ГЛАВА V. ИТАЛЬЯНСКИЕ КОММУНЫ И ГОГЕНШТАУФЕНЫ.

ГЛАВА V. ИТАЛЬЯНСКИЕ КОММУНЫ И ГОГЕНШТАУФЕНЫ.

 Как во Франции, так и в Италии после развала империи Каролингов образовалось несколько самостоятельных областей под названием маркграфств, похожих на немецкие герцогства. Но быстрее и мощнее, чем по сю сторону Альп, в Италии развивались затем коммуны, как политически самостоятельная сила города, которые играли большую роль, чем итальянские князья.

 Члены военного сословия издавна жили в Италии преимущественно в городах, что не изменилось также при созданном и развивавшемся по франкскому образцу феодальном строе. В одном документе епископа Моденского от 998 г. наряду c согласием каноников отдельно отмечается согласие рыцарей и мещан города152. При императоре Генрихе III происходила длительная гражданская война между рыцарями (milites) и народом (plebs) Милана. Рыцари должны были оставить город и штурмовали его извне, причем они перед 6 воротами воздвигли 6 бургов. Наконец, Генрих уладил их спор под угрозой выслать 4 000 рыцарей, и миланцы даровали своим эмигрантам амнистию153.

 В 1067 г. партии Милана заключили между собой договор, за нарушение которого они установили, что архиепископ должен платить штраф в 100 фунтов, а представители: "ordo capitaneorum" (знатного сословия) - 20 фунтов, "vassorum" (вассалов) - 10 фунтов, "negotiatorum" (купцов) - 5 фунтов.

 При лангобардских королях и Каролингах существование самостоятельных коммун было еще невозможно, ибо, с одной стороны, слишком пока сильна была королевская власть, а с другой - в самих городах единство и подлинный дух сословий были еще слишком слабы; только шаткость и упадок королевской власти, начиная с конца IX в. создали, наряду с образованием династической местной власти, возможность существования самостоятельных городов. Вместе с самостоятельностью возросло единое гражданское сознание, коммунальный патриотизм, который сплачивал сословия и снова пробуждал воинственный дух также и в тех сословиях, которые до этого времени были не воинственными.

 Вопрос о том, каким образом, в конце концов, достигнута была самостоятельность и какую форму она приняла, может в настоящем труде остаться без рассмотрения154. Для нас существенным является сближение и объединение сословий, в особенности военного и городского. И без того совместная жизнь в городах должна была вести к всяческому смешению, и воины принимаются за гражданские профессии, не лишаясь своей принадлежности к свободным и воинам. Уже при лангобардских королях мы встречаем воинов, которые одновременно были и купцами. С другой стороны, и при феодальном строе применялось всеобщее народное ополчение, как, например, для оборонительных целей, для караульной службы и защиты крепостей. Уже в начале VIII в. мы узнаем из безусловно более позднего и мало достоверного предания, что Равенна и 3 других города в Равеннском экзархате вступили в конфликт с византийским императором и все городское население организовалось по-военному155. Еще во времена Отгона Великого Луидпранд156 мог с гордостью за господствующий лангобардский народ писать: "Мы настолько презираем римлян, что не знаем худшего ругательства для наших врагов, как говоря им "римляне" и соединяя в этом слове низость, трусость и всякого рода пороки". Но национальная рознь, являвшаяся в то же время рознью профессий, была уже в процессе отмирания; остатки лангобардского языка еще держались до XI в. на севере Италии, но затем исчезли (см. т. II). Римляне, которые у лангобардов слыли полусвободными, постепенно перешли в свободное сословие157, и горожане в целом защищали свободу городской коммуны.

 С ролью и действиями возникшего таким образом городского войска мы ознакомимся по войнам коммун с императорами Гогенштауфенской династии.

ПЕРВОЕ ПОКОРЕНИЕ МИЛАНА в 1158 г.

 При первом Гогенштауфене, Конраде III, владычество немцев над Италией почти прекратилось; Конрад не добился даже своего коронования императором в Риме; Когда его преемник Фридрих I начал свое правление с того, что, примирившись с гвельфами, стал устанавливать мир в Германии и, поддерживаемый Генрихом Львом, попытался опять добиться императорской короны, то скоро обнаружилось, что для владычества в Италии ему необходимо покорить ее силой. Распри между отдельными коммунами и князьями навели его на мысль, что значительная часть их сразу же готова будет примкнуть к нему в поисках поддержки против своего ближайшего противника. Так, например, г. Пьяченца в 1158 г. обязался в продолжение всей осады Милана поддерживать императора сотней рыцарей и сотней лучников и, кроме того, еще сотней стрелков в течение одного месяца, а немецкие князья и рыцари охотно согласились последовать за ним через Альпы, куда их привлекали обещанные награда и власть.

 На 7-м году нового царствования был начат великий поход (1158 г.). Переход совершили по четырем различным перевалам: герцога австрийский и каринтийский с венгерцами - через Фриауль; сам император с чехами и многими князьями и епископами - через Бреннер; другие по долине р. Рейна - через Сплюген; герцог Церингенский с верхнелотарингцами и бургундцами по долине р. Роны - через большой Сен-Бернар. Не подлежит никакому сомнению, что объединенное войско было значительных размеров, но предположение о наличии 10 000 рыцарей, которые после соединения с итальянцами, якобы, "распухли" до 15 000 рыцарей, а в целом даже до 100 000 человек, очень большое преувеличение158. Хотя итальянцы не решались на сопротивление в открытом поле, но как ни велика была по тогдашним понятиям армия, все же она была недостаточно сильна не только для настоящей осады Милана159, но даже для того, чтобы сразу же окончательно обложить его, что при 100 000 или даже 50 000-300 000 воинов не могло бы представлять никаких трудностей. Правда, раза два пытались произвести нападение на одни ворота, но когда это не удалось, немцы удовлетворились опустошением полей и недопущением подвоза к городу, что в конечном итоге привело его через месяц к сдаче (6 августа император появился у стен города, а 7 сентября произошла капитуляция).

ВТОРОЕ ПОКОРЕНИЕ МИЛАНА 1159-1162 гг.

 Принужденный в сентябре 1158 г. к сдаче, Милан уже в начале 1159 г. восстал вновь. Прежде чем начать серьезные военные действия, император должен был подождать подхода подкрепления из Германии. Раньше всего он решил осадить Крему; но как ни мал был этот городок - всего лишь j мили в окружности, - для взятия его все же пришлось потратить больше полугода, с 2 июля 1159 г. до 26 января 1160 г., и не осталось достаточно сил, чтобы помимо этого предпринять что-либо более значительное. В осаде принимали участие сам император Генрих Лев, герцог Вельф и целый ряд крупнейших немецких князей, но жители г. Кремы не только защищались храбро и отбили несколько штурмов, они делали также и вылазки. Против самого Милана Фридрих предпринял только несколько опустошительных набегов, которые кое-где завершились успешными стычками. В конце концов Крема капитулировала с правом свободного выхода гарнизона.

 Фридрих настолько был занят осадой Кремы, что миланцы в это время решились на осаду Манербио на озере Комо160. Фридрих отрядил 500 рыцарей, которые вместе с ополчением графств Сеприо и Мартезана прогнали миланцев. Расстояние от Кремы до Манербио (Эрба) - 62 км, т.е. двух-трехдневный переход. При этом со стороны Кремы легко можно было отрезать осаждавших Манербио от Милана, - как же слаб должен был быть Фридрих, чтобы миланцы могли решиться на эту осаду!

 Но взятие Кремы было для рыцарского войска делом настолько сложным, что оно не в состоянии было сейчас же приступить ко второй такой же операции. Император вынужден был сейчас же распустить свою армию, а миланцы летом (1160 г.) перешли, со своей стороны, в наступление и захватили целый ряд императорских бургов. Это привело к более крупному сражению в открытом поле.

СРАЖЕНИЕ ПРИ КАРКАНО 9 августа 1160 г.

 Когда немецкие войска, принудив Крему к сдаче, большей частью ушли на родину, миланцы осадили крепость Каркано, расположенную приблизительно в 5 милях от Милана и на добрую милю к востоку от Комо; с миланцами было все их войско и, кроме того, рыцари из Брешии и Пьяченцы. На помощь осажденной крепости шел император со своими немецкими и итальянскими подкреплениями; он хотел соединить свои подступавшие с противоположных сторон силы между Каркано и Миланом и, таким образом, отрезать осаждающих от их собственного города. Не успев еще собрать все свои контингента, он с безрассудной смелостью подошел почти вплотную к миланскому лагерю, очевидно, с тем, чтобы ни в коем случае не выпустить противника неразбитым. Но он недооценил силы противников; миланцы поняли, что они пропадут, если дадут ему отрезать себя таким образом от базы, и решили, со своей стороны, тотчас же начать наступление на окружавшее их войско императора.

 Миланская пехота, вышедшая навстречу немецким рыцарям, не выдержала их натиска; она была рассеяна, понесла большие потери и потеряла карроччио. Но на другом фланге - на левом фланге Фридриха - миланские рыцари и их союзники, опираясь, вероятно, на другую часть своей пехоты, разбили пехоту и итальянских рыцарей императора, а когда оба победившие крыла опять встретились, то император понял, что он слишком слаб для второго сражения. Без сомнения, на стороне миланцев с самого начала был значительный перевес, а у императора к концу сражения осталось только 200 рыцарей. Однако, и миланцы не решились на новую атаку, тем более что полил сильный дождь. Они отошли в свой лагерь, дав, таким образом, императору возможность также без помехи начать отступление к Комо по тому же направлению, по которому бежали разбитые части его армии.

 Правда, благодаря этому отступлению он разошелся с подходившими к нему со стороны Кремоны и Лоди отрядами в 280 рыцарей, и миланцы, пользуясь удобным случаем, напали на них в тот момент, когда они были уже совсем близко от императора, причем нанесли им большой урон. Остатки их спас Фридрих, сам подоспевший им на помощь.

 Через несколько дней, несмотря на свою победу, миланцы прекратили осаду Каркано (20 августа), так как опасались нового наступления Фридриха. Таким образом, Каркано принадлежит к группе столь частых в средние века сражений, где разбитая в бою часть тем не менее достигает своей стратегической цели, которой в данном случае для императора было - снятие осады с Каркано (Ср. Мельрихштадт, Флархгейм).

 В качестве предостережения при использовании исторических источников следует указать еще на сообщение Миланских анналов в обработке Коданьелло (Condagnellus), к которому историки до сих пор относились с большим или меньшим доверием. Автор, который писал спустя 70 лет после этого сражения, рассказывает (SS, XVIII, 369 и след.), что летом 1160 г. миланцы при поддержке плацентинцев двинулись однажды против императора, опустошившего их страну; они везли с собой карроччио и 100 повозок, сконструированных мастером Гвильельмо. Эти повозки были сооружены в форме шита и снабжены спереди и со всех сторон серпами. В первую боевую линию они поставили эти повозки, во вторую - карроччио со стрелками, в третью ("когорту") - рыцарей (milites) со знаменами и другими отличительными боевыми знаками и, наконец, в четвертую (quarto loco) - плацентинцев. Император, услышав об этом, отступил ночью, объятый страхом.

 В сражении при Каркано миланцы ставили в первую боевую линию (acies) всех воинов до 40 лет, - их было 1 500; во вторую линию - до 50 лет, этих было тоже 1 500; в третью - всех более старых, особенно опытных в военном деле, - их было 1 000. Плацентинцев и брешианцев они поставили около пехоты, чтобы дать им точку опоры и защищать карроччио.

 Обе первые боевые линии миланцев разбиты, и император теснит столпившуюся вокруг карроччио пехоту (populus). В это время подходит отряд ветеранов, до этого момента укрывавшийся в долине; тогда люди с карроччио, которая начинает нестись вперед с быстротой боевого коня, переходят в наступление, а император со своим войском обращается в бегство и терпит поражение161.

ОСАДА МИЛАНА

 Только весною следующего 1161 г. из Германии прибыло такое сильное подкрепление, что император мог прямо предпринять наступление на Милан. Численность целого ряда контингентов известна нам с достаточной достоверностью162. Герцог Фридрих Швабский имел свыше 600 рыцарей ("ultra sexcentos milites bene armatos"); архиепископ Рейнальд Кельнский - свыше 500; сын чешского короля вместе с одним герцогом, его дядей, - 300 (equites).

 Хотя Генрих Лев в начале осады и был в Италии, тем не менее в сражениях имя его не упоминается; во всяком случае, он вернулся в Германию до падения Милана. Для сравнения можно сослаться на то, что - по заслуживающему доверия свидетельству - за два года до того он появился под Кремой с 1 200, а его дядя Вельф с 300 рыцарями163.

 Если такие могущественные и вместе с тем так близко стоявшие к императору и с ним тесно связанные князья, как герцог Швабский и архиепископ Кельнский, все же не могли поставить больше 600 или 500 рыцарей, а Генрих Лев - несомненно самый могущественный из всех немецких князей, властитель двух герцогств - не больше 1 200, то совокупность всех германских сил не могла превышать нескольких тысяч рыцарей. Войско 1158 г., должно быть, было сильнее, чем силы 1159 или 1161 г. Во всяком случае, сопоставление походов дает нам право еще с большей уверенностью, чем раньше, считать цифру в 10 000 рыцарей в 1158 г. значительно округленной в сторону преувеличения.

 Хотя теперь к императору примкнули очень многочисленные контингента итальянских коммун и князей, тем не менее и на этот раз Фридрих все же не приступил к осаде мятежного города. Он ограничился тем, что в 10-дневном походе (май-июнь 1161 г.) совершенно опустошил ближайшие окрестности Милана. Затем он распустил итальянские контингента и из лагеря на Адде отрезал миланцам подвоз; каждому ввозившему в Милан продукты грозила потеря правой руки, и этому наказанию в один день подверглись 25 граждан Пьяченцы. Осенью часть немецких князей и рыцарей была отправлена на родину; остатка войска было достаточно, чтобы держать миланцев в узде и препятствовать подвозу большого количества провианта. Император не остановился пред отвратительным способом устрашения, - он приказывал ослеплять и изувечивать знатных пленников и в таком виде отсылать их обратно в город. Таким образом, после 9-месячного упорства голод, ужас и сознание безнадежности привели наконец город к сдаче на милость победителя (1 марта 1162 г.).

СРАЖЕНИЕ ПРИ ТУСКУЛУМЕ 29 мая 1167 г.

 В то время как император еще осаждал Анкону, римляне, рыцари и народ двинулись на Тускулум, занятый Кельнским архиепископом Рейнальдом. Христиан, архиепископ Майнцский, пришел на помощь собрату. Тактически это сражение непоказательно. Сообщение Оттона из Сен-Блазиена (M. G. SS, XX), будто бы Христиан определил, каким отрядам выступить первыми в бой, каким нападать на врага с фланга, кому, оставаясь в резерве, затем идти на помощь, относится к области риторики и противоречит более достоверным свидетельствам, по которым именно войска Христиана, утомленные длительным переходом и подвергшиеся внезапной атаке римлян, сначала отступили, позднее же их выручило только вмешательство кельнских отрядов, напавших на римлян с тыла. Под натиском объединенного императорского войска римляне обратились в бегство, - сначала всадники, а затем и пехота, - и понесли большие потери. Немцев поддерживали некоторые итальянские графы.

 Это сражение интересно единогласным свидетельством источников о том, что римляне, несмотря на значительное превосходство сил были разбиты, так как, по сообщению хрониста гор. Лоди, самого итальянца, "они боялись немцев больше, чем других"164. Это невольно напоминает, как Велизарий отказался повести римлян против готов, хотя они и выразили готовность, так как опасался, что они не устоят против натиска германцев.

 Далее сражение это интересно благодаря рассказу того же источника, будто бы немцы, как то было у них в обычае, ринулись в бой с громким пением "христос воскрес". Летописец гор. Лоди - превосходный, заслуживающий доверия свидетель; тем не менее я не могу побороть некоторых внутренних сомнений, - следует ли доверять этому сообщению или нет. Правда, это то самое рыцарство, которое шло на освобождение гроба господня и формировало характеры персонажей "Песни о Нибелунгах", следовательно возможно, что когда-нибудь сражавшийся во главе его епископ и бросался в бой с пением "христос воскрес", а также допустимо, что это действительно могло стать обычаем в крестовых походах; но трудно представить себе подобную боевую песнь как всеобщий обычай у немецкого рыцарства, а также в этих императорских и папских войнах. Текст этот гласит: "По данному знаку запели громкими голосами тевтонскую песнь, которую поют в бою тевтоны, - "христос рождается" и прочее, и все, ликуя с жаром устремились на римлян".

 В анналах монастыря Эгмонда на Северном море, в Утрехтском епископстве, также упоминается об этой победе и говорится, что немецкие рыцари с "тевтонским неистовством" ("furor teutonicus") ринулись в бой. Это выражение впервые применил к тевтонам уже в древности поэт Лукан. В средние века оно было впервые употреблено Эккегардом в 1096 г., но в порицательном смысле, а позднейшие писатели придавали ему значение то безумия безрассудства, то храбрости165.

 Архиепископ Рейнальд написал о своей победе письмо домой166, которое должно служить нам примером, с какой осторожностью следует относиться к источникам. Число римлян он принимает один раз в 40 000, другой - в 30 000. 9 000, якобы, было убито, 5 000 - взято в плен, и едва лишь 2 000 вернулось обратно. Число кельнских рыцарей (milites) было не больше 106 (по варианту Кельнских анналов - 140), "а из наших, - уверяет епископ, - мы не потеряли ни одного человека".

 Другие многочисленные источники той же эпохи, сообщающие об этом сражении, дают совершенно отличные от этих и различающиеся между собой, а также, по-видимому, совершенно произвольные указания о потерях римлян167.

 Нам не приходится сомневаться в большом численном превосходстве и больших потерях римлян, ибо то же сообщает кардинал Бозо в своем жизнеописании папы Александра III168.

 Правильно и то, что Рейнальд имел не больше 106 (или 140) рыцарей.

 Христиан также не мог иметь больше нескольких сот рыцарей, причем оба епископа имели еще своих сержантов и наемников-брабантцев, так что в общем под их командованием было не более нескольких тысяч воинов. Но число в 30 000 и 40 000 римлян есть, разумеется, чудовищное преувеличение.

 Утверждение Рейнальда, что в сражении не было потеряно ни одного воина, могло бы поставить под некоторое сомнение вообще всю его победу, если бы мы не видели в этом самохвальства. Летописец гор. Лоди, также сообщающий, что римляне были в 20 раз сильнее императорских войск, все же говорит о том, что на той и другой стороне было много раненых и убитых. Интересно в письме Рейнальда также и резкое сословное деление, которое проявляется в замечании, что богатейшую добычу рыцари предоставили своим наемникам и сержантам, а сами довольствовались славой победы.

 Последствием победы было занятие Рима императором.

 Совершенно баснословный характер носит рассказ о сражении у Оттона из Сен-Блазиена. Я привожу его здесь полностью по переводу в "Geschichtsschreibern der deutschen Vorzeit" с целью усиления духа критики. Этот источник положен в основу рассказа о сражении в "Истории папы Александра III" Рейтера (Reuter) и в "Истории гор. Рима" Грегоровиуса (Gregorovius). Он гласит:

 "В 1166 г. от воплощения господня император Фридрих, примирив, как сказано, несогласия князей и уладив дела в Германии, собрал войско со всех частей государства и повел его походом в Италию, уже в четвертый раз переходя Альпы. Затем он перешел Апеннины и, ведя войско через Тоскану169, направился в Анкону и подверг мятежный город осаде. Между тем Кельнский архиепископ Рейнальд, ранее расставшийся с императором из-за государственных дел, возвращаясь к нему со своими отрядами, двинулся на крепость Тускуланум, близ Рима, с некоторой определенной целью. Когда разведчики принесли эту весть в Рим, римляне числом до 30 000 вооруженных выступили со всех концов города и к позору для императора внезапно осадили архиепископа в крепости. Как только обо всем этом было сообщено императору в Анконе, он созвал князей и спросил их, следует ли отказаться от осады Анконы и идти на помощь архиепископу. Некоторые из князей, преимущественно из числа светских, отклоняли это, опасаясь неблагоприятных слухов, которые могли возникнуть в связи с таким снятием осады. Возмущенный таким отступничеством князей и рассерженный тем, что светские князья так мало считаются с ним и ему подобными и покидают их в опасности, владетельный архиепископ Майнцский, Христиан, кликнул клич ко всем своим и прочим, коих он мог склонить просьбами и дарами170, собрав прекрасно вооруженных 500 рыцарей и 800 наемников и отправился в Тускуланум против римлян освобождать архиепископа. Прибыв туда и разбивши лагерь против римского, он чрез парламентеров стал просить у римлян только на этот день перемирия с целью дать отдых своему войску, вызывая в их памяти благородство образа мысли, которое было свойственно древним римлянам; этим он надеялся добиться от них выполнения своих требований. Они же, вовсе несхожие с древними римлянами ни в этом и ни в каком другом отношении, отвечают, что они не намерены потакать его желаниям, но очень дерзко угрожают его самого и все его войско в тот же день отдать в снедь птицам и диким зверям171; снимая осаду, выводят они 30 000 бойцов против 500 немецких рыцарей. Архиепископ же, нисколько не испугавшись ответа, ибо и ранее он имел опыт в трудах войны, употребляет все усилия, чтобы угрозами и обещаниями воодушевить своих малочисленных в сравнении с врагами, но вместе с тем испытанных в боях воинов, убеждает их задушевными речами не возлагать надежды на бегство, ибо они находятся слишком далеко от своего отечества, как и от войска императора, чтобы спастись бегством, а уверенные в своей врожденной храбрости и природной трусости врагов они должны всеми силами бороться для сохранения себе жизни.

 Как только архиепископ увидел своих рыцарей, преисполненных тевтонской яростью (animositate Teutonica), ибо благодаря его увещеваниям непобедимый дух наполнил их сердца, - он построил их ряды и точно определил, кому прорваться в ряды сражающихся врагов с фланга, кто должен принести поддержку изнемогающим под бременем сражения, причем сам он с избранным отрядом стал наготове, чтобы прийти на помощь. И теперь он двинулся в борьбу против римлян с высоко поднятыми знаменами и широко развернутыми когортами, всецело уповая на господа бога. Кельнский архиепископ снаряжался в бой вместе с гарнизоном и всеми своими 300 хорошо вооруженными рыцарями, дабы всяческим образом оказать помощь, но до начала боя он спокойно оставался в крепости. После начала сражения, когда при первом столкновении копья были сломаны, бой продолжался на мечах, тогда как лучники обеих сторон своими стрелами, как хлопьями снега, темнили дневной свет. И вот Кельнский архиепископ, вырвавшись с готовыми к бою рыцарями из крепости, нападает на римлян с тыла и храбро теснит их; таким образом они окружены со всех сторон и терпят урон с фронта и тыла. Итак, в то время как римляне действуют только напором своих масс, епископ Христиан со своими воинами с фланга проникает в их ряды, разрывает их и в трех местах врубается в искусно разобщенных им врагов. После того как многие пали и многие взяты были в плен, побежденные римляне обращаются в бегство; победители преследуют их до самых стен города, где истребляют их в кровопролитной резне. Тогда епископы, отозвав своих рыцарей от резни, возвратились к полю сражения и провели эту ночь в величайшей радости, справляя свой триумф.

 Утром римляне поспешили на поле сражения, чтобы подобрать трупы павших; они были обращены в бегство епископами, которые выслали против них рыцарей и, возвращаясь в город, едва избежали смерти. Наконец, при посредстве посланцев, отправленных к епископам, они умоляют разрешить им во имя св. Петра и из любви к христу подобрать павших воинов. Разрешение это было дано епископами при условии, что римляне сочтут число убитых и взятых в плен на их стороне и, заверив истину клятвой, передадут письменно, и что, лишь выполнив это условие, в мире подберут своих убитых для погребения. Предприняв этот подсчет, они нашли, что "на их стороне около 15 000 убитых и взятых в плен в этом сражении, и они, получив дозволение, погребли трупы убитых, которых подобрали с громкими воплями".

СРАЖЕНИЕ ПРИ ЛЕНЬЯНО 29 мая 1176 г.

 После тщетных мирных переговоров и надежд на мир Барбаросса весной 1176 г. ждал подкрепления из Германии, чтобы возобновить войну против миланцев. Кроме своей личной свиты, с которой он стоял в Павии в 4 милях к югу от Милана, Барбаросса имел еще наемное войско в Италии под предводительством Христиана Майнцского, которое на апулийской границе сражалось с норманнами.

 Надо думать, что это войско, еще 16 марта одержавшее победу при Карсеоли близ Рима, было стянуто императором на север для решающего сражения, тем более что Генрих Лев на этот раз отказал в своей помощи, и германское войско вследствие этого было слабее, чем раньше. Но мы не знаем, где в действительности стоял Христиан, когда он получил известие о приближении северян; возможно, что он был уже близко от Павии, а может быть, и еще далеко; во всяком случае, перед императором стояла задача соединить немецкое войско, которое на пути через Дизентис, Беллинцону и Комо приближалось к местности севернее Милана, со стоявшими на юге частями войска, прежде всего, по крайней мере, с павийскими. Если бы немецкое войско избрало для перехода через Альпы вместо Лукманийского перевала другой, лежавший восточнее, хотя бы даже Бреннер, то соединение войск не представляло бы никаких трудностей. Источник не говорит ничего о причине, по какой император не поступил так; дело заключалось, вероятно, в том, что князья, шедшие ему на подмогу, архиепископы Кельнский и Магдебургский, епископы Вюрцбургский, Вормсский, Мюнстерский, Верденский, Оснабрюкский, Гильдесгеймский, графы Фландрский,

Голландский, Саарбрюкенский, герцог Бертольд Церингенский172 и ландграф Тюрингенский, - все за исключением трех шли из западной Германии так же, как и гогенштауфенские рыцари из Швабии, избегали окольного пути через один из восточных перевалов. 1лавный неприятельский центр, Милан, лежал теперь как раз на пути соединения двух корпусов.

 Фридрих решил взять на себя командование армией, следовавшей из Германии, и, обходя Милан, спешил ей навстречу в Комо. Приблизительно этим самым путем он рассчитывал вернуться обратно и привести войско в Павию. Но миланцы поняли, в какой они окажутся опасности, если императору удастся соединить все свои боевые силы. Эта обстановка имеет некоторое сходство с той, которая была при Каркано, и миланцы снова приняли то же решение - напасть на императора, пока все его боевые силы еще не объединены. Они обратились к союзным городам за подкреплением и двинулись навстречу немцам таким образом, что отрезали им путь на Павию.

 Дело дошло до сражения; обе армии столкнулись при Леньяно, приблизительно в 3 милях северо-западнее Милана. Находившиеся в первой линии миланцев рыцари были опрокинуты немцами, и часть их бежала мимо следовавшей за ними их пехоты. Эта пехота только что выступила или еще только собиралась выступить из разбитого ею на ночь лагеря, когда на нее хлынул ураган бежавших и преследовавших их немецких рыцарей. Но пехота не была вовлечена в бегство вместе с рыцарями; ей удалось устоять сплоченной массой, противопоставив немцам свои щиты и пики. Среди этой массы была, вероятно, и часть спешившихся рыцарей. По одному источнику создается впечатление, будто бы лагерь миланцев окружен был рвом или каналом, если не со всех сторон, то все же со многих, так что защита была в значительной мере облегчена. Во всяком случае, преследование прекратилось, натолкнувшись на сопротивление сплоченной массы пехоты. О стрелках, введенных в бой императором, речи нет, - потому ли, что у него было их слишком мало, или потому, что участвовавшие в походе граждане г. Комо, среди которых, во всяком случае, были и стрелки, были еще далеко позади.

 В то время как немецкие рыцари тщетно пытались прорвать ряды миланской пехоты, бежавшие с поля сражения миланские рыцари остановились, натолкнувшись на брешианских рыцарей, только что прибывших после своего дальнего пути на помощь столице союза. Убедившись в том, что исход сражения еще не решен и что у пехоты бой еще в разгаре, они решили оказать поддержку стесненным со всех сторон братьям, которые без этой поддержки, в конце концов, должны были бы погибнуть. Немецкие рыцари, застигнутые в момент борьбы с миланской пехотой, внезапно увидели, что неприятельское рыцарство снова атакует их во фланг. Возможно, что ободренные этой поддержкой миланские пехотинцы также перешли в наступление. Значительное численное превосходство сейчас было на их стороне; таким образом, немцы, насчитывавшие вместе с войском г. Комо от 3 000 до 3 500 человек173, были разбиты. Сам император с великим трудом, - точно не известно как, - спасся в Павию; на некоторое время он исчез174.

ФИЛИПП ШВАБСКИЙ

 Мы видели, как незначительны были силы, боровшиеся друг против друга в итальянских войнах могущественного Барбароссы. Преодолеть сопротивление одного единственного укрепленного города было бесконечно трудно для властелина трех крупных королевств.

 Когда затем партия, ставшая в оппозицию к его сыну Филиппу, выбрала императором (Gegenkaiser) сына Генриха Льва, Оттона, то выяснилось, что Штауфен, на стороне которого стояло подавляющее большинство немецких князей, все же не мог одолеть соперника.

 Походы протекали в сплошных грабежах и опустошениях. На восьмом году своего царствования (в 1205 г.) Филипп, признанный уже почти всей Германией, предпринял поход на Кельн, который был еще с Оттоном и который он сам защищал. Однако, Филипп, хотя с ним и было еще несколько герцогов, не в состоянии был провести осаду Кельна.

 В 1206 г. Филипп предпринимает вторую экспедицию против Кельна с очень большим, по-видимому, войском, но кельнцы под предводительством Оттона все же рискуют выступить против него в открытом поле; они имели не больше 400 рыцарей и 2 000 пехоты. И даже когда это войско почти целиком было уничтожено императорскими силами под Вассербергом (27 июля 1206 г.), Кельн покорился еще не сразу, и Филипп также не приступил к осаде, а после длившихся месяцами переговоров пошел на самые мягкие для города условия.

 Дело здесь, вне всякого сомнения, в том, что после объявления Кельном своей готовности покориться Филипп не мог уже больше рассчитывать на участие феодалов в осаде. В выступлении города они усматривали не мятеж, принципиально заслуживающий наказания, а лишь междоусобную войну, неизбежную при выборном престоле, как бы, если можно так выразиться, инцидент в рамках конституции.

 В тот момент, когда Филипп после десятилетней борьбы, наконец, казалось, действительно должен был одержать верх, он был убит.

ИМПЕРАТОР ФРИДРИХ II

 Различие в ломбардских войнах Фридриха I и его внука Фридриха II заключается в том, что последний только изредка получал подкрепления из Германии, но зато в самой Италии он имел основу своего могущества - полученное им в наследство от матери королевство обеих Сицилии. Германские феодалы уже не проявляли больше готовности переходить, напрягая свои силы, через Альпы, так как охота к наградам и почестям на императорской службе со времен Барбароссы была уже в значительной мере утрачена, а умами представителей отдельных княжеских домов владели династические стремления, вытесняя государственную идею. И своим южноитальянским королевством, которое после смерти императора Генриха VI (1197 г.), во времена регентства пришло к анархии, Фридриху II лишь постепенно удалось овладеть снова; после этого он стал стремиться восстановить свои королевские и императорские права и в Верхней Италии, также обветшавшие за это время. Если бы его политика имела успех, то результатом ее, вероятно, было бы объединенное Итальянское королевство, отделенное от Германской империи.

 Первая попытка императора Фридриха распространить свою власть на североитальянские коммуны не имела успеха. Десять лет спустя, создав себе хорошую позицию среди германских феодалов благодаря своей уступчивости к их территориальным притязаниям и обеспечив себе поддержку с их стороны, он начал решительную борьбу, до конца которой не дожил.

 В прежние времена, когда Барбаросса или его предшественники появлялись с немецкой армией к югу от Альп, итальянцы не решались встретиться с ними в открытом поле. Если иногда и происходили сражения, - в частности, когда Барбаросса терпел поражение при Каркано или Леньяно, - то здесь были только отдельные отряды, на которые миланцы нападали ловко и сплоченно, раньше чем они успевали выполнить свое намерение соединиться с другими отрядами. В сущности ломбардцы всегда полагались на оборонительные силы своих городских укреплений. Против Фридриха II они выступили со своим союзным войском в открытом поле, но все же не для сражения, а для того, чтобы путем маневрирования, путем, занятия позиции, прорезанной реками и каналами, воспрепятствовать осаде и захвату укрепленных мест. Первый год (1236 г.) им удалось продержаться таким маневрированием. Во второй год (1237 г.) сам император отправился еще раз в Германию и осенью с 2 000 рыцарей возвратился вновь через Бреннер. Он склонил Мантую выйти из Ломбардского союза и угрожал Брешии, наступая на нее с юго-востока. Для прикрытия этого города ломбардское войско заняло позицию, настолько защищенную реками, рвами и каналами (при Манербио, за речонкой Лузиньоло), что император не мог ничего поделать. В конце ноября ему не оставалось ничего иного, как распустить отряды верных империи городов, которые не пожелали оставаться дальше при нем.

 Но именно эту обстановку император сумел использовать с тонким расчетом, чтобы в последний момент иметь возможность прийти к желанному решению и нанести противнику смертельный удар.

СРАЖЕНИЕ ПРИ КОРТЕНУОВА175 27 ноября 1237 г.

 Ломбардцы, увидев, что император распустил контингента своих городов, а сам, подвигаясь к западу, перешел Олио для того, по-видимому, чтобы отправиться на зимние квартиры в Кремону, решили также пуститься в обратный путь. Своей цели - прикрытия Брешии они достигли. Прямой путь от занимавшихся ими до тех пор позиций на Крему и Милан только на расстояние однодневного перехода удалил бы их от того места (Понтевико), где Фридрих сам перешел Олио; с достаточной осторожностью, чтобы избежать столкновения, они свернули с дорога на север, на расстояние еще одного дня пути, дойдя, таким образом, почти до подножия Альп. Но император, сам немедленно пошел вверх по реке; ломбардцы, спокойно расположившиеся лагерем при Кортенуова в области Бергамо, внезапно подверглись нападению. Так как войска Фридриха должны были сделать длинный путь, сражение началось лишь к вечеру. Авангард ломбардцев был опрокинут рыцарями Фридриха. Все те из охваченных паникой ломбардских войск, которые не сразу обратились в бегство, собрались вокруг карроччио, которое, как и при Леньяно, стояло на защищенном рвом или каналом месте. Рыцари Фридриха не в состоянии были взять эту позицию приступом. Делом сарацинских лучников было бы - открыть им путь к карроччио. По некоторым источникам, сарацинские лучники также участвовали в битве и истощили свои колчаны; но так как император в дошедшем до нас собственном его рассказе о сражении ни разу не упоминает об их участии в нем, то их действия не могли иметь столь большого значения. Возможно, что численность их была не очень велика, или они лишь очень поздно прибыли на поле сражения. Во всяком случае, сражение не могло быть окончено в один день. Император приказал, чтобы рыцари эту ночь отдыхали, не снимая панциря, дабы на следующий день продолжать битву.

 Но ломбардцы не дождались возобновления боя. Ночью быстро возрастало число убегавших, и, в конце концов, бегство стало общим. Бросив карроччио на произвол судьбы, они захватили с собой только крест, отломанный от древка знамени, но, в конце концов, и он был брошен и оказался в числе трофеев императорских войск. Весь лагерь попал в их руки, и многие из ломбардцев были во время бегства убиты или захвачены в плен.

 По данным сохранившегося своего рода официозного бюллетеня "Энциклика к верноподданным империи", дошедшего до нас под именем Петра Винейского, императорское войско, когда оно выступило в поход, было численностью свыше 10 000 человек176, - стало быть раньше оно должно было быть еще значительно больше, так как некоторое количество городских контингентов к тому временя было уже распущено. После всего, что мы до сих пор слышали о рыцарских войсках, эта цифра кажется очень большой, а общий тон всего рассказа не исключает возможности сильного преувеличения с целью засвидетельствовать могущество императора, - во всяком случае, число не преуменьшено с целью прославить победителя. Ввиду того что эти 10 000 "sui exercitus" не обозначаются как всадники и вообще не определяются ближайшим образом, то под ними следует подразумевать всех комбаттантов в самом широком смысле этого слова.

 При возобновлении своего союза в 1231 г. ломбардские города приняли, что союзное войско должно быть численностью в 10 000 человек пехоты, 3 000 рыцарей и 1 500 стрелков177. Следует думать, что если эта предполагавшаяся численность когда-либо и была достигнута, то к концу кампании, в конце ноября, фактическая численность бывших в сборе войск значительно отставала от нее, более всего - численность пехоты, составлявшая, возможно, только половину178. Следовательно, вполне естественно, что союз старался избегнуть сражения в открытом поле, так как на стороне войска императора было, вероятно, не только численное, но и качественное превосходство.

 Ввиду того что здесь мы имеем дело с большой операцией, в которой как та, так и другая сторона пустили в ход все силы, для нас очень ценно иметь цифровые данные о той и другой стороне, достаточно положительные и достоверные, чтобы с уверенностью можно было сказать, что и там и здесь может быть речь не больше чем о 10 000 комбаттантов.

ДАЛЬНЕЙШИЙ ХОД ВОЙНЫ ПОСЛЕ СРАЖЕНИЯ ПРИ КОРТЕНУОВА в 1238-1250 гг.

 Как ни значительна была победа императора и как ни тяжело было поражение ломбардцев при Кортенуова, все же исход войны этим еще не определился. Правда, миланцы просили мира, но на безусловную покорность, которой требовал Фридрих, они не соглашались; таким образом, сражение при Кортенуова не имело сколько-нибудь существенных результатов, и война продолжалась. Далекий от мысли немедленно приступить к осаде самого Милана, Фридрих уже в следующем году после Кортенуова не мог взять даже Брешию. Хотя в распоряжении императора были значительные средства жестоко эксплуатируемого им королевства обеих Сицилии; хотя на его стороне сражалось и всеми силами его поддерживало немалое число итальянских коммун и могущественных феодалов; хотя в первые годы Германия также посылала ему значительные подкрепления, - все же его могущество оказалось недостаточным для ведения решительной войны.

 Война протекала в походах, служивших только для опустошения, в нападениях и набегах на крепости и замки, а иногда в осаде городов средней величины, которая большей частью не приводила к цели, за исключением тех случаев, когда в самом осажденном городе какая-либо партия становилась на сторону осаждавшего. Решающее значение имели не военные действия, но смена партий, заставлявшая города и феодалов переходить от одной стороны к другой; смена партий совершалась тем легче, что в большей части городов имелись группировки, боровшиеся за власть и искавшие опоры, одни - в императоре, а другие - в союзе городов или у папы. Поэтому все эти различные сменявшиеся каждый год военные предприятия определялись в большей степени политическими, чем военными мотивами. Нередко дело доходило до стычек и даже до крупных сражений; но если даже одна из партий, случалось, и несла большие потери, то все же последствия всегда бывали очень ничтожны, ибо у противников не хватало сил для осады большего масштаба.

ОСАДА ПАРМЫ 1247-1248 гг.

 Келер предполагает, что в Парме было около 80 000 жителей; эта цифра явно преувеличена. В настоящее время в ней жителей не свыше 50 000, и к тому же часть города на левом берегу реки, по данным Келера, тогда была еще значительно меньше, чем в настоящее время, а правобережная часть была, во всяком случае, не больше современной179. По Пармским анналам, Фридрих сам, якобы, имел 10 000 войска180; во всяком случае, мы имеем в этом показании из лагеря противника максимум того, что можем допустить.

 Фридрих вел осаду так, что против меньшей левобережной части города разбил укрепленный лагерь, названный им Витториа, и опустошал отсюда окрестности Пармы, пытаясь в то же время воспрепятствовать подвозу181. Но так как главная часть города не была окружена, и осажденные сами располагали значительными боевыми силами, а их союзники - мантуанцы, появившиеся на р. По со своим флотом, оказывали им деятельную поддержку, - то император, действительно, не имел никаких шансов привести их к покорности или, по крайней мере, постепенно сделать их более податливыми. Келер считает, что если бы император хотел обложить город со всех сторон, то его контрваллационная линия укреплений была бы длиною в 7 км, и для осады потребовалось бы 40 000 человек. Если длина контрваллационной линии и не преувеличена, то, во всяком случае, преувеличена цифра необходимого для осады войска, так как не было надобности распределять воинов по этим укреплениям совершенно равномерно.

Достаточно, если бы повсюду на путях подвоза сооружены были неприступные форты, а ров с палисадами лишил бы осажденных свободы передвижения. В таком случае император не нуждался бы в отдельном корпусе для прикрытия при Гвасталле. Тот факт, что Фридрих, - все же опытный полководец, - довольствовался вместо этого частичной блокадой, кажется мне достаточным доказательством того, что он был слишком слаб для полной осады, и, следовательно, войско его было очень умеренной численности.

 Зимой император распустил отряды городов Бергамо, Павии, Тортоны и Алессандрии и откомандировал отряды в Тревизо и Алессандрию. Оставшиеся при нем войска состояли из 1 100 человек конницы, 2 000 пеших кремонцев в неопределенного числа сарацинов; в целом численность войск едва ли превышала 5 000. Из них 1 000 человек было откомандировано. Сам император отправился с 500 всадниками на охоту, в то время как пармцы 18 февраля сделали вылазку.

 Келер считает вероятным, что эта вылазка сделана была без заранее обдуманного намерения. Пармцы, в сущности, хотели предпринять лишь экспедицию по р. По против короля Энцио, и отправили туда приблизительно половину своего войска, а вылазку сделали с помощью другой половины, с целью прикрыть тыл первой. Вот тут-то и случилось, что императорские войска без всякого приказания и не в полном вооружении бросились на предпринявших вылазку; произошла схватка, окончившаяся настолько плохо для них, что преследователи одновременно с убегавшими ворвались в Витторию и заняли ее. По их собственным сообщениям, пармцы убили 1 500 человек и 3 000 взяли в плен; ближе к истине, пожалуй, данные Плацентинских анналов, по которым в плен взято было 100 рыцарей и 1 500 пеших.

 Имей император в Виттории более многочисленную армию, подобное нападение, пожалуй, не имело бы успеха. Но само по себе 5-6-тысячное войско не было слишком малочисленным для проведения стратегического плана, намеченного Фридрихом. Будь даже защитники Пармы значительно более многочисленны, они все же не смогли бы взять крепость противника - Витторию, но сами могли быть оттуда беспрерывно теснимы. Приблизительно так же норманны осаждали некогда Париж, а миланские рыцари - свой собственный город; и Барбаросса точно так же однажды не обложил по-настоящему Милан, а лишь опустошил все его окрестности и заградил дороги для подвоза. Этого было достаточно, чтобы принудить город сдаться приблизительно через 9 месяцев. Фридрих II был значительно слабее, даже по сравнению с осажденным городом, который, наверное, был гораздо меньше Милана. Барбаросса настолько господствовал в Северной Италии, что он действительно взял Милан измором, без того, чтобы с чьей бы то ни было стороны была сделана хотя бы одна серьезная попытка прийти городу на помощь. Против Фридриха II в 1247 г. было столько вооруженных коммун, что он должен был бороться не только против самого города, но в такой же мере и против его союзников. Тем не менее император, может быть, достиг бы своей цели, если бы не проявленные солдатами во время его случайного отсутствия недисциплинированность и легкомыслие, которые дали пармцам неожиданную возможность нанести ему сокрушительный удар. Фридрих, таким образом, заслуживает упрека не в стратегической неправильности задуманного и проведенного плана, а в неосмотрительности, с которой он оставил свой укрепленный лагерь в такой день, когда гарнизон его вследствие откомандирования части войска был очень ослаблен.