Глава II. БРАНДЕНБУРГ. ПРУССИЯ.

Глава II. БРАНДЕНБУРГ. ПРУССИЯ.

 По существу, немецкие государи еще более настоятельно нуждались в дееспособной военной организации, чем французский король, так как их средства им не позволяли, хотя бы в последнюю минуту, завербовать себе на службу крупные банды наемников, как то делали французские короли. Не было недостатка в радикальных и энергичных попытках создать в немецких странах новую военную организацию. При этом ее связывали частью с традицией обязанностей ленников, частью с никогда не приходившей в полное забвение всеобщей повинностью - защищать свою страну. Держали опытных в военном деле капитанов на постоянной пенсии (Warte-Geld), чтобы они, в случае нужды, стали во главе ленного ополчения или набора, произведенного среди горожан и крестьян. Более крупные области, как Бавария, Вюртемберг, Пфальц, Саксония, Пруссия, могли таким путем выставить довольно многочисленную, организованную милицию. Заслуживает быть особо отмеченным граф Иоганн Нассауский, брат Вильгельма Людвига, так успешно помогавший Морицу Оранскому при создании им Нидерландского войска. Граф Иоганн, глубоко захваченный идеей новой военной организации, созданной его родственниками в Нидерландах, захотел перенести ее в Германию. Он видел надвигавшиеся тучи религиозной войны и советовал сословиям вооружаться, заменив наемных навербованных солдат местным ополчением. Но он пошел и дальше.

 Успехи Морица Оранского настолько подняли престиж последнего, что в его лагерь стали стекаться питомцы Марса из всей протестантской Европы, чтобы быть посвященными там в тайны нового военного искусства.

 Однако нидерландское военное искусство покоилось уже не на одном опыте, но и на теоретическом изучении и знании; поэтому Иоганн учредил в своей столице Зигене военное дворянское училище для молодых дворян и сыновей патрициев. Там преподавались инженерное искусство, фортификация, артиллерия, тактика, математика, латинский, французский и итальянский языки. В качестве директора училища он пригласил Иоганна Якоби фон Валльгаузена, о происхождении и жизни которого мы, к сожалению, знаем лишь то, что он побывал в Нидерландах, именовал себя "уполномоченным оберст-вахтмейстером и капитаном достохвального города Данцига" и с 1614 по 1621 гг. выпустил в свет длинный ряд военно-теоретических сочинений. Эти его творения представляют месиво из действительных знаний и здравых суждений и в то же время, порою, из не подвергнутых критике фантастических измышлений26. Он, например, способен рекомендовать кавалерии, чтобы она для обороны образовывала круг или каре27, а пехоте - строиться крестообразно или в виде восьмиугольника. Тем не менее его писания пользовались большим успехом и были также переведены на французский язык. Сам автор, как то можно заключить и из его писаний, был несолидной личностью, и его уволили по прошествии нескольких месяцев. Зигенское военное училище вскоре закрылось, а сам Иоганн умер в 1623 г., не создав ничего прочного28.

 Попытки организовать милицию также не увенчались успехом. Эти ополчения не могли устоять против профессиональных наемных солдат29. Пфальцская милиция спасовала, когда подошли испанцы; саксонская - обратилась в бегство при Брейтенфельде, о баварской - ее курфюрст Максимилиан писал, что "когда пришли шведы, пользование ею не дало никакого эффекта, и расходы на нее оказались напрасными"30. Вюртембержцы принимали участие в сражении под Нёрдлингеном и, по-видимому, были там истреблены; к сожалению, мы не располагаем вовсе сведениями о том, как они сражались.

 Хотя Бранденбургу благодаря стоявшему на очереди присоединению к нему Пруссии, Померании и земель в Вестфалии и на нижнем Рейне и приходилось вести политику, рассчитанную на более широкий масштаб, он вступил, однако, в Тридцатилетнюю войну еще менее подготовленным, чем другие упомянутые области Германии. Правда, как-то произвели подсчет числа военнообязанных по ленам (1 073 всадника) и распределили их на роты, но все это осталось только на бумаге, а когда берлинские бюргеры должны были в 1610 г. производить учебную стрельбу, они заявили, что такие упражнения слишком опасны, так как могут напугать беременных женщин31. Между тем ведение войны при помощи наемных войск означало, как писал в 1610 г. Бранденбургский канцлер, что "полувраг сидит у тебя в доме, а враг стоит у ворот"32.

 В Пруссии верховные советники представили в 1622 г. герцогу "План обороны", но Георг-Вильгельм его отверг (19 февраля 1623 г.), "ибо опыт хорошо доказал, что из государственной организации, введенной в Курпфальце для спасения страны, - когда дело дошло до серьезной опасности и столкновения, ничего путного не вышло, вопреки ожиданию всех людей".33

 С самых Гуситских войн и вплоть до Тридцатилетней войны, следовательно, более 200 лет, теория и практика военной организации находятся в противоречии. Теоретически все время орудуют ленной повинностью, городским ополчением и милицией, - на практике же войны ведутся при помощи наемных солдат.

 В 1557 г. курфюрст Саксонский издал указ городу Деличу: "Строжайше повелеваем вам, со всеми своими согражданами быть в полной готовности, дабы вы и они по первому требованию незамедлительно могли присоединиться к войску". В 1583 г. последовал приказ: "...дабы нам послушные ленные графы, господа рыцари, горожане и прочие подданные и подвластные были и находились во всякое время в добром снаряжении и готовности к выступлению в поход". "Только при явных телесных недостатках (scheinliche Leibschaft) дозволяется заменять себя лицом того же сословия"34.

 Если бы мы только располагали такими капитуляриями из времен Карла Великого! Каких бы выводов не наделала бы из них история права и история государственного устройства! Каких бы только систем они не настроили на их основании! Но это - одни лишь пустые пышные слова без всякого реального содержания.

 Небольшая гвардия, которую содержат государи в XVI столетии, именуется "дворцовой челядью" (Hofgesinde). У курфюрста Бранденбургского их было 200 человек с небольшим.

 Когда надвигалась опасность, сословное представительство предоставляло на короткий срок навербовать небольшой отряд войск. Когда в 1626 г. Валленштейн и Мансфельд приближались к Бранденбургу, они заявили о своей готовности уважать нейтралитет его территории, если курфюрст фактически преградит доступ воюющим отрядам в свою страну. Но для этого у него не было солдат; правда, сословные представители отпустили средства на 3 000 человек, но - слишком поздно и притом всего на 3 месяца. Не нужно держать войск, заявили они, ведь по 100 лет платят большие и тяжелые налоги на них, а защиты для страны все же не получается.

 Таким образом, войска обеих воюющих сторон беспрепятственно проходили через страну, и уже в 1628 г. подсчитывали, что Валленштейн извлек из страны двести тонн золота; а за 2 тонны можно было бы выставить уже значительную военную силу35.

 Союз с Густавом Адольфом, правда, послужил поводом выставить несколько бранденбургских полков, но он главным образом обязывал курфюрста отпускать денежные субсидии.

 Когда шесть лет спустя курфюрст перешел на сторону императора, план заключался в том, чтобы при помощи денежной поддержки со стороны последнего была выставлена довольно значительная бранденбургская армия, которая "была бы обязана службой его Римскому Императорскому Величеству, и, как его наместнику, Его Бранденбургской Светлости". Задача этой армии должна была заключаться в том, чтобы выгнать шведов из Померании, но уже в следующем году бранденбургский министр Шварценберг докладывает курфюрсту: "Ваша Курфюрстская Светлость обязались выставить 25 000 солдат, которых эта бедная страна должна была содержать к своему разорению. Около 5 000 человек явились на генеральный смотр (General Rendezvous) в присутствии Вашей Светлости и генерал-лейтенанта графа Галласа менее 5 недель тому назад; теперь, как показывают сами офицеры Вашей Светлости, их едва имеется в строю налицо 2 000 конных и пеших".

 Причиной такого положения, естественно, являлось то, что не могли собрать денег. Мы видели, как в эти годы дело обстояло даже в величайшем и богатейшем королевстве Европы - во Франции. Дающую хорошие результаты налоговую организацию не так легко создать, тем более что со стороны сословий оказывалось самое упорное противодействие. Не только они не хотели платить налогов, но и выдвигали из-за денежного вопроса вопрос конституционный. Когда прусские сословия отказали курфюрсту в средствах на набор солдат, необходимых будто бы для их защиты, Шварценберг писал: "...и большими дураками оказались бы они, если бы это допустили; во всяком случае, их не могло не обеспокоить, как бы курфюрст, придя с такими силами в Пруссию, не стал им предписывать законы (leges) и не получил возможности делать все, что ему вздумается". Так оно и произошло при сыне, а еще в большей мере при правнуке этого курфюрста, воздвигшем свой суверенитет как бронзовую скалу.

 Историческая традиция гласит, будто Великий Курфюрст тотчас по вступлении на престол освободил войска от двойственности их долга перед императором и перед курфюрстом и тем создал самостоятельное бранденбургское войско; действительным плодом всех страданий и мук Тридцатилетней войны было зарождение бранденбургско-прусской армии.

 Однако это представление требует существенной поправки. Фридрих-Вильгельм взял скипетр в свои руки отнюдь не с твердым решением освободить государственную власть от участия в управлении сословий и добиться независимости при помощи образования постоянной, подчиненной одному курфюрсту армии. Наоборот, представителем монархической идеи был советник его отца, Шварценберг, и упрек, который современники делали Георгу-Вильгельму, заключался не в том, что он хотел слишком мало, но что он хотел слишком много. Еще в 1640 г. сословия просят Шварценберга "не обращаться с ними, как с бунтовщиками и рабами". Главный упрек, который ложится на этого министра, заключается в его безалаберном управлении делами. Сам он, когда в кассе появлялись деньги, прежде всего заботился о том, чтобы в первую очередь были удовлетворены его личные претензии, войскам же жалование не платилось, и они ходили в рубищах.

Новый хозяин, совершенно оглушенный громкими жалобами сословий на тираническое управление Шварценберга, не сразу распознал фокус болезни и сначала не имел иного желания, как покончить с преувеличенными планами своего отца, ради "кровавых слез страны" заключить перемирие с шведами, и если не совершенно распустить армию, то хотя бы сократить ее до небольших размеров. В конце концов в Бранденбурге оставалось 125 рейтаров и 2 150 человек пехоты, которые предназначались не для полевой службы, а лишь в качестве гарнизонов крепостей, а потому состояли исключительно из мушкетеров. Главным затруднением при таком сокращении была выплата недоданного жалования солдатам, для чего и стремились добыть средства путем крайне скупого расчета с полковниками, что, в свою очередь, вызывало конфликты. Маркграф Эрнст, родственник курфюрста, с великим трудом наскреб, наконец, 1 380 талеров, чтобы удовлетворить рейтаров. Также и организационные творения Шварценберга - Военная канцелярия и Военная касса, в которых, впрочем, служили весьма сомнительные личности36, - были снова упразднены, и полковникам снова было предоставлено право назначать субалтерн- офицеров. В написанном лет 30 спустя наставлении курфюрста своим сыновьям говорится: "...повседневно сожалею о том, что в начале своего правления, к великому ущербу, я дал себя уговорить и последовал против своей воли совету других - больше опираться на союзы, чем на собственные силы"37.

 Количество войск, которое сохранил курфюрст, все же было несколько больше желательного сословиям; однако они уже не составляли полевой армии и были по настоянию сословий размещены, помимо прежних гарнизонов, во вновь приобретенных городах - Колберге, Галберштадте и Миндене; состав их был даже меньше того, который имелся налицо в 1631 г. в момент появления Густава Адольфа.

 Настоящую армию курфюрст Фридрих- Вильгельм образовал лишь через 15 лет после своего вступления на престол, когда он в 1655 г. был вынужден вмешаться во вновь возгоревшуюся войну между Швецией и Польшей, являвшуюся как бы отростком Тридцатилетней войны. В постоянной борьбе с сословиями он добился согласия, а частью обошелся и без него, собирать ежегодные налоги, установленные на более длительный период, вместо единовременных ассигнований (1653 г., "военная осьмина" на шесть лет)38. В этом случае на помощь курфюрсту пришел имперский закон (1654 г.), обязывавший подданных "оказывать потребную помощь на снабжение гарнизонами и на содержание необходимых крепостей, городов и мест, снабженных гарнизонами"; не менее важным оказалось то обстоятельство, что самой упорной работой им введен был такой порядок в управлении, что имевшиеся налицо средства не расточались, а шли по своему назначению. Таким путем курфюрсту удалось в 1656 г. сформировать в Пруссии однородную армию в 14 000-18 000 человек, в содержании которой все области, объединенные в то время под его скипетром, принимали участие. C этой армией он присоединился, правда наполовину по принуждению, к шведам, предводимым Карлом X, и принял участие в сражении под Варшавой.

 После Оливского мира (1660 г.) полевая армия снова была сокращена до 4 000 человек, не считая гарнизонных войск, но теперь уже окончательно укрепилась принципиальная мысль - содержать и в мирное время постоянную военную силу. До этого времени все мероприятия курфюрста все еще можно было понимать так, что только фактические или ожидаемые военные осложнения вызывали набор войск. Теперь же вопреки всему противодействию сословий проводилась идея постоянной армии (miles perpetuus) по шведскому образцу, на который курфюрст категорически и ссылался39, и когда Фридрих-Вильгельм умер, он оставил после себя прочно спаянную армию в 29 000 человек.

 История отныне развивающейся бранденбургско-прусской армии является в то же самое время историей прусского государства.

 Основу прусского управления составляло деление страны на округа (Kreise) с ландратами во главе. Ландрат - поместный дворянин, назначенный на эту должность государем по представлению крупных землевладельцев данного округа, съезжавшихся на окружное собрание; он регулировал отношения местного населения к расквартированным или проходящим по территории округа войскам, производил раскладку поставок на их содержание, распределял их по квартирам, наряжал подводы, собирал подати для выплаты жалования войскам или для уплаты контрибуции.

 Следующей инстанцией над ландратами являлась военная палата, происшедшая из Верховного военного комиссариата; на ее обязанности лежало расписывать постоянные налоги и натуральные сборы и управлять ими, распоряжаться возведением военных построек, магазинов и крепостей, выплачивать деньги войскам, поддерживать дороги и мосты. Фридрих-Вильгельм I соединил военные палаты с палатами, управлявшими королевскими доменами (1723 г.), и тем самым организовал доныне существующие областные управления (Bezirks-Regierungen).

 Высшей инстанцией в военной организации, объединявшей в своем лице командные и административные функции, первоначально был фельдмаршал. Позднее административные функции "были отделены и поручены сначала одному лицу, а затем (в 1712 г.) коллегии - Генеральному комиссариату. Объединением последнего с управлением доменами, как то было сделано для средних инстанций, Фридрих- Вильгельм создал (в 1723 г.) Генеральную директорию. Из нее образовались не только военное министерство, но и большинство ныне существующих министерств, особенно же министерства финансов и внутренних дел. Таким образом, прусское центральное управление исторически - прямой потомок Интендантского управления армии40.

 Валленштейн некогда требовал от тех округов, где располагались его войска, чтобы они не только доставляли войскам жилище и содержание, но чтобы они и выплачивали им жалование, и притом офицерам, особенно штаб-офицерам, - чрезвычайно высокое. То, что округа не вносили, войска собирали сами. Из взаимодействия гражданских властей и войсковых начальников выработалась своего рода система управления, обеспечивавшая удовлетворение требований войска и в то же время по возможности щадившая край, чтобы он не был доведен до полного истощения и чтобы хозяйственная жизнь в нем могла продолжаться. Теперь, в мирное время, управление (за исключением набора рекрутов) осталось в руках гражданских властей, которые собирали систематически налоги и развивали налоговую систему41. Для Бранденбурга особенное значение имело, как наиболее важная и продуктивная часть налоговой системы, всеобщее обложение предметов потребления - акциз, введенный в 1667 г. по образцу Голландии.

 Однажды созданная, постоянная армия стала быстро расти, сперва под давлением потребности, вызванной войнами с Людовиком XIV, затем - осложнениями, сопряженными с Великой Северной войной, а в дальнейшем, по окончании последней, - под влиянием великодержавных устремлений Фридриха-Вильгельма I и, наконец, завоевательной политики Фридриха Великого. Для этой цели приходилось добывать как людей, так и деньги.

 Деньги притекали благодаря все более строго разработанной налоговой системе, более рациональному и интенсивному использованию доменов, хорошо поставленному контролю и, наконец, субсидиям, которые с 1688 г. морские державы охотно выплачивали немецким государям, поставлявшим войска в войнах с Людовиком XIV. Бранденбург с 1688 по 1697 гг. получил не менее 6 545 000 талеров субсидий - одну третью часть всех его военных расходов42.

 Среди обвинений, при помощи которых придворной камарилье удалось свалить превосходного министра Данкельманна, заключался и вопрос, почему же ощущаются денежные затруднения, тогда как субсидии ведь должны были бы обогатить курфюрста.

 Больше забот, чем добывание денег, причинял теперь вопрос о добывании людей. Добровольной вербовки оказывалось уже недостаточно. Уже во время Тридцатилетней войны мы слышим о принудительном заборе на военную службу. Монтекукули (Сочинения, т. II, стр. 469) предлагал, чтобы "сирот, незаконнорожденных, нищих и бедных, воспитывавшихся в приютах, отдавали в военно-воспитательные установления для подготовки их в солдаты наподобие янычар". На практике этого опыта, пожалуй, ни разу не проделали; такие кадетские корпуса для рядовых обошлись бы слишком дорого и дали бы слишком ничтожные результаты. Не нашлось поэтому другого пути, как ввести в систему насильственную вербовку.

 Офицеры хватали подходящих людей где попало и принуждали их побоями записываться в рекруты. Или же поручалось местным властям поставлять в полки известное число людей из своего округа. Произвол оскорблял всякое чувство справедливости и наносил страшный вред стране. Естественными последствиями являлись злоупотребления и взяточничество. Офицеры и чиновники пользовались своим правом набирать рекрутов для вымогательства и снова отпускали набранных за взятку. "Офицеры, - говорится в одном мандате от 10 февраля 1710 г., - часто осмеливаются вести изрядную коммерцию с рядовыми, отпускать их за деньги или перепродавать их в другие полки и роты". Крестьяне переставали привозить в город свои продукты, опасаясь, что их там арестуют и передадут в руки вербовщиков. Молодые люди толпами уходили за границу, чтобы избежать военной службы. Наместник Померании доносил в 1706 г., что подданных вконец разоряют приемы вербовки и прочие тяготы. В 1707 г. из Миндена доносили, что сельскохозяйственных рабочих уже нельзя достать, потому что вербовка разогнала всех молодых людей в соседние провинции. Регламент, изданный в 1708 г., предписывал, чтобы всех годных в строй людей, "которые не приносят никакой пользы обществу, хватали втихомолку и передавали в крепость", откуда комендант должен их передать офицерам- вербовщикам. Еще хуже стало положение при Фридрихе-Вильгельме I. Правда, вступление его на престол приблизительно совпало с окончанием войны с Францией, а сам король, кроме его кратковременного участия в Северной войне, не вел войн, сопряженных с крупными потерями, но потребность в людях, тем не менее, при нем возросла, так как он удвоил состав армии. Изо всех провинций сыпались жалобы на то, что вербовка гонит население из края и угрожает полным разрушением хозяйственной жизни. Жители оказывали вербовкам сопротивление силою, и генерал-аудитор сетовал на частые случаи кровопролития, происходившие при этом. Хотя король и издавал один за другим указы, долженствовавшие урегулировать эти насилия, но так как сам же он рекомендовал захват и вербовку непослушных горожан и крестьян и таких слуг, "которые плохо исполняют свое дело", и толковал добровольность вербовки в том смысле, "чтобы при этом не допускались эксцессы либо чрезмерные насилия, которые возбуждали бы жалобы", то казалось, что "небольшие насилия" дозволены, и на практике оставалось все по-старому.

 Между тем, хотя современники, да и сам создатель этой системы и не отдавали себе в этом ясного отчета, произошло принципиальное изменение в отношениях армии к своему верховному вождю, а через это и к государству, изменение, обусловившее в дальнейшем существенные последствия.

 Наряду с постоянной армией, пополняемой вербовкой, король Фридрих I организовал в 1701 г. народную милицию, преемственно связанную со старой повинностью обороны страны, в которую зачисляли (enrollierte) горожан и крестьян. Фридрих-Вильгельм I упразднил эту милицию при самом своем вступлении на престол как слишком мало пригодную в военном отношении, но за принцип - повинность служить - он крепко держался и перенес его на постоянную армию. От вольной вербовки под давлением необходимости перешли к насильственному набору, не сумев его обосновать ни этически, ни государственно-юридически. Теперь Фридрих-Вильгельм I в эдикте от 9 мая 1714 г. провозгласил, что молодые люди от рождения и по устроению и велению Господа Бога повинны и обязаны служить своим достоянием и кровью; "вечное блаженство - в руке Божьей, все же остальное в моих руках". Многие в этом готовы были усмотреть провозглашение великого принципа всеобщей воинской повинности. Но это - неверно. Это было лишь провозглашением принципа неограниченной власти государства, воплощенного в лице короля, над подданными - распоряжаться ими в зависимости от потребностей государства. Представление о том, что все граждане призваны сражаться за государство, совершенно отсутствовало, и никто не восстал бы против него с большей силой, чем сам Фридрих-Вильгельм I. На его взгляд, солдатская служба была профессией, как всякая другая профессия, иметь которую может лишь тот, кто ей обучен людьми, технически в ней воспитанными. Тот, кто был солдатом, должен был им оставаться по возможности всю жизнь. Если бы можно было получить в достаточном числе добровольно завербованных, то Фридрих-Вильгельм I был бы совершенно удовлетворен. То, что он приказывал производить наборы и обязывал к службе своих подданных, было лишь сгущением того принципа, с которым мы встречаемся во Франции при Людовике XIV43. Но именно посредством повышения этого требования армия и народ оказывались вступившими в такие взаимоотношения, которых раньше не существовало; набор при Фридрихе-Вильгельме I на практике оказался предтечей провозглашенной 100 лет спустя всеобщей воинской повинности.

 Посте того как уже раньше неоднократно издавались распоряжения, согласно которым каждому полку отводилась для вербовки определенная область, король издал в 1733 г. общий приказ в этом смысле, который под названием "Кантон-регламента" получил несколько легендарную известность44. Мысль, положенная в основание этого акта, так проста и как бы сама собою напрашивается, что можно удивляться тому, что с осуществлением ее мы встречаемся лишь на двадцатом году правления этого короля45.

 Основным принципом оставалась добровольная вербовка. Сам термин - вербовка - был сохранен даже тогда, когда позднее речь шла о производстве совершенно правильных наборов; однако ограничение вербовочной деятельности капитанов определенным районом - не только полковым, но ротным участком, придало этой деятельности совершенно иной характер. Капитаны чаще всего были помещиками или родственниками помещиков и охотнее всего "вербовали" рекрутов в этих поместьях. Теперь эти не лишенные ценности патриархальные отношения были порваны, и область личного усердия в вербовке была сильно сужена. Толчком к этой важной по своим последствиям реформе послужило то, что опыт показал, что при свободной конкуренции в вербовке капитаны охотились за рекрутами на чужих участках и, стараясь перебить друг у друга рекрутов, вступали между собою в постоянные конфликты.

 Главное преимущество нового порядка заключалось в том, что им был положен предел произволу каждого отдельного капитана - брать или не брать в солдаты годного человека. Далее, высшие классы и те слои населения, которые представлялись особенно полезными для хозяйственной жизни страны, были ограждены этим указом от вербовки. Дворянство, сыновья чиновников, сыновья бюргеров, обладавших состоянием, превышающим 10 000 талеров, сыновья купцов, фабрикантов, управляющих, крестьяне, хозяйничавшие на собственных дворах, и их единственные сыновья, сыновья священников, если они, в свою очередь, изучали богословие, рабочие промышленных предприятий, поощряемых королем, сторонником меркантилизма, - все эти лица были освобождены от кантональной повинности. Эти льготы со временем были еще более расширены. Однако границы, которые они ставили, были во многом неопределенны или же оказывались шире, чем можно было предполагать; например, сыновья священников были освобождены лишь при условии, что они изучают богословие, следовательно, не студенты богословия вообще и не сыновья священников вообще. Город Берлин не составлял "вербовочного участка", тем не менее, офицерам было разрешено и здесь "вербовать время от времени холостых людей низкого происхождения, например сыновей портных, сапожников и тому подобных простолюдинов". Таким образом, все еще оставался достаточный простор для произвола, если бы известный внешний момент не поставил ему весьма определенных границ: это - увлечение людей того времени и особенно Фридриха-Вильгельма I "рослыми детинами". Ни один солдат не должен был быть ниже 5 футов 6 дюймов. Через это значительное большинство молодых людей было наперед застраховано от вербовки. С другой стороны, при 10-11 дюймах роста человек, даже если он принадлежал к числу изъятых, с трудом мог спастись от вербовщиков. "Не расти, а то вербовщики тебя поймают", - говорили матери своим сыновьям, сильно тянувшимся кверху.

 Так как высокий рост не представляет никакой гарантии, что человек окажется особенно храбрым, выносливым, здоровым или даже сильным, то на это надо смотреть как на простую причуду монарха. Исходным мотивом является не что иное, как любовь к видному, представительному; с тем же явлением мы уже встречались в легионах (т. II, стр. 168). Положительная сторона заключалась в том, что этим устанавливался объективный масштаб для набора, и произвол, возмущающий моральное чувство, был отодвинут на задний план. Человек требует, чтобы жизненные вопросы решала судьба, а не другой человек. По той же причине в XIX столетии введена была жеребьевка.

 Капитаны вербовали мальчиков даже в 10-летнем возрасте, если они "обещали высокий рост" и казались им подходящими. Им было позволено носить на шляпе особый султан, и они получали паспорт, ограждавший их от завербования другими капитанами. После Семилетней войны король издал новые приказы относительно набора, расширившие льготы и устранившие капитанов от вербовки, которая была передана комиссии, в которой участвовали представители гражданских властей вместе с представителями полков. Постановление, что брать можно только рослых людей, осталось в силе и даже привело к изданию особого законодательного распоряжения, чтобы двор крестьянина, у которого несколько сыновей, переходил к самому малорослому46.

 Наемные войска пополнялись подданными всевозможных государей, где только представлялся случай. Теперешняя вербовка, при помощи которой стали пополнять войска, не исключала приема иностранцев, наоборот, кантональное устройство было лишь вспомогательным средством, ибо заграничная вербовка и качественно и количественно не могла обойтись без этого дополнения. Чем больше удавалось заполучить иностранцев, тем, казалось, лучше обстояло дело, так как таким путем сберегали для страны рабочую силу. Подданный приносил больше пользы, когда он приобретал иплатил подати, чем когда он служил. Фридрих Великий как-то (в 1742 г.) дал задание, чтобы 2/3 роты состояли из иностранцев и только 1/3 - из пруссаков47.

 Вербовали в немецких странах, совсем не державших войск или державших их очень мало, в особенности в имперских городах; усиленно производили вербовку в Польше и Швейцарии. Прусские вербовщики не брезговали никаким обманом, никакой хитростью, при случае прибегали и к силе, чтобы добыть для войска своего короля годных, рослых людей. Даже гвардейцы маленьких немецких князьков не были застрахованы от "вербовки" их для прусского короля. Значительный контингент составляли и дезертиры, которые покинули свои знамена по какой-либо причине, особенно же из страха предстоявшего им наказания, и не хотели либо не могли взяться за гражданскую работу. Из случайно сохранившегося списка за 1744 г. можно видеть, что в одной из рот полка Реттберг из 111 иностранцев 65, а в другой из 119-92 человека, "уже раньше служили другим государям", т.е. дезертировали. В течение своих войн Фридрих Великий постоянно производил вербовку для своей армии в соседних, даже вражеских странах, - в Мекленбурге, Саксонии, Ангальте, Тюрингии,

Богемии - и часто насильно заставлял вступать к себе на службу военнопленных. После капитуляции Пирны он ведь пытался перевести на прусскую службу рядовых всей саксонской армии, отпустив предварительно офицеров. Он даже оставил их в составе прежних батальонов и только дал им прусских офицеров. Правда, это кончилось плохо; некоторые из этих батальонов взбунтовались, перестреляли своих командиров и перешли на сторону австрийцев.

 В 1780 г. король повелел, чтобы лица, осужденные за подпольную литературу и за подстрекательство подданных к мятежу, присуждались по отбытии наложенного на них наказания к службе в войсках.

 При таком составе рекрутов немудрено, что число дезертиров было огромно. Мы почти не встречаем ни одного писания короля, касающегося военного дела, в котором он не касался бы вопроса о мерах против дезертирства. В мирное время последнее было облегчено тем, что в Пруссии, "этой стране границ", по выражению Вольтера, немного было городов, которые находились бы от границы на расстоянии более чем двух дней пути. Солдаты должны были караулить друг друга, а также крестьяне были обязаны под страхом тяжких наказаний преграждать дорогу дезертирам, ловить их и доставлять по назначению.

 В инструкции короля Фридриха от 11 мая 1763 г. предписывается также офицерам изучать местность - можно подумать, с боевыми целями; но если сравнить это предположение с действительным содержанием инструкции, то сразу обнаруживается все различие не только в способе подготовки, но и в самом духе армий XVIII и XIX столетий.

 Инструкция эта гласит:

 "Поколику Его Королевское Величество изволили также усмотреть, что большинство офицеров в их гарнизонах предаются толикой лености и даже не ознакомились с окружающей их гарнизон местностью, что, однако, знать каждому офицеру весьма полезно на случай его пошлют в розыск за дезертиром, Его Королевское Величество повелеть соизволили командирам полков разрешать отпуска офицерам, примерно на один день, дабы они ознакомились с пересеченной местностью и точно изучали все теснины и узкие, пролегающие в выемках дороги и т.п., что должно иметь место во всех гарнизонах всякий раз, как полки меняют свои квартиры".

 На войне, во время переходов и на лагерных стоянках всегда должно было помнить о мерах предотвращения дезертирства, ночные переходы воспрещались; биваки не должны были располагаться вблизи леса; во время переходов по лесам гусары должны конвоировать пехоту. Французский посол Валори, сопровождавший Фридриха во время похода 1745 г., доносил, что из опасения дезертирства не решались высылать патрули на удаление свыше двух-трех сотен шагов48. Это опасение оказывало влияние даже на стратегические движения; в 1735 г. Фридрих-Вильгельм I отказался, по совету Леопольда фон Дессау, вести свои войска через весьма закрытый район близ реки Мозель потому, что она представляла удобные случаи для дезертирства49.

 Можно ли вообще давать и выигрывать сражения с набранными таким путем и так настроенными солдатами? Уже в Тридцатилетнюю войну военнопленные неоднократно примешивались к войскам. Этим наемникам было безразлично, за кого они дерутся; война была их профессией, их ремеслом, и они без какого-либо внутреннего сопротивления переходили с одной службы на другую. С насильно забранными солдатами XVIII века дело отчасти обстояло так же; значительное и все возрастающее вместе с размером армий, число их вступало в ряды войск с таким глубоким внутренним отвращением, что в формах старых наемных банд они не могли бы явиться пригодным для армии материалом. Создание боеспособных воинских частей из насильственно завербованных людей стало возможным и может быть понято, лишь имея в виду эволюцию прежних банд наемников в формы постоянной армии с ее дисциплиной.

 Строптивость ландскнехтов никогда не могла быть окончательно сломлена, ибо всегда наступал момент, когда армию распускали и права начальников аннулировались. Подчинение являлось лишь временным самоограничением, а не жизненной привычкой. Но когда полки приобрели устойчивый, постоянный характер, дисциплина получила совершенно новую основу. Уже в Тридцатилетнюю войну, при всей распущенности наемных банд в отношении внешнего мира - окружающего населения, все же внутри них наблюдалось сильно развитое господство начальственной иерархии и действительная дисциплина, порожденные неумолимыми законами самой войны, и эта дисциплина не только продолжала сохраняться в мирное время, но становилась все более и более суровой. Мы уже видели, как Мориц Оранский снова, если можно так выразиться, открыл и разработал до степени подлинной техники искусство обучения солдат; а шведы переняли у него это искусство. Эта техника все более и более совершенствовалась и использовалась в целях окончательного утверждения авторитета офицеров и подчинения солдат воле начальства. Хождение в ногу, ружейные приемы, церемониальный марш, точность караульной службы, стрельба залпами, правила отдавания чести - все это являлось средством приучить волю солдата подчиняться воле начальника. Однако обучение воинской части требует большого труда и сильных средств. Сначала, как то уже отмечал в 1607 г. Дилих, надо было дать одиночное обучение каждому солдату, а затем уже обучать всю часть: взвод, роту, батальон и более крупные объединения. Первый строевой устав (Exercierreglement) в Германии составил ландграф Мориц Гессенский. Уже Валльгаузен ("Военное искусство в пехоте", стр. 70) наставляет: "...когда человеку сказано и раз и два как он должен становиться, а он все-таки этого не делает, то тут поможет добрая лупка; ибо кто не хочет усвоить себе этого без побоев, пусть усваивает через побои". Видимо, и тогда дело велось довольно сурово, ибо уже и Иоганн Нассауский находит необходимым отметить, как дурное обыкновение, когда во время учения наказывают по усмотрению либо палкой, либо хлыстом: наказывать следует только командной тростью или "скипетром" (scepter); при этом, можно ожидать, будет меньше злоупотреблений50.

 Фридрих-Вильгельм I предписывает в своем регламенте 1726 г.: "Новобранец раньше двух недель не должен нести ни караульной службы, ни какой-либо другой; за это время его надо обучать, дабы он мог служить; и чтобы новобранец с самого начала не впал в уныние и страх, но приобрел любовь и охоту к службе, его следует учить добрым, ласковым словом, без брани и ругани; не следует также сразу налегать на новобранца с учением, а тем более - бить его или подвергать какому-либо дурному обращению, в особенности если он непонятлив или иностранец". Фридрих Великий однажды категорически писал51: "...во время учения никого нельзя ни бить, ни толкать, ни ругать... солдат обучается терпением и методичностью, но не побоями". Но дальше он продолжает: "...когда же солдат пускается в резонерство или не хочет делать что ему велят, или лукавит, тогда ему следует всыпать фухтелей, но в меру". Но в действительности, как явствует по всем данным, во время учения били жестоко. Однако нет более ошибочного представления, чем утверждение, будто такая муштра была лишь бесполезной забавой. Капитан, который довел свою роту до того, что она была готова в каждый миг реагировать на его приказания движениями каждого своего члена, мог рассчитывать и на то, что по его команде она пойдет и в неприятельский огонь; при этом на точности движений рот построены были те тактические эволюции, которые давали победу полкам Фридриха.

 В тактические единицы, крепко скованные дисциплиной и муштрой, можно было вливать и людей, не особенно отличающихся своей доброй волей; им приходилось слушаться команды офицера и проделывать все вместе с другими. Чем дисциплина становилась лучше и чем больше на нее можно было полагаться, тем меньше цены стали предавать доброй воле и другим моральным качествам рекрутов. Таким образом, различные свойства постоянной армии взвинчивали, так сказать, друг друга вверх: масса впитывала элементы, сами по себе не воинственные и враждебно настроенные; дисциплина делала их пригодными и давала возможность ставить в строй все большее количество таких элементов; но чем материал становился хуже, тем, в свою очередь, нужнее для него являлась твердая форма - дисциплина, которая почти заставляла отдельную личность расплываться в тактической единице. Учение и муштра порождали дисциплину, а дисциплина давала возможность достигать четкости и виртуозности строевого учения, доводимых все дальше и дальше до крайних пределов и обращавших отдельного солдата в часть машины, которую можно было произвольно переставлять и обращаться с нею как с таковою. Даже те, кто первоначально были завербованы совершенно против их воли, хотя бы путем обмана или грубого насилия, часто привыкали к такому существованию и более или менее усваивали себе дух и честолюбие своей воинской части.

 Всей строгости дисциплины был подчинен в прусской армии не только рядовой, но и офицер. Когда после сражения при Мольвице молодой король произвел различные реформы в армии, в частности - в кавалерии, он действовал с такой строгостью, что более 400 офицеров были принуждены подать в отставку52.

 Сам Фридрих свидетельствует, да и события подтверждают, что несмотря на все эти ненадежные и скверные элементы, все же и у простых рядовых его армии имелось сильное представление о воинской чести. Он рисует свою армию в своих "Генеральных принципах" следующим образом: "Наши войска столь превосходны и ловки, что они строятся в боевой порядок в мгновение ока; они почти никогда не могут быть застигнуты врасплох неприятелем, так как их движения очень быстры и проворны. Если вы хотите вести огневой бой, то какие войска могут развить такой сильный огонь, как наши? Враги говорят, что чувствуешь себя как бы перед разверзшейся пастью ада, когда приходится стоять перед нашей пехотой. Если вы хотите, чтобы наша пехота повела атаку без выстрела, в штыки, то какая пехота лучше ее твердой поступью, не колеблясь, пойдет на противника? Где вы найдете большую выдержку в минуту величайшей опасности? А если нужно сделать захождение плечом, чтобы ударить неприятелю во фланг, то этот маневр выполняется мгновенно и завершается без малейшего труда".

 "В стране, где военное сословие является первейшим, где цвет дворянства служит в армии, где офицеры - люди родовитые, где сами жители страны - сыновья ее горожан и сыновья ее крестьян - солдаты, можно быть уверенным, что при таком составе войск у него должно быть чувство чести. И надо сказать, что в них оно сильно, ибо я сам видел, как офицеры предпочитали лечь на месте, чем отступить; не говоря уже о том, что даже рядовые не терпят в своей среде таких, которые проявляют известную слабость и которых в других армиях, конечно, не прогнали бы со службы. Видел я и тяжело раненных офицеров и солдат, которые, несмотря на это, не покинули своего поста и не захотели уйти, хотя бы для того, чтобы дать перевязать свои раны".

 В наше время нам трудно отделаться от представления о солдате как о молодом человеке. В старой прусской армии приблизительно половина армии состояла из людей старше тридцати лет, немало солдат имели более 50, а некоторые - даже более 60 лет. Средний возраст унтер-офицеров можно определить в 44 года53.

 Рост постоянной армии в мирное время навел на мысль сократить часть расходов путем отпусков; при Фридрихе-Вильгельме I этот прием был разработан систематически и постепенно получил развитие. Не только отсылали домой местных жителей, но освобождали и иностранцев от службы в качестве фрейвахтеров (свободных от караульной службы); последние искали себе какое-нибудь гражданское занятие, так что Фридрих-Вильгельм I в своем регламенте старается принять меры к тому, "чтобы они не забыли своего ремесла, остались солдатами и не превратились снова в крестьян или горожан". Лишь на период строевых учений, с апреля по июль, армия действительно была в сборе. В остальное время те, кто оставались под знаменами, были заняты преимущественно караульной службой54.

 Одну из существенных черт постоянных армий, сложившуюся во второй половине XVII века, составляет резкая грань между рядовыми и корпусом офицеров; мы уже познакомились с ней во французской армии. В Пруссии она была еще резче, чем во Франции, поскольку здесь офицеры из буржуазии встречались еще реже, чем там, а переходная ступень "officiers de fortune" (зауряд-офицеры) не существовала. Путь, которым это резкое разделение внутри вооруженной силы постепенно выработалось, требует еще дальнейших исследований55.

 Первоначально слово "офицер" охватывало более широкую категорию людей; в нее входили и унтер-офицеры и даже музыканты. Затем появляется разделение, заключающееся в том, что унтер-офицеры относятся к тому же социальному классу, как и рядовые, а над ними выделяется офицерский корпус в современном смысле этого слова, почти исключительно состоящий из дворян.

 Интересное указание на это явление мы находим в форме сетований в "Симплициссимусе". Автор рисует нам военную иерархию в виде дерева, на нижних ветвях которого сидят солдаты; над ними - унтер-офицеры ("Wamsklopfer" - прозвище унтер-офицеров: "выколачивающие куртки"), над ними ствол дерева имеет пространство совершенно гладкое и без ветвей, намазанное своеобразными ингредиентами и редкостными мылами злополучия так, чтобы ни один субъект, если он не дворянин, не мог по нему взобраться ни при помощи мужества, ни при помощи ловкости, ни при помощи знания, как бы он по нему, с Божьей помощью, ни карабкался. Над этой частью ствола сидели ротные командиры, из которых одни были молодые, другие уже в годах; молодых втащили их родичи, старые - частью сами туда забрались, либо при помощи "серебряной лестницы", именуемой взяткой, либо при помощи иных каких подмосток, которые счастье им подставило за счет других.

 Этот процесс, повторяем, наблюдается во всех европейских странах, но, пожалуй, ни в одной стране он не оказался так резко выраженным, как в Пруссии. Фридрих-Вильгельм тотчас по вступлении на престол приказал, "чтобы никого не производить в портупей-юнкера (ефрейтор, капрал, подпрапорщик) кроме дворян, и устранил по окончании войны за Испанское наследство всех офицеров из буржуазии56. Фридрих Великий при представлении ему молодых кандидатов на офицерский чин, когда он среди них замечал недворянина, собственноручно выгонял его из рядов своей клюкой. Лишь при выдающихся талантах он допускал буржуазию; например, он очень ценил генерала Вунша, сына вюртембергского пастора.

 Немного менее строго, чем в пехоте и кавалерии, следили за этим в артиллерии и у гусар. Ведь на артиллеристов продолжали смотреть как на переходную ступень между техниками и солдатами, а гусары, в качестве легкой кавалерии, должны были являться, так сказать, войском, составленным из предприимчивых искателей приключений, которым, к тому же, принципиально отказывали в разрешении на вступление в брак. Гусар должен добывать себе свое счастье лезвием сабли, а не вступлением в брак, говорил Фридрих. И другим офицерам он давал необходимое разрешение лишь при условии, что невеста имела достаточное состояние и принадлежала так же, как и жених, к дворянскому званию.

 Юнкеров нередко принимали уже в возрасте 12-13 лет.

 В 1806 г. из 131 офицера линейной пехоты, принадлежащих к буржуазии, 83 служили в гарнизонных батальонах, и только 48 - в полевых полках. Впрочем, так же, как во Франции, прибегали к помощи фиктивных приставок - признаков дворянского звания; рассказывали про услужливых канцелярских чиновников, умевших вписывать в документы, удостоверяющие личность, три решающие судьбу человека буквы: ф, о, н.