Глава VII. ВИЗАНТИЯ.

Глава VII. ВИЗАНТИЯ.

 Мы прервали описание156 Восточной римской империи в то время, когда она при Юстиниане еще раз переживала большой подъем и с помощью навербованных войск наемных варваров разрушила государство вандалов и остготов, вновь присоединив к себе Африку, Италию и почти всю Испанию. Однако, империя была не в состоянии утвердиться в этом положении. Граждане не хотели нести тяжести налогов, шедших на содержание наемников и на плату дани для успокоения опасных соседей, а то обстоятельство, что на троне снова очутился человек, бывший в то же время и военачальником, привело, в конце концов, к катастрофе. Юстиниан был только политиком. Он посылал воевать своих генералов, а сам в качестве правителя сосредоточил в своих руках всю полноту власти и управлял столицей и провинциями, церковью и армией, несмотря на всю их разнохарактерность и противоположность. Можно было предполагать, что принятие короны его третьем наследником, Маврикием (582 - 602 гг.) выдающимся и блестящим полководцем, утвердит империю еще более крепко и надежно: только при такой полноте власти возвращались к старому первоначальному понятию императорской власти. Однако, именно для такого полного поворота назад не хватило сил, так как не было главной основы: дисциплины легионеров. Маврикий со свойственным ему, как казалось, доктринерским направлением ума157, пробовал придать диким бандам наемников определенную военную организацию и по возможности действительно вербовал их у себя в стране, а не за рубежом. Однако, когда он однажды во время войны со славянами и татарами потребовал, чтобы они оставались на зимних квартирах севернее Дуная, они взбунтовались, - тем более что он не мог даже уплатить им жалованья, которого они требовали. В то же время против него восстали и горожане в столице, в результате чего он и был убит (602 г.), так же как некогда во второй половине III в. были убиты храбрые солдаты-цари, начиная от Пертинакса до Аврелиана и Проба.

В этой последней попытке создания дисциплинированной армии можно заметить, какую огромную роль играл вопрос оплаты. Численность войск безусловно была очень мала, так как они лишь с трудом и с переменным успехом в состоянии были отражать вторжение полчищ варваров. У такого энергичного и предусмотрительного царя, каким был Маврикий, не было недостатка в доброй воле расплачиваться с войсками; и если из-за вычетов за оружие и обмундирование он все же вступил с ними в конфликт, то, очевидно, кассы его не могли этого выполнить, так как в угоду народу после смерти Юстиниана была отменена строгая налоговая система. Раздобыть наличные деньги стало невозможно.

 Таким образом, и в Восточной римской империи совершился переход к военной системе, очень близкой к той, с которой мы познакомились на романо-германском западе. Страна (примерно, в середине VII в.) была разделена на ряд военных округов, называвшихся "тэмами", и подокругов ("мерос", "турма"); каждый такой округ должен был выставить и содержать определенное количество войск. Бывшие столь долгое время разделенными военная и гражданская власти были для этой цели снова объединены, подобно тому как это было во франкских графствах. В силу того, что "тэмы" получили названия по имени расположенных в них военных частей, не может подлежать сомнению, что именно такие части и были распределены по областям, где они водворились на долгое время. Вместо того чтобы им находиться на границе или в столице и там получать собираемую со всей страны плату и продовольствие, каждая область получила определенную воинскую часть, которую она продовольствовала либо путем натурального довольствия, либо путем расселения, а в случае войны известная доля получаемого натурального довольствия отправлялась в помощь соседним частям или же действующей армии.

 Осевшие на земле воины, поскольку дело не касалось простых пограничников, являются носителями феодализма, и мы находим также и в Восточноримской империи того времени сильные поселения подобного рода в виде крупных земледельческих родов с их военными дружинами. Мы встречаем пожалование поместий за военную службу %хпцяха отрат1ют1%а158. Образуются баронства, известные своими военными подвигами, семьи, владеющие большими поместьями. О таких родах народ повествует в своих сказаниях и песнях. Не так давно было найдено такое эпическое сказание Дигенис Актритас, относящееся к X в.159. В издании этого труда довольно метко сравниваются герои сказания с одним западным маркграфом.

Аналогичные примеры мы встречаем повсюду также и в законодательстве.

 Восточноримские императоры совершенно так же, как и Карл Великий, боролись с намерением знати, "Suvaxoi", подчинить себе свободные крестьянские земли. И точно так же, как во франкском государстве, здесь нельзя относить это к собственно крестьянским массам, бывшим и тут и там совершенно не воинственными колониями, а, наоборот, - это относится к исконным воинам, постепенно становившимся мирными гражданами и переходившим в крестьянское сословие. Уже Юстиниан издавал распоряжения, направленные против этого160, а в IX в. с подобным явлением систематически боролся целый ряд императоров. Прибегали к самым радикальным мерам, объявляя приобретения свободных крестьянских земель недействительными и не допуская даже ссылки на право давности161. Две законодательные новеллы напоминают нам о предписании императора Ламберта (898 г.), что ариманны не должны передаваться графами в ленное владение своим людям и что никто не может использовать солдат в качестве сельских работников (sv napoi%ou Хоую) или для частных услуг162.

 Ряд новелл устанавливал ценность солдатского имущества. Для конных воинов и для определенных дивизионов флота оно должно было равняться 4 фунтам, для прочих частей флота - 2 фунтам золота. Император Никифор Фока установил минимум в 4 фунта, а для тяжеловооруженного, т.е. для рыцаря в западном смысле этого слова, требовал 12 фунтов163. Если в наличности было несколько наследников, то они совместно, пропорционально своему имуществу, выставляли одного человека.

 Несмотря на большую аналогию с Западом, до образования законченной ленной иерархии Восток все же не дошел. Бароны имеются, но нет подлинного рыцарского сословия и нет души западного феодализма - личной связи при помощи присяги на верность - и германских дружин как все подчиняющей себе идеи. Наибольшее сходство византийский военный строй временами имеет с норманно-английским строем. Отдельные элементы феодализма связаны и спаяны с налоговой системой и чиновничеством. Призыв происходил в форме набора, и мы встречаем здесь, как и в Англии, замену призыва денежным взносом164. Однако, ввиду того что пригодные элементы внутри страны, невзирая даже на переселения и поселения варваров, были недостаточно многочисленны и быстро утрачивали свой воинственный характер, вновь и вновь прибегали к пополнениям при помощи иноземных наемников. Тут, в лагере византийских императоров, встречались германцы всевозможных племен, славяне, печенеги, мадьяры, болгары и даже турки. Особо важную службу несли долгое время варяги, первоначально шведы и норманны, дошедшие через Россию до Черноморья. Самое слово "варяги" означает "союзники" (foederati). Позднее это наименование давалось различным элементам, а после покорения Англии Вильгельмом среди них, как сообщают, было много англосаксонских беглецов.

 Наглядную картину того, как выглядело ополчение страны в X в., дает нам повествование Иоганна Скилиция165. Он описывает, как турки беспрерывно нападают на Киликию и снуют по стране, грабя и уничтожая все на своем пути, Никифор Ботониат, полководец, собирает войско; однако скупость и халатность граждан свели на нет все старания. Солдаты, не получая достаточного содержания, брали то, что им давалось, и снова уходили по домам, в силу чего варвары снова могли продвигаться по стране. В это время множество молодых людей собралось в Антиохии. Будучи охвачены юношеским пылом, они готовы были воевать, но у них не было военного опыта, не было боевых коней, они едва были вооружены и скудно снабжены продовольствием, в результате чего им пришлось плохо, и они вернулись домой. Ботониат попытался отразить варваров при помощи своих собственных дружинников (???????????) и небольшого числа наемников.

 То же самое, очевидно, происходило и в каждой франкской области, когда на нее нападали норманны или венгры, и, примерно, то же самое случилось, когда Карл Толстый выступил на выручку Парижа и ничего не добился.

 В X и XI вв. Византийская империя снова достигла большого расцвета. Болгары были окончательно разбиты. Василий II (ум. в 1025 г.) приказал выколоть глаза заключенным пленным, приблизительно 15 000 человек, и отправил их в таком виде домой. На каждую сотню он дал по одному поводырю, которому был оставлен один глаз. Когда они в таком ужасном виде были приведены к своему царю, он лишился сознания и через 2 дня умер. Киликия и Антиохия также были вновь отобраны византийцами у калифа, а Армения присоединена к империи, простиравшейся от Адриатики до Евфрата. Мне думается, что такая перемена объясняется тем, что повсеместно снова начало появляться денежное хозяйство. Мы снова слышим много о налоговых обложениях и взысканиях166, а налоги давали возможность брать на службу наемников. В то время как в западноевропейских провинциях еще платили натурой, которая могла быть использована только на месте ее получения, в Азии можно было распределять содержание через центральную казну167. Однако, надо признать, что гораздо важнее небольших изменений внутри страны были изменения у противной стороны. Болгары повсеместно утратили свою варварскую военную силу, а на противоположной границе точно так же потеряли силу арабы. Поэтому, как только здесь наступают перемены и появляются новые враги, с византийским возрождением снова покончено, и государство на Востоке попадает под господство вновь нахлынувших сельджуков, а на Западе с трудом обороняется от норманнов.

 У нас сложилось убеждение, что мы прекрасно осведомлены о византийском военном строе, так как в нашем распоряжении имеется целый ряд обстоятельных систематических сочинений различных веков о военном устройстве греческого государства, а многие войны и сражения подробно описаны писателями-современниками. Император Маврикий (ум. в 602 г.) и император Лев VI, Философ (ум. в 911 г.), оставили нам очень обстоятельные и систематические сочинения, а Никифор Фока (ум. в 960 г.) - ценную монографию. Однако, чем больше изучаешь эти источники, тем сомнительнее становится их достоверность. Уже в древней истории мы наблюдали, что теоретические и систематические сочинения, оставшиеся нам от древних времен, решительно не сходятся с событиями в том виде, как их описывают достоверные исторические источники. Кажется невероятным и все же является фактом, что писатели беспрерывно повторяют различные теории, относящиеся к македонской фаланге, словно они никогда ничего не слышали о римском легионе и его тактике. Однако, не только это, но и описания, оставленные нам Ливнем о старой римской манипулярной тактике, а также данные Саллюстия о рекрутском наборе и большая часть описаний Вегеция выявили себя или как грубое недоразумение, или даже как чистая выдумка. Не лучше обстоит дело и у византийцев. При более близкой проверке становится ясным, что отдельные картины, нарисованные ими, находятся в полном противоречии между собою и что большую часть всего ими описанного надо рассматривать не как практические выводы, а лишь как лишенную всякого основания фантазию и теорию - просто повторение или распространительное толкование тех теорий александрийцев, которые некогда дали систематическое описание македонской фаланги.

 Вильгельм Людвиг Нассауский в XVI в. и Монтекукколи в XVII в. во многом использовали тактику императора Льва, а князь Линь в XVIII в. сопоставил ее с предписаниями Фридриха Великого своим генералам и пытался возвести их обоих выше Цезаря, указывая на то, что Цезарь дает лишь примеры, а они оба - предписания168. Эта похвала в части, касающейся императора Льва, как мы видели, совершенно не заслужена и может быть объяснена так же, как и слова Вегеция, который в действительности был человеком очень небольшого ума (ср. т. II).

 Столь же фантастичными и ненадежными являются византийские исторические описания войн и сражений, например, повествования Бриения и Анны Комнена. Но путем сопоставления и взаимного контролирования этих источников с достоверностью вытекает, что в греческой империи, равно как и на Западе, дисциплинированной пехоты, подобной римским легионам, не существовало. И тут и там ядро войска состояло из немногочисленных отрядов тяжеловооруженных конных воинов, чему свидетельством (которое должно служить, я бы сказал, нормальным мерилом для всех других) является изречение Никифора Фоки, гласящее: "полководец, имеющий 5 или 6 тысяч наших тяжелых всадников и помощь божию, больше ни в чем не нуждается". С этим совпадают исторические данные, если только мы с критической строгостью отбросим все недостаточно достоверное. Точно так же и Никифор Бриений в своем описании169 формирования при императоре Михаиле III (1071 - 1078 гг.) корпуса бессмертных (??? ??? ???????? ?????????? ????????) основными элементами его образования считает умение владеть оружием и ездить на конях.

* * *

 Главное отличие восточных войск от западных заключается прежде всего в том, что здесь иноземные варварские наемники играют значительно большую роль, чем в западных странах, которые ведут свои войны сами, и далее, - в том, что наравне с тяжеловооруженными конными значительную часть войска составляют конные лучники. После поражения, понесенного в сражении с сельджуками при Манпикерте (1071 г.), местные воины отодвигаются на задний план, и империя, как нам кажется, поручает охрану страны почти исключительно наемникам.

Когда же эта наемники не выполнили возложенного на них дела, Константинополь попал (1204 г.) в руки крестоносцев. После восстановления Греческой империи снова была принята старая военная система.

* * *

 В основе - это та военная организация, к которой в Римской империи пришли еще в III в. и с которой мы познакомились при Юстиниане во время его войны с остготами; при помощи этой-то организации Греческая империя продержалась еще свыше тысячи лет. Несмотря на внутреннюю разрозненность и церковную борьбу, несмотря на беспрерывные военные революции, дворцовые перевороты и узурпации, несмотря на вражеское окружение, - со стороны болгар (гуннов) на самом Балканском полуострове и магометан, впервые осадивших Константинополь уже в 654 г. со стороны Азии, - несмотря на все это, империя не только утвердилась, но и неоднократно одерживала крупные победы, а временами простирала свои границы далеко на Восток, до Тигра, т.е. почти до границ времен старой Римской империи.

 Возникает вопрос: почему Запад - латинская часть старой империи - был не в состоянии сопротивляться варварам и в конце концов подпал под их господство, Восток же - греческая часть - доказал свою гораздо более сильную живучесть и сопротивляемость? Возможность того, что Греция по своей политической и военной основе стояла выше римского государства - исключена. Нет сомнения, что византийские знатные семьи давали все новых и новых отличных и могучих воинов, которые, становясь во главе феодальных ополчений или во главе наемных варваров, совершали геройские подвиги. Эти семьи частью были варварского происхождения и только натурализовались в Византии, - да и вообще говоря, уже со времени Александра греческое государство все больше и больше превращалось в страну смешанной расы, лишь говорящей и мыслящей по-гречески. Но то же самое имело место и на Западе, в латинском государстве, - даже, пожалуй, еще в большей степени, чем здесь, а значит в этом не может заключаться различие между Востоком и Западом.

 Я полагаю, что долговечность пересаженной на греческую почву части Римской империи вызвана была, в основном, причиной географической - несравненным стратегическим положением Константинополя. Рим, как город, расположенный на средней по величине реке, не мог защищаться против энергичного, хоть сколько-нибудь превосходящего по силе нападения; недаром императоры зачастую покидали Рим и переносили свою резиденцию в более безопасную Равенну. Между тем Константинополь, расположенный у быстрого течения морского рукава, окруженный с трех сторон водой, был почти неприступен, даже при большом превосходстве сил. Противники едва могли воспрепятствовать подвозу и пополнению продовольствия с той или с другой стороны. Если Рим стал мировой столицей, то этого положения он достиг не благодаря своим экономическим, весьма посредственным достоинствам, а вследствие политики и войн. Поэтому, как только он перестал быть столицей и перестал собирать дань с народа, его естественные вспомогательные источники стали бессильными. Константинополь же, расположенный на большом перекрестке сухопутных и водных путей мировой торговли, был не только столицей, но и таил в самом себе величайшие природные вспомогательные источники, усиливавшие его обороноспособность. В 616 г. при императоре Геракле его тщетно осаждали персы, в 626 г. - авары, в 654, 667, 672, 717, 739 гг. - арабы, в 764 г. - болгары, в 780 и 798 гг. - снова арабы, в 8 811 и 820 гг. - славяне, в 866 г. - русские, в 914 г. - болгары.

 Если бы Константинополь хоть раз был завоеван кем-либо из варварских народов или уже в 700 г. - мусульманами так, как когда-то Рим был завоеван готами и вандалами, то, конечно, Восточно-римской империи пришел бы конец, как это случилось с Западно-римской империей. Однако, поскольку столица выдержала все натиски, постольку отсюда всегда вновь восстанавливалось и государство, а когда у противника наступало ослабление, оно даже шло снова к победам и завоеваниям. Византийская империя в смысле смены слабости и успеха представляет собою, несомненно, самую изумительную игру, какую знает мировая история. Все вновь и вновь по всей стране до самой столицы происходят нападения и разбойничьи набеги со стороны соседних варваров: с севера - с другого берега Дуная; с востока - со стороны Аравии и Евфрата через всю Малую Азию, с моря - со стороны всевозможных пиратов. В этих войнах большая часть местного населения была уничтожена и истреблена, а варвары заняли их места. Болгары и славяне укрепились тогда на Балканском полуострове и основали свои селения до Пелопоннеса. Но империя все же продолжала существовать и впитывать даже в состав своего организма этих пришельцев - все это, в конце концов, благодаря тому, что Константинополь укреплялся, сохранял и развивал старый государственный строй и старые государственные идеи.

 В противоречии с этим взглядом находится то обстоятельство, что в 1204 г. Константинополь действительно был завоеван крестоносцами, а тем не менее государство удержалось, и через полстолетия провинции отвоевали столицу, благодаря чему снова было восстановлено государство в старом смысле слова170. Но этот эпизод вполне объясним как исключение для обеих сторон. Константинополь в 1204 г. был почти беззащитен и полон внутренних раздоров; им попеременно владели узурпаторы, свергавшие друг друга и не имевшие возможности подтянуть силы из провинции. Крестоносцы же, представлявшие собою сильное войско, находились в союзе с венецианским флотом, который осадил город и со стороны моря. Поэтому на этот раз Константинополь, несмотря на всю свою природную мощь, пал.

 То обстоятельство, что провинции продолжали сопротивляться и, в конце концов, снова изгнали врагов, не является делом более сильного греческого национального духа или военных качеств, а объясняется, с одной стороны, религией, с другой - природой самого крестоносного войска. Если бы завоеватели - франки - были еще варварами-язычниками, то их господство над Константинополем, возможно, осталось бы: греки, подобно западно-европейцам, примирились бы с их господством, одновременно втянув победителей в орбиту своей культуры и церкви. Но крестоносцы возложили на греков не только военное ярмо, но и ярмо греческой церкви, руководимой в духе Григория VII.

 Если бы греки покорились этой церкви, то они должны были бы перестроить все свое мировоззрение. Эта религиозная оппозиция увеличила силу сопротивления греков, с которой франки тем менее могли справиться, что и сами они далеко не имели необходимой внутренней силы. Правда, при своем первом появлении в союзе с венецианцами крестоносцы представляли очень большую силу. Но когда они после победы назначили правителем одного графа из Фландрии, то он располагал уже только незначительной частью этой силы. Ему перестали подчиняться как венецианцы, претендовавшие больше чем на четверть завоеванного государства, так и крупные сюзерены, получившие во владение крупные области. Хлодвиг и его преемники правили

франками, имея у них совсем другой авторитет, чем римские императоры в Константинополе у своих рыцарей. Поэтому и случилось, что эти западные завоеватели, в конце концов, должны были - несмотря на то, что владели столицей - снова отступить из греческого государства.

 Особо поучительной главой в "History of the art of war" Омана является глава о византийском строе. Этот труд во многом помог и мне. Все же в важнейших пунктах я пришел к совершенно другим выводам.

 Оман правильна установил, что византийский средневековый строй точно так же, как и на Западе, зиждился на тяжеловооруженных конных воинах (с добавлением конных лучников). Несмотря на это, он принимает указания - особенно в тактике Льва - по поводу пехоты, подобно тому, как это сделал Иенс в Gesch. d. Kriegsw., I, 163. He может подлежать, однако, никакому сомнению, что эта пехота не существовала, и правила ее образа действия являются не чем иным, как теоретическим наследием античной литературы. В самом деле, если бы византийцы действительно имели пехоту, как некогда Александр или римляне, то она должна была бы проявить себя и в сражениях, - да не только проявить, но и играть решающую роль. Между тем, сам Оман правильно заметил, что сражения проводились исключительно конными частями, пехота же использовалась для гарнизонной службы, нападений, заграждения проходов и т.д. И Иенс (стр. 163) совершенно правильно обратил внимание на то, что Лев считает величину "банд", "мерий" и "турмов" у пехоты такой же, как и у кавалерии, а Оман (стр. 188) отмечает, что Лев повествует нам о вооружении и организации, хотя далеко не так подробно, как о коннице. Оба эти явления нужно рассматривать как симптомы того, что здесь мы имеем дело не с действительной практикой.

 С этим связаны и данные о численности войск.

 Оман (стр. 182) указывает, что стоящий во главе каждой тэмы стратегос имел в своем распоряжении примерно 8 000, 10 000 или 12 000 человек, из которых для действующей армии можно было мобилизовать от 4 000 до 6 000 человек отборной кавалерии. Поскольку Малая Азия имела в X в. 17, а Европа - 11 тэм, это составило бы огромнейшую армию; Оман (стр. 221) полагает, что одна Малая Азия имела постоянную армию не меньше чем в 120 000 человек. Это исчисление основано на комбинировании обеих заметок Льва о том, что каждый стратегос имел в своем подчинении 2 или 3 турмы (гл. IV, § 45) и что каждая тэма могла дать действующей армии 4 000 конных (гл. XVIII, § 149, 153). В математическом отношении это заключение правильно, но оно совершенно недопустимо в отношении методики, так как Лев был слишком теоретизирующим писателем, чтобы по его схемам можно было судить о действительности. С целью уяснить себе его способ теоретизирования мы приведем несколько примеров. В гл. XVII, § 89 (то же самое и у Маврикия), мы находим вычисление - сколько места займут 300 000 всадников при длине фронта в 600 лошадей и глубине в 500 лошадей, - вычисление, которое Иенс (стр. 155) совершенно справедливо снабдил ироническим восклицательным знаком.

 В гл. XIV, § 43 и след., Лев (также и Маврикий, IV, гл. III) советует вечером перед сражением вырыть за занимаемой позицией ров или волчьи ямы или заложить капканы и между ними оставить свободными отмеченные проходы, Затем войско должно инсценировать бегство и по отмеченным проходам отойти назад, враг же попадет в ров или капканы.

 В гл. XII, § 55, Лев советует, чтобы конные, дабы издали произвести впечатление на противника, имели на своих копьях флажки; а так как в бою флажки представляют различные неудобства, то их нужно снимать, как только приблизишься к противнику на расстояние одной мили.

 Такие противоречащие всякой действительности рассуждения возбуждают подозрение и против приводимых цифр, - да и сам Лев находится в прямом противоречии с указанным исчислением Омана относительно численности войск, поскольку он исчисляет (гл. XVIII, § 153) общее количество, которое можно собрать из одной тэмы, только в 40 000 человек. В гл. IV, § 62, он вычисляет, что теперь людей меньше, чем в старину, и банды (тагматы), из которых 7-8 падает на одну турму, нельзя довести до 256 человек; нормальный бой он также строит на предположении, что в нем принимают участие только около 4 000 конных; это число в случае нужды, если противник очень силен, должно быть увеличено вдвое или втрое (гл. XVIII, § 143-150). В другом месте армию в 5 000-12 000 он называет "нормальной" (гл. XII, § 32, 33) и учитывает также случай, когда армия может быть еще малочисленнее.

 Окончательным доказательством того, что византийские войска численно всегда могли быть лишь весьма ограниченными, служит количество войск у арабов и крестоносцев.

СРАЖЕНИЕ ПРИ МАНЦИКЕРТЕ 1071 г.

 В сражении при Манцикерте или Малазгарде в Армении171, сельджукский султан Альп Арслан победил императора Романа IV, взял его в плен и уничтожил значительную часть византийского войска. Благодаря этому сражению турки овладели Малой Азией. Оман усматривает в этом сражении также поворотный пункт в истории византийского военного строя; уничтожение армии и окончательная потеря малоазиатских тэм сделали с этих пор невозможным ополчение всей страны, и Византийская империя вынуждена была опираться исключительно на наемных варваров. Это толкование связано с представлением Омана о численности византийских войск. Он полагает, что Роман имел при Манпикерте 60 000, а его противник 100 000 человек. Поскольку сообщается, что преемник его с большим трудом собрал из остатков ополчения тэм 10 000 человек, то из этого, во всяком случае, можно было сделать вывод, что страна сделалась небоеспособной, так как в прежнее время одна Малая Азия выставляла 120 000 человек.

 Этот вывод отпадает вместе с разбитой нами предпосылкой: никогда - также и при Манцикерте - войска обеих сторон даже приблизительно не имели указанной численности. Даже цифра в 10 000 воинов, которые были еще собраны из тэм, представлялась бы нам невероятно большой, если бы автор172 определенно не добавил, что этот отряд был составлен из остатков азиатского призыва и наемников. Но возможно что и эта цифра слишком велика.

 Я никак не могу согласиться также и с самим описанием сражения при Манцикерте, данным Оманом. Проверка и исследование по источникам были бы весьма желательны.

ВИЗАНТИЙСКАЯ ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

 Относительно Маврикия ср. Iahns, Gesch. d. Kriegswissenschaften, I, 152; Krumbacher, Gesch. d. byzantin. Literatur, 2-е изд., § 262, стр. 635. LxpaxnytKov, издан. Шефером (Scheffer). "Arriani tactica et Mauricii ars militaris", Упсала, 1664. Крумбахер по характеру содержания полагает, что это произведение принадлежит не Маврикию. Оман, стр. 172, приписывает его Маврикию и датирует его 579 г., прежде чем Маврикий сделался императором. R. Grosse, D. rцmisch-byzantinische Marschlager, стр. 106, относит его к VIII в.

 Относительно Льва VI (886 - 911) Иенс I, 160 - 170, Крумбахер, Gesch. d. byzant. Literatur, 1-е изд., стр. 350, "???????? ??? ?? ?????? ?????? ~? ????????" или ?????? ???????? ~? ????????? ~?, напечатана лучше всего в "Meursii opera", ed. Lamius, vol. VI, 1745 г. Крумбахер дает ему такую характеристику; произведение составлено из более древних источников, как Оносандер, Элиан, Полиен и т.д., и дает без большой последовательности различные, по главам разбитые, заметки об организации, снаряжении и обучении армии и т.д. На стр. 636 2-го изд. он присоединяется к взгляду, что произведение принадлежит не Льву VI, а Льву III Исавру (718-741 г.), т.е. написано по его настоянию.

 Относительно Константина VII Багрянородного (912 - 959 г.) ср. Иенс I, 171. Он является сыном Льва VI. Приписанная ему "Тактика" в действительности принадлежит Константину VIII (1025 - 1028 г.), однако в большей своей части является дословной передачей "Тактики" Льва и мало самостоятельна (Крумбахер, История византийской литературы, стр. 63. Напечатана равным образом в "Meursii opera", Bd. VI, ed. Lamius).

 Относительно Никифора Фоки (963 - 969 г.) см. Иенс I, 176. Крумбахер, стр. 985, Густав Шлумбергер (Gust. Schlumberger, Un empereur Bysantin au dixieme srncle, Ni^phore Phokas, Paris, 1890; 779 стр., 4°).

 Приписанное ему произведение называется ???? ????????? ? ???????, изд. Hase, Бонч, 1828. Шлумбергер (стр. 169) полагает, что книга написана, очевидно, по настоянию императора, но закончена была лишь после его смерти.

 Иенс полагает, что хотя этот труд имеет отправным пунктом труд Льва, но более самостоятелен, чем последний; однако и в этом труде резко выявляется характер эпохи упадка, так как в нем отсутствуют всякие следы военной инициативы. "Ни на что другое, как на противостояние или, самое большее, на прикрытие Никифор не считает способными войска, отправляемые им на северную границу своей империи для отражения налетов варваров, и этим, во всяком случае, с максимальной отчетливостью подтверждается, что проявления инициативы ожидали от противника". Такой характер книги находился бы в большом противоречии с личными качествами автора и его военными подвигами, отмеченными также и Иенсом. Как раз этот император обладал огромной инициативой и совершал одно завоевание за другим, в том числе Крит, сделавшийся Петром ужасных мусульманских пиратов, и Антиохию (968 г.).

 Наоборот, Шлумбергер, будучи в совершенном восторге от книги, дает подробный анализ ее и пишет (стр. 173):

 "Я имел удовольствие прочесть эти 25 глав военного искусства. Это полная программа пограничной войны X в. Все то, что должен был делать искусный византийский стратег, стоявший во главе своих войск, чтобы противостоять нашествию сарацин, парализовать их движение или отомстить за грабежи, указано подробно, как в руководстве для наших офицеров в военной школе. Все случае строго предусмотрены. Против каждой болезни дан свой рецепт. Когда я прочитал эти страницы, написанные хотя и на варварском греческом наречии, но с исключительным жаром, с глубокой любовью к делу защиты родины, с настоящим воинским пылом, мне казалось, что перед моими глазами проходят все эти сражения, давно и основательно забытые, такие отважные, дикие, с постоянными хитростями и обманами, удивительными набегами, которые в продолжение вековой борьбы полумесяца с крестом тысячи раз обагряли кровью мрачную чащу, суровые ущелья и зеленые склоны древних высот Тавра. Мне казалось, что я слышу, как во сне, быстрый топот сарацинских кобылиц, несущих ночью по высокой траве своих молчаливых всадников, с копьем и щитом в руке припавших к луке седла, пожирающих пространство, чтобы на заре напасть на спящее беззащитное греческое селение, почти задержавших дыхание, чтобы не быть замеченными трапезитами, этими удивительными византийскими разведчиками. Я вижу этих несравненных наездников греческого войска, настоящих улан 1000 г., законченных в своем роде артистов этой единственной в мире войны, войны лукавства против лукавства, усердного тайного преследования, военных хитростей, постоянно обнаруживаемых и постоянно возобновляемых, поразительных обманов и дерзких поединков. Я вижу их - в латах или кольчуге под толстыми плащами - скачущих с такой уверенностью на те самые отважные разведки и смелые рекогносцировки, грозной представительницей которых в современности являлась немецкая кавалерия в войне 1870 г.

 Да, это они, достойные предшественники этих улан, которые жили у нас, как мрачное олицетворение нашествия, эти неутомимые византийские трапезиты, опасную службу которых подробно описывает составитель "Тактики" Никифор Фока. Это - те же самые замечательные быстрые конные разведки среди неприятеля для получения пенных сведений. Это - то же презрение к опасности, та же спокойная отвага, та же твердая решимость вернуться во что бы то ни стало и точно донести начальнику, подарившему их своим доверием, все для него необходимое: определить силы противника, имя офицера или командующего, направление, которого он придерживается, цель, которую он себе ставит. Это - все те же искусные усилия, направленные на получение сведений, то же применение многочисленных хитростей, тот же изобретательный гений, та же дисциплина, поддерживаемая тем же не имеющим пробелов кодексом точных и определенных правил, - дисциплина, тем более трудно достижимая в условиях этой относительно варварской эпохи. Глубоко ошибаются те, которые думают, что восточные войны того времени заключались только в беспрерывном ряде беспорядочных стычек и столкновений диких орд".

 Как ни противоречит этот гимн "уланам" Византии отрицательному отзыву Иенса, все же оба по-своему правы. То, отсутствие чего замечает Иенс, а именно стратегия решительной войны, действительно отсутствует; но этим трактат вовсе не хочет заниматься, он дает нам правила пограничной, так сказать, малой войны, и в данной области этим методам ведения войны отнюдь нельзя отказать в инициативе и энергии. Настоящие войны, которые византийцы вели в X ив XI вв., не покрываются войной, подразумеваемой в данном случае. Этот трактат говорит именно только о пограничной войне, а потому нельзя делать из него выводы в отношении духа того времени.

 Шлумбергер (стр. 186) говорит еще об одном, тогда еще не обнародованном сочинении, приписываемом Никифору Фоке; некоторые части этого сочинения опубликованы Гро (M. Graux). Эти части трактуют о том, что нельзя вести армию через безводную страну, что не следует брать в поход лишних едоков, и о том, что проводники и шпионы весьма полезны на войне.

 Никифор Фока потребовал однажды от одного синода предписания, чтобы всем павшим на войне с мусульманами солдатам оказывались почести как мученикам. Однако, духовенство в лице патриарха Полиевкта отклонило это предложение.173

 Примечание ко 2-му изданию. В 1917 г. в Пеште появилось новое издание "Тактики" Льва, обработанное Ф. Вари на основании новейших изысканий в области всей византийской военной литературы. Более подробные сведения об этом приведены Л. Герляндом в "D. Lit.-Zeit. ", NoNo 27-29, 1920 г.