Глава 3. Отстаивая национальные интересы

Глава 3. Отстаивая национальные интересы

1

9 февраля 1920 года в столице Франции произошло событие, положившее начало международному разделу Арктики.

В тот последний день работы Парижской мирной конференции представители стран-победительниц — Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Италии, Японии, а также и нейтралов — Нидерландов, Дании, Норвегии и Швеции подписали договор о Свальбарде (так в документе именовался Шпицберген). И им как бы подвели итог долгим и безрезультатным переговорам, так и не состоявшейся конференции в Кристиании. Решили судьбу полярного архипелага, отдав предпочтение только одному из претендентов.

Первая же статья договора провозглашала «полную и абсолютную власть Норвегии над архипелагом Свальбард, охватывающим с островом Медвежий, или Бьёрн-айленд, все острова, расположенные между 10° и 35° восточной долготы от Гринвича и между 74° и 81° северной широты, в частности: Западный Шпицберген, Северо-Восточную Землю, остров Баренца, остров Эдж, острова Уич, остров Надежды, или Хоуп, Землю принца Карла вместе со всеми островами, островками и скалами, относящимися к ним».

Определив принадлежность Свальбарда, далее договор закреплял достаточно важные права и за другими странами: «Суда и граждане всех высоких договаривающихся сторон будут допущены на одинаковых основаниях к осуществлению прав на рыбную ловлю и охоту… иметь одинаковый свободный доступ для любой цели и задачи в воды, фьорды и порты… могут заниматься в них без каких-либо препятствий при условии соблюдения местных законов и постановлений всякими судоходными, промышленными, горными и торговыми операциями на условиях полного равенства».

В длинном перечне видов экономической деятельности ключевым являлось упоминание «горных операций», под которыми имелась в виду добыча угля.

Детально положение о ней было прописано в статье 1 Приложения, четко определявшей: «В трехмесячный срок со дня вступления в силу настоящего договора все претензии на землю, о которых уже было заявлено различными державами до подписания настоящего договора, должны быть сообщены правительством требующего лица комиссару, которому поручено рассмотрение этих претензий. Этот комиссар должен быть судьей или юристом датской национальности, обладающим необходимой квалификацией, и должен быть назначен правительством Дании».

Наконец, что также являлось далеко не случайным, договор должен был вступить в силу одновременно с принятием Горного устава, предусмотренного статьей 8 и призванного регулировать деятельность как старых, так и новых шахтовладельцев¹.

Несмотря на все довольно значительные экономические уступки гражданам тех стран, которые подписали или подпишут договор, последний все же выглядел как плата Норвегии за ее нейтралитет и вместе с тем весьма активную помощь во время войны будущим победителям. А кроме того, и как забота о судьбах малых наций, их интересах, восстановление всеобщей справедливости. Как естественное стремление вполне законно стереть с политической карты мира одну из последних «ничейных территорий», дав ей исторически обоснованного суверена. Однако в действительности США, являвшиеся инициатором договора, и Дания всего лишь попытались предотвратить более чем возможный протест Кристиании против сделки, заключенной в 1916 году и определившей судьбу и Датской Ост-Индии, и Гренландии.

Еще в 1916 году в Копенгагене создали государственную Восточно-Гренландскую компанию, объявившую, что ее исключительные права распространяются на прежде ничейную территорию полярного острова — участок ее восточного побережья от 70°30? до 77° северной широты, включая поселки Скорбисунд и Герман-нахавн². Иными словами, на ту самую территорию, на которую с момента обретения независимости претендовала и Норвегия.

Хорошо понимая, что Кристиания не согласится с таким по сути самовольным захватом и откажется признать его, 12 июля 1919 года датское министерство иностранных дел поручает своему послу в Кристиании уведомить норвежское правительство о следующем. На уже проходящей Парижской мирной конференции предполагается создать специальную комиссию по оценке претензий различных стран на Свальбард. Датское правительство намеревается вновь участвовать в таких переговорах, и, хотя отношение его с Норвегией не только оставляет желать лучшего, но и продолжает ухудшаться из-за Восточной Гренландии, Копенгаген не станет проявлять интерес к архипелагу и заявлять на него свои права³.

Переговоры по Свальбарду в рамках мирной конференции начались 21 июля 1919 года и завершились полгода спустя подписанием договора, удовлетворившего претензию Норвегии. Настолько довольной международным признанием ее прав на полярный архипелаг, что ее представитель в комиссии барон Фредрик Ведель, первый министр иностранных дел, безоговорочно поддержал включение в статью 10 особой оговорки: «В ожидании того, что признание высокими договаривающимися державами Русского правительства позволит России присоединиться к настоящему договору, русские граждане и общества будут пользоваться теми же правами, что и граждане высоких договаривающихся сторон»⁴.

И все же не столько предложение представлять свои заявки, выраженные в виде своеобразного исключения из общих правил, сколько саму процедуру принятия договора Кремль расценил как оскорбительную, дискриминационную. Потому 12 февраля нарком иностранных дел Г.В. Чичерин направил по радио ноту протеста правительствам Великобритании, Франции, Италии, Японии и США.

«Решение о передаче Шпицбергена (в Москве упорно отказывались использовать норвежское название архипелага. — Прим. авт.) в полную собственность Норвегии, — отмечала нота, — произошло без участия России. Советское правительство заявляет поэтому, что не признает себя связанным этим актом»⁵.

Направляя вызывающую по форме, но и бесполезную, чисто декларативную ноту, нарком отлично понимал: она ничего не изменит и даже ответа на нее не последует. Просто он использовал появившийся предлог для очередной откровенно пропагандистской акции. Продемонстрировал рьяную приверженность РСФСР прежней, рожденной в Октябре, чисто классовой внешней политике.

Но все же заинтересованность Советской России в постоянном присутствии на Шпицбергене, о чем пока еще никто открыто не говорил, заинтересованность в восстановлении старых прав на угольные месторождения на Западном Шпицбергене оказалась сильнее и важнее идеологии. И потому Чичерину очень скоро пришлось поступиться партийными принципами. Уже 7 мая 1920 года он направил министру иностранных дел Норвегии Н. Илену ноту иного характера. В слегка завуалированной форме выразил готовность своей страны в самое ближайшее время представить заявки, как того и требовал договор, с законными претензиями русских акционеров.

«Русское правительство, — сообщал нарком, — только что узнало, что на этих днях истекает срок, установленный Парижской конвенцией 9 февраля, для представления заявок о соблюдении прав владельцев шахт, эксплуатировавшихся на Шпицбергене до подписания названной Парижской конвенции. Нисколько не желая уточнять позицию, которую Россия думает занять впоследствии в отношении вопроса о Шпицбергене вообще и вопроса о правах, которые эвентуально могут быть выведены для русского правительства из того факта, что русские граждане эксплуатировали ранее и эксплуатируют в настоящее время шахты на Шпицбергене, я считаю долгом категорически сослаться на протест, заявленный мною 19-го числа прошлого февраля относительно направления, данного в настоящее время делу о Шпицбергене…»⁶.

На этот раз Чичерин далеко не случайно отказался, как то он сделал ранее, «уточнять позицию» РСФСР по отношению к самому парижскому соглашению. Теперь он стремился во что бы то ни стало обеспечить возможность маневра в будущем. Сделать то, что потребуют или позволят обстоятельства, и прежде всего установление дипломатических или хотя бы торговых отношений с Норвегией. Присоединиться к договору, столь негативно оцененному им совсем недавно, либо, наоборот, еще раз проигнорировать его.

Вместе с тем Чичерин допустил, хотя далеко не сразу, преднамеренную утечку информации. Разрешил опубликовать в официальном органе наркомата, «Вестнике НКВД», статью, содержавшую личное мнение по проблеме арктического архипелага отнюдь не частного лица, а заведующего экономико-правовым отделом А.В. Сабанина. Выпускника Александровского лицея, работника российского МИДа с 1908 года. Человека, хорошо известного в Кристиании как члена российской делегации во время довоенных переговоров.

«Постановка шпицбергенского вопроса, — отмечал Сабанин, — для советской власти представляется довольно ясной: признание Шпицбергена не находящимся под суверенным господством какого-либо одного или нескольких государств, а ничьей землей, по поручению заинтересованных в шпицбергенском вопросе стран, включая сюда Россию, управляемую одной из этих стран»⁷.

Таким весьма своеобразным способом НКИД, ничуть не предрешая своих действий в будущем, все же сделал достоянием заинтересованных сторон свое истинное отношение к проблеме Шпицбергена. Как оказалось, точно такое, какое неоднократно высказывало в ходе переговоров в Кристиании еще до начала Мировой войны… Министерство иностранных дел Российской империи. Отношение, которое не смогли поколебать ни прошедшие годы, ни победа социалистической революции.

Однако, быстро уяснив, что регистрация заявок на месторождения угля на Шпицбергене будет проводиться еще довольно долго, возможно, не один год — вплоть до ратификации договора всеми странами, чьи уполномоченные его подписали, а после того еще три месяца, НКИД временно перестал вплотную заниматься этим вопросом. Ведь жизнь потребовала от него решения более важных, иных проблем, не терпящих ни малейшего отлагательства. Проблем заключения мирных договоров с соседними странами, установления с ними границ. В том числе и на Севере.