Глава VI. КУЛЬМИНАЦИОННАЯ ТОЧКА И ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ.

Глава VI. КУЛЬМИНАЦИОННАЯ ТОЧКА И ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ.

 Мы уже видели, какое значение имела для римлян крепость Ализо во время их войны с германцами. Арминий открыл кампанию 16 г. попыткой захватить Ализо, но когда к нему подоспел Германик с шестью легионами, то Арминий, не доводя дела до сражения, снял осаду, отступил и снова передал инициативу в руки римлян.

 Рассказ Тацита о походе этого года еще более недостоверен, чем тот, который мы только что изложили. Он содержит в себе настолько глубокое внутреннее противоречие, что без серьезных исправлений остается по меньшей мере непонятным. Сперва Тацит нам вполне правдоподобно рассказывает, как Германик оценил стратегическое положение. В регулярном сражении и в открытом поле он может победить германцев. Но тех будут защищать их леса и болота, короткое лето и ранняя зима. Римских солдат меньше будут губить раны, чем переходы и истощение запасов. Галлия уже с трудом поставляет лошадей. Бесчисленные колонны обозов дадут неприятелю возможность устраивать засады, причем римлянам трудно защищать этот громоздкий обоз. А пользование водным путем даст возможность появляться внезапно и неожиданно, раньше начинать войну, одновременно отправлять легионы и продовольствие, так что и всадники и кони, пользуясь этим путем, могут со свежими силами появляться внутри Германии. Взвесив все это, Германик приказал построить флот из 1 000 кораблей45 и, согласно Тациту, пошел, так же как и в прошлый раз, вверх по Эмсу, а затем двинулся длинным сухим путем от Эмса к Везеру. Таким образом, этот поход отличался от предыдущего только тем, что не половина войска, а все войско целиком было посажено на корабли. Но эта перемена не могла дать никаких выгод римскому войску, так как объединение войска делало его передвижения еще более беспомощными, чем в прошлом году, когда половина войска, находившаяся под начальством Цецины, базировалась на Липпу. Да и поведение Германика станет совершенно непонятным, если мы вспомним, что он уже раньше стоял с шестью легионами у Ализо. Ведь отсюда до Везера было не более четырех переходов, а он вдруг вернулся, погрузился на корабли, чтобы пойти по Эмсу, причем ему от пункта, расположенного севернее гор, до Везера надо было сделать по крайней мере 8-10 переходов. Действительно, это был странный способ сберечь лошадей и доставить войска свежими в центральную Германию.

 Ко всему этому надо добавить, что Тацит нам вообще ничего не рассказывает о переходе от Эмса к Везеру, так что у него войско, высадившееся, очевидно, на берегу Эмса, сразу после этого появляется у Везера.

 Исправить текст Тацита и внести порядок в эту путаницу можно только в том единственном случае, если мы примем, что Тацит перепутал названия Эмса и Везера. Мы знаем, что уже Друз и Тиберий входили в Везер и в Эльбу. Мы знаем, что хавки, жившие у устья Везера, держали сторону римлян, и что в их стране даже после поражения Вара вплоть до 14 г. оставался римский гарнизон (ср. выше, стр. 50). В одной из своих речей, обращенных к своим соотечественникам, Арминий, по словам Тацита, говорит, что римляне выбрали кружной путь через океан для того, чтобы никто не смог тотчас же по их прибытии вовлечь их в сражение, разбить и затем преследовать. Эта речь осталась бы непонятной, если бы римляне проделали большой сухопутный путь от Эмса. Выше (стр. 73), мы уже привели другое место из Тацита, из которого видно, что Тацит не имел никакого представления о географическом расположении германских рек, так как, по его словам, римское войско, шедшее от Эмса к Рейну, достигает Везера. Нет никакого сомнения в том, что и здесь Тацит перепутал названия рек и что Германик вошел не в Эмс, а в Везер и высадился здесь около самых границ страны херусков. Вероятно, и не все римское войско, а только его часть - четыре или два легиона - совершили эту экспедицию на кораблях. Два легиона может, конечно, показаться несколько мало, но было почти необходимо так сделать. Ведь если бы римляне хотя бы часть тех шести легионов, которые стояли у Ализо, отправили обратно к Рейну, а оттуда дальше по Рейну и морским путем, а затем по Везеру к Вестфальским воротам, то это г их стороны было бы трудно объяснимым дроблением сил46. Вполне понятно, что Тацит, обращавший особенное внимание на личность Германика, не упомянул о той значительно большей части войска, которая не находилась под его командованием и с которой к тому же не произошло ничего такого, что стоило бы рассказать.

 Германик сам взял на себя командование флотом как наиболее трудную и важную часть этой кампании, несмотря на то, что флот составлял лишь меньшую часть войска; это характеризует Германика как полководца и, конечно, делает ему честь.

 Единственной целью морской экспедиции была доставка плавучего продовольственного склада по Везеру. Войска при этом были нужны лишь в качестве прикрытия. Если они, действительно, состояли лишь из двух легионов, то весьма возможно, что как раз эти два легиона имели полный состав, а из шести остальных были выделены гарнизонные части для обороны крепостей и охраны рейнской границы и что к тому же при этих двух легионах были особенно крупные вспомогательные войска, к которым следовало присоединить и хавков, живших на Везере. Описывая обратный путь, Тацит далее ясно говорит о том (II, 23), что Германик отправил часть своего войска на зимние квартиры.

 Итак, я полагаю, что в то время как Германик с некоторой частью своего войска шел вверх по Везеру, другая часть этого войска двигалась ему навстречу по дороге Ализо - Дэрское ущелье и что обе части войска установили между собой связь где-то на Среднем Везере около Миндена.

 Главные силы армии, находившиеся близ Ализо, ждали, пока флот появится на Везере, причем этот довольно продолжительный промежуток времени был использован для того, чтобы соединить эту область с Рейном посредством хорошей сквозной дороги и тем сделать эту область вполне безопасной47.

 Хотя наше исправление Тацита дает возможность найти ясную и прозрачную основную стратегическую идею этого похода, но оно все еще ни в какой мере не раскрывает дальнейшего хода этой войны. Тацит сообщает, что Германик разбил германцев в двух сражениях: на поле Идизиавизо на Везере и около того вала, который отделял ангривариев от херусков. Здесь как будто и даны хорошие опорные топографические точки, но все же внутреннее соотношение действий настолько неясно, что исследователи все еще не знают, произошли ли эти сражения на правом или левом берегу Везера и произошло ли второе сражение при движении римлян вперед или же на их обратном пути. Большие успехи, одержанные при этом римлянами, кажутся нам крайне сомнительными, так как они не принесли никаких плодов и так как в дальнейшем изложении того же Тацита Арминий в своей борьбе с Марбодом выступает не в качестве человека, побежденного римлянами, а как их победитель. Отдельные подробности в описании сражения не только неясны и полны противоречий, но и тактически совершенно невозможны. Ниже я разберу этот вопрос во всех деталях. Но эти сражения теряют свой общий интерес, так как я с самого начала считал необходимым подвергнуть сомнению даже их существование.

 В самом деле, как Арминий мог решиться выступить в регулярном сражении против объединенных римских сил? Мы уже видели раньше, как этот князь херусков умел очень правильно оценивать сильные и слабые стороны римлян. Он избегал сражения в открытом поле и подстерегал возможность нападения. Все это необходимо учесть даже в том случае, если мы примем, что Арминий очень увеличил число своих союзников благодаря дипломатическим средствам и поэтому имел в своем распоряжении значительно большее войско, чем в прошлом году. Римляне в этом году не вели за собой того чрезмерно большого продовольственного обоза, который облегчил германцам нападение. Если херуски отступали от римлян, то этим последним не оставалось ничего другого, как идти через их страну, ее грабить и опустошать. А для того чтобы проделать это с некоторой долей успеха, надо было разделиться. При всех обстоятельствах это создавало для германцев более благоприятные условия для победы, чем оборона против всех объединенных римских сил, которые, вероятно, значительно превосходя германцев своей численностью, могли в любом месте их окружить и затем, может быть, даже и уничтожить.

 Возможность действительно крупных и решительных побед римлян исключается дальнейшим течением событий, совершенно не указывающих на такого рода победы, а также самим дальнейшим рассказом Тацита, в котором Арминий постоянно выступает в качестве непобежденного48. Равным образом и римляне не были разбиты германцами, ибо в таком случае лишь немногие из них вернулись бы к Рейну. Также исключена возможность и того, что произошли два больших сражения, во время которых ни та, ни другая сторона не одержала решительной победы. Ведь подобные сражения должны были бы быть сопряжены с такими крупными потерями, что это непременно должно было бы найти свое отражение даже в одностороннем изложении Тацита. С другой же стороны, большое, действительно большое сражение, не давшее римлянам победы, было бы для них равнозначаще полному стратегическому поражению. Римляне располагали здесь всей своей военной мощью, и их безусловная уверенность в полной победе в регулярном сражении непременно должна была быть фундаментом не только их военных действий, но и всего их политического положения как в Германии, так, пожалуй, можно сказать, и во всем мире.

 Поэтому я отношу оба большие сражения - при Идизиавизо и близ вала ангривариев - к области вымысла. Римская версия рассказа недостаточна для того, чтобы доказать правдоподобность этих сражений, так как дальнейшие события их не подтверждают, а все объективные факты говорят против них. Это были, очевидно, небольшие стычки. Было высказано предположение, что прямым или косвенным источником Тацита при описании этих походов Германика было поэтическое произведение, и я должен признаться, что такое предположение мне кажется весьма вероятным49. Рассказ изобилует приключениями и расцвеченными сценами, что вполне соответствует стилю военного эпоса. Таковы: разговор через реку Арминия и его брата Флава, ночная прогулка Германика по лагерю, во время которой он подслушивает солдат и слышит из их уст себе похвалу, наконец, приключения Одиссея, произошедшие при возвращении по океану. А стратегическая и географическая связь событий настолько небрежно изложена, что нам кажется почти невозможным, чтобы автором этого рассказа был прозаический историк.

 Итак, я не обращаю внимания на отдельные частности, но думаю, что, несмотря на все, можно отгадать стратегическую связь событий и восстановить ее, исходя из общего положения вещей.

 Ведь мы здесь имеем дело не с импровизированным ударом, произведенным необдуманно и на основании ложных донесений, а с военным планом, глубоко продуманным и установленным во всех своих подробностях самыми компетентными и испытанными людьми. Ведь если Германик и был молодым человеком, личный талант которого наши источники, может быть и преувеличивают, то все же нет сомнений в том, что Август и Тиберий, которые оба хорошо умели разбираться в людях, окружили Германика генеральным штабом, состоявшим из самых испытанных офицеров. Равным образом не может быть сомнения и в том, что план военных действий был не только одобрен этим штабом, но и представлен на утверждение Тиберия. Тиберий же был таким выдающимся полководцем и настолько хорошо знал Германика, что мы должны признать этот план умно и рационально составленным и глубоко продуманным. Если на основании твердо установленных фактов можно предположить возможность существования нескольких таких вариантов, то, конечно, мы не сможем прийти ни к какому решению и не сможем реконструировать этот план. Но, как я думаю и как уже установлено существующей литературой вопроса, имеется лишь одна возможность объяснить связь событий, исходя из наличия продуманной стратегии. Поэтому мы и должны придерживаться лишь этой точки зрения, к изложению которой я и приступаю.

 Когда Сегест перешел на сторону римлян, то, судя по описанию Тацита, он им обещал быть посредником между ними и его соотечественниками ("Анналы", I, 58). Даже если бы мы и не располагали этим прямым и положительным указанием, то все же должны были бы признать, что Сегест именно об этом говорил римлянам. Этой иллюзией всегда живут эмигранты, в какую бы историческую эпоху мы с ними ни сталкивались. Начиная с Гиппия, тирана Афин, и вплоть до французских дворян эпохи Революции и немецких республиканцев 1848 г., все эмигранты, находившиеся в изгнании, всегда жили той мыслью, что на родине большое число их приверженцев ждет их возвращения, для того чтобы к ним вновь примкнуть. Вслед за Сегестом на сторону римлян в конце 15 г. перешел и его брат, Сегимер. И мы вполне можем поверить князьям херусков, которые ручались Германику, что если он появится с внушительным войском на Везере, то херуски покинут Арминия и присоединяться к ним, перейдя на сторону римлян. Больше того, мы не только можем предположить, и должны признать, что такого рода соображение должно было сыграть некоторую роль при выработке плана военного похода Германика. Если бы это не было так, то перенесение театра военных действий в страну херусков было бы со стороны римлян явной ошибкой. В 14 и 15 гг. римляне жестоко обрушились на марсов, бруктеров и хаттов, а также, возможно и на те небольшие племена, которые жили между ними. Трудно себе представить, каким образом бруктеры смогли выдержать такую опустошительную экзекуцию своей страны, как та, которая была произведена в 15 г. римлянами. Если бы римляне в течение нескольких лет подряд повторяли такие походы, то пораженные этим бедствием племена должны были бы либо вымереть от голода, либо переселиться, либо подчиниться римлянам. Таким образом, римляне могли бы по этапам продвигаться от Рейна к Везеру. Дав этим племенам возможность снова слегка передохнуть и начав военную разведку в стране херусков, римляне тем самым застряли бы на полдороге в выполнении этих двух задач, если только не предположить, что они рассчитывали в течение одного похода покорить херусков. Нельзя согласиться с тем, что этого можно было достигнуть посредством крупных сражений. Германик, так же как ив 15 г., не был в состоянии принудить к этому Арминия, и, конечно, больших сражений в течение этого похода не было. Но в свите Германика находились Флав, брат Арминия, и, как то мы вполне можем допустить, хотя Тацит этого и не сообщает, Сегест, тесть Арминия, и брат Сегеста Сегимер. Если бы этим трем князьям херусков удалось внести разделение в среду своего народа и переманить хотя бы одну его часть на сторону римлян, то Арминий, конечно, не смог бы удержаться: либо в конце концов его выдали бы римлянам, либо он был бы принужден бежать на другой берег Эльбы. Херуски, находившиеся под властью других предводителей и отдавшиеся под покровительство римлян, были бы ими помилованы. А этот успех, несомненно, решил бы участь всех племен, живших между Везером и Рейном. Таким образом, одним ударом было бы восстановлено римское господство вплоть до самой Эльбы.

 Нам кажется, что мнимый разговор Арминия со своим братом Флавом через Везер указывает на неудачу этой политики. Нас не должен смущать тот факт, что Арминий якобы взял инициативу в свои руки. Ведь это психологически совершенно невозможно. Если весь этот разговор и не является чистой фикцией, то это не что иное, как тенденциозно-поэтическое изложение того факта, что в данном случае не только велась война, но также велись и переговоры. Мы не знаем, как далеко зашли эти переговоры, но все же должны считать невозможным, чтобы Сегест вообще не сделал никакой попытки привести в исполнение свое обещание оказать посредничество в том деле, которое ему должно было вернуть его родное княжество. В противном случае этот эпизод, наверное, не вошел бы в римский рассказ.

 Может показаться смелым вложить в данный поход ту мысль, о которой в нашем источнике как раз ни одного слова прямо не говорится. Тот, кто пожелает, может счесть это за гипотезу. Но все же надо принять за факт то обстоятельство, что, лишь вводя в данную цепь событий такой именно момент, мы исключаем возможность совершения Германиком столь явной ошибки, как нападение на херусков, не справившись еще с марсами и бруктерами. И обратно - мы можем сказать, что лишь при таких условиях замышлявший и приводивший в исполнение крупные операции римский полководец мог поступить так, как поступил в данном случае Германик. Но поскольку не оправдались те политические предпосылки, на которых базировался его поход, постольку все это крупное предприятие должно было окончиться неудачей. Херуски должны были испытывать большую нужду, и их страна была сильно опустошена, но личность Арминия была достаточно сильна, чтобы удержать их крепко сплоченными вокруг себя и поддерживать их мужество, несмотря на отпадение столь многих князей. Эти события живо напоминают нам поход Антония против парфян. Римские войска благополучно соединились на Везере у Вестфальских ворот и, весьма возможно, продвинулись еще глубже в страну херусков, может быть, перейдя через Леину или даже дойдя до Аллера, тем более что их плавучий склад провианта мог снова на этих реках соединиться с войском. Но так как римская партия среди херусков себя не обнаружила и ничем не проявляла, а к тому же снова восстали ангриварии, жившие между хавками и херусками, то римляне были принуждены снова отступить. Тацит считает причиной отступления римлян лишь то обстоятельство, что лето кончилось. Эта причина была подвергнута сомнению, так как Германик, как указывает далее Тацит, той же осенью предпринял большую двойную экспедицию против хаттов и марсов. Если бы он действительно вернулся обратно по Эмсу, то это сомнение было бы обоснованным, но если мы всю экспедицию перенесем на Везер, то все эти факты найдут свое объяснение. Ведь римский полководец никогда не решился бы выйти в Северное море со своим огромным транспортным флотом осенью, когда на море свирепствуют бури. Но так как все же ему пришлось выдержать такую бурю, то мы можем предположить, что для столь далекого предстоявшего ему еще пути он все-таки слишком долго, приблизительно до сентября, задержался в стране херусков, все еще надеясь принудить германцев к большей уступчивости. Если же он еще в конце сентября успел вернуться к Рейну, то свободно мог совершить в октябре две экспедиции, направленные против пограничных племен.

То обстоятельство, что Тацит ничего не говорит о политическом моменте, лежащем в основе стратегической идеи этого похода, станет вполне понятным, если мы предположим, что источником Тацита является военный эпос, которому в корне противоречит такого рода прозаическая установка. Но если эта гипотеза покажется необоснованной, то указанный пропуск можно вполне объяснить стремлением Тацита прославить Германика. Указывая на этот план, надо было отметить и его неудачу. Но войну следовало изобразить победоносной, и автору в данном случае удалось вызвать у читателя такое впечатление: херусков римляне разбивают в двух больших сражениях вплоть до полного уничтожения, а после этого римляне возвращаются обратно к Рейну. Их побуждает к этому возвращению лишь позднее время года, которое, как известно, не давало возможности римскому войску оставаться дольше во внутренней Германии.

 И это в свою очередь еще раз указывает нам на то, как трудно было римскому войску занять прочные позиции и укрепиться во внутренней Германии. Даже теперь, после двух в военном отношении победоносных походов, Германик все еще не мог отважиться на то, чтобы перезимовать хотя бы в Ализо, не говоря уже про область Везера, но был принужден вернуться к Рейну. Ведь до тех пор, пока бруктеры и марсы, жившие к северу и к югу от Липпы, не были покорены, признав господство римлян, устройство зимнего лагеря у истоков Липпы должно было неизбежно повлечь за собой столько опасностей, неудобств и мелких потерь, что успех этого предприятия ни в коей степени не возместил бы понесенного ущерба.

КОНЕЦ ВОЙНЫ

 Если мы со своей стороны учтем результаты всех походов Германика, то нам станет ясно, что этот последний и наиболее крупный поход в своей основе окончился неудачей, хотя военный перевес и был на стороне римлян. Тем не менее нельзя сказать, что этот поход не повлек за собой никаких результатов. Тацит сообщает, что ангриварии в конце концов подчинились римлянам и даже, для того чтобы им угодить, выкупали у других племен римских пленников, отпускали их на свободу и отправляли на родину. Так как фризы и хавки уже и раньше держали сторону римлян, то эти последние заняли теперь прочные позиции на Везере, откуда они могли оказывать сильное давление на херусков. Можно сомневаться в факте подчинения ангривариев римлянам. Как-то неясно, у каких племен выкупали ангриварии римлян, потерпевших кораблекрушение, тем более что хавки, жившие вплоть до устья Эльбы, были друзьями римлян. Но как бы то ни было, римляне вступили в область, лежащую между Везером и Эльбой, с громадными военными силами, и если они на обратном пути домой понесли потери вследствие кораблекрушения, то они все же, несомненно, произвели крупные опустошения в стране херусков. И ничто не могло помешать им снова вернуться туда в следующем году.

 Попав в Галлию, Цезарь уже не выходил из нее даже тогда, когда ему приходилось терпеть поражения. А из Германии римляне должны были постоянно возвращаться к Рейну, так как никак не могли снабжать всем необходимым свое войско в этой стране лесов и лугов. Если бы они еще дольше продолжили эту войну, то, вероятно, уже не отправились бы снова против херусков, но сперва окончательно покорили бы бруктеров и марсов. Правда,- это требовало очень большого напряжения, так как на вступление вглубь германской территории можно было отважиться лишь с отрядом из нескольких легионов. Цезарь в последние годы располагал в Галлии по крайней мере 11 или даже 12 легионами, в то время как Германик имел лишь 8 легионов. На первый взгляд непонятно, почему Римская империя не смогла в течение нескольких лет подряд посылать через Рейн такое же или еще большее число легионов или каким образом германские пограничные племена могли бы им противостоять. Каждая экспедиция была в равной мере дорогостоящим и опасным, но все же вполне возможным предприятием. Поэтому должна была потерпеть поражение та военная партия, которая была недостаточно сильна для того, чтобы довести дело до тактического решения, т.е. до генерального сражения с объединенными силами противника. К этому следует прибавить, что в Германии, как раньше в Галлии, мы всюду видим предпосылки для образования римской партии. Еще в 16 г. осенью один из князей марсов, Маловенд, перешел на сторону врагов своей родины и указал римлянам то место, где марсы спрятали римского орла, захваченного ими в качестве добычи во время Тевтобургского сражения. По сообщению Тацита, римский солдат в это время не сомневался, что враг уже поколеблен и, пожалуй, даже склонен к решению просить мира, а потому следующим летом война могла бы быть уже закончена; это сообщение таит в себе зерно истины, несмотря на то, что мы совершенно отрицаем факт одержания римлянами двух крупных побед над херусками.

 Объяснение этому следует искать не только на театре военных действий, но, как на это уже указал Ранке, во внутренних взаимоотношениях римского принципата. Тиберий стал императором лишь благодаря усыновлению, но не был кровным родственником Августа. Германик находился в таком же родственном отношении к Августу, как этот последний находился некогда к Цезарю. Он был внуком его сестры и был обручен с родной внучкой Августа, Агриппиной. Его и ее сыновья были кровными родственниками и наследниками Августа. Хотя по римскому праву приемный сын обладал такими же правами, как и родной, и Тиберий со своей стороны усыновил Германика, все же между императором и этой семьей существовали такие напряженные отношения, которые таили в себе бесконечные опасности. В интересах собственной безопасности Тиберий не мог допустить, чтобы между Германиком и германскими легионами благодаря многолетней войне установились такие же отношения, как некогда между Цезарем и легионами Римской республики в Галлии. Сражение в Тевтобургском лесу и три похода Германика показали, каким ужасно трудным делом было покорение этих германских "сынов природы". Эту войну мог бы довести до конца лишь полководец, обладавший наивысшим авторитетом и свободно располагавший самыми крупными средствами в течение многих лет. Такого полководца Тиберий не мог отослать в Германию, - больше того, не должен был отсылать. В течение двух лет Тиберий следил за ним, а затем он его отозвал, и, таким образом, германцы остались свободными.

 Нет события, которое было бы более важным для всей последующей эпохи, чем то, что германцы остались вне сферы господства римлян и не были романизованы, подобно кельтам. Причинность этого события может быть правильно понята лишь в том случае, если вскрыть обе ее стороны, как это уже правильно увидел Тацит, умевший своим острым взглядом видеть, все великое. Его рассказ во многих своих отдельных деталях нас не удовлетворяет, а настроение, которым он проникнут, во всех своих оттенках чрезвычайно субъективно. Но о чем бы Тацит ни думал, его взор проникает до самой глубины событий, и он был вполне прав, говоря, что римляне победили бы, если бы подозрительность Тиберия не заставила его отозвать Германика, а в другом месте указывая на то, что Арминий, без сомнения, был бы освободителем Германии.

 После Тевтобургской победы Арминий послал голову Вара королю маркоманов, Марбоду. Это может быть понято лишь как обращенный к соотечественнику призыв начать всегерманскую национальную войну против римлян. Марбод отказался от этого предложения и отослал голову Вара Августу, чтобы предать ее погребению. Именно таким путем мы узнали об этом событии, которое твердо засвидетельствовано. Вскоре после этого разгорелась война между германцами, между Арминием и Марбодом. Хотя князь херусков и победил, заключив союз с лангобардами, однако, он сам погиб в гражданской войне вследствие предательства своих собственных родственников. Он был их освободителем, и варвары до сих пор восхваляют его в своих песнях, прибавляет римлянин, описавший эти события приблизительно через сто лет. Неужели же он мог совершенно исчезнуть из памяти своего народа и проснуться к новой жизни лишь через полторы тысячи лет благодаря ученым изысканиям? Филологическое чутье стремится обнаружить хотя бы отблеск его посмертного существования, которое никогда нельзя будет действительно доказать, но которое обладает такой мощной поэтической силой, что мимо него нельзя пройти, не обратив на него внимания.

 Мы не знаем германского имени князя херусков. Конечно, оно не имеет никакого отношения к имени "Герман". Арминий - это то римское имя, которое ему было дано, когда он посетил Рим и был облечен званием всадника. Германцы часто давали сыновьям имена, близкие по созвучию к имени отца, отца же Арминия звали Сигимером. Звали ли Арминия Зигфридом? "Песнь Нибелунгов" называет отца Зигфрида Сигемундом, но Сигемундом звали, Тациту, другого князя херусков. Нет никакого сомнения в том, что эта труппа имен имеет какое-то отношение к роду Арминия. Легенда о Зигфриде доходит в своих корнях до германского мифа. И в этой легенде сохранилось воспоминание о римской эпохе, так как в ней говорится, что отец Зигфрида жил, в Ксантах, которые имели значение лишь в эту эпоху, когда здесь находился большой постоянный лагерь римлян Ветера. Зигфрид, подобно Арминию, умирает в расцвете сил, в зрелом возрасте мужа, вследствие зависти и предательства своих родственников. Его жена поддерживает его, а не своих родственников. Убийца Зигфрида Гаген изображен, - правда, не в "Песне Нибелунгов", а в другом рассказе, - одноглазым. И то же самое нам сообщается про Флава, брата Арминия, который сражался на стороне римлян. Весь княжеский род херусков, за исключением одного сына Флава, жившего римлян, погиб в сражениях, последовавших за смертью Арминия подобно тому, как погибли все князья Нибелунгов.

 Самым возвышенным памятником, когда-либо воздвигнутым каким-либо народом своему герою, была бы эта легенда, если бы Арминий и действительно был Зигфридом. Воспоминание об его личности продолжало бы жить в памяти народа в образе этого самого безупречного из всех людей. Да, этот образ слишком высок для исторического человека, созданного из плоти и крови, а поэтому хорошо, что он нам является окутанным сказочной дымкой предположений.

К ПОХОДУ 16 г.

 1. Для того чтобы глубже обосновать нашу точку зрения относительно характерных особенностей и ценности "Анналов" Тацита, как исторического источника, мы подвергаем исследованию еще некоторые отдельные детали его рассказа о походе 16 г.

 Тотчас же вслед за описанием высадки римлян говорится о том, что ангриварии, находившиеся в тылу римлян, отпали от них и что Стертиний был отправлен с отрядом воинов для того, чтобы их наказать. Однако, Стертиний присутствовал при разыгравшихся вслед за тем и последовавших одно за другим сражениях на Везере и при Идизиавизо, а перед окончанием этой войны был снова послан против ангривариев для того, чтобы принять от них изъявление их покорности. Внешне эта цепь событий вполне правдоподобна, однако, весьма поразительно то, что Стертиний вернулся к главным силам римлян до того, как он подавил восстание, вспыхнувшее в тылу армии. Во всяком случае наш историк в описании этих событий если оно только вообще правильно, оставил большой пробел.

 За этим следует разговор Арминия с Флавом через Везер. Раньше предполагали, что этот разговор происходил через другую реку, так как для такого разговора Везер слишком широк. На самом же деле этот диалог херуских братьев, очевидно, является поэтической фикцией, которая, кстати сказать, привела к тому, что автор перенес экспедицию на Эмс. Возможно, что Тацит не нашел в своем источнике названия той реки, в которую вошел Германик. Но так как дальше было ясно сказано, что римляне переправились через реку, следовательно, перешли на тот берег, на котором находился противник, и так как тотчас вслед за тем последовал разговор князей херусков через Везер, то автор отсюда заключил, что река, к которой пристали римляне и близ которой они высадились на берег, должна была быть Эмсом. В действительности же мы здесь имеем дело лишь с невнимательностью автора поэтического описания, который сперва переправляет римлян через реку, а потом заставляет братьев говорить с одного берега на другой, забыв, очевидно, о том, что они в данный момент уже оба находились на том же самом берегу.

 Могут показаться странными упреки Тацита по адресу Германика за то, что он вместо немедленной высадки на неприятельском берегу сначала высадил свои войска на другом берегу, а затем потерял несколько дней на постройку моста. Вряд ли этот упрек мог находиться в тексте эпической поэмы, имевшей своей целью восхвалить Германика. Но этот факт опять-таки прекрасно объясняется переменой названий рек. Если Германик поднялся по Везеру, то было вполне естественно, что он сперва высадился на левом берегу, чтобы установить связь близ Реме или Миндена с тем корпусом, который подходил к Везеру от Ализо. Но эпос ничего не сообщал об этом корпусе, и потому Тацит решил, что войско высадилось на Эмсе. Таким образом, трудно было подыскать причину для факта высадки римского войска на левом берегу. Тацит же чувствовал себя настолько независимым по отношению к своему источнику и к своему герою, что вплел в свой рассказ упрек, обращенный к Германику за совершенную им столь грубую ошибку.

 Находясь перед боевым расположением германских войск, стоявших на том берегу Везера, Германик, согласно Тациту, не решился перевести свои войска через реку, не построив предварительно мостов и плотин, и послал вперед лишь одну конницу через брод. Совершенно непонятный поступок. Что же должна была предпринять одна конница против германского войска? Для того чтобы сделать эти факты понятными, мы должны допустить, что на том берегу реки находилось не все германское войско, а только сильный наблюдательный пост и что коннице было приказано отогнать этот пост, дабы он не препятствовал постройке моста. Напыщенная фраза Тацита: "Цезарь счел недостойным императора подвергнуть легионы опасности, не возведя мостов и укреплений", есть не что иное, как риторическая фраза. Упоминание Тацита о том, что два раза строились мосты - через Эмс и через Везер, - ни о какой мере не указывает, что на самом деле, мосты воздвигались дважды. Скорее всего мы здесь имеем дело с двумя моментами того же самого события, которые были разделены вследствие какой-либо неясности текста первоисточника.

 Германику докладывают, что германцы выбрали место для сражения и что они попытаются произвести ночное нападение на римский лагерь. Ночное нападение, конечно, является фантазией. Войско Германика насчитывало не менее 50 000 человек, а войско Арминия хотя и было значительно слабее, но все же было слишком велико для того, чтобы его можно было подвести ночью, как какой-нибудь разведывательный отряд, к неприятельскому валу и снова отвести обратно.

 К этому же разряду поэтических фикций относится и тот германский всадник, который подскакал ночью к лагерю противника и, обратившись к римским солдатам с латинской речью, попытался склонить их к дезертирству. Он обещал им женщин, земли и 100 сестерций в день. Однако, фантазия римского поэта оказалась весьма скудной. Удивительно, что Тацит заимствовал у него такую болтовню.

 Поле сражения при Идизиавизо описывается в таких словах: "Находясь между Везером и холмами, оно было в различных местах различной ширины, в зависимости от того, насколько далеко отходили от холмов берега реки или насколько близко к ним подступали выступы холмов. В тылу находился лес, в котором деревья высоко вздымали свои ветви, причем между стволами этих деревьев была "голая земля". Такое описание хорошо характеризует ландшафт, но плохо подходит к полю сражения. Это описание можно понять лишь в том смысле, что один фланг германцев упирался в реку, а другой в покрытый лесом холм, причем в тылу находился высокий лес. Но ведь фланг боевого расположения не может упираться в несколько изгибов реки или в несколько холмов, которые то более, то менее далеко вдаются в свободное пространство поля, так как фланги основного расположения войска должны всегда занимать определенные места, упираясь в одно определенное место реки и в один определенный холм.

 Боевое расположение римского войска описано таким образом: по фронту - сперва галльские и германские вспомогательные войска, затем пешие стрелки из лука, далее четыре легиона и сам полководец с двумя когортами преторианцев и избранной конницей, за ними опять четыре легиона и легковооруженные с конными стрелками из лука и, наконец, остальная часть союзников. С первого же взгляда бросается в глаза, что здесь перед нами не боевое расположение, но лишь плохо понятый походный порядок.

 Херуски стояли на холмах, для того чтобы оттуда напасть на римлян, следовательно, на их фланг. В то время как они с холмов ринулись вниз, Германик приказал коннице атаковать их с двух сторон "с тем расчетом, чтобы самому поддержать их, когда для этого наступит подходящий момент". С военной точки зрения этот факт является совершенно непонятным. Действительно, каким образом можно было охватить херусков с двух сторон? Прошло ли уже римское войско мимо германского расположения, так что оно было уже в состоянии напасть на германцев с фланга? Или же германцы были с одного фланга так плохо заслонены, что их без особенного труда смогла обойти римская конница, пройдя, кстати сказать, через покрытые лесом холмы?

 Одновременно с этим римская пехота нападает на германцев, а высланная вперед конница атакует германцев сбоку и сзади. Эта высланная вперед конница, конечно, не могла окружить противника на самом поле сражения, которое, с одной стороны было ограничено рекой, а с другой - лесистыми горами. Если же предположить, что Германик задолго до сражения выслал вперед часть своей кавалерии, с тем чтобы она зашла ему в тыл, то Тацит должен был бы резко подчеркнуть этот столь же необычайный, как и действительный маневр. Но, конечно, совершенно неправильным было бы находить в словах Тацита указания на столь искусные операции. Ведь здесь мы имеем дело лишь с фантазией поэта.

 Неприятельские воины бегут под двойным натиском и во время своего бегства встречаются друг с другом. Стоявшие в лесу бегут в поле, а стоявшие в поле бегут в лес. В крайнем случае эту картину можно себе представить, если предположить, что в лесу стоял германский резерв, на который с тыла напали римляне и погнали его на римский фронт именно в тот момент, когда римское войско после первой схватки гнало перед собой германцев. Но, конечно, напрасным и потерянным трудом является попытка вложить какой-либо военный смысл в эти меняющиеся картины, так как мы тотчас же вслед за этим узнаем, что римляне сгоняют с холмов вниз херусков в эту же толпу беглецов. А перед тем мы там же читали, что херуски со своей стороны ринулись вниз с холмов и что Германик выслал вперед против них свою конницу. Это могло произойти лишь на одном фланге, а теперь вдруг оказывается, что херуски находятся в середине и что они бросились на стрелков из лука и опрокинули бы их, если бы им не преградили путь кельтские вспомогательные войска. Но где же, спросим мы, стояли а таком случае легионы? Этот вопрос мы тем более можем задать, что тут же мы узнаем, будто сам Арминий, может быть, спасся лишь благодаря тому, что хавки его узнали и пропустили. Римские легионы стояли, как то уже было указано выше, позади стрелков из лука, галльских и германских вспомогательных войск. Почему же в таком случае они не захватили неприятельского полководца?

 Почти все германское войско погибло, покрыв своими телами поле сражения. После боя в германском лагере были найдены цепи, в которые варвары предполагали заковать пленных римлян. Такие цепи часто встречаются во всемирной военной истории, как, например, во время сражения при Церезоле, произошедшем в 1544 г. Германцы были настолько бедны железом, что они себе даже не могли выковывать достаточно хорошее оружие; поэтому в данном указании на цепи мы можем видеть либо яркое свидетельство их уверенности в своей победе, либо столь же яркое и твердое доказательство того, что вся эта история вымышлена.

 Памятник победы, воздвигнутый Германиком, вызвал такой гнев среди германцев, что они еще раз схватились за оружие. И опять они выбрали поле сражения, ограниченное рекой и лесами, окаймленными глубокими болотами. Так как мы не можем допустить того, что германцы встали спиной к болоту, то, очевидно, это болото было расположено перед лесом так, что один фланг германцев в него упирался. Между рекой и болотом оставалась узкая равнина, замкнутая защитным валом ангривариев. Это описание вполне наглядно рисует нам поле сражения, но рассказ о самом сражении ни в какой мере не согласуется с этим описанием и с этим полем сражения. Мы слышим о равнине, на которую римляне легко прорвались, но где была эта равнина? Мы слышим о коннице, которая была выслана против леса; следовательно, болото было позади леса, а не перед ним, и германцы выбрали такое место, которое лишало их возможности отступить. Римляне, которые должны были взять штурмом вал, не смогли прорваться через ряды неприятеля, и вместо того чтобы обойти этот вал со стороны равнины, полководец отводит свои легионы назад и приказывает обстреливать вал орудиями и дротиками, причем этот обстрел производится до тех пор, пока германцы не начинают отступать. После этого сражение продолжается в лесу, и теперь мы действительно узнаем, что в тылу германцев находилось болото. Но это для них вовсе не так плохо, так как если у них в тылу болото, то позади римлян река. Автор при этом вовсе не хочет сказать того, что оба полководца были плохими тактиками, а просто создает себе трамплин для своей риторики: "для тех и других, стесненных местностью, вся надежда была в храбрости и все спасение в победе".

 В заключение это сражение оказывается без конца. Вечером полководец отводит один легион для того, чтобы соорудить лагерь (каким странным человеком был этот римлянин, который начал сражение, не построив перед тем лагеря!), а остальные легионы упиваются кровью врага до глубокой ночи. И, несмотря на это, все же говорится, что конное сражение не дало окончательной победы ни той ни другой стороне. Если мы сравним это описание сражения с подлинным рассказом о каком-либо бое, как, например, о сражении Цезаря при Фарсале, то нам станет ясным не только то, что конный бой не может окончиться вничью, когда пехота одерживает такую решительную победу, но также и то, что во всем этом рассказе о сражении у вала ангривариев нет ни одного слова правды.

 2. В качестве аналогии к сражениям Германика можно привести рассказ Тацита о больших победах Агриколы над британцами и о двух сражениях при Бедриаке.

 Рассказ о победе над британцами в своих общих чертах прост и понятен, но именно поэтому нам совершенно ясно, что здесь не очень крупное сражение патетически окружается ореолом большой победы. Восьми тысяч вспомогательных войск, которыми располагал Агрикола, вместе с конницей было достаточно для того, чтобы победить британцев. Легионы, стоявшие во второй боевой линии или в резерве, не приняли участия в бою. Тацит объясняет это тем, "что легионы стояли перед валом для вящего прославления победы в том случае, если бы обошлось без пролития римской крови, и для оказания помощи, если бы римляне были отражены". Если бы мы признали, что это действительно было так, то должны были бы счесть Агриколу за весьма плохого полководца, так как, судя по дальнейшему рассказу, британцы располагали большим численным перевесом и в течение некоторого времени теснили римлян. Полководец мог бы этого избежать, если бы он не оставил чрезмерно больших резервов, но тотчас же ввел бы часть легионов в бой. На самом же деле то обстоятельство, что британцы некоторое время теснили римлян, далее - причины задержки легионов и, наконец, большое число бриттов - все это не что иное, как простые прикрасы. Бритты были так слабы и оказали такое незначительное сопротивление, что уже достаточно было атаки первой боевой линии римлян, чтобы их опрокинуть, даже не доведя дела до настоящего сражения.

 Еще меньше фактов можно извлечь из описания обоих сражений при Бедриаке. Весь риторически грандиозный рассказ Тацита о гражданской войне не имеет никакой ценности с точки зрения военной истории.

 В том сражении, в котором римляне победили Будикку, римляне, согласно Тациту ("Анналы", XIV, 34), располагали войском в 10 000 человек и потеряли лишь 400 человек убитыми, в то время как британцы потеряли 80 000 человек. Согласно Диону, британское войско насчитывало 320 000 человек. Пусть будет так. Ведь до сих пор имеются такие ученые, методически строгие критики, которые никак не могут вырвать из своего сердца огромные цифры персидских армий. И если им уже ничего другого больше не остается, то они соглашаются зачеркнуть, может быть, один нуль, но ни в коем случае не два...

 3. Подполк. Дам в своей работе "Походы Германика в Германию" сделал попытку реабилитировать и объяснить с военной точки зрения рассказ Тацита о походе 16 г.50 Свое мнение об этой книге я высказал в "Германской литературной газете" ("Deutsche Literatenzeitung", 1908, No 3, январь, 17). Оно заключается в следующем.

 Реконструируя главный поход Германика в 16 г., автор считает, что римское войско, согласно указанию Тацита ("Анналы", II, 8), вошло в Эмс, причем большой склад был сооружен в Меппене51. От Меппена войско пошло по равнине в направлении к Везеру и южнее Вестфальских ворот, у Идизиавизо, дало сражение германцам. Для снабжения армии из склада непрерывно высылались продовольственные обозы. Ежедневная потребность в провианте всей этой армии, насчитывавшей 100 000 голов лошадей и людей, можно считать приблизительно равной 200 000 кило. Следовательно, в армию каждые шесть дней должен был прибывать обоз из 12 000 вьючных животных, причем если такой обоз шел, имея по два вьючных животных в ряд, то должен был занимать в глубину 17 км.

 Этот расчет слишком мал. Во-первых, путь от Меппена до того места, где, как думает Дам, разыгралось сражение при Идизиавизо, равняется приблизительно 200 км и, следовательно, составляет не шесть, а девять дневных переходов, а с необходимыми днями отдыха - даже двенадцать.