Глава VIII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Глава VIII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

 Место дисциплинированных легионов древнего мира и средневековья заняла военная каста, основанная всецело на личном мужестве и личных качествах воина. Одновременно с исчезновением тактической единицы древнего мира исчезла также резкая грань и обособленность между отдельными родами войск. Квалифицированный единоборец сражается на коне или пешком в зависимости от обстоятельств и попеременно употребляет пики, меч и лук. Постепенно вновь образуемые в средние века роды войск возникли путем дифференциации. Венцом единоборства является, с одной стороны, закованный в тяжелые латы рыцарь на закованном в панцирь коне и, с другой - вследствие односторонности и беспомощности этого рода войск - различные вспомогательные роды войск, конные и пешие, которые, однако, играют только вспомогательную роль и не развиваются до способности действовать самостоятельно.

 Особенно пешие копейщики не могут в отрытом поле соперничать с рыцарями: наскок рыцарей, в случае нужды при содействии стрелков, рассеял бы их и лишил наступательной силы; одни стрелки также не могли выдержать рыцарской атаки в открытом поле.

 Эти рыцари и эта пехота не представляют того, что мы называем кавалерией и пехотой. Несмотря на большую схожесть вооружения, они все же по духу, образу действий и по своему понятию в корне различны.

 Остановимся сперва на пехоте с холодным оружием. Разница между баталий средневековых копейщиков и фалангой, легионом или когортой заключается в том, что баталия не образует тактической единицы, т.е. организма, в котором множество воинов сливается в одну единую волю. Только организованные подобным образом пешие бойцы могут действительно называться пехотой. Пробой для нее является бой с конницей в открытом поле.

 При помощи вагенбурга гусситской пехоте удается одолеть рыцарские армии. Но это только эпизод. Вагенбург - слишком громоздкий инструмент, чтобы вполне удовлетворять требованиям войны. Сколько-нибудь длительных последствий гусситская военная организация не имела.

 Настоящая пехота снова возникает только у швейцарцев. В сражениях при Лаупене, Земпахе, Грансоне, Муртене и Нанси мы снова имеем дело с пехотой, напоминающей фалангу и легионы.

 Сочетание ряда моментов способствует возникновению нового искусства и силы в этой части германских альпийских стран. Горная страна сама по себе очень благоприятна для сохранения первобытной военной силы. Распад герцогства Швабии и гибель герцогского рода Штауфенов, вымирание Церингенского дома - все это помогло возникновению бесчисленных маленьких областей, подчиненных непосредственно имперской власти. Эти области, как некогда маленькие греческие кантоны, в постоянной борьбе между собой напрягали и упражняли свою военную силу. К тому же горная природа издавна давала крестьянским и городским общинам возможность искусным использованием местности не уступать рыцарским армиям и побеждать их.

 В этих войнах они создали подходящее оружие и соответствующие боевые формы, сперва метание камней и алебарду, затем длинную пику, выставленную вперед многими шеренгами, и этим могли отразить нападение рыцарей. Ученые долго спорили о времени возникновения длинных пик, оспаривая даже изобретение их швейцарцами: это, мол, оружие не крестьянское, а городское. Вопрос не так легко разрешимый да и не столь важный. Длинные пики упоминаются уже в числе оружия древних германцев (Тацит, Анналы, II, 14; ср. т. II, стр. 41, нем. изд.), затем снова у квадов и сарматов (Аммиан, XVII, 12), у саксов (Видукинд, 1, 9; Космас IV, 27) и в Италии ("Annal Januenses", 1240)107. Одни из них во все времена должно быть выбирали длинные пики, дабы держать врага подальше от себя, другие - покороче, дабы лучше владеть ими. Слишком длинную, свыше 20 футов, пику носить неудобно (ср. т. I, стр. 435, нем. изд.), и она пригодна только для боя сомкнутой баталией (она не годится даже для охоты). Атаку тяжело вооруженных рыцарей можно отразить уже с помощью пики в 10 или 20 футов при условии, что баталия тесно сомкнута. Поэтому нет надобности полагать, что швейцарские крестьяне уже при Моргартене или до него употребляли длинную пику. Быть может, только когда эти бои повторились снова и швейцарцы поняли огромную важность отражения конницы, они стали в крайних шеренгах четырехугольной баталии выставлять воинов с возможно более длинными пиками. Опыт Лаупена, очевидно, способствовал возникновению мысли о том, что в будущем с удлиненными пиками можно будет стать еще сильнее. Однако, ни из источников, ни из хода сражения не видно, что такие пики применялись при Земпахе, а недавно высказано было даже предположение, что к очень длинным пикам перешли только после бургундских войн (т. IV. стр. 14, нем. изд.).

 Щит непригоден ни при алебарде, ни при длинной пике, так как для владения им необходимы обе руки.

 Воины с алебардами не носят также и панциря. Их защитой является то, что они составляют внутренние шеренги и ряды четырехугольной баталии. Только после того как сомкнутая баталия, "овладев натиском", раскидав врага, рассыпается и начинает преследование, только тогда начинается работа алебардщиков. Последние не нуждаются в особом оборонительном оружии, так как подлинная боевая сила противника уже сломлена. Пикинеры же, образующие крайние ряды четырехугольной баталии для отражения атак рыцарей, имеют панцирь и шлем, защищающие не только от копья и меча рыцаря, но и от стрел, дротиков и пуль стрелков. Пика и панцирь так тесно связаны друг с другом, что когда в источниках говорится о броне (Harnisch), то пика даже не упоминается отдельно, а подразумевается сама собой108.

 Стрелки идут врассыпную подле баталии, а если их теснят, они вливаются в нее.

 Чем больше сомкнута баталия, тем труднее коннице разбросать ее и тем сильнее ее натиск. Все же не советуется выстраивать все войско в одну баталию, так как такая баталия очень легко может попасть под двухстороннюю атаку, как это имело место со швейцарцами при Лаупене; в таком случае баталия становится беспомощной. Поэтому швейцарцы выработали следующий метод: вне зависимости от численности армии они строились в 3 большие, согласованно действующие баталии. Эти 3 баталии стояли не непосредственно рядом или одна за другой, а уступами, так что не мешали друг другу, и задняя баталия, вступавшая в бой несколько позже предыдущей, сохраняла некоторую свободу движений. Даже очень большая баталия в 10 000 человек, имея узкий фронт всего в 100 человек, располагала большой легкостью движений. Построение в 3 баталии можно с уверенностью доказать по источникам только начиная с XIV в.; при Моргартене и Земпахе в сражении ясно различимы только 2 баталии: одна, придерживавшаяся оборонительной тактики, и другая, совершавшая атаку во фланг. Не исключена, однако, возможность, что здесь имелась и третья баталия, а так как она действительно выступает на сцену при Лаупене, то вообще мы можем предположить существование трех баталий еще в XIV в.

 Владея соответствующим оружием, имея подходящую форму боевого построения и опытных руководителей, умевших использовать преимущества горной страны, крестьяне и горожане наполнялись духом уверенности, превратившей весь народ в воинов.

 Еще и поныне швейцарский патриотизм не хочет расстаться со сказанием о Телле и Винкельриде и с представлением, будто их праотцы были невинным народом набожных пастухов, - народом, взявшим в руки оружие только для защиты своей свободы от чужих тиранов, сперва Габсбургов, а затем герцога Бургундского, направивших несчетные полчища против этого маленького народца. Благодаря этим ложным представлением уничтожается всякая возможность понимания событий. Правда, народное понимание может, очевидно, орудовать только такими картинами: это мы уже видели на примере с греками, которые также сумели прославить свои персидские войны только тем, что изобразили их как победу очень малого войска над бесчисленным противником. И в том и в другом случае наука должна внести исправления в подобные представления, что вовсе не умаляет славы народных подвигов, а только перемещает их в другую сферу.

Швейцарские воины имеют тот же разбойничий, насильственный и жестокий характер, как и древние германцы. Швейцарские общины, - поскольку первый успех придал им самоуверенность, а снабжение в непосредственной близости от дома не представляло затруднений, - имели возможность против самой большой средневековой армии выставлять еще более внушительную армию; объясняется это тем, что рыцарские войска, даже включая кнехтов и наемников, по природе своей всегда были маленькими. Начиная от Моргартена и кончая Нанси, союзные армии всегда численно превосходили противников почти вдвое. Только благодаря этому они развернули всю свою колоссальную мощь; отдельные элементы, из которых складывалась эта мощь, максимально усиливали друг друга: в то время как повсюду в Европе профессиональными воинами становилась лишь очень малая часть народной массы, в швабских альпийских странах военный успех, практика, а также и сама природа придают всему войску профессиональный характер, а массы, которых при таких условиях легко призвать под ружье, удваивают, в свою очередь, самонадеянность и уверенность в победе. К тому же государственное правление сознательно стремилось к тому, чтобы всех обуял страх перед швейцарцами.

 В то время как европейские профессиональные воины, - как рыцари, так в наемники, - до известной степени щадили друг друга и, если убийство не было безусловно необходимо, довольствовались тем, что брали в плен, швейцарцы сразу же стали убивать каждого настигнутого врага; они категорически запретили брать пленных и убивали уже взятых. Даже во время междоусобных войн между самими союзниками (Старая Цюрихская война), когда жители лесных кантонов вместе с бернцами и другими кантонами захватили замок Грейфензее, они казнили (1444 г.) гарнизон цюрихцев, вынужденный сдаться "на немилость". Кровожадное убийство всех граждан мирного городка Штеффиса, хотя и вызвало некоторое порицание среди самих союзников, по существу представляло собой лишь обычное толкование принципа, что в бою никто не должен быть пощажен.

 Если щадили "юных мальчиков", то источники именуют это уже снисходительностью, а в первом общем военном уставе союзников - Земпахской грамоте, 1393 г., пришлось категорически предписать, чтобы, поскольку "благодаря женщине обновляется и размножается благополучие всех людей", никто не смел убивать, закалывать и насиловать жен и дочерей. Основной причиной военной жестокости швейцарцев была та опасность, которую грабеж и взятие в плен представляли для самих военных действий? Земпахская грамота была издана со ссылкой на то, что в бою можно было бы убить значительно больше врагов, если бы победители не слишком быстро бросались на добычу. Но так или иначе своим категорическим запрещением брать пленных они усилили страх в неприятельском лагере, и возможно, что паника, охватывавшая австрийский арьергард при Земпахе и бургундскую армию при Грансоне и Муртене, как только дело принимало - или даже казалось только, что принимает - неблагоприятный оборот, объясняется именно известным противникам обычаем швейцарцев не давать никакой пощады.

 Когда Карл Смелый пошел против швейцарцев, то при выступлении из Нанси он обратился к своим капитанам с речью109 о том, что противник по своему обыкновению даст сражение у самой границы, в случае победы или нанесения ему даже самого незначительного поражения противник будет сломлен и его дело будет проиграно. Хотя выражения этой речи несколько утрированы, все же по своей идее она правильно выражает существо дела: храбрость швейцарцев основывалась на их успехе; успех вселял в них уверенность в победном исходе безудержного натиска, от которого рассыпались плохо спаянные отряды неприятельских армий, как бы ни была велика личная храбрость отдельных рыцарей или наемников.

 Швейцарцев этой эпохи можно сравнить с древними германцами, а также с афинянами времен Перикла. По своей природе жители полуострова Аттики не были ни более храбрыми, ни более искусными мореплавателями, чем остальные греки. Но ход исторического развития и политика превратила все население в воинов на суше и на море, и это придало их мирной жизни основные черты военного профессионализма. Вот что заявил им их полководец Никий в своей речи перед сражением с сиракузцами. Сиракузцы представляют собой простое народное ополчение; они же являются отборными воинами, опытными в военном деле и понимающими войну110.

 Подобно этому и швейцарцы отличаются от остальных германцев не природными задатками, а различным историческим развитием и политическим воспитанием. Большинство габсбургских воинов было такими же швейцарцами, как и жители лесных кантонов. Победители Грансона и Муртена - в большинстве своем те самые люди, которые побеждены были при Моргартене, Лаупене и Земпахе: поскольку эти побежденные частью добровольно, частью по принуждению вступили в ряды победителей, они переняли также и их качества.

 Четырехугольные баталии швейцарцев имели мужество, будучи пешим войском, вести наступательные действия против рыцарских армий и даже атаковать укрепленные позиции. Это представляет собой нечто совершенно новое с момента окончания древних времен и возникновения ленной военной организации. Еще в 1475 г. в начале бургундских войн союзная пехота при отступлении из Франш-Конте (Franche-Comffi) прикрылась от бургундских рыцарей тем, что построила вагенбург. В дальнейшем об этом никогда не было речи.

 Снова появляется пехота, являющаяся не простым вспомогательным оружием рыцарей и осмеливающаяся биться с ними только при наличии укреплений, а пехота, которая, вполне полагаясь на свою силу, вступает в любой бой с любым противником. Форма построения (четырехугольная баталия), оружие (длинная пика и алебарда), масса, представляющая собою народное ополчение, и военный дух, выкованный в продолжительных войнах, - все это действует сообща. Когда в 1444 г. Швейцарии грозило вторжение французских наемников - арманьяков, отряд швейцарцев численностью в 1 500 человек с беззаветным мужеством вступил с ними при Сен-Жакоб на р. Бирс близ Базеля (26 августа) в бой, окончившийся, правда, полным поражением швейцарцев, но проведенный с такой храбростью, что даже враги были в восхищении.

 Все народы очень ценили швейцарских наемников и предъявляли большой спрос на них.

 Победы над Карлом Смелым, хотя при этом большую роль играли случай и ошибки бургундского командования, до крайности подняли веру в боеспособность швейцарцев и усилили самонадеянность их самих. Союзники спускаются с гор и добиваются победы при Нанси уже не в качестве обычных наемников, а как своеобразная, совершенно новая военная сила. Эта победа при Нанси уже не единичный случай, как в свое время победа фламандцев при Куртрэ, нет - это начало новой эпохи в истории военного искусства. Средневековье военной истории закончилось в самый день Муртенского сражения, когда в лице герцога Бургундского и его армии в принципе побеждено было средневековое военное дело, причем побеждено было не случайно, не в момент слабости и упадка, а наоборот - на наивысшей ступени совершенства, когда оно вдобавок было подкреплено изобретением огнестрельного оружия. Нужно полагать, что при лучшем полководце, чем герцог Карл, победа досталась бы швейцарцам с гораздо большим трудом, но нет сомнения, что и в этом случае швейцарцы, в конце концов, все равно победили бы; никакие стрелки с луками, арбалетами и кулевринами не были в силах выдержать натиск этих вооруженных пиками и алебардами громадных сплоченных баталий, искусно руководимых своими начальниками; никакое рыцарское войско не было в состоянии рассеять или остановить одновременно все 3 баталии путем атаки во фланг.

 Одни стрелки не могут устоять против холодного оружия, а одни рыцари не имеют такого тактического руководства, которое смогло бы сломить баталии комбинированным маневром. Швейцарская пехота образует тактическую единицу; у рыцарей, стрелков и копейщиков средневековья она отсутствует. Швейцарцы имеют не только оборонительную и наступательную силу, но и руководство. У фламандцев 100 годами ранее также были задатки к этому, но силы, как показало сражение при Розебеке, еще не хватало. Федерация горных кантонов путем постепенного прогресса в течение 150 лет развивала и укрепляла силы, которые теперь одержали окончательную победу и, выйдя за пределы гор, преобразовали военное дело всей Европы. Мы находимся здесь у такого же исходного пункта новых начинаний, как в свое время при Марафонском сражении. Как в персидских, так и в бургундских войнах пехота с холодным оружием победила армию рыцарей и стрелков. Эта победа должна была все изменить, так как военное дело каждой эпохи представляет собой нечто целое, и значительное изменение в каком-либо месте влияет и на все остальные части этого целого.

 Мы признали, что естественным пополнением рыцарства в то время служила не пехота, а только пешие кнехты. Затем эти пешие кнехты стали пехотой и вскоре повсюду сделались таковой. Следовательно, и рыцарство должно было превратиться в кавалерию.