Арабески

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вообще в литературе немало параллельных сюжетов и идей: «Анна Каренина» Льва Толстого от 1853 и «Мадам Бовари» Флобера от 1856, идея Достоевского о том, что «Никогда ещё не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий бог, но всегда и у каждого был особый» в «Бесах» (1871) и такая же мысль Ницше в «Так говорил Заратустра» (1883), полная идентичность истории зверства княгини Ольги (Национальная летопись, X), которая заживо сожгла убийц своего мужа, и истории с таким же уровнем жестокости запальных дел мастерицы Кримхильды в «Песне о Нибелунгах» (XIII), не говоря уже о зашкаливающем за здравый смысл количестве случаев параллельного появления научных достижений и открытий – чего стоит хотя бы склочная история, в которой за пальму первенства изобретения интегрального и дифференциального исчислений схлестнулись Ньютон и Лейбниц, который первым в 1676 г. предложил термин «Дифференциальное уравнение».

Похоже, нашёлся и ещё один кирпичик в фундамент доказательства о по сути синхронном развитии той части человечества, которая была пронизана десятками, если не сотнями тысяч контактов: торговых, военных, культурных, религиозных, родственных etc. Любое приращение в практике ведения какого-либо дела, в образовании, в культуре, во взаимоотношениях классов и людей, в промышленности, в технологиях в одной этносистеме всегда было синфазно другой или стремительно «перетекало» в другую. На оси времени истории, конечно, а не на одной странице перекидного календаря.

Соответственно, временной лаг цивилизационного отставания Руси от Западной Европы, определённый Львом Гумилёвым в 500 лет, а мною немного меньше в предыдущем эссе, говорит только об одном – об искусственной автаркии Руси. За что, скорее всего, надо особо благодарить попов, настолько «талантливо» вдолбивших еврейскую идею исключительности нации, идею Третьего Рима в головы русских князей, что те к концу XVII перестали чем-либо отличаться от китайских правителей, считавших себя пупом земли, а все народы вне территории Поднебесной – их данниками от природы[12]. Не так ли?

И где оказались по уровню жизни людей наши страны: Россия к приходу Петра Великого и Китай к приходу военных флотилий англичан, которые так легко с помощью «Опиумных войн» положили «Колосса» на лопатки, добившись невиданного унижения китайцев – ко всему прочему выплаты ими контрибуции в 21 млн тогдашних долларов за «нарушение демократии»?!

Но вот и ещё вопрос. Если цивилизационное развитие на земле происходит почти одновременно, то откуда тогда возник застой в движении мысли, когда изобретение велосипеда происходило не синфазно, но лишь через громадные отрезки времени? Это я о Плутархе (I век), Константине Багрянородном (X) и о Григории Паламе (XIV), которые озвучили в своих трудах одну и ту же метафору.

Вот редакция от как бы Плутарха:

«Скилур, у которого было 80 сыновей, предложил им, умирая, связку стрел, чтобы каждый попробовал её сломать; но все отказались. Тогда он, вынимая стрелы по одной, переломил их все без труда и сказал в поучение, что все они будут сильны, пока стоят заодно, и станут бессильны, как только разрознятся и поссорятся»

А вот версия той же фразы от как бы Константина из Царьграда:

…Принеся три палки и связав их, он дал их переломить первому сыну, а когда он не смог, дал второму, как затем и третьему. Потом, разъединив три эти палки, он раздал всем трём по одной. Взяв их и получив повеление сломать, они тотчас переломили их. Таким примером он убедил их, сказав: «Если вы пребудете нераздельными, в единодушии и любви, то станете неодолимыми и непобедимыми для врагов, а если среди вас случится раздор и соперничество, если вы разделитесь на три царства, не подчинённые старшему брату, то разорите друг друга и окажетесь целиком добычей соседних с вами врагов»

Бывший мальчик-мажорик, выпускник элитного афонского монастыря Ватопеда Григорий Палама отличился от первых двух лишь тем, что говорил не про стрелы или палки, а про прутики.

Так кто из этих персонажей реально первый, кто второй и кто третий? Когда они реально жили? Кто из этой троицы является фантомом? Или нужно доказать, что в библиотеке Паламы были труды Константина Багрянородного, а у того – труды Плутарха. Именно доказать, а не предположить.

* * *

Леди Рондо, 1730-1739

Должна рассказать Вам историю одной дамы, мужеству которой дивлюсь, но не имею ни малейшего желания последовать её примеру.

Польский посол и его супруга были приглашены на обед к графу Ягужинскому, где должно было собраться большое общество. Граф живёт на одной стороне реки, а они – на другой. Когда они по льду переезжали реку, лёд треснул, её сани провалились в воду, и она с большим трудом выбралась, вымокнув с головы до ног.

Она отправилась домой, а её муж поехал дальше, извинился за опоздание и очень спокойно поведал о приключившемся с его женой. Предоставляю Вам судить относительно причины спокойствия: было ли это большое sang froid (хладнокровие. – А.Г.) или радость, что она спаслась.

Но вот что меня поразило. Когда подали десерт, появилась сама эта дама. Она переоделась, снова решилась переехать через реку и ничуть не выглядела расстроенной; она танцевала с нами всю ночь, а затем снова по льду поехала домой.

Всё общество выражало ей своё восхищение такой отвагой. Я же, должна признаться, посмотрела на это дело с другой точки зрения и увидела в нём явное свидетельство легкомыслия, в котором обвиняют наш пол (подвергаться большому риску ради бала); жаль, что так поступила женщина.

М. И. Пыляев

Косметики и духи вошли в употребление у нас только в конце прошедшаго (XVIII в. – А.Г.) столетия; с этого времени наши придворныя дамы, кроме гулявной воды (розовой) да зорной и мятной настойки (холодец), других духов не знали.

Первыми явились в моду при Екатерине II «Амбровыя яблоки», род саше; последния считались предохранительным средством от чумы и других эпидемических болезней. Вместе с ними стали получать из-заграницы кармскую мелисную воду, затем лоделаван (лавендная настойка). Общеупотребительный теперь одеколон появился после похода наших войск во Францию; последний очень любил Наполеон I и мыл им плечи и голову…

Питер Добель, 1818 Китай

Китайцы дозволяют себе всякие чувственные удовольствия и любят неблагопристойные представления и книги, кои развращают нравы и мысли юношей, и вообще доводят удовольствия свои до степени разврата. На китайских театрах мне случалось видеть зрелища, коих невозможно описать без нарушения благопристойности, и всё сие представлялось перед женщинами, кои, казалось, тем весьма были довольны!

Причина сего есть недостаток воспитания и образованности женского пола и обыкновение присутствовать при зрелищах, от коих и самого низкого состояния европейская женщина с неудовольствием отвратила бы взор. В китайских театрах для женщин всегда назначено особое место, отделённое от прочей части занавесью, но как они обыкновенно сидят впереди у самой сцены, то можно видеть их, и довольно близко, чтоб заметить на лицах их знаки удовольствия.

Женщины в Китае редко обучаются грамоте: рукоделие и музыка (если шум можно назвать музыкою) суть единственные предметы их образования, а чтоб проводить время, они играют в карты, в домино и беспрестанно курят табак.

Н.Я. Бичурин, +1853

Китай. Рождение детей

Странно, что в Китае, где все почти движения человека подведены под законные формы, нет законом постановленных обрядов при родинах. При сем обстоятельстве руководствуются одними обычаями.

Перед разрешением от бремени обыкновенно приглашают повивальную бабку, которая при рождении младенца исправляет всё нужное около родильницы. Матери бедных семейств наиболее кормят дитя собственной грудью, а богатые берут кормилиц…

Сын или дочь родится, родственники и друзья поздравляют одинаковым образом. Но рождение сына предпочитается рождению дочери, потому что сын необходим для продолжения рода, а дочь считается членом совершенно посторонним для того семейства, в котором родилась, потому что по выходе замуж она принадлежит к мужнину роду.

Даниил Л. Андреев, +1959

Было бы, разумеется, реакционным абсурдом отрицание того, что женщина может быть хорошим геологом, добросовестным инженером, талантливым художником, квалифицированным химиком или биологом, или сомневаться в полезности или ценности её работы в таких областях. Но можно и должно усвоить два бесспорных факта: во-первых, то, что список гениальных деятелей в этих областях не обогатился и вряд ли когда-нибудь обогатится женскими именами, а во-вторых, то, что незаменима и высокоодарена женщина – в другом.

Материнство. Воспитание детей. Творчество домашнего очага. Уход за больными и лечение. Этическое врачевание преступников. Преобразование природы. Совершенствование животных. Некоторые русла религиозной жизни. Творчество любви. И наконец, творческое оплодотворение души того, кого она полюбила. Вот в чём женщина незаменима и безгранично одарена.

В первом и в последнем из этих видов творчества она незаменима абсолютно. В остальных же – мужчина уступает ей в той же мере, в какой она уступает ему на поприще государственной деятельности или технических наук. Ибо здесь требуется именно женское, женственное душевное качество: мягкость, любовная нежность, самоотдача, терпеливая настойчивость, бережность, чуткость, сердечность, внимательность.

В областях высшего творчества совершается нечто обратное тому, что мы видим в мире физическом: там оплодотворяющее начало – женщина, оформляющее и воплощающее – мужчина. «Божественная комедия» есть плод двоих, и без Беатриче она так же не появилась бы на свет, как и без Данте. А если бы мы вникли в глубину творческого процесса большинства великих художников, мы убедились бы, что духовное семя их бессмертных творений именно женщиной брошено в глубину их подсознания, в сокровенные творческие тайники. Мысль о постановке в Веймаре памятника Ульрике Левенцоф, вдохновившей Гёте на прекрасные стихи, – справедлива и глубока. И не нужно смущаться тем, что в большинстве биографий художников трудно доискаться внешними приёмами до тех женских имён, которые заслуживают благодарности потомков в той же мере, как имена самих художников: художники и сами не знают порой, кому они обязаны семенами своих творений. Каждый из них это узнает в своё время и в своём месте – уже за пределами Энрофа.