ввиду опасности быстро заканчивалась мудрыми и твердыми мерами. Опытность необыкновенным образом изощрила и развила его взгляд. Но между тем как его воинское дарование в испытаниях войны развивалось, гражданский характер Моро, слабый и покорный всякому влиянию, уже изнемогал в политических испытаниях, которые выносят одни сильные души и истинно высокие умы. Впрочем, зависть тогда еще не запятнала чистоты его сердца и не подавила в нем любви к отечеству. По опытности, по привычке начальствовать и по громкой славе он был единственным после Бонапарта полководцем своего времени, способным предводительствовать стотысячной армией.

Позаботившись о войсках лигурийских и германских, Первый консул обратил свои помыслы на создание нового войска, которое вскоре совершило величайшие подвиги под названием Резервной армии.

Для того чтобы она выполнила свое предназначение, следовало не только создать эту армию, но и приняться за дело так, чтобы никто не верил в ее существование.

Первый консул нашел в Голландии и в Париже (в войсках, собранных еще Директорией) средства для успокоения Вандеи; в уже успокоенной Вандее он отыскал средства для составления армии, которая, будучи внезапно выведена на место военных действий, должна была изменить весь ход дела.

Кроме того, Первый консул оставил в Голландии, с целью охраны этой дорогой для Франции страны, отрад, составленный поровну из французских и голландских войск, а начальство над ним вверил Ожеро. Когда последующие военные действия совершенно успокоили бы противника насчет высадки, корпус Ожеро должен был отправиться вверх по Рейну и охранять в Германии тыл Моро.

Из шестидесяти тысяч человек, собранных от берегов Нормандии до берегов Бретани, Первый консул выбрал самые изнуренные полубригады и вверил им охрану восставших областей. Кроме того, он еще уменьшил их силы, переведя в действующую армию всех солдат, способных к службе, и тем дал возможность заменить их большим числом новобранцев, которых они должны были обучать, не упуская в то же время из виду охрану берегов. Он распределил этих солдат по пяти небольшим лагерям, готовым по первому знаку выступить в поход. Два таких лагеря находились в Бельгии, для охраны этой страны, волнуемой духовенством, а в случае нужды — и для защиты Голландии. Третий лагерь стоял в Лилле, готовый идти на Сомму и в Нормандию, четвертый — в Сен-Ло, пятый — в Ренне. Во всех пяти лагерях насчитывалось до тридцати тысяч войска, и по прибытии новобранцев число это должно было увеличиться вдвое. На них же был возложен полицейский надзор в покоренных странах и в усмиренных провинциях.

Вследствие этих распоряжений из шестидесяти тысяч человек, собранных для водворения спокойствия внутри республики, оставалось тысяч тридцать отличных солдат, которые были размещены по наиболее пострадавшим по-лубригадам. Первый консул составил из них три отличные дивизии: две в Бретани, в Ренне и Нанте, третью в Париже. Эти дивизии должны были со всей возможной поспешностью запастись теми военными снарядами, какие найдутся под рукой, и закончить свое вооружение уже в дороге. Им приказано было идти на восточную границу и к апрелю месяцу непременно оказаться в Швейцарии.

Оставался еще резерв в недрах Египетской армии, расположенной в Южной Франции: эти войска не могли быть отправлены по назначению из-за невозможности перебраться через море, занятое английскими крейсерами. Дополнив эти резервы новобранцами, можно было получить четырнадцать хорошо вооруженных батальонов. Было отдано приказание пополнить резерв и отправить его в Лион. Это была четвертая дивизия, от которой можно было ожидать важных услуг.

При формировании армии всего труднее удается и более всего требует времени организация артиллерии. Первый консул из запасных магазинов Оксона, Безансона и Брианкона взял до шестидесяти орудий с людьми и снарядами. Два искусных и преданных ему артиллериста, генералы Мармон и Гассенди, вытребованные в Париже, получили предписание снарядить из этих магазинов шестьдесят орудий, не открывая, в каком месте предполагается их сосредоточить.

Оставалось назначить сборное место всем этим разбросанным силам. Старание скрывать приготовления могло возбудить всеобщее внимание. А потому Первый консул задумал наделать побольше шума и тем вернее обмануть врагов. Он поместил в «Мониторе» решение консулов о формировании Резервной армии в 60 тысяч человек в Дижоне. Бертье отправился в Дижон, чтобы приступить к формированию. Журналистам, которым позволялось только с крайней осторожностью говорить о военных делах, была дана полная свобода рассуждать об армии, формируемой в Дижоне. Они наполняли свои листки разными подробностями, и этого было достаточно, чтобы привлечь туда шпионов из всей Европы, которые и в самом деле приехали во множестве.

Все отряды были отправлены в Женеву и Лозанну разными дорогами, чтобы не привлекать внимания. Распустили слух, что они назначаются в подкрепление Рейнской армии; а так как она была растянута от Страсбурга до Констанца, то казалось вполне вероятным, что они идут именно к ней.

Первый консул отправил в Женеву запас коньяка; этим также мало открывалась его основная цель, потому что опорный пункт Германской армии располагался как раз в Швейцарии. Кроме того, Бонапарт для прокорма Резервной армии заказал в департаментах на Роне два миллиона порций сухарей.

Таким образом, дивизии были уже в походе и медленно, не утомляясь, продвигались к Женеве и Лозанне, дорогой получая все, в чем нуждались: обувь, обмундирование, оружие, лошадей.

Тайна, известная только Первому консулу, Бертье и двум-трем инженерным и артиллерийским генералам, которым нужно было сообщить план кампании, была сохраняема как нельзя лучше. Ни от одного из них нельзя было ожидать измены: сохранение тайны всегда зависит от влияния на умы правительства, а потому Первый консул на этот счет мог быть совершенно спокоен.

Иностранные лазутчики, съехавшиеся в Дижон, видя только горсть рекрутов и волонтеров и несколько старых офицеров, не могли нарадоваться своей проницательности, догадываясь, что эти приготовления одна хитрость и Первый консул хочет только напугать барона Меласа и уверить его, что в Южной Франции он встретит армию, которая будет в состоянии остановить его. Так рассуждали все, кто считал себя знатоками дела, и английская пресса скоро наполнилась тысячей насмешек. Рисовальщики даже пустили в ход карикатуру на Резервную армию: она изображала ребенка, водившего за руку инвалида с деревянной ногой.

Это и нужно было Первому консулу; он об одном только и заботился — чтобы над ним смеялись.

Между тем дивизии продвигались к восточным границам, снаряды изготовлялись, и в первых числах мая никому не известная армия готова была или содействовать Моро, или перейти через Альпы и придать там совсем другой ход делам.

Первый консул не забыл и флот, который находился в Бресте. Эскадра состояла из пятнадцати испанских судов и двадцати французских, всего без малого судов из сорока, и в тот момент была заперта двадцатью английскими кораблями. Генерал Бонапарт употребил первые же финансовые средства, какие успел добыть, на отправку этому флоту продовольственных припасов и части задержанного жалованья. Он приказал не терпеть блокаду, хотя бы пришлось тридцать неприятельских судов на двадцать, и при первом же случае выйти в море, даже если придется дать сражение. Потом, если эскадра будет в состоянии держаться в открытом море, пройти пролив, явиться в Тулон, собрать тут несколько судов, предназначенных для доставки подмоги Египетской армии, и снять блокаду с Мальты и с Александрии.

План, предписанный Моро, совершенно смутил его холодный и нерешительный ум. Он ужаснулся смелости предложенных ему действий.

Австрийская армия имела то преимущество, что ей гораздо легче было стянуться к месту, которое Моро избрал бы для переправы через Рейн, будь оно между Страсбургом и Базелем или между Базелем и Констанцем. Это-то именно и беспокоило французского полководца. Он опасался, что Край явится с огромными силами к месту переправы и сделает ее не только невозможной, но даже гибельной.

Первый консул не боялся ничего подобного. Он полагал, напротив, что французская армия легко может сосредоточиться против левого фланга Края и пробить его. Для этого он желал, чтобы она внезапно прошла вверх по реке, собралась между Базелем и Шафгаузеном, навела за одно утро четыре моста и вышла во фланг Краю, отрезала его от резервов и левого крыла и отбросила бы к верховью Дуная. Бонапарт думал, что если этот маневр произвести быстро и решительно, то можно совершенно раздавить австрийско-германскую армию.

Но этот план озадачил Моро, непривычного к таким смелым замыслам. Он боялся, как бы Край, уведомленный вовремя, не пошел со всеми своими силами навстречу французской армии и не опрокинул ее в реку. Он считал правильным воспользоваться тремя уже существующими мостами, в Страсбурге, Брейзаке и Базеле, и выйти на правый берег несколькими колоннами. Таким образом он думал отвлечь внимание австрийцев и направить их преимущественно к шварцвальдским ущельям.

План Моро был не без достоинств, но имел и важные недостатки. Он устранял опасность переправы огромной массой войск в одном пункте, но зато разделял силы, впускал на неприятельскую землю несколько отдельных колонн и подвергал их опасному фланговому маршу.

Любопытное для истории зрелище представляют эти два человека, противопоставленные друг другу в важных обстоятельствах, так ярко отражающих различие их ума и характеров. План Морб, как и большая часть планов людей не очень дальновидных, только с первого взгляда казался осмотрительным, но в исполнении мог удаться легче. Надо согласиться, что исполнение все искупает; но иногда оно губит самые верные расчеты и дает успех самым ложным.

Итак, Моро упорствовал в своих мыслях. Первый консул, желая убедить его при помощи хорошо избранного посредника, вызвал в Париж генерала Дессоля, начальника штаба Германской армии, человека тонкого и проницательного ума, достойного быть посредником между двумя сильными и раздражительными людьми. Бонапарт вызвал его в первой половине марта и удержал на несколько дней. Дессоль понял план Первого консула и отдавал ему преимущество перед планом Моро, но тем не менее советовал принять последний, потому что «полководцу должно предоставить свободу действовать сообразно с его понятиями и характером, если он только человек, достойный вверенного ему начальства».

Первый консул, так же хорошо понимавший людей, как и военное искусство, оценил благоразумные советы Дессоля и уступил.

«Вы правы, — отвечал он. — Моро не может ни понять, ни исполнить моего плана. Пускай действует как знает, лишь бы отбросил маршала Края на Ульм и Ра-тисбон и вовремя прислал правое крыло в Швейцарию. А план, которого он не постигает и не смеет взять на себя, исполню я сам, в другом месте. Что он боится сделать на Рейне, сделаю я в Альпах. Со временем он, может быть, станет жалеть о славе, которую теперь уступает мне».

Глубокое, пророческое изречение, как мы скоро увидим.

Первый консул хотел, чтобы Моро открыл военные действия во второй половине или не позже конца апреля, но его настояния оказались напрасны: Моро не был готов и не обладал той деятельной находчивостью, которая заменяет недостаток в средствах. Пока он медлил, австрийцы, согласно своему плану, наступали на Массена и начали с ним борьбу, которую неравенство сил сделало достойной вечной славы.

В Лигурийской армии было 36 тысяч человек, способных к действительной службе. Против этих 36 тысяч французов стояли 120 тысяч австрийцев, свежих и сытых благодаря богатствам Италии и денежным пособиям Англии. Опасность состояла в том, что барон Мелас мог со всем войском двинуться вперед, разрезать французскую армию пополам и отбросить одну половину к Ницце, другую — к Генуе.

Заметив эту опасность, Первый консул в письмах к Массена (от 5-го до 12 марта) с редкой предусмотрительностью давал ему следующие наставления:

«Берегитесь, — писал он, — слишком растягивать линии. В Альпах и в ущелье Тенд не оставляйте много войска, там вас защищают снега. Разместите небольшие отряды в Ницце и окрестных крепостях; четыре пятых всей армии удержите в Генуе и вокруг нее. Неприятель выйдет против правого вашего фланга, около Генуи, и против центра, около Савонны, вероятно, разом в обоих местах. Одну из двух атак вы отклоните и, собрав все свои силы, идите на одну из неприятельских колонн. Местность не позволит австрийцам воспользоваться превосходством своей артиллерии и конницы, они будут атаковать вас одной пехотой; ваша пехота гораздо лучше, а удобство местности заменит недостаток в численности. Мелас не одарен ни вашей энергичностью, ни вашими способностями, — вам нечего бояться. Если он пойдет к Ницце, а вы будете в Генуе, пускай себе идет, не трогайтесь с места: далеко уйти не посмеет, пока вы будете оставаться в Лигурии, угрожая ударить ему в тыл или кинуться на войска, которые он оставит в Пьемонте».

Разные обстоятельства не позволили Массена последовать этим мудрым советам. Во-первых, неожиданное наступление австрийцев застигло его прежде, чем он успел изменить расположение армии и сделать окончательные распоряжения; во-вторых, в Генуе было недостаточно продовольственных припасов, чтобы сосредоточить в ней все силы. Боясь истребить запасы, которые нужны были на случай осады, он хотел воспользоваться гораздо более обильными запасами Ниццы. Наконец, надо сознаться в том, что и Массена не постигал всей глубины наставлений своего начальника, чтобы для них пренебречь неудобствами, впрочем, очень значительными, которые доставляло сосредоточение всей массы войск в Генуе. На поле битвы Массена, может быть, мог называться первым полководцем своего времени, — по твердости характера он не уступал ни одному полководцу

времен прошедших, — но, несмотря на природный ум, сила предусмотрительности и интеллекта далеко не равнялась в нем быстроте взгляда и твердости характера.

Австрийцы выступили 5 апреля, то есть гораздо раньше, чем этого ожидали. Мелас с 50 тысячами войска пошел вверх по реке Бормиде и одновременно атаковал все позиции по дороге, которая выходила через перевал Кадибона к Савонне. Намерение его состояло, как и предвидел Первый консул, в том, чтобы прорвать центр французской армии и отрезать генерала Сюше от Сульта, который с ним соединялся около этого места.

Завязалась жестокая битва. Солдаты Республики, пользуясь гористой местностью, укрывались за возвышениями, защищались с необыкновенным мужеством и отняли у неприятеля втрое больше людей, чем сами потеряли, потому что огонь их встречал плотные массы людей. Но, сражаясь с беспрестанно возобновляющимся войском, они вынуждены были уступить, побежденные более изнурением и усталостью, нежели оружием австрийцев.

Одна половина Лигурийской армии была отброшена к Ницце, другая вынуждена была запереться в Генуе.

Под самой Генуей успех австрийцев был поколеблен, но генерал Отт, с пятнадцатью тысячами, разбил дивизию Миолиса, состоявшую из четырех тысяч человек, спустился на приморский склон Апеннин и, окружив все форты, защищающие город, показал испуганным генуэзцам австрийские знамена. Английская эскадра, развернувшись в то же время, подняла британский флаг. Жители города были патриотами и приверженцами французов, но жители соседних долин, преданные аристократической партии, восстали при появлении союзных войск.

Несчастные жители Генуи, видя на соседних горах австрийские огни, а на море — английский флаг, стали бояться, как бы через несколько дней олигархия не восстановила своего господства. Но с ними был неустрашимый Массена. Хотя атака на центр отделила его от генерала Сюше, однако же у него оставалось от 15 до 18 тысяч войска, а с таким гарнизоном он никакому врагу не разрешил бы ворваться в Геную.

4 Консульство

Для прояснения действий французского полководца во время этой замечательной осады надо описать место, в котором они происходили. Укрепления Генуи представляли собой треугольник, склоняющийся на пятнадцать градусов к горизонту, вершиной сходившийся с Апеннинскими горами, основанием упиравшийся в море и омытый с обоих боков реками Бизаньо к востоку и Польчеве-рой к западу. Если бы в таком укрепленном месте и при таком гарнизоне было достаточное количество продовольствия, Массена был бы непобедим. Мы увидим, как личный характер в военное время может исправить ошибку в расчете и недостаток предусмотрительности.

Решившись встретить неприятеля сильным сопротивлением, Массена задумал немедленно сделать два важных дела: во-первых, отбросить за Альпы австрийцев, слишком теснивших Геную, а во-вторых, восстановить сообщение с генералом Сюше.

Для исполнения первой части предприятия ему следовало оттеснить австрийцев на противоположный склон, откуда они пришли. Не теряя времени, на другой же день после их первого появления, то есть 7 апреля, Массена вышел из Генуи с восточной стороны и прошел долину Бизаньо с остатками дивизии Миолиса. Он подкрепил ее частью резерва и повел тремя колоннами.

Все три колонны с такой точностью осуществили маневр, что стрельба их послышалась в одно время на всех пунктах. Генералы Арно и Миолис стремительно подступили с разных сторон к высотам Монте Ратти. Присутствие самого Массена и желание отомстить за прежнюю неудачу воспламеняли войска. Австрийцы были опрокинуты в потоки и сбиты со всех позиций. Генерал Арно пошел дальше и по гребню гор понесся на самую вершину Апеннинского хребта, к Скоферскому ущелью. Массена, с несколькими резервными ротами, сошел в долину Бизаньо и соединился с дивизией генерала Петито.

Вечером, когда Массена, избавив генуэзцев от присутствия неприятеля, возвратился в Геную и было объявлено о скором прибытии взятого в плен генерала, безграничная радость воодушевила многочисленных приверженцев патриотической партии. Генерала Массена приняли с восторгом. Жители готовили для раненых

носилки, вино и бульон, везде оспаривали честь дать им пристанище.

После решительных действий с восточной стороны, очистить которую было нужнее всего, Массена решил попробовать очистить западную сторону, в направлении к Савонне, и тем восстановить сообщение с генералом Сюше.

С силами около 10 тысяч человек Массена предпринял попытку подойти к Савонне, тайно приказав генералу Сюше также двинуться к этому пункту. Утром 9 апреля французское войско двинулось. Барон Мелас, разрезав пополам французскую армию, намеревался запереть Массена в Генуе и стянуть свою линию, слишком растянутую. Обе армии столкнулись в своих передвижениях, оттого на этой неровной местности произошла самая живая и запутанная борьба.

Массена долго двигался вдоль берега и на следующий день, 10 апреля, был около Вараджио. Он шел двумя колоннами и старался через горы приблизиться к корпусу генерала Сульта, которого предполагал найти в Сасел-ло. Неприятель с силами вдесятеро большими старался окружить две небольшие колонны Массена, преимущественно левую, которую он вел сам. Массена долго продержался с 1200 храбрецами против десятитысячного корпуса и продемонстрировал необыкновенную твердость. Видя необходимость отступления и потеряв из виду правую колонну, отставшую вследствие несвоевременной раздачи продовольствия, он отправился отыскивать ее по ужаснейшим оврагам и среди толп восставших крестьян. Он нашел своих солдат и повел их к другому отделению дивизии генерала Гардана.

Трудность согласования передвижений посреди такого множества врагов и на такой неровной местности не позволила отряду Сульта вовремя сойтись с отрядом Массена. Поэтому Массена решил подняться на вершину Апеннинских гор, там соединиться с Сультом и вместе напасть на австрийские отряды, разбросанные по долинам. Но изнуренное войско рассеялось по дорогам и не могло собраться вовремя. Тогда генерал решился послать в подкрепление Сульту всех, кто был еще в состоянии продолжать движение, а с остальными, то есть с ранеными и изнуренными солдатами, сам стал приближаться к Генуе, чтобы прикрыть отступление главной части армии и обеспечить ее вступление в город.

Со своей стороны Сульт, оттесненный в горы, подвергался крайней опасности среди гораздо более многочисленных неприятельских отрядов и после славных подвигов, вероятно, был бы смят, если бы не подоспело подкрепление, которое Массена так кстати послал к нему. С помощью этого подкрепления Сульт успел выйти на генуэзскую дорогу, наконец нагнал главнокомандующего, и оба они возвратились в Геную, пробивая себе дорогу оружием и ведя перед собой до четырех тысяч пленных.

Генуэзцы пришли в восторг, видя, как французский полководец во второй раз возвращается в их город с толпой пленных. Влияние его сделалось огромным. Армия и жители повиновались ему с глубочайшей покорностью.

По возвращении в город, 18 апреля, Массена тотчас занялся устройством полиции и снабжением города продовольствием. Боясь измены со стороны генуэзских дворян, он принял меры предосторожности. Национальной гвардии, состоявшей из лигурийских патриотов, приказано было при первой тревоге явиться на главную городскую площадь на помощь французскому отряду, стоящему там с зажженными фитилями. Не принадлежавшие к гвардии жители города при этом сигнале должны были убираться по домам, только войска имели право оставаться на улицах. В обычное время жителям велено было возвращаться домой в десять часов вечера, а многочисленные сходки были строго запрещены.

Массена отдал приказание собрать весь хлеб, находившийся в Генуе, обещая платить за него; он и в самом деле платил, когда его приносили добровольно, но в случае отказа делал обыски в домах и забирал хлеб насильно. Собрав весь хлеб, он определил порции армии и народу, таким образом добыв средства прокормить солдат и бедный народ в продолжение первых двух недель осады.

Надеялись, что благоприятный ветер отгонит англичан и откроет дорогу транспорту с хлебом, который должны были пригнать лигурийские и корсиканские корсары, получившие патенты на то, чтобы забирать суда, груженые хлебом. Словом, Массена решил дойти до последней крайности и скорее употребить на прокорм войска какао, которым были наполнены магазины в Генуе, но не сдаваться. Имея немного денег, присланных Первым консулом, он прибегал к ним в крайних случаях, а иногда употреблял их в утешение несчастным своим солдатам в их жестоком страдании. Несколько тысяч уже выбыли из рядов в беспрестанных стычках, несколько сот лежали в госпиталях. В целом же оставалось около 12 тысяч человек, годных в дело.

Среди этих тяжелых испытаний вид генерала Массена, всегда уверенного и спокойного, передавал и другим поддерживавшую его бодрость. А между тем адъютант Массена Франчески в простом челноке перебрался на берег Ниццы для свидания с Первым консулом, чтобы уведомить его о страданиях и подвигах Лигурийской армии и угрожавшей ей опасности.

Утром 30 апреля общая канонада, раздавшаяся вдруг со всех сторон, возвестила важное предприятие со стороны неприятеля. В самом деле, австрийцы в этот день выставили огромные силы. Граф Гогенцоллерн атаковал плато Двух Братьев, на котором стоял форт Диамант. Храбрый офицер на требование сдачи отвечал, что сдаст вверенный ему пост только в том случае, если его отнимут силой оружия.

Этот форт был очень важен, потому что оттуда можно было командовать всеми укреплениями. Из австрийского лагеря открыли сильный огонь, и в то же время было предпринято несколько атак, чтобы уменьшить пространство, занимаемое французами. С другой стороны австрийцы овладели деревней Сан-Мартино д’Альбаро и почти заняли грозную Мадонну дель Монте, позицию, с которой можно было громить город. Уже дивизия генерала Арно очистила последние дома деревни; уже солдаты покидали ряды; многие из них перестреливались врассыпную. Массена поспешил на место, сам собрал их, возобновил бой и удержал неприятеля.

Прошло полдня, надо было поправить дело. Массена немедленно возвратился в Геную и отдал нужные приказания. Он дал генералу Сульту 73-ю и 106-ю полубри-гады и приказал возвратить плато Двух Братьев.

Дивизия Арно, снова посланная вперед, обошла деревню Сан-Мартино д’Альбаро, отбросила занимавший ее неприятельский отряд, взяла несколько пленных и прикрыла правый фланг французских колонн, шедших на форт Квецци. Храбрый полковник Мутон с двумя батальонами 3-й дивизии атаковал форт с фронта. Несмотря на невероятные усилия, он был отбит, но не отступал, пока пуля не ранила его навылет в грудь и не положила полумертвого на поле битвы.

Массена из оставшихся у него двух батальонов один послал на правый, а половину другого — на левый фланг неприятельской позиции. Упорный бой завязался около форта Квецци. Будучи на слишком близком расстоянии, чтобы перестреливаться, противники бились камнями и ружейными прикладами. Французы готовы были поддаться превосходящему числом противнику. Тогда Массена сам кинулся вперед с последним батальоном и решил исход битвы. Форт Квецци был возвращен французам.

Австрийцы, теснимые с позиции на позицию, оставили множество убитых, раненых и пленных. Массена, до сих пор медливший идти на приступ Двух Братьев, воспользовался впечатлением, произведенным его успехом, и в ту же минуту дал приказание Сульту овладеть высотой. Неприятель долго и горячо защищался, но французы наконец овладели высотой.

Таким образом, после жаркой битвы, длившейся целый день, они возвратили плато Двух Братьев, форт Квецци и посты в Сан-Мартино д’Альбаро и в Мадонна дель Монте, словом, все важные позиции, без которых осада Генуи была невозможна.

Вечером Массена возвратился в Геную, за ним несли лестницы, припасенные неприятелем, чтобы влезать на стены. Австрийцы лишились в этот день 1600 человек пленными и 2400 убитыми и ранеными. С начала военных действий Массена истребил и взял в плен от двенадцати до пятнадцати тысяч человек и, что всего важнее, довел неприятеля до того, что он пал духом.

Пятого мая прибыло небольшое судно, груженное хлебом, которого хватило бы на пять дней. Это была драгоценная посылка, потому что продовольствия оставалось очень мало. Городу была необходима скорая помощь, иначе он не мог долго держаться.

Получив из Лигурии эти известия, Первый консул начал настаивать, чтобы Моро открыл военные действия. Уже целый месяц все было улажено между ними, и со стороны правительства не существовало никакой задержки для начала действий Рейнской армии. Но Моро, от природы довольно медлительный, не решался ступить на неприятельскую землю, пока не был уверен в успехе, и понапрасну откладывал начало операции. Каждое промедление с его стороны задерживало выступление Резервной армии и увеличивало бедствия, которые терпел со своим войском Массена. «Поспешите, — писали Моро из Парижа, — и быстрым успехом дайте возможность поскорее выручить генерала Массена. Он лишен продовольствия и уже две недели с изнуренным войском выдерживает отчаянную борьбу. Мы обращаемся к вашей любви к отечеству и собственной вашей пользе: если Массена сдастся, надо будет взять у вас часть войска и послать на Рону, для защиты южных департаментов». Наконец, посредством телеграфа, Моро было дано формальное приказание переправиться через Рейн.

Причины, удерживавшие Моро без действия, были бы уважительны в менее стесненных обстоятельствах. Эльзас был разорен; Швейцария, которую уже два года топтали войска всей Европы, не предоставляла никаких средств для поддержания сил войска. Моро содержал армию запасами рейнских крепостей. Однако же не в этом заключалась настоящая причина его медлительности, — напротив, это скорее побудило бы его искать продовольствие на неприятельской земле, — но его артиллерия и кавалерия испытывали недостаток в лошадях. У него не было ни рабочих, ни оружия, едва хватало оборудования, чтобы навести мост.

Однако же он согласился обойтись без необходимого, в надежде добыть все дорогой. Армия его была так хорошо составлена, что могла справиться с задачей без всего или, в случае нужды, завоевать все необходимое. В конце апреля Моро решился открыть кампанию, которая стала лучшей в его жизни и одной из самых славных в истории Франции.

У него, как мы видели, было 130 тысяч человек. Тысяч тридцать занимали крепости и мостовые укрепления. В действующей армии оставалось 100 тысяч, готовых выступить в поход. Особенно превосходна была пехота: она состояла из 82 тысяч, артиллерии было 5000 при 116 орудиях, конницы — 13 тысяч единиц. Как видим, артиллерия и конница были в гораздо меньшей пропорции, чем обыкновенно принято, но они были очень хорошо составлены, к тому же превосходство пехоты позволяло обойтись без всякого другого рода войск.

Моро давно принял систему деления армии на отдельные корпуса, имеющие полный состав в пехоте, артиллерии и коннице и способные действовать без помощи других корпусов. Опыт скоро показал их неудобство — именно в том, что они увлекаются и начинают действовать порознь, отдельно друг от друга, особенно когда главнокомандующий не настолько тверд, чтобы беспрестанно связывать их операции в один общий план. Это неудобство в данном случае еще более увеличилось от странного распоряжения. Моро принял непосредственное руководство над одним из корпусов, а именно — над резервным. Сен-Сир, который давно уже служил у Моро и имел на него довольно большое влияние, долго сопротивлялся этому распоряжению. Но его возражения не произвели желаемого действия, Моро упорствовал в своем намерении из снисхождения к частным выгодам некоторых лиц. Он уже назначил начальником своего штаба генерала Дессоля; желая дать место генералу Лагори, одному из тех опасных друзей, которые впоследствии погубили его¹³, он назначил его своим помощником по Резервной армии. Это обстоятельство дало Сен-Сиру повод к недовольству, которое скоро превратилось в явную размолвку между ним и Моро.

У Края, поставленного против Моро, как мы видели, было 150 тысяч человек. Пехота, составленная из баварцев, вюртембергцев и уроженцев Майнца, была незавидна, конница превосходна, — в рядах ее насчитывалось до 26 тысяч. Артиллерия, многочисленная и исправная, имела триста орудий.

Главные силы австрийской армии стояли за шварцвальдскими ущельями, в Донау-Эшингене и Виллингене, на точке соединения дорог, ведущих от Рейна к Дунаю. Тут было собрано сорокатысячное войско. Край разместил в лесу сильный авангард под началом эрцгерцога Фердинанда, предписав ему сторожить дорогу на Базель.

План Моро, состоявший в том, чтобы, переправляясь по трем мостам, свернуть вправо и идти вверх по Рейну до Шафгаузена, был принят без изменения. Двадцать пятого апреля Моро двинул свое войско, а сам отправился в Страсбург с корпусом Сент-Сюзанна, чтобы своим присутствием обозначить, будто намерен действовать по Страсбургской дороге, через Шварцвальд. Чтобы вернее скрыть свое движение, он не собирал корпуса, полубри-гады снимались со своих квартир и прямо шли к месту, назначенному для переправы через Рейн; к своим корпусам они присоединялись уже дорогой. В результате всех этих распоряжений три грозные колонны одновременно перешли через Страсбургский, Бризахский и Базельский мосты. Это произошло 25 апреля.

Весь день 26 апреля Сент-Сюзанн оставался на позиции перед Страсбургом, а Сен-Сир — рядом с Бризахом. Резервный корпус вышел из Базеля, развернулся и ждал движений двух корпусов, которые должны были приблизиться к нему по Рейну, а сам Моро выехал из Страсбурга и отправился в главную квартиру, находившуюся в резервном корпусе.

Весь следующий день был вновь употреблен на фальшивые маневры для сокрытия от неприятеля настоящего направления французских колонн. Австрийцы должны были поверить решительному движению через реку Кинциг и Адскую долину. Вполне естественно было предположить, что две сильные колонны, показавшиеся у входа в эти ущелья, и в самом деле вступят в них для соединения с Лекурбом. Для лучшего наблюдения за ними Край отрядил из Виллингена двенадцать эскадронов и девять батальонов.

В ночь 27-го и весь день 28 апреля, в то время как Край поддавался обману, французские колонны меняли направление своего движения. Сент-Сюзанн занял место Сен-Сира перед Фрейбургом, как будто был намерен идти в Адскую долину. Сен-Сир, со своей стороны, повернул вправо, пошел по Рейну, по немецкому берегу, с артиллерией, конницей и обозом, между тем как тяжелый транспорт шел по равнине, а большая часть пехоты — по склону гор. Моро распорядился таким образом для того, чтобы не загораживать берегов Рейна, очистить высоты Шварцвальда от наполнявших их австрийских отрядов и перейти у самого истока все речки, которые изливаются с этих высот и текут в Рейн.

К несчастью, рассчитывали на наличие дорог, которых не оказалось. Сен-Сиру пришлось идти по самым страшным косогорам, все время в виду неприятеля и без артиллерии. Однако он не слишком задержался и успел в назначенный день явиться в Сен-Блез.

Моро шел вверх по Рейну, тоже по немецкому берегу, как и Сен-Сир. Двадцать девятого апреля центр под руководством Сен-Сира и резерв под началом Моро уже стояли на Альбе, а Сент-Сюзанн подходил к ним. Наконец 1 мая армия сделала последний шаг, самый решительный, и сделала его удачно. Край начинал уже замечать свою ошибку и стягивал назад корпуса, слишком далеко ушедшие в ущелья Шварцвальда.

К вечеру 1 мая вся армия была за Рейном. Главные три корпуса, Сен-Сира, Моро и Лекурба, от семидесяти пяти до восьмидесяти тысяч человек, готовы были двинуться на Энген и Штоках, угрожая разом и неприятельским магазинам, и линии отступления австрийцев. Сент-Сюзанн с левым крылом, до двадцати тысяч, шел вслед за австрийцами по ущелью Адской долины, готовясь присоединиться к главным силам французской армии, как только она двинется вперед и освободит ущелье.

Итак, движение армии Моро было завершено в шесть дней и самым удачным образом. Показав на мостах три колонны, Моро привлек неприятеля к этим трем пунктам;

потом, вдруг скрывшись из глаз, пошел одним корпусом по французскому берегу Рейна, двумя — по немецкому и, поравнявшись с Шафгаузеном, прикрыл переправу Лекурба. Между тем было взято полторы тысячи пленных, шесть полевых орудий с упряжью, сорок крепостных орудий и несколько магазинов. Войско все время демонстрировало твердость и решимость, какие только можно было ожидать от старых солдат, полных уверенности в себе и своих начальниках.

Однако план благоразумного Моро был по крайней мере столь же опасен, как и план Первого консула, отвергнутый генералом за излишнюю смелость, ибо Сен-Сир и Моро в продолжение нескольких дней подставляли неприятелю свой фланг, идя по берегу Рейна, в теснине между рекой и горами. Сен-Сир шел даже некоторое время отдельно от своей артиллерии, а Сент-Сюзанн и теперь еще был оставлен один в Адской долине.

Если бы маршал Край догадался напасть на Сен-Сира, Моро или Сент-Сюзанна, он мог надеяться смять отдельный корпус и тем принудить французскую армию к общему обратному движению. Но Моро благоприятствовали два счастливых обстоятельства: во-первых, он действовал наступательно, что всегда расстраивает неприятеля, и во-вторых, у него было отличное войско, которое могло твердостью исправить всякую непредвиденную неудачу и которое, как мы увидим, не раз исправляло своим мужеством ошибки главнокомандующего.

Наконец наступало время, когда обе армии, после обоюдного движения, с одной стороны — для переправы через Рейн, с другой — для предупреждения этой переправы, должны были столкнуться за Рейном.

Моро готовился к этой встрече, но поскольку он не ждал ее так скоро, то распоряжения его о сосредоточении войск были недостаточно быстры и четки. Он вздумал отправить Лекурба с его 25 тысячами человек на Штоках, где находился арьергард австрийцев. Это было точное исполнение условленного с Первым консулом плана: отрезать Края от Штокаха значило отделить его от Боденского озера, а следовательно, и от Альп. Сам Моро пошел со всем резервом на Энген, не спуская глаз с Лекурба, чтобы в случае нужды немедленно идти к нему на помощь.

Моро шел в боевом порядке, тылом к Рейну, фронт был слишком растянут; перед деятельным и решительным противником французская армия подверглась бы большой опасности. По счастью, армия Края была еще менее сосредоточена.

Хотя положение Края сначала было выгоднее положения французов для сосредоточения армии, ибо он занимал основание треугольника, от Констанца к Базелю, между тем как французы занимали его бока, но теперь, застигнутый врасплох движением Моро и имея на левом фланге три четверти французской армии, успевшей переправиться через Рейн, он был в довольно затруднительном положении. Он отдал австрийским отрядам, бывшим на Рейне, поспешный приказ немедленно стянуться через Шварцвальд к верховьям Дуная; но только быстрое и глубоко обдуманное движение могло выручить его из опасности. Действуя по обоим берегам Дуная, он мог быть уверен, что соединится с правым крылом, но зато должен был отделиться от левого, под началом принца Рейнского, впрочем, не обрекая его на гибель, потому что крыло это нашло бы себе убежище и занятие в Тироле. Правда, в этом случае Край, не ведая того, содействовал бы желаниям Первого консула.

Планом более удобным и согласным с обычной системой императорских войск было стянуться к верховьям Дуная. Но чтобы преуспеть в этом, следовало приступить к делу скоро и решительно. На беду, у Края были огромные магазины в Штокахе, близ Боденского озера, с двенадцатитысячным арьергардом под началом принца Лотарингского. Следовательно, надо было немедленно перевести арьергард из Штокаха к верховьям Дуная и самому Краю идти туда же, бросив магазины, которые он ни в каком случае не мог успеть собрать.

Но генерал Край поступил не так. Думая все-таки действовать на Дунае, но позднее, он двинул на Энген, для выручки Штокаха, генерала Науендорфа. Туда же велели идти эрцгерцогу Фердинанду, стоявшему в Шварцвальде, а правому крылу — оставить Рейн и поспешить присоединиться к нему.

Огромные провиантные магазины немцев имеют то важное неудобство, что им иногда должны подчиняться движения армий. У французов нет магазинов; вечером они разбредаются по окрестностям и отыскивают себе продовольствие; дисциплина от этого не слишком страдает. Они деятельны и искусны, могут оставаться в строю и в то же время слегка заниматься мародерством. Немецкие же войска, подвергаясь такому испытанию, редко его выдерживают, не расстроив своих рядов. Однако магазины имеют и важное преимущество: войска меньше угнетают занимаемую ими страну и не раздражают против себя жителей.

Итак, Моро должен был встретиться с арьергардом Края в Штокахе и пройти мимо отряда эрцгерцога Фердинанда, спешившего на соединение с главными силами австрийской армии. В результате этой встречи должно было последовать неожиданное сражение, какие часто случаются в войне, где обстоятельствами не управляют превосходные умы, способные их предвидеть и давать им направление.

Лекурб с самого утра пошел к Штокаху по большой дороге из Шафгаузена с дивизией Монришара и резервной конницей Нансути. Наблюдая из чащи леса окрестности, можно было в то же время видеть, как стягивались пехота и конница. Наконец Монришар подошел к позициям, которые австрийцы, казалось, намерены были защищать. Они стояли в боевом порядке за деревней Штейс-линген, прикрываясь сильным отрядом конницы.

Французская пехота прошла через селение двумя колоннами и построилась справа и слева, угрожая неприятелю с флангов. В то же время кавалерия монришаров-ской дивизии, поддерживаемая всем резервом Нансути, вышла из Штейслингена, атаковала и опрокинула императорские войска, которые отступили к Нейцингену. Это была вторая и самая важная из позиций, закрывавших Штоках. В глубине деревни показалась многочисленная пехота и перегородила ее, опираясь справа и слева на леса и прикрываясь пушками. Сбить ее оттуда было бы чрезвычайно трудно. Монришар велел обойти ее по пригорку, между тем как Вандам уже выходил на зады Нейцингена.

Взяв эту позицию, уже весь корпус Лекурба, соединившись, одной массой пошел к Штокаху и овладел им.

Австрийцы хотели было остановиться за Штокахом и дать отпор. Они вывели в бой 4000 пехоты, прикрыв ею всю кавалерию. Полки Нансути бросились на нее и опрокинули в беспорядке на пехоту, которая уже не смела думать ни о чем, кроме сдачи.

Лекурб захватил четыре тысячи пленных, восемь пушек, пятьсот лошадей и огромные штокахские магазины.

Дивизия Лоржа, предназначенная осуществлять связь между Лекурбом и Моро, разделилась на две бригады. Одна пошла на Аах, держать под контролем территорию между Штокахом и Энгеном, но, не встретив никого, продолжала марш до Штокаха, где и осталась без всякой пользы. Лорж с остальной частью своей дивизии присоединился к корпусу Моро и с ним пошел к Энгену.

Моро с резервным корпусом с утра отправился к Энгену. Край в то же время проходил это местечко, спеша к Штокаху на защиту своих магазинов. Заметив по множеству показывавшихся войск, что это не простая рекогносцировка, а приготовление к сражению, Край остановился в ожидании его, надеясь на бывших у него под рукой 40 тысяч солдат и крепкую позицию, в которой он оказался по счастливой случайности.

Чтобы подойти к Энгену, надо было перебраться через целый ряд возвышений, довольно крутых и поросших лесом. Австрийцы заняли эти возвышения пехотой. Кавалерия их оставалась в Энгенской долине. Моро оказался вынужденным сначала овладеть высотами, потом сойти на равнину и опрокинуть императорскую конницу. В случае успеха все дивизии должны были соединиться у Энгена.

Лорж, немного опередивший резерв, встретил близ Ватердингена неприятельский отряд. Не начиная боя, он дождался дивизии Дельма которая скоро подошла. Они вместе бросились в атаку и вытеснили австрийцев. Тут представились им высоты, окружавшие Энген; им следовало взойти на довольно значительные высоты, которые контролировали: справа — Маульбергская позиция, а слева — высокая отвесная гора Гогенхевен.

В результате нескольких атак и рукопашной схватки французское войско овладело главными позициями, защищавшими вход в Энгенскую долину, теперь оставалось только спуститься в нее. Неприятель отступил на Гогенхе-вен, поставил на склон горы артиллерию и пехоту, а в долине выстроил двенадцатитысячную конницу.

Моро решился овладеть вершиной Гогенхевен и приказал дивизии Дельма атаковать гору. Вышедшая из лесу дивизия мужественно выдержала жестокий огонь. Таким образом, все высоты Энгенской долины оказались в руках французов: войско могло свободно на них развернуться.

Неприятель отступил на другой край долины, выстроил впереди многочисленную конницу и большую часть артиллерии, а за ними, в лощине, у входа в которую лежит деревенька Эхинген, поставил сильный отряд гренадеров. Чтобы выиграть сражение, французам следовало опрокинуть всю эту массу.

Между тем за Гогенхевеном слышалась частая перестрелка. Дивизия Ришпанса сражалась с отрядами, которые генерал Край расставил на этой части поля. Генерал Ришпанс выдержал, с переменной удачей, весьма упорный бой, когда, на его счастье, показались первые отряды корпуса Сен-Сира. Он очень запоздал по причине несообразности распоряжений Моро. Сен-Сиру пришлось ждать Нея, задержанного недостатком продовольствия, ждать своей артиллерии; к тому же на каждом шагу натыкался он на эрцгерцога Фердинанда и потому, не желая вступать в сражение с одной дивизией против трех, вынужден был соблюдать чрезвычайную осторожность. Сен-Сир подоспел на помощь Ришпансу в ту самую минуту, когда Край решился на последнее отчаянное усилие, чтобы не допустить его к Энгену.

Понимая по живости перестрелки всю опасность положения Ришпанса, Моро вздумал привлечь австрийцев на левое крыло. Для этого он счел нужным атаковать деревеньку Эхинген, бывшую опорой их позиции на другом конце равнины. Генерал Бонтан пошел на нее со своими эскадронами, генерал д’Опуль следовал за ним, попал под огонь, мужественно подступил к Эхингену и овладел им. Но тут на французов выпустили восемь резервных гренадерских батальонов, а австрийская конница поддержала атаку.

Французы, при такой неожиданной угрозе, вынуждены были уступить деревню. Императорская конница

отбила кавалерию генерала д’Опуля. Храбрый генерал Бонтан был опасно ранен. Усиливавшаяся за горой Го-генхевен перестрелка по-прежнему возвещала об опасности, в которой находился Ришпанс, упорствовавший в безуспешных попытках взобраться на высоту.

Моро, который в трудных обстоятельствах умел показать твердость истинно воинской души, понял опасность положения и решился употребить самые отчаянные усилия, чтобы удержать за собой поле битвы. Он берет несколько гренадерских рот, ведет их вперед, опрокидывая все на пути, и снова вводит свое победоносное войско в Эхинген. Ришпанс, со своей стороны, показывает чудеса храбрости и все-таки овладевает высотой, которую неприятель так яростно отстаивал.

Дело решилось в пользу французов, но стоило огромных усилий и большой крови. Одна 4-я полубригада лишилась в этом бою от пяти до шести сотен человек.

Наступала ночь. Французы удваивали свои усилия, между тем как австрийцы, узнав о поражении принца Лотарингского при Штокахе, начинали падать духом. Край, боясь, чтобы его не обошли из Штокаха, приказал отступить и поспешил к Дунаю.

Потери, понесенные французской армией в этих продолжительных и упорных битвах, были очень значительны. Две тысячи выбыли из строя убитыми и ранеными; у австрийцев убито и ранено было три тысячи, а взято в плен от четырех до пяти тысяч человек.

Французское войско своим мужеством искупало недостатки плана, а недостатки действительно имелись. В наше время легко оценить слабые стороны плана. Во-первых, по самим результатам легко судить о недостатках переправы, совершенной в нескольких пунктах. Вследствие такого образа действия только три корпуса могли двинуться совокупными силами, и из них один, корпус Сен-Сира, действовать не мог, потому что должен был поддерживать сообщение с отставшим четвертым. Эта переправа и была причиной того, что артиллерия Сен-Сира отстала и лишила его возможности помочь Ришпансу. В итоге Сен-Сир оставался почти совсем без дела или ограничивался одним наблюдением. Когда его потом упрекали, что он пришел слишком поздно, он утверждал, что за весь день к нему не было послано из главной квартиры ни одного адъютанта. Такие случаи чрезвычайно редко встречались в сражениях, где войском управлял Бонапарт.

Несмотря на все перечисленное, действовать, как действовал Моро, мог только полководец с великим дарованием. Оказавшись лицом к лицу с опасностью, он распоряжался с хладнокровием и твердостью и, поддерживаемый храбростью войск, одержал над неприятелем решительную победу.

Если бы на следующий день он стал сильнее теснить Края, то, по всей вероятности, опрокинул бы его в беспорядке в Дунай. Но характеру Моро недоставало огня, притом он слишком берег войска, чтобы решиться на отважное и быстрое движение, которое, разумеется, утомляет людей в минуту совершения, но зато сберегает им кровь и силы, ускоряя ход дела.

Весь день 4 мая был употреблен на приведение в порядок армии и медленный поход к Дунаю. Край еще не решался отступить без боя. Армия его была очень расстроена и ослаблена потерей почти десяти тысяч человек. Чтобы поднять упавший дух императорской армии, требовались несколько дней отдыха и подкрепления и защита большой реки. Позиция у Мёскирха, на которой Моро дал Краю утвердиться, внушила ему неосторожную, но мужественную решимость еще раз вступить в сражение.

Мёскирхская позиция и в самом деле была очень мощной. Большая дорога, идущая через Мёскирх к Дунаю, пролегает под огнем высокого пригорка, потом углубляется в лес и выходит на открытое место, снова под огонь с возвышений, которые тянутся от Мёскирха к Гейдорфу.

Край вооружил эту позицию сильной артиллерией. Принц Лотарингский, образуя левое крыло австрийцев, занимал Мёскирх и окружавшие его высоты; генерал Науендорф, образуя центр, развернулся над Гейдорфом, имея позади себя гренадерский резерв. Полковник Вреде составлял правое крыло императорской армии и расположился у Крумбаха.

Моро почти так же мало ждал сражения при Мёскирхе, как перед тем при Энгене. Догадываясь, однако, о возможном сопротивлении в Мёскирхе, он предупредил Ле-курба, который должен был следовать по описанной нами большой дороге, что тут его может ожидать опасность, но не дал ему четкого приказания сосредоточиться, что следовало бы сделать в ожидании неминуемого большого сражения.

Лекурб, согласно данному приказу, тронулся с самого утра. Поравнявшись с Крумбахом, он оставил эту высоту левее и прошел по ущелью. Тогда перед ним предстала открытая равнина, в глубине которой находился Мёскирх, окруженный со всех сторон высотами с австрийской артиллерией.

Как только показались передовые отряды французов, орудия австрийцев осыпали их ядрами и картечью. Громимая двадцатью пятью орудиями, французская кавалерия вынуждена была отступить. Большая часть из пятнадцати орудий были сбиты, даже легкая пехота была вынуждена укрыться в лесу. Австрийская конница в свою очередь совершила нападение, но была отбита.

Между тем Лекурб решился атаковать Гейдорф с тыла и двинулся левым флангом вдоль опушки леса. Но вторая попытка подступить к Мёскирху с левой стороны оказалась такой же неудачной, как и первая.

Ободренные неудачами французов, австрийцы решились действовать наступательно, выйти из деревни Гейдорф и атаковать дивизию Лоржа. Но это был слишком дерзкий замысел. Тридцатая легкая полубригада строится в колонну и выступает вперед. Восемь орудий покрывают ее картечью, но она идет с удивительным хладнокровием и штыками прокладывает себе дорогу в Гейдорф. Высоты за деревней покрыты лесом, в котором стоят тесные ряды австрийской пехоты. Превосходящие силы напали на храбрую полубригаду; подавленная численностью, она уступает. Но другая полубригада поспевает к ней на помощь, присоединяется к ней, и обе полубригады опять идут в атаку. Вся дивизия поспешно подходит, огибает деревню, взбирается на грозные высоты и овладевает лесом, из которого неприятель посылал на французов смертоносный огонь.

В то время как эта страшная битва завязывается на левом фланге, на правом наконец выходит к Мёскирху Вандам. Он искусно распределяет свою дивизию в атаке, несмотря на убийственный огонь австрийской пехоты из Мёскирха. Храбрый отряд идет в атаку и врывается в Мёскирх, между тем как два батальона обходят позицию по высотам.

Монришар, до сих пор запертый в лесу, пользуется этим прорывом и выходит на открытую равнину. Он четырьмя колоннами выступает против артиллерии австрийцев, уже несколько смущенных этими соединенными атаками с разных сторон. Колонны подходят, перебираются через овраг у подошвы холмов и взбираются на Мёскирхскую высоту в ту самую минуту, когда отряд Вандама, вторгшийся в Мёскирх, выходит из него с противоположной стороны.

Австрийцы, теснимые со всех сторон, обращены в бегство. Французы овладели всей линией от Мёскирха до Гейдорфа. Но Край, с замечательной верностью взгляда, заметил слабый пункт их позиции. Он тотчас отряжает против левого крыла французов часть своих сил к Крум-баху, откуда может угрожать им с фланга и тыла.

Дивизия Лоржа, занимавшая Гейдорф, подверглась опасности быть уничтоженной. Весь австрийский гренадерский резерв бросился на эту несчастную дивизию, изнемогавшую после неоднократного взятия, потери и возвращения Гейдорфа. Ее в одно и то же время губили огонь австрийской артиллерии и масса австрийской пехоты.

К счастью, Моро, извещенный сильной пальбой, ускорил марш своих частей. Наконец и он поспевает к месту событий и немедленно отправляет дивизию Дельма к Гей-дорфу, на помощь Лоржу. Этот храбрый отряд изменяет ход дела, опрокидывает австрийских гренадеров и снова овладевает Гейдорфом и лежащим над ним лесом.

Но и к Краю также подоспело подкрепление. Он быстро подтянул на поле битвы свое правое крыло и направил его во фланг дивизии Дельма, грозя окружить ее. Часть дивизии тотчас уходит влево.

Пятьдесят седьмая полубригада, снискавшая в Италии название «Грозной», строится в боевом порядке. Слишком часто борется она с превосходящими силами австрийцев, под огнем шестнадцати орудий, которым генерал Дельма мог противопоставить только пять, да и те были скоро сбиты. Мужественный отряд непоколебимо стоит под этим страшным огнем и успевает остановить неприятеля. Моро переходит от корпуса к корпусу, размещает и подкрепляет их. Он подоспел в то самое время, когда австрийцы, не успев опрокинуть дивизию Дельма, старались лишить ее помощи.

Таким образом, сражение, начавшееся в Мёскирхе, растянулось до Гейдорфа, а из Гейдорфа — до Крумбаха, и охватило всю эту обширную позицию, покрывая ее огнем, кровью и обломками.

К счастью, дивизия Ришпанса, вовремя выведенная в опасное место, построилась в колонны, под сильным огнем, направленным сверху, забралась на Крумбахскую высоту и окружила эрцгерцога Фердинанда, который сам надеялся окружить французское войско. После этого усилия Краю уже некого было посылать против Ришпанса, и он вынужден был дать отбой.

От Крумбаха до Гейдорфа и от Гейдорфа до Мёскир-ха французы на всех пунктах остались победителями.

В продолжение этих действий корпус Сен-Сира стоял в нескольких милях, в Нойхаузене-об-Эк. Какая же роковая причина удерживала его без пользы на таком расстоянии от места, где он мог бы решить участь войны? Это очень трудно объяснить. Сен-Сир после рассказывал, что ему не было дано никаких указаний. Моро отвечал, что посылал к нему несколько адъютантов. Сен-Сир возражал, что был так близко от поля битвы, что, если бы к нему отравили хоть одного офицера, он непременно подоспел бы на помощь. Приверженцы Моро отвечали, что Сен-Сир плохой сотоварищ и хотел дать неприятелю средство подавить своих сторонников.

Сен-Сир, ссылаясь на близость битвы, сам себя обвинил: на таком близком расстоянии ему было непростительно не прийти хоть с одной дивизией на место, где страшная пальба давала повод предполагать жестокую битву и большую опасность. Впрочем, он скоро огромными заслугами загладил порицание, которое навлек на себя.

И французы, и австрийцы были крайне утомлены после этого дела. Среди беспорядка сражения никогда нельзя в точности выяснить число убитых и раненых. В данном случае и тех и других было очень много. Во французской армии легло примерно 3000 человек, а в австрийской — почти вдвое больше. Но французская армия была воодушевлена надеждой; за ней осталось поле сражения. Напротив, австрийская армия, крайне расстроенная, была уже не в состоянии долго продолжать такую борьбу.

Из нашего описания сражения каждый легко поймет, в чем действия Моро заслуживали упрека. Он пошел на поле битвы, не сделав предварительно рекогносцировки; он направил на главный пункт недостаточные силы, сам тронулся слишком поздно; спрятал все свои дивизии в лес, из которого нельзя было выбраться без значительной потери людей; наконец, не вывел Сен-Сира на место, где присутствие его могло бы все решить.

Край, со своей стороны, действовал очень хорошо, направлял главное свое усилие на слабый пункт французской армии, на ее левый фланг, но, на беду, позволил отнять у себя Мёскирх. Впрочем, в оправдание его должно заметить, что войска его далеко не равнялись французским в отношении сметливости и твердости.

На следующий день, 6 мая, Край поспешил переправиться за Дунай. Французам следовало идти за ним и преградить ему переправу или по крайней мере затруднить ее. Моро двигался, растянувшись в линию и опираясь левым крылом на Дунай. Это крыло составлял Сен-Сир. Не приняв участия в сражении накануне, он теперь видел возможность действия и желал действовать. На его глазах императорские войска с какой-то торопливостью собирались к Зигмарингену, спеша переправиться на противоположный берег. Сен-Сир мог различать, с расстояния не более пушечного выстрела, австрийскую армию, зажатую на отрезке местности, едва достаточном для одной дивизии. Австрийцы так были поражены появлением французов, что при виде одной только бригады Нея остановили переправу, построились в боевой порядок и прикрылись огнем шестидесяти орудий. Видя смятение противника, Сен-Сир был уверен, что одной атакой опрокинет его в Дунай. Он выдвинул несколько орудий, которые каждым выстрелом косили целые ряды, но, разумеется, не могли долго устоять против шестидесяти орудий Края.

Сен-Сир надеялся пушечной пальбой привлечь внимание Моро и побудить его перейти из резервного корпуса на левый фланг. Однако видя, что тот не появляется, послал к нему офицера с рапортом о положении неприятеля, прося позволения атаковать его. В главном штабе думали, что Сен-Сир хочет уклониться влево только затем, чтобы еще более отделиться и действовать самостоятельно, и отвечали приказанием держать правее, чтобы связаться более тесно, чем он обычно делал, с резервным корпусом, составлявшим центр армии. Смысл этого приказания довольно ясно выказывал неудовольствие главнокомандующего и окружавших его лиц.

Таким образом, Край мог безопасно уйти и собрать свою армию на другом берегу Дуная.

Армия Моро нашла в Штокахе и Донау-Эшингене огромные магазины; она ни в чем не имела недостатка; ее поддерживали беспрестанные успехи и постоянное наступательное движение. Седьмого и восьмого мая Моро продолжал свой марш, опираясь левым флангом на Дунай. А 9-го, узнав, что Сент-Сюзанн, шедший левым берегом Дуная, поравнялся с ним, Моро на один день оставил главную квартиру и переправился за Дунай для обозрения вновь прибывших войск. По всей вероятности, Край, желая дать отдых своей армии, собирался остаться за Дунаем, и французам можно было 9 мая сделать еще один переход без встречи с неприятелем.

Но мнение австрийского военного совета, считавшего необходимым спасти огромные магазины в Биберахе и не отдавать их французам, побудило Края решиться на новое и неожиданное движение. Он со всей армией переправился обратно на правый берег Дуная и встал впереди и позади Бибераха. Это местечко лежит в долине, орошаемой Риссой. Долина так болотиста, что нельзя безопасно проехать по ней верхом, и через Биберах нужно проходить по мосту. В долину попадают через ущелье, через Рисское болото проходят по мосту, прилегающему к городу, а за мостом открывается превосходная позиция, гора Меттенберг, на которой может очень долго держаться артиллерия.

Край не думал вставать перед ущельем, потому что в случае неудачи ему пришлось бы отступать по узкой дороге; он мог встать только позади Бибераха, на самом Меттенберге. Но невозможно было оставить и Биберах совершенно открытым. Поэтому, поместив главную часть армии на меттенбергской позиции, он поставил восемь или десять батальонов и с дюжину эскадронов перед ущельем, чтобы тем замедлить наступление французов и успеть очистить или истребить большую часть магазинов.

План был опасен, особенно с армией, упавшей духом. Сен-Сир, которому приказано было сделать привал на ночь за Биберахом, скоро открыл позицию, которую заняли австрийцы. Он был в отчаянии, что при нем не было главнокомандующего или по крайней мере начальника главного штаба, чтобы дать надлежащие приказания и воспользоваться встречей. Моро отсутствовал; генерала Дессоля также не могли найти.

Если бы Сен-Сир имел под рукой все свое войско, он бы не колебался и попробовал провести атаку с одним своим корпусом; но, к несчастью, силы его были по большей части разбросаны. Он послал несколько офицеров отыскивать Нея, но тот шел вдоль извилин реки, по непроходимым дорогам, и потому не так легко было его найти.

Уныние неприятеля сильно искушало Сен-Сира, но он еще колебался, видя неравенство сил, когда послышались выстрелы корпуса Ришпанса, который в это время подходил к тому же пункту по перекрестной дороге. Имея в своем распоряжении превосходную дивизию Ришпанса, Сен-Сир больше не колебался. Не теряя времени на дальнейшее распределение своих войск, он быстро двинул бывшие у него под рукой восемнадцать батальонов и двадцать четыре эскадрона на десять тысяч австрийцев, заграждавших вход в ущелье.

Австрийцы, опрокинутые этим стремительным натиском, в беспорядке бросились в Биберах и долину Риссы. Легко было взять их всех в плен, но Сен-Сир не позволил их преследовать, опасаясь, что нельзя будет потом собрать солдат для главного дела. Он удовольствовался тем, что вошел в Биберах, утвердился в нем и обеспечил сохранность магазинов.

Усиленный дивизией Ришпанса, Сен-Сир перешел по Биберахскому мосту через Риссу и стал сам осматривать неприятельскую позицию. В это время отряд, так стремительно опрокинутый в Риссу, взбирался между рядами австрийской армии, расступившейся, чтобы дать ему дорогу. По виду ее легко было догадаться, до какой степени армия была смущена.

Сен-Сир послал несколько застрельщиков, которые стали дразнить неприятеля, но никто не появлялся, чтобы сбросить их в овраг. Стрелкам отвечали лишь общими залпами, как обыкновенно бывает, когда испуганный отряд старается ободрить себя шумом.

На поле сражения Сен-Сир был одним из первых тактиков Франции. Видя, в каком состоянии находится австрийская армия, он решился действовать немедленно. Построил дивизии Тарро и Барагэ в две колонны, образовал третью колонну из дивизии Ришпанса, а кавалерию расставил уступами по флангам. Развернув таким образом свои силы, он разом двинул все колонны.

При виде этих войск, с таким спокойствием взбирающихся на укрепленную позицию, с которой втрое превышающая их в численности армия могла бы скинуть их в рисские топи, австрийцы были поражены удивлением и ужасом. Край приказал отступить, войска исполнили этот маневр не так, как он желал: после нескольких выстрелов они отдали Меттенберг и затем побежали в беспорядке, оставив Сен-Сиру несколько тысяч пленных и огромные магазины. Ночь остановила преследование.

Между тем приехал Моро и, несмотря на свое нерасположение к Сен-Сиру, в присутствии военного министра Карно торжественно выразил генералу свое удовольствие.

Французы остались полными победителями. Австрийцы уже не могли остановить их; следовало идти только вперед.

Одиннадцатого и двенадцатого мая Край решительно отступал на Ульм, а Моро по-прежнему шел, растянувшись в длинную линию, почти перпендикулярно Дунаю. Тринадцатого мая он был уже за Иллером, при переправе через который не встретил сильного сопротивления.

Сен-Сир встал у слияния Иллера с Дунаем, на обоих берегах Иллера, заняв Кирхбергский мост и поддерживая связь с Сент-Сюзанном, следовавшим по левому берегу Дуная.

К этому времени к обеим армиям присоединились все их отдельные корпуса. Обе армии понесли значительные утраты, но урон австрийцев далеко превосходил потери французов; общую убыль считали до 30 тысяч человек пленными, убитыми и ранеными.

История в этом отношении должна довольствоваться одними догадками, потому что в день сражения полководец всегда скрывает потери, а когда просит пособия от своего правительства, преувеличивает число умерших, раненых и больных. Поэтому никогда нельзя с точностью знать численность войск, действительно находящихся под ружьем. Край, насчитывавший при открытии похода 110 или 115 тысяч человек в действующей армии и 35 или 40 тысяч в крепостях, теперь должен был иметь не более 80 тысяч, и те были изнурены и лишены бодрости.

Потери французской армии насчитывали четыре тысячи убитыми, шесть или семь — ранеными, некоторое количество больных и пленных, всего — от двенадцати до тринадцати тысяч человек, выбывших из строя, из которых четыре или пять тысяч после непродолжительного отдыха должны были вернуться в армию.

Но Моро предстояло скоро, согласно договору, заключенному в начале похода с Бертье, отделить от своего войска сильный отряд. Предполагалось, что, как только Край будет отброшен от Боденского озера на восемь или на десять переходов, Лекурбу следовало вернуться к Альпам и присоединиться к Резервной армии. Опасное положение Массена требовало исполнения этого условия, и у Моро забирали корпус Лекурба не из пустого желания остановить его среди успехов, но с самой справедливой целью — для спасения Генуи и Лигурии.

В Резервной армии, собранной с таким трудом, было не более 40 тысяч человек, привыкших к войне; ей необходимо было подкрепление, чтобы приступить за Альпами к секретному делу, для которого она предназначалась.

Первому консулу хотелось поскорее начать военные действия в Италии. Стараясь не раздражать Моро, но в то же время желая обеспечить исполнение своих приказаний, он отправил Карно в главную квартиру Рейнской армии с решительным повелением отрядить Лекурба к перевалу Сен-Готард. К приказу прилагалось полное искренней приязни письмо к Моро. Оно заключало в себе неопровержимые доказательства необходимости этого требования. Первый консул очень хорошо знал, что ему пошлют не Лекурба и не 25 тысяч человек; но он готов был довольствоваться и меньшим.

Моро встретил Карно с досадой, однако в точности исполнил предписание, привезенное ему министром. Карно, как верный слуга отечества, рассеял тучи, которые могли бы образоваться в этом колеблющемся уме, легко поддающемся подозрениям. Он укрепил в нем доверие к Бонапарту, которое низкие сплетники старались разрушить.

У Моро оставалось около 72 тысяч человек, к которым скоро должно было еще присоединиться пополнение из госпиталей. Этого было вполне достаточно для разгрома восьмидесятитысячной армии австрийцев. Чтобы не уменьшить своей армии в глазах неприятеля, Моро оставил ее в прежнем составе, а 16 тысяч человек, предназначенных для Первого консула, выделил из всех существующих корпусов. Каждый корпус поставил только малую часть, и этим уменьшение сил было мастерски замаскировано.

Моро хотелось удержать Лекурба, он один стоил многих тысяч войска. Лекурба оставили, а начальство над отрядом было вверено храброму генералу Лоржу. Тотчас же по выступлении корпуса Карно отправился в Париж.

Это происходило И, 12 и 13 мая.

Край встал в Ульме, где для императорской армии уже давно был приготовлен укрепленный лагерь. Из двух систем обороны, одна из которых состояла в том, чтобы идти вдоль подошвы Альп, прикрываясь всеми реками, впадающими в Дунай, а другая — в том, чтобы занять оба берега Дуная и действовать по его течению, военный совет избрал первую, и Край в точности ей следовал.

Ульм лежал у подошвы высот левого берега, на самом Дунае. Стены города были восстановлены, на противоположном берегу построено мостовое укрепление, а все высоты за Ульмом уставлены батареями.

Если бы французы подступили с правого берега, позиция австрийской армии, опиравшейся одним флангом на Ульм, а другим — на высокий Эльхингенский монастырь и покрывавшей ядрами правый берег, была бы решительно неприступна. Но и в случае, если бы французы подступили с левого берега, австрийская армия оказывалась на такой же крепкой позиции. Австрийцы могли просто повернуться к Дунаю тылом и прикрыться рекой Блау. Для обхода этой позиции французам понадобилось бы сделать несколько переходов на левом берегу и совсем оставить правый, что было невозможно, ибо открывало путь на Альпы. Таков был лагерь, в котором войска Края на некоторое время нашли приют.

Сен-Сир расположился в Виблингенском монастыре, из окон которого можно было ясно разглядеть позицию австрийцев. Полагаясь на смелость французов, он и некоторые другие генералы предлагали атаковать неприятельский лагерь и овладеть им. Они отвечали за успех головами, и если нельзя было положиться на смелость некоторых из них, например, Нея или Ришпанса, то Сен-Сир, как глубокий тактик и человек хладнокровный, с основательным, методическим умом, заслуживал полного доверия.

Но Моро был слишком осторожен, чтобы отважиться на такое дело и предоставить Краю возможность выиграть оборонительное сражение. В случае неудачной атаки французам пришлось бы отступать; результат всей германской кампании был бы поставлен под сомнение, и что всего хуже — решительная кампания в Италии сделалась бы невозможной.

Моро действовал на войне не блестящим образом, но верно. Он дал храбрецам, обещавшим опрокинуть австрийцев, возможность рассуждать сколько им угодно, но в попытке штурмовать лагерь отказал наотрез.

Оставалось маневрировать. Моро решил совершить маневр, которого требовали обстоятельства: идти к Аугсбургу, то есть оставить Дунай, перейти через впадающие в него реки, направиться в сердце империи и, таким образом, уничтожить все оборонительные линии австрийцев. Этот маневр, если бы его исполнили решительно, непременно отвлек бы Края от Дуная, вывел бы его из лагеря и заставил идти вслед за французами.

Действие это было смелым, но не открывало Альп, ибо приводило Моро к самой их подошве. Однако следовало проявить решительность: или остаться перед Ульмом, или тотчас же идти на Аугсбург и Мюнхен. Одна демонстрация не могла обмануть Края, а только подвергала опасности корпуса, оставленные близ Ульма для наблюдения. Моро тут совершил ошибку, которая могла бы иметь весьма серьезные последствия. Три дня, 13, 14 и 15 мая, он переходил Иллер. Странной расстановкой сил, позицией, растянутой на двадцать миль и с одной стороны касавшейся Ульма, а с другой — грозившей Аугсбургу, он никак не мог обмануть Края по поводу опасности своего движения на Мюнхен, а должен был только внушить ему мысль броситься всеми силами на корпус Сент-Сюзанна, оставленный на левом берегу Дуная. Если бы Край покусился на такую меру и употребил на это все свои силы, Сент-Сюзанн несомненно бы погиб.

Утром 16 мая Сен-Сир приводил в исполнение данные ему накануне приказания, как вдруг Сент-Сюзанна атаковал сильный отряд неприятельской кавалерии.

Сражение началось тем, что туча всадников окружила со всех сторон французские колонны. В то врнмя как многочисленные эскадроны налетали на французов, сильные отряды пехоты, маршируя вверх по Дунаю, готовились к более решительной атаке. Одна колонна пехоты и конницы пошла к Эрбаху, чтобы атаковать и окружить две бригады Леграна, другая двинулась к Папелау — отрезать Леграна от дивизии генерала Суама.

Легран велел своей дивизии отступить. Войско совершило это отступление с замечательной твердостью и спокойствием. Солдаты дрались за каждую пядь земли; отступление продолжалось около двух часов; отряд беспрестанно останавливался, строился в каре и сильным огнем отбрасывал преследовавшую его конницу.

Дивизия Суама, атакованная с обоих флангов, вынуждена была последовать примеру Леграна.

Дивизия Леграна подвергалась опасности более всех, потому что стояла у самого Дуная. Неприятель хотел смять ее и отрезать ей всякое сообщение с противоположным берегом, откуда могло подоспеть к ней подкрепление. Две бригады, составлявшие ее, храбро защищались, как вдруг, в то самое время, когда пехота уже отступала, а легкая артиллерия клала орудия на передки, собираясь также отступить, неприятельская кавалерия, возобновив атаку, неожиданно напала на несчастную дивизию. Храбрый адъютант Левассер, под которым в одной из атак убили лошадь, схватил чьего-то коня, помчался за кавалерийским полком, удалявшимся с поля сражения, возвратил его, повел на неприятельскую конницу, вдесятеро более сильную, и остановил ее. Артиллерия успела увезти орудия, занять позицию немного дальше и в свою очередь прикрыть спасшую ее кавалерию.

Между тем Сент-Сюзанн подоспел на помощь дивизии Леграна, и таким образом сражение было возобновлено; но возникало опасение, что на корпус Сент-Сюзанна бросится вся австрийская армия. К счастью, Сен-Сир, стоявший на другом берегу Дуная, на этот раз не позволил своему товарищу проиграть, в чем его не раз обвиняли, а поспешил к нему на выручку. Слыша пальбу на левом берегу Дуная, он отправлял адъютанта за адъютантом, приказывая дивизиям возвратиться с Иллера на Дунай. Сам он стоял на Иллере и, как только подходил какой-либо отряд, посылал его усиленным маршем на подмогу, предпочитая временный беспорядок потере времени. А потом наконец и сам отправился на Дунай.

Неприятель, догадываясь, что Сент-Сюзанну будут помогать, разрушил все мосты на Дунае до самого Ди-шингена. Видя, что Сен-Сир старается отыскать брод или восстановить мост, Край расставил часть своих войск вдоль левого берега, чтобы встретить войска, сходившиеся на правом берегу. Более того, он открыл сильную канонаду, на которую Сен-Сир поспешил ответить тем же.

Эта пушечная перестрелка с одного берега на другой заставила австрийцев, вышедших из Ульма, обеспокоиться насчет своего отступления. Они попятились назад, освободили Сент-Сюзанна и внушили живейшую радость и новое мужество несчастным французам, которые уже двенадцать часов выдерживали отчаянный бой. Солдаты просили у Сент-Сюзанна позволения снова идти вперед; он согласился. Тогда все дивизии тронулись разом, австрийцы вынуждены были отступить под ульмские пушки. Но, перебегая поле, возвращение которого так их обрадовало только что, французы обнаружили, что оно усеяно ранеными и трупами их товарищей. Впрочем, урон австрийцев был столь же велик, как и французский. Пятнадцать тысяч французов боролись с тридцатью шестью тысячами австрийцев. Край все время оставался на поле битвы.

Если бы не храбрость войска, не твердость и талант полководцев, ошибка Моро могла бы стоить французам всего их левого крыла. Моро немедленно приехал на место и, будто по случайному внушению, решил перевести всю армию на левый берег. Восемнадцатого мая вся армия сделала шаг влево. На следующий день движение это стало еще яснее. Сент-Сюзанн обогнул Ульм, Сен-Сир стоял на обоих берегах Блау, резервный полк перешел Дунай, а Лекурб готовился к переправе.

Казалось, все предвещало штурм укрепленного лагеря австрийцев на Ульме. Край стоял тылом к Дунаю и защищал заднюю сторону ульмской позиции.

Моро, проведя подробную рекогносцировку, обманул ожидания своих корпусных генералов, которые в этом движении влево видели смелую попытку нападения на австрийский лагерь, чего сами желали, почитая успех несомненным. Сен-Сир стал опять настаивать на атаке, но тщетно. Моро решился отступить вдоль реки Блау, не смея пуститься в обход неприятельской позиции, чтобы не открыть Швейцарию. Он приказал всей армии опять переправиться на правый берег. Двадцатого мая и в последующие дни армия отступала, к крайней досаде генералов и солдат, надеявшихся на штурм, и к удивлению австрийцев, которые боялись атаки.

Эти обманные маневры имели тот важный недостаток, что возвратили бодрость австрийским войскам, не уронив, впрочем, духа французских солдат, который трудно было поколебать, до того они были уверены в своем превосходстве.

Моро боялся открыть дорогу на Альпы, поэтому вздумал демонстрацией похода на Аугсбург снова обмануть австрийцев, уверив их, будто оставляет Ульм и решительно идет к Баварии, а может быть, и к Австрии.

Двадцать второго мая вся французская армия уже была за Дунаем, Лекурб с правым крылом угрожал Аугсбургу, а Сент-Сюзанн встал неподалеку от Дуная, возглавив левое крыло.

Край не поддался обманному маневру и оставался в Ульме. Вообще надо сказать, что это оказалось лучшее его дело и более всего продемонстрировало его твердость и рассудительность.

С этой поры Моро оставался в умышленном бездействии. Он поправил и улучшил расположение своей армии, переменил фронт и, обратившись к Дунаю, построил войска параллельно реке, но на значительном от нее расстоянии, опираясь левым флангом на Иллер, а правым — на Гунц; арьергард занимал Аугсбург. В этом положении французская армия представляла собой довольно плотную массу и не боялась отдельной битвы на одном из флангов, разве что подвергаясь опасности большого сражения, чего в рядах ее все пламенно желали.

В этой позиции Моро намерен был ждать результатов кампании, которую Первый консул в это время вел за Альпами. На беспрестанные просьбы генералов выйти из бездействия он упорно отвечал, что неблагоразумно было бы двигаться далее, не зная, что делается в Италии; когда генерал Бонапарт преуспеет в той части театра войны, тогда можно будет предпринять решительные действия и против Края; а вот в случае неудачи французской армии в Италии успехи в Баварии поставят ее в очень затруднительное положение.

Предприятие Бонапарта, тайна которого была Моро известна, казалось ему чем-то необыкновенным и несбыточным, и потому неудивительно, что он боялся за него и не решался идти вперед, пока не уверится в участи Резервной армии.

В результате принятия такого решения Моро часто спорил с некоторыми из генералов, в особенности с Сен-Сиром. Последний жаловался на бездействие, а более всего — на пристрастное отношение в раздаче провианта для разных корпусов армии. Его корпус, говорил он, часто нуждается в хлебе, между тем как корпус главнокомандующего, стоящий с ним рядом, живет в изобилии. В итоге Сен-Сир попросил увольнения под предлогом слабости здоровья, и армия лишилась в его лице самого искусного генерала. Впрочем, Сен-Сир был человеком, которому следовало командовать самому, а не повиноваться. Генерал Сент-Сюзанн также уволился из армии вследствие таких же разногласий. Его послали на Рейн формировать войско, предназначенное для прикрытия тыла Германской армии и для противодействия силам барона Альбини.

Место Сен-Сира занял генерал Гренье, место Сент-Сюзанна — Ришпанс. Моро, имея достаточные запасы продовольствия, укрепился на своей новой позиции и решился ждать. Он написал Первому консулу следующее письмо, превосходно выражающее его положение и намерения:

«Бабенхаузен, 27 мая 1800 года.

Гражданин Консул! С нетерпением ждем известий о ваших успехах. Мы здесь действуем ощупью: Край старается удержаться в Ульме, а я норовлю сманить его с позиций...

Перенести войну на левый берег Дуная было бы опасно, особенно для вас.

Если Край вздумает меня атаковать, я отступлю к Ме-мингену, притяну к себе генерала Лекурба, и мы станем биться. Если он пойдет на Аугсбург, я пойду туда же; он тогда, по крайней мере, оставит ульмскую позицию, а там мы увидим, что можно сделать для вашего прикрытия.

Нам было бы выгоднее воевать на левом берегу Дуная и брать контрибуции с Вюртемберга и с Франконии; но это будет невыгодно для вас, потому что неприятель может в таком случае предоставить нам возможность разорять имперских князей, а между тем послать войско в Италию.

Прошу вас, известите меня о себе и скажите, что я могу для вас сделать.

Примите уверения в моей преданности.

Моро».

Прошел месяц, а Моро все еще не достиг быстрых и решительных результатов, которые разом завершают удачную кампанию. Тем не менее он исполнил главное условие плана, удачно переправился через Рейн, дал австрийской армии два больших сражения и, несмотря на недостаточное сосредоточение сил, твердостью и умением одержал верх в обоих. Наконец, несмотря на свои робкие действия перед Ульмом, он успел запереть австрийцев, отрезав им путь в Баварию и Тироль, и сам, стоя на крепкой позиции, мог спокойно ожидать успеха военных действий в Италии.

В этих действиях виден если не творческий гений, составляющий непременное качество великого полководца, то по крайней мере основательный, спокойный ум, исправляющий своей твердостью ошибки не слишком обширного интеллекта и не слишком решительного характера. Словом, мы видим в Моро отличного полководца, каких можно пожелать всякому народу и каких в то время не было в Европе.