Глава II. ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ АРМИЯ И КОГОРТНАЯ ТАКТИКА.

Глава II. ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ АРМИЯ И КОГОРТНАЯ ТАКТИКА.

Военные силы римлян, организованные во время Второй Пунической войны, оказались достаточными для преодоления сопротивления восточных держав; две из них - Македония и Сирия - были побеждены; Египет и большинство маленьких царств присоединились к Риму и подчинились ему. Не оставалось никого, кто мог бы выступить против Рима. Но постепенное осуществление прямого господства Рима над миром требовало постоянного ведения более или менее значительных войн, во время которых военные традиции не только сохранялись, но и нарождались. Надо было бороться с галлами в Верхней Италии, в Испании, доконать Македонию, усмирить Грецию, разрушить Карфаген, сражаться с нумидийским царем. Часто победа доставалась римлянам после поражений и продолжительного перехода счастья то на одну, то на другую сторону. Созданная Сципионом новая организация могла бы после победы над Ганнибалом легко подчинить себе весь древний мир, если бы она сделалась органической частью законодательства Римской республики. Но она была во внутреннем противоречии с духом республики, и это внутреннее противоречие проходит с тех пор красной нитью как через всю военную историю, так и через всю историю Рима вообще. Старое положение, по которому войском управляли два избираемых ежегодно консула, имевших право пополнять легионы по мере надобности гражданами и затем распускать их, осталось в силе, но оно не в состоянии было разрешать задачи римской политики. Всеобщая воинская повинность не могла быть применяема во время продолжительных войн, как это было в Риме, и солдаты, сражавшиеся в Испании, Азии, Африке и в Альпах, не могли одновременно оставаться и гражданами. Можно высчитать, что при всеобщей воинской повинности призывалась только десятая часть римской молодежи, способной носить оружие; из нее-то и образовалось настоящее солдатское сословие7. Эта профессиональная организация воинства была совершившимся фактом, но не стала конституционным установлением, а потому в управлении государственной машины были большие неточности.

 И все-таки Рим побеждал, обладая громадными преимуществами в сравнении с другими государствами. Временные поражения не могли причинить ему большого ущерба, а состав хорошо обученных воинов, полководцев и командиров был так велик, что Рим мог в конце концов, как только выступал на сцену способный человек и организовывал подходящее войско, - нанести решительный удар.

 В III в. во время Пунических войн, надо полагать, третья часть свободного населения Италии владела правами гражданства. Если для сухопутных войск из римлян набиралось меньше половины, из союзников - больше половины мужчин и из морских союзников - почти весь флот, то воинская повинность была распределена приблизительно равномерно. Во время Второй Пунической войны вся тяжесть призыва пала на римлян, так как часть союзников отпала, часть вяло мобилизовалась. После победы римляне сильнее привлекли к себе союзников; теперь значительно меньшая часть войска состояла из римских граждан, и вербовались по провинциям на службу в войсках всякого рода наемники - нумидийцы, балеарские пращники, иберы, галлы, критские стрелки; греков же заставляли выставлять вспомогательные отряды. Собственно римское войско состояло из 4 легионов, насчитывавших 18 000-20 000 чел.; если присоединить сюда контингент запасных, то республика имела 50 000 воинов, бывших почти всегда в строю. В случае надобности, - как например, когда вспыхнуло восстание в Испании или для войны с Карфагеном и одновременно для борьбы с Македонией и Грецией, - войско пополнялось.

 В более трудном положении очутилась республика, когда на границе появился новый враг среди варваров и угрожал Италии нашествием; это были германцы. Римляне потерпели целый ряд поражений: в 113 г. при Папирии Карбоне в Норике; в 109 г. при М. Юние Силане у Аллоброгов; в 107 г. при Л. Кассии у Верхней Гаронны; в 105 г. при Маллии Максиме, при Цепионе и при Аврелии Скавре у Аравзиона. Наконец, Кай Марий сорганизовал новое войско, разбил и уничтожил тевтонов и амбронов (в 102 г.) около Секстиевых вод (Aqua Sextia) и кимвров и тигоринов при Верцеллах (101 г.). Как велика была паника у римлян, видно из того триумфа, которого удостоился Марий. Шесть раз подряд этот выдвинувшийся фельдфебель был избираем консулом, а после победы провозглашен третьим основателем Рима. Но все описываемые детали войны оказались при более тщательном расследовании болтовней адъютантов, так что они не могут иметь места в военной истории. Война же эта имеет значение для нас потому, что благодаря ей произошло окончательное преобразование римского войска из гражданского в кадровое. Хотя мы имели только частичные указания, но по всем признакам видно, что творцом этой реформы был Марий8.

 Деление легионов на три призываемых год за годом группы - гастатов, принципов и триариев - обратилось ко Второй Пунической войне в чистую формальность. Оба столичных легиона, которые формировались ежегодно, состояли, вероятно, из подраставших военнообязанных юношей, а триарии были так же неопытны в военном искусстве, как в 1814 г. воины в гвардии Наполеона, состоявшей из рекрут9. В прежних же римских легионах замечалось обратное явление: даже гастаты не были очень молоды, а в легионах, сражавшихся при Каннах и при Нараггаре, самые молодые легионеры были значительно старше знаменитой "старой гвардии" Наполеона.

 Исчезли группировка по возрастам и бережливое отношение к старшим возрастным контингентам. В то время как раньше триариев щадили, теперь их часто выдвигали из задних рядов на фланги или же применяли при поворотах в сторону противника и для откомандирований, и тут-то они попадали на наиболее угрожаемые места, где больше всего было потерь.

 Если же в военном деле и держалась еще 100 лет схема деления войска на три части, то это объясняется естественной устойчивостью всякой застывшей организации10.

 Двойная роль велитов, - с одной стороны, как легковооруженных, а с другой - как обозных и денщиков, - была видоизменена, по-видимому, во время Второй Пунической войны.

 Марий уничтожил все эти различия. Денщики и обозные не считались вообще воинами и были выделены из легиона11. Из легковооруженных составили корпуса стрелков и пращников. Легион состоял из одинаково вооруженных и обученных гоплитов; число манипул осталось прежнее, причем каждая манипула заключала в себе 200 чел., а каждые 3 манипулы составляли когорту.

 Когорта из 600 чел., соответствующая нашему батальону, является с этих пор тактической единицей. Легион состоит из 10 когорт, или 6 000 чел.12. Новая организация примыкает к старой, поскольку когорта состоит из 3 манипул. Контингент войск у союзников, не имевших возможности выставлять целые легионы, но обязанных сохранять тот же военный строй, что и римляне, назывался исстари когортой и делился на гастатов, принципов и триариев13. Эти когорты не имели тактического значения. В лагере они, конечно, вливались в легионы, а при построении боевого порядка приблизительно распределялись так, что гастаты приноравливались к первому, принципы и триарии ко второму и третьему эшелонам. Когорты Мария были всегда вместе и составляли ядро армии.

 Прежние манипулы не являлись тактическими единицами: они были слишком малы; они не были самостоятельны по-настоящему, - а если даже и бывали случаи, когда одна манипула или несколько вместе совершали маневр или отдельное нападение, то принципиально все-таки действовал весь эшелон или определенная часть эшелона. Старая манипула состояла из 60, 120 или самое большее из 150 чел.; новая когорта - из 600 чел. Подобный отряд исключительно обученных воинов мог с этих пор легко повиноваться всякому приказу - принимать любой строй и совершать любое движение. Полководец мог приказать войску выстроиться в одну, две, три или четыре линии; он мог одну линию усилить, другую ослабить; он мог выстроить из них ломаную линию и ставить когорты спиной друг к другу, чтобы образовать двойной фронт. Он мог, наконец, перемещать каждую когорту с одного места на другое.

 Легион являлся всегда только административной единицей, первоначальной же тактической единицей была фаланга, состоявшая из одного или нескольких легионов. У греков и македонян она такой единицей и осталась. Римляне же расчленили фалангу, поделили ее на эшелоны (линии) и разбили на многочисленные небольшие тактические подразделения, которые могли то соединяться в прочное целое, то с необычайной гибкостью менять форму строя: делиться, поворачиваться в одну или другую сторону. Как жутко и трудно было, вероятно, старинной греческой фаланге гоплитов охранять фланги от натиска кавалерии! Римский же полководец со времени Мария мог приказать нескольким когортам образовать прикрытие для флангов и быть вполне спокойным за них. Каким простым и удобным кажется такое устройство войска! Но для того чтобы организовать это удобное подразделение на мелкие группы, спаянные так тесно, что в любую минуту можно было образовать тактическую единицу, надо было преодолеть много трудностей. Для этого потребовались целые столетия и римская дисциплина. Одно лишь это государство из древнего мира действительно добилось этого и благодаря этому достигло господства над всеми остальными.

 Раньше находили, что производить впечатление на войне могут только воины, объединенные в сомкнутые массы. Но массы эти оказались на деле неуклюжими, беспомощными и очень чувствительными со стороны тыла и на флангах. При этом большая часть оружия бездействовала.

 Но для того чтобы вместо одной большой группы составить много маленьких, взаимно помогающих друг другу исправлять недочеты, понадобилась огромная сила военной дисциплины, которая спаяла воедино сумму одиночных воинов; при этом единая воля настолько твердо властвует, что даже душевное волнение и угроза смерти в сражениях не могут их разъединить. Когорта находится в руках начальника, а начальники следуют приказу полководца14.

 Когортная тактика является высшей точкой, которой достигла древняя пехота в развитии искусства боя. С тех пор все зависит от искусства полководца, которому уже не требуется изобретать новые формы строя, а нужно только применять и развивать установившиеся.

 Основой когортной тактики явилось профессиональное войско, заменившее гражданское.

 Вплоть до Мария комплектование производилось еще по старым правилам, хотя сущность последних и изменилась. Всеобщая воинская повинность проводилась очень мягко лишь задолго до Второй Пунической войны. Во время же этой войны она действовала со всею строгостью и с тех пор стала самодержавной. Войска, выставлявшиеся римлянами на поле сражения, по отношению к количеству граждан были так немногочисленны, что требовалось всего лишь несколько возрастных классов, чтобы их пополнить. Вместо того, чтобы призывать и обучать новых рекрут (в целях справедливого распределения повинности среди населения), предпочитали брать воинов, уже отбывших срок службы, хотя бы они и не проявляли особой склонности к этому. Но жалованье, добыча и подарки во время триумфа были так ценны, что многие добровольно шли на службу. Когда разразилась война против Персея Македонского, - рассказывает Ливий (XLII, 32), - в войско добровольно вступило много старых солдат, знавших, как разбогатели те, кто участвовал в войнах против Филиппа и Антиоха. Теоретически старый способ набора остался и применялся иногда так, что военнообязанные тянули жребий между собой или начальство само призывало иногда некоторых из них. Надо полагать, что гражданин, вытянувший жребий, мог беспрепятственно заменить себя другим подходящим рекрутом, причем богатые люди, нужные дома для ведения хозяйства, умели при благосклонном покровительстве чиновников уклоняться от службы. Насколько понизился интерес к военной службе, видно из многочисленных сообщений, где указывается, как трудно было набрать рекрут, когда предстояли либо опасные, либо не обещающие большой добычи походы. Призываемые выставляли всевозможные предлоги, чтобы уклониться от службы. Ничего другого не оставалось, как действовать в принудительном порядке15.

 Делались попытки упорядочить эту систему административного произвола. В то время как Полибий утверждает, что римский гражданин обязан был проделать 16 походов, а в случае надобности и 20, Аппиан в одной из заметок говорит, что гражданин, проделавший 6 походов, мог просить об отставке. По-видимому, Кай Гракх сократил еще больше срок действительной службы, но этот срок снова пришлось увеличить, когда нашествие кимвров повергло Рим в ужас, и отечество не могло отказаться16 от помощи опытных, уже испытанных в сражениях солдат. Ввести систему и порядок при наборе, когда должен царить неограниченный закон, но нужно собрать ограниченное число граждан, невозможно; это мы увидим на примере Пруссии при Фридрихе Вильгельме I. Положение, в силу которого для войны требуются испытанные воины, идет вразрез с гуманностью и справедливым распределением тягот среди населения, а склонность старых солдат, отвыкших за время продолжительной военной службы от гражданского состояния, идет этому принципу навстречу. Таким образом, возникает противоречие между формой и содержанием, получается карикатура набора, где с добровольной явкой сочетается административный произвол, - "нажим", как это называется в истории английского флота. Если и случалось консулам применять со всею строгостью законы, то граждане считали такой образ действия тиранией и жаловались народным трибунам. Ливий дважды сообщает (Epitome, 48 и 55), что при подобном конфликте в 150 и 138 гг. народные трибуны заключили консулов в тюрьму. Марий сразу положил конец всем этим древним формам набора и утвердил систему вербовки солдат. Чем больше капитализм, с одной стороны, и рабство - с другой превращали средний класс и крестьянство в деклассированный элемент, тем более удобную почву представляла собой Италия для офицера-вербовщика, и Марий не страшился принимать в войско даже рабов17. И теперь всеобщая воинская повинность не только не была отменена законом, но даже впоследствии давала основание для производства набора; что же касается института наемников, то он существовал в армии уже давно и теперь только усилился.

 Ввиду того что через несколько лет все италийцы получили права гражданства, исчезло различие между чисто римскими легионами и набранными из союзников. Это различие было не военного, но лишь политического свойства; совершенно так же войска Рейнского союза (итальянцев, швейцарцев) входили в армию Наполеона. Организация и тактика союзных войск почти не отличались от римской. Вспомогательное войско (auxilia), появившееся в конце Второй Пунической войны, в римской армии является совершенно другой организацией; здесь составлены особые группы войска, - как, например, стрелки из лука, пращники или группы варваров, применявших свой способ борьбы. Конница вся сплошь состояла из таких элементов.

 1. Мой взгляд на историю римской воинской повинности не совпадает с принятыми до сего времени толкованиями. Тогда как я исхожу из того, что в первоначальном старинном маленьком кантоне эта повинность была всеобщей, современные историки полагают, что она создавалась постепенно и только ко времени Пунических войн стала всеобщей. От военной службы освобождались все имевшие меньше 12 800 асс (или 11 000); со временем эта сумма уменьшилась до 4 000 асс или еще ниже для пехотинцев, а из самого неимущего слоя набрались воины для несения морской службы. По моему мнению (ввиду того что повинность была всеобщей), призыв бедных во флот не является какой-то новой прерогативой бедных, а, наоборот, предназначается для охраны богатых: кто имел больше 4 000 асс, мог служить только в пехоте, а не предназначался для гребной службы. Но это ни в коем случае не значит, что неимущие слои освобождались от службы в пехоте. Это ясно видно из того обстоятельства, что после Канн были составлены два легиона из одних рабов. К этому крайнему средству, конечно, не прибегли бы, если бы был еще слой граждан, которых можно было бы мобилизовать: имело бы больше смысла предоставить вооружение гражданам, а рабов посадить на весла. Слова Полибия (IV, 17, 1-3) совпадают с этим мнением: он говорит, что все граждане считаются военнообязанными до 46 лет, "кроме тех, имущественный ценз которых ниже 400 драхм: эти последние все оставляются для службы во флоте".

 Во II в., когда Полибий писал эти слова, Риму требовалась только небольшая часть военнообязанных. Для пополнения пехоты в большинстве случаев достаточно было добровольцев. Имущие классы щадились или они сами щадили себя. Для несения непопулярной матросской или гребной службы набор производился еще строже18; для нее просто отделялись пролетарии. Сумма в 400 драхм (4 000 асс), которую определяет Полибий, основана, вероятно, не на существовавшем законе, а на административном мероприятии или на каком-нибудь сенатском решении, которое видоизменялось в зависимости от обстоятельств. Поэтому и получается, что Полибий определяет точную сумму в 400 драхм, Геллий - в 1 500 и 375. То, что aerarius считался военнообязанным ко времени Второй Пунической войны, видно из труда Моммзена ("Государственное право", III, 252) и из многочисленных рассказов у Ливия (XXIV, 18; XXVII, 11; XXIX, 37). Эти рассказы уничтожают последние сомнения. Было бы невозможно, как нам сообщают, превращать людей в эрариев и одновременно посылать их на поле брани; какой-то цензор грозил даже превратить всех граждан в эрариев, если они связывают с этим званием освобождение от воинской повинности.

 Общепринятое мнение совпадает с моим только в том смысле, что в исключительных случаях прибегали к призыву всех классов населения, невзирая на имущественный ценз. Реформа Мария, по определению Моммзена, выразилась в том, что при нем случаи, из ряда вон выходящие, стали обычными правилами. Вывод, по-моему, неприемлем, во-первых, потому, что я считаю мною доказанным, что в древние времена не существовало классовых ограничений для несения воинской повинности, во-вторых, потому, что после Второй Пунической войны всеобщая повинность проводилась на практике и так внедрилась в правосознание граждан, что казалось уже немыслимым переложить это право, - или, скажем, обязанность, - снова только на высший класс. Одно только приемлемо, что пехота заняла высшую социальную ступень. Кроме того, возможно, что и покупка вооружения играла здесь роль, а потому неимущий не мог стать гоплитом19.

 А если в Риме существовала всеобщая воинская повинность, то, конечно, во II в. она проводилась очень вяло. Цифра цензов во II в. равнялась 243 704 и доходила до 337 452 чел.20 (в 164/63 г.); ежегодное количество рекрут надо определить поэтому в 10 000-15 000 чел. Войско, призываемое регулярно, состояло из 4 легионов, т.е. из 18 000-20 000 чел. Так как мы с уверенностью могли сказать, что многие солдаты оставались ими в течение 16, 20, а может быть, и более лет, то, следовательно, нужно было набирать ежегодно не более 1 000-2 000 рекрут, что составляет только десятую часть годных для несения воинской повинности. Правило, по которому общественную должность мог занимать только гражданин, проделавший 10 походов, вероятно, не строго соблюдалось; но во всяком случае в таком воинственном государстве нужно было находиться в военном сословии, чтобы играть роль в общественной жизни; поэтому наряду с людьми, которых привлекала военная профессия, охотно шла на военную службу из политических соображений и часть молодежи. Таким образом, объединялись воедино наиболее пригодные и охотно служившие элементы. Конечно, трудно было набрать и командиров, и воинов для неблагодарного похода в Испанию против Нуманции. Еще одно доказательство того, что о правильном ежегодном наборе не могло быть и речи.

 Полибий описывает, как. стекались ежегодно в Рим для набора военнообязанные, которые выбирались и распределялись по легионам трибами или трибутными комиссиями: "Когда лица, избранные в консулы, пожелают произвести призыв в войска, они в народном собрании заранее объявляют день, в который должны явиться все римляне, достигшие определенного возраста" (Полибий, VI, 19).

 Если судить по этому описанию, то такое отношение к повинности является идеальным, но в действительности, вероятно, все происходило несколько иначе. Всех военнообязанных насчитывалось 150 000-200 000 чел.; не могли же они ежегодно со всей Италии стекаться к Капитолию. Легко представить себе поэтому, что окружные комиссии заботились о том, чтобы выставить достаточное, покрывавшее спрос число солдат. Об отсутствовавших не спрашивали, а наличное число явившихся считалось явкой всех военнообязанных. Если же требовалось большее количество солдат и не находилось добровольцев, то производились фактические коонскрипции и жеребьевка21. Каким образом это происходило, мы точно не знаем. Во всяком случае не так, что приходили сначала все военнообязанные в Рим, где отбирались годные и негодные и где происходила среди них жеребьевка, и не так, что призывался только случайно последний год рекрут. Вероятно, был предварительный осмотр и внесение в списки рекрут в каждой комиссии отдельно, которая уже и доставляла к призыву в Рим всех осмотренных ею.

 Такой способ производства набора мог бы еще объяснить общий взгляд историков. Но существенная разница заключается в следующем: пополнялась ли римская армия во II в. только сыновьями среднего сословия, или это была профессиональная армия, которая по существу (поскольку и пролетариат поступал во флот, если для него производился набор) носила гражданско-крестьянский характер. В первом случае Марий произвел бы свои реформы на других основаниях и создал бы нечто новое; во втором - он влил бы уже существующее положение в соответствующую форму, так как остаток этого гражданско-крестьянского характера не был им уничтожен. Последний сам по себе постепенно исчез.

 Этот мой взгляд, подкрепленный дошедшими до нас цифрами о количестве народонаселения и войска, не совпадает с источником, считающимся, по общему мнению, краеугольным камнем в истории организации военного дела в Риме. Это рассказ Саллюстия (bell. Jug., гл. 86), где он говорит о реформе Мария: "Он произвел набор, не придерживаясь обычного порядка, не по классам, а зачисляя каждого желающего и, главным образом, из среды неимущих" (Саллюстий, Югуртинская война, 86). По естественному и дословному смыслу надо полагать, что набор производился по классам, т.е. по Сервиевой конституции, в основу которой был положен имущественный ценз, пролетарии же (capite censi) были освобождены от службы. Что это не так, уже давно известно. Полибий, который, конечно, был в курсе дела, ничего о классовом наборе не сообщает; он только говорит, что имевшие меньше 4 000 ассов попадали во флот. Это объясняли историки так, что сервиев состоящий из 5 классов ценз снизили с 12 500 до 4 000 ассов и что Саллюстий не говорит о наборе среди всех 5 классов, а "классы" в целом противопоставляет всему пролетариату вообще.

 Я считаю это объяснение искажением смысла слов: Саллюстий действительно верил тому, о чем писал, что до Мария набор производился отчасти по Сервиевой конституции, но в незначительной мере, - настолько же, насколько и по классам, созданным в 179 г. Саллюстий же, как и Цицерон, находился благодаря "Комментариям царя Сервия" в заблуждении относительно старой римской конституции; задавшись вопросом, когда и при каких обстоятельствах конституция реорганизовалась, он, зная, что Марий произвел большие реформы, отнес и изменение конституции к его эпохе. Такие ошибки возможны и у великих историков, чему я приведу яркие примеры.

 Всякий понимает, что Генрих фон Зибель или Генрих Трейчке были знакомы с историей прусской военной конституции, и если оба высказали однородное мнение по какому-либо вопросу, то последующие поколения сочтут дерзостью оспаривать это. Оба ученых относят введение всеобщей воинской повинности к царствованию Фридриха Вильгельма I, между тем известно, что она была введена при Фридрихе Вильгельме III, во время освободительных войн. Зибель (Sybel, Begibnd. d. D. Reiches, I, 32) в своем труде называет регламент о кантонах 1733 г. "первым шагом ко всеобщей воинской повинности", а Трейчке (Treitschke, Deutsche Geschichte, 1. 75, ср. стр. 153) устанавливает ее при Фридрихе Великом. "Одна из колонн, подпиравшая это государственное здание, зашаталась". Можно даже определить источник, который ввел их в заблуждение. Макс Леман в своем юношеском труде ("Knesebek und Schцn", S. 284) вставил фразу, что Фридрих Вильгельм I "видел идею о всеобщей воинской повинности если не в полном блеске, то во всяком случае в преломлении". Это наделало много шума в свое время. Зибель и Трейчке хотели повторить эту цитату и усилили содержащуюся в ней неточность. Сам Макс Леман помог выяснению этой ошибки. Основной мыслью в его труде "Шарнгорст" является то, что всеобщая воинская повинность не вытекала из старопрусской воинской конституции и всего старопрусского государственного строя, а диаметрально противоположна ему. Фридрих Вильгельм I требовал самого строгого разграничения между солдатским и гражданским сословиями. Всеобщая воинская повинность была в его глазах тем же, чем и в других государствах его времени, как во Франции, Австрии, России, т.е. что монарх имел право своею полномочной властью призывать своих подданных. Теперь во всеобщей воинской повинности видят не принцип, а только удобную систему, которая была в Пруссии - и только в одной Пруссии - введена с 1813 г.

 В том же виде, о котором мы говорили раньше, всеобщая воинская повинность существовала до 1870 г. во Франции и Австрии; получается игра слов, и только. Эта возможность двоякого толкования и ввела двух крупных ученых в заблуждение, в котором они, конечно, признаются сами, после того как обратили на него их внимание.

 Прошу извинения за приведенную столь обширную аналогию, но она имеет очень серьезное методологическое значение. Мне все больше и чаще приходится во время этого исследования отбрасывать определенные заключения древних писателей об устройстве и достижениях их государств, - как например у Геродота в его описании бега при Марафоне (8 стадий); у Ливия - в описании манипулярного сражения; у Фукидида - в определении численности гражданского населения в Афинах и теперь у Саллюстия - относительно римского рекрутского набора. Как ни прочно обоснованными кажутся мне мои выводы, но я не могу отделаться от заботы, выдержит ли мое многоэтажное здание все возражения, а потому ищу для его стен подпорок из прочных камней новых неоспоримых фактов.

 Из представлений позднейших поколений об исконно древних классах возник рассказ Ливия (X, 21) о том, что когда обрушился ужас галльского нашествия в 295 г., то перед сражением при Сентине было приказано: "беречь, ценить людей всех классов", а также рассказ22 Орозия (IV, 1, 3). По Ливию, в 280 г. при приближении Пирра велено было заполнить легионы пролетариями, которые собственно должны были оставаться в городе, чтобы позаботиться о потомстве.

2. Переходу из гражданского сословия в солдатское положили начало, по-видимому, evocati (сверхсрочные), сущность которых очень трудно определить; думаю, что решить этот вопрос надо так, что это прозвище в разные времена обозначало разных людей. Они существовали уже в 455 г. (Дионисий, X, 43). В истории они нам встречаются, как и следовало ожидать, с конца Второй Пунической войны; это - старые солдаты, поступившие добровольно снова на службу. Когда же в таком случае старый солдат считался evocafus?

 Гражданин считался по закону военнообязанным до 46 лет и числился на службе по пехоте в течение 16 лет, в случае надобности и до 20 лет. Даже при непрерывной службе evocati должны были иметь не менее 33 лет от роду, большей же частью не менее 40 лет. Следовательно, они были очень немногочисленны.

 Представим себе во II в. такого evocatus, который, хотя по закону и считался еще военнообязанным, не должен был бы по справедливости попадать в пополнение; но он все-таки записывался добровольцем. Когда римляне в 200 г. решили вести войну с Филиппом Македонским, было постановлено набрать войско из старых солдат, участвовавших во Второй Пунической войне, только из добровольцев (по Ливию, XXXI, 8). Такие добровольцы "rengagйs" ("сверхсрочные") были основой нового войска. Но в следующем году они взбунтовались, объясняя, что их против воли завезли в Македонию, и требовали увольнения. Спустя некоторое время было постановление, что шестилетняя служба дает право на увольнение. И вот таких граждан, прослуживших свыше 6 лет, можно причислить к evocati.

 Когда же наемники добились постепенно того, чтобы никаких ограничений в сроках службы не существовало, таким evocati в первоначальном смысле этого слова места не оказалось. Если же встречается упоминание о них, то это надо отнести или к призывным23, или это что-либо другое. Они составляют особое войско24, имеют собственного командира25, своих лошадей26, своего примипила (primus pilus), который впоследствии называется evocatus27.

 Я считаю, что тут идет речь о какой-то охраняющей штаб страже, куда назначались старые опытные воины28.

 Когда Цезарь сообщает, что Помпей в сражении при Фарсале имел в своем войске 2 000 evocati, которых он распределил по всей боевой линии, то это число надо считать преувеличенным; но здесь слово evocati очень близко подходит к моему вышеприведенному определению. Evocati не были теми старыми солдатами, которые во II в. являлись основой каждой манипулы; это была избранная кучка, не несшая обязанностей обычной службы, но в период сражений становившаяся в строй. В сражении при Тапсе мы видим около Цезаря не только легатов, но и evocati, требующих, чтобы он начинал сражение. Октавиан, создав для себя из 10 000 старых солдат личную стражу (лейб-гвардию)29, прибег, очевидно, к этому маневру для того, чтобы побудить ветеранов поступить снова на службу, но при условии призвать их к оружию не на обычную легионерскую службу, если на то дадут согласие имевшие привилегии.

 Все те места, где упоминается в старых источниках об evocati, собраны у Марквардта (II, 387) и у Фрелиха (в труде "Kriegswesen Cдsars", стр. 42), где evocati определяются также как "штабная охрана".

 3. В трактате Г. Фейта "Die Taktik d. Kohortenlegion" (Klio, т. 7, 1907, стр. 303) и в труде "Antike Schlachtfelder" (III, 701) полемика, предпринятая против меня, построена в своих положительных заключениях на недоразумениях и противоречиях. Автор объясняет (стр. 312), что связный длинный фронт очень неудобен и является, по-видимому, противоположностью эластичной тактической единицы. Излишне это доказывать, так как я был того же мнения, указывая, как ценны и важны промежутки между манипулами и когортами. Вся разница состоит в следующем: я считаю, что в момент столкновения в начале боя маленькие интервалы заполняются людьми из тех же манипул, стоящими позади, а в большие интервалы вдвигаются целые подразделения (центурии, манипулы, когорты) из второго эшелона. Фейт же предполагает, что для удобства маневрирования большие интервалы между когортами оставались незаполненными и во время боя. В то же время Фейт сам (стр. 328) утверждает, что большие интервалы опасно оставлять незаполненными, что распоряжаться войсками, находящимися в схватке, невозможно (стр. 324) и что (стр. 328, примеч.) чем ближе окончание боя, тем больше интервалы заполняются (благодаря тому, что выдвигаются воины из задних рядов), и фронт делается все более сплошным.

 Не требуется особых размышлений, чтобы понять, что Фейт считает нужным для решительного боя то, что вообще нужно в бою: сплошной фронт. Если же при сражении фронт имеет пробелы, то противник, у которого фронт сомкнут, имеет возможность атаковать сразу и с фронта и с флангов. Не надо воображать, что противник остается в бездействии, очутившись перед интервалом. Находящийся во второй линии эшелон не может помешать вторжению противника, так как раньше, чем помощь подоспеет, уже произойдет физическое и моральное воздействие; а запоздалая помощь не принесет пользу, так как ворвавшийся неприятель сможет оказать сопротивление. Крайние же ряды могут обойти с фланга части противника, производящие фронтальный удар, и атаковать их сбоку, т.е. с правой незащищенной стороны, остающейся при таком нападении неприкрытой. Фейт считает, что и проникшие в интервалы войска тоже подвержены нападению с трех сторон. Каким образом? Разве атакующие с фронта не могут сразу, игнорируя противника, повернуться в сторону? Имеется большая разница между тем, когда противник вторгается в боевой порядок и попадает между неприятельскими частями, и тем, когда отряд обойден с обеих сторон. В первом случае противник стремится вперед и подталкивается частями, находящимися позади; во втором - отряд сдавливается противником и в самый короткий срок побеждается. Прав Фейт, когда утверждает, что внедрение противника в добровольно оставленный интервал менее опасно, чем когда неприятель создает этот интервал, обращая отряд в бегство. Это само собой разумеется, так как это уже является частичной победой. Тем более правильно мнение, что при столкновении двух неприятельских боевых линий с обнаженным оружием интервалы представляют большую опасность и могут стать роковыми. Если же помощь, которую оказывает второй эшелон, приходит вовремя, то интервал заполняется, т.е. фронт приходит снова в то состояние, о котором Фейт говорит, что оно невыгодно! При этом автор всегда ссылается на то, что он опытный военный!

 Чтобы защитить свою теорию, Фейт утверждает (стр. 313), что когда отряды при наступлении занимают территорию, то они не в состоянии в момент столкновения выровнять фронт и заполнить промежутки. Не понимаю, почему нельзя, - надо только представить себе, что на незначительной дистанции за первым эшелоном следует второй, за вторым - третий. Понятно, что самой важной задачей легата, для которого Фейт не находит дела во время сражения, является заполнять при наступлении интервалы в первом эшелоне людьми того же эшелона, а в случае освобождения какого-либо отряда из второго и даже из третьего эшелона заполнять ими промежутки.

 В подтверждение своей теории Фейт, конечно, не ссылается на какие-либо источники. Все, по-видимому, основано на постоянном смешении им интервалов при подходе к противнику с интервалами во время боя. Когда автор для решения нашей задачи приводит бои, описываемые Цезарем (V, 15, 34), то он упускает из виду, что в рассказах Цезаря идет речь о неорганизованных сражениях.

 Я повторяю: я присоединяюсь к мнению Фейта, что между манипулами и соответственно когортами интервалы были и должны были быть, чтобы дать возможность командирам управлять тактическими единицами армий. И Фейт того мнения, что во время рукопашной схватки невозможно распоряжаться войсками. В том случае, когда Фейт благодаря трудам Полибия (XV, 15, 7) приходит к заключению, что интервалы вообще были, - он прав; но когда Фейт уверяет, что интервалы были и во время рукопашных схваток, то его заключение неправильно.

 Примечания к 3-му изданию. 4. По общему мнению, римская гражданская конница со Второй Пунической войны распалась и была пополнена наемниками-варварами. Зольтау в своем труде ("Zeitschr. f. ^ter. Gymnasien", т. 22, 1911, стр. 385, 481, 577) доказывает, что здесь надо различать следующее: гражданская конница как самостоятельный род войск состояла из чужих наемников; но продолжали существовать в небольшом масштабе кавалерийские части, заполняемые сыновьями римских сенаторов и состоятельных граждан и служившие для охраны штаба, выделявшие ординарцев и т.п. (ср. ниже, часть VII, гл. I, 3).

 5. Труд Элера (Oehler Neue Forschungen zur Schlacht bei Muthul, "Jahresh. d. ^ter. archдol. Institute", т. XII, стр. 327, 1909 и т. XIII, 257) дает описание боя, из которого я заключаю, что источники не сообщают ничего, имеющего историческую ценность.

 6. В вопросе о нагрузке римского воина я присоединяюсь к Стоффелю. Подробнее я остановился на нем во II томе моего труда (часть IV, гл. 4), где я говорю о ленной системе. Стоффель не считает возможным, чтобы легионер носил на себе запас провианта на 16 или даже на 30 дней. После того появилось в печати исследование Штолле "Римский легионер и его нагрузка" (Stoll, Der rцmische Legionдr und sein Gepдck, Страсбург 1914), где он снова доказывает, что 30-дневный запас надо считать неправильным, а 16-дневный, судя по источникам, можно допустить, но не в виде исключения и не так, чтобы тяжесть ежедневно уменьшалась, а как явление обыденное. Он снижает вес потому, что среди мучных запасов находятся сухари.

 Штолле составил следующую таблицу.

 Хлеб, сухари пшеница 11,369 кг;  мясо 1,910 кг;  сыр 0,436 кг; соль 0,327 кг; вино или лимонад 0,327 кг; итого съестных припасов 14,369 кг. Утварь 5,278 кг; инструменты 7,149 кг; итого снаряжения и продовольствия 26,796 кг. Наименьший вес для оружия 14,463 кг. Общая нагрузка 41,259 кг.

 Штолле не отрицает, что подобная нагрузка является слишком большой тяжестью для солдата, но он говорит, что римляне совершали короткие однодневные переходы (ср. ниже - часть VII, гл. 3, конец).

 Допустим, что бывали случаи, когда воина нагружали тяжестью в 41,25 кг или даже больше, но мы рассматриваем обычную норму. В моем исследовании во II томе, с которым, к сожалению, незнаком Штолле, разъяснено, как мешает нагрузка в 31 кг передвижениям. Неужели римляне лишали свое войско возможности совершать более длинные переходы, - скажем в 15 км, - для того, чтобы сэкономить 300 вьючных животных для каждого легиона? Приводимые цитаты Цицерона и Аммиана недостаточны для того, чтобы уверовать в эти цифры, потому что первый находится под подозрением как писатель, прибегавший к преувеличениям, и второй потому, что в его время уже давно не существовало дисциплинированного войска; всадники же варвары меньше всего любили отягощать себя багажом. Свидетельства того времени после падения Севера недостаточно ценны. Уже ко времени Римской республики дисциплина так упала, что легионеры позволяли себе иметь частным образом слугу или вьючное животное для багажа (Саллюстий, bell. Jugurth., 45, 2; Плутарх, Марий, гл. 13). Свидетельство Цицерона и Аммиана тем меньше имеет успеха, что находится в противоречии с заявлением Иосифа Флавия (В. У., III, 5, 5), по которому солдат имел при себе всего на 3 дня провианта. Этого свидетельства Штолле не должен игнорировать, если он даже и опровергает это толкование. Но и 3-дневный запас провианта можно считать порядочной нагрузкой для легионера.