5
5
К принципиальному изменению положения в Заполярье советские и норвежские власти готовились исподволь, чуть ли не три года. Причем позиция Кремля все это время оставалась неизменной, предельно дружеской и благожелательной по отношению к северному соседу, чью территорию временно оккупировали немцы.
12 января 1942 года, надеясь как можно скорее вовлечь СССР в войну с Японией, президент Рузвельт в беседе с заместителем наркома иностранных дел — послом в США М.М. Литвиновым высказал весьма странное предложение О «необходимости дать» Советскому Союзу после победы «незамерзающий порт на Севере, где-нибудь в Норвегии, вроде Нарвика», да еще «туда коридор, что было бы весьма справедливо».
В.М. Молотов в телеграмме, отправленной в Вашингтон уже на следующий день, отмежевался от «американского подарка». «Советское правительство, — указал он, — считает нужным заявить, что у Советского Союза нет и не было каких-либо территориальных или других претензий, и поэтому оно не может принять предложение о занятии Нарвика советскими войсками»56.
И сразу же советская сторона поспешила сделать все, чтобы исключить появление каких бы то ни было спекуляций, порожденных утечкой информации. Не только о предложении, сделанном Рузвельтом, но и о переговорах с Великобританией о возможной военной операции в районе Мурманска — Петсамо — Киркенеса. Два месяца спустя военный атташе СССР в Лондоне беседовал с Р. Лундом, только что утвержденным начальником разведывательного отдела главного командования Вооруженными Силами Норвегии. И между прочим бросил многозначительную фразу: «Не будет ли приятной неожиданностью, если мы сможем захватить норвежский Север и пригласить короля и правительство вернуться в Норвегию?»57
Суть сказанного была понятна правильно. Поэтому в мае 1942 года, определяя меморандум основы своей внешней политики на будущее, ориентированной на создание атлантической системы и тесный союз с США и Великобританией, правительство Норвегии вместе с тем отметило не менее существенное для себя:
«Порой высказывалось мнение, что Советская Россия может представлять угрозу для северной Норвегии. Советская Россия никогда не предъявляла (территориальных) претензий к Норвегии и в течение всей войны относилась с сочувствием к нашей борьбе за свободу. Нет никаких оснований считать, что между нашими двумя странами может возникнуть конфликт по экономическим причинам. Наоборот, Норвегия заинтересована в более активных экономических связях с Советской Россией. В ходе нынешней войны северная Норвегия стала одним из исходных пунктов немецкого нападения на Советскую Россию. При наличии дружбы и сотрудничества между Советской Россией и западными державами советское правительство будет заинтересовано в укреплении обороны Северной Норвегии и отнесется к этому положительно»58.
Получив меморандум, посол СССР при союзных правительствах в Лондоне А.Е. Богомолов направил его в Москву. И на основе рекомендаций Наркоминдела подготовил ноту, врученную 24 сентября министру иностранных дел т. Ли. В ней же четко, недвусмысленно отмечалось: «Советский Союз хотя бы по причинам своего географического положения не может не быть заинтересован в вопросах обеспечения коммуникаций (выделено мной. — Прим. авт.) и предотвращения агрессии, затронутых в меморандуме»59.
Шесть месяцев спустя, беседуя с П. Хартманном, министром финансов Норвегии, А.Е. Богомолов постарался уточнить точку зрения Кремля. Сказал собеседнику, что его «правительству следовало бы для достижения поставленной цели — обеспечения безопасности — не только договариваться с западными державами, но и гарантировать себе хорошие отношения с Советским Союзом, который также является державой, имеющей свои интересы в Атлантике (выделено мной. — Прим. авт.)»60.
Так впервые была сформулирована будущая советская послевоенная политика для Арктики. Именно для нее, ибо только там, что лишний раз весьма наглядно продемонстрировала война, и пролегал путь в Атлантику. Путь, оказавшийся жизненно необходимым для СССР, ибо превратился для него в самую главную транспортную артерию, заодно выводившую страну и в ту самую зону, которая после отказа США от изоляционизма превратилась в стратегически наиважнейшую, уже связавшую Европу и Америку прочными узами, которые после победы непременно должны были укрепиться. Да к тому же и стать незыблемой основой новой оборонительной системы, той, о которой столь откровенно объявлял меморандум норвежского правительства.
Но не заставят ли Кремль такие задачи проводить в Арктике экспансионистскую политику, сопровождаемую территориальными захватами у соседей? На такие размышления могли навести только что начавшиеся тайные переговоры СССР и Финляндии об условиях неизбежного выхода последней из войны, условиях необычайно тяжелых для Хельсинки, требовавших не только во второй раз отказаться от Карельского перешейка, но и признать потерю Петсамо с никелевыми рудниками и выход к Ледовитому океану. Не будут ли предъявлены вскоре такого рода требования и к другому северному соседу?
Сомнения такого рода постарался развеять кадровый дипломат, посол Норвегии в Москве Р. Андворд. Менее чем за два года пребывания в незнакомой ему прежде стране, сумевший, как никто другой, быстро разобраться в истинной сущности политики Кремля и в аналитическом письме, направленном 13 марта 1943 года своему министру, позволивший себе утверждать следующее.
Во-первых, «даже в прошлом, когда отношения Советской России с иностранными государствами… характеризовались отнюдь не доверием и дружбой, каковыми, как можно предполагать, они будут после войны, она не проводила агрессивную империалистическую политику. Размеры этой страны, как и численность ее населения, в действительности, конечно, не требуют расширения ее территории за пределы, диктуемые историческими, расовыми и стратегическими интересами».
Во-вторых, «русская сторона захочет использовать свое влияние для достижения того, чтобы в странах, граничащих с Советским Союзом, к власти пришли круги, проявляющие понимание советской системы и в отношении которых можно было бы не опасаться, что они будут сотрудничать с врагами России».
В-третьих, «есть все основания полагать, что и здесь, в Советской России, постепенно, с развитием отношений (с Западом), почувствуют необходимость сотрудничества с внешним миром, прежде всего с нынешними союзниками, не только в военное время, но и после войны. Сталин, насколько мы знаем, вел линию за то, чтобы сделать Советскую Россию независимой от других стран. Если бы не было войны, то ему, по всей видимости, это бы удалось».
А затем Р. Андворд сделал единственно возможный, с его точки зрения, вывод: «Внешняя политика Советского Союза часто труднопонимаема и внушает страх и беспокойство. Но, как я уже пытался выразить выше, и в этой политике были определенные основные направления, порожденные желанием прежде всего обеспечить мир России, а также стабильные и мирные отношения с другими странами. После этой войны советское государство, следует полагать, станет политически крепким как внутренне, так и внешне, обладая всеми предпосылками для основанного на полном доверии сотрудничества с теми демократическими государствами, которые помогли ему в минуту несчастья. Я верю, что Советская Россия будет рада, не испытывая необходимости резкого разрыва со своим прошлым, стать, при определенных условиях, государством среди других государств»61.
И действительно, доброжелательное взаимопонимание между Москвой и пребывавшим в Лондоне норвежским правительством особенно ярко проявилось тогда, когда обе стороны начали обсуждать те конкретные действия, которые должны были сопровождать начало освобождения Северной Норвегии. В марте 1944 года новый посол СССР при союзных правительствах в британской столице В.З. Лебедев сообщил т. Ли о готовности советского руководства принять на своей территории норвежские войска. Несколько батальонов или даже дивизию — для участия в боях в Заполярье против общего врага. Месяц спустя Трюгве Ли начал переговоры о создании гражданской администрации в тех районах Норвегии, которые будут освобождены союзными силами. Возможно, с участием американских и британских экспедиционных войск.
Необходимое соглашение Лебедев и Ли подписали 16 мая. Оно же статьей второй предусматривало: «Как только и в той мере, как позволит… военная ситуация, норвежское правительство будет уведомлено о том, что оно может принять на себя ответственность за гражданскую администрацию». А статья пятая конкретизировала: «Назначение административного и судебного аппарата будет осуществляться компетентными норвежскими властями в соответствии с норвежским законом»62.
Далее все происходило в соответствии с достигнутыми договоренностями. 27 октября военный атташе Норвегии в Москве генерал В. Стеффене получил в Наркомате обороны согласие на отправку из Шотландии на Кольский полуостров горнострелковой роты численностью 260 человек. Высадилась она 8 ноября, но не в Мурманске, как предполагалось, а сразу на норвежской территории. В Киркенесе. И, не медля, приняла участие в изгнании 14-й советской армией немцев из Финнмаркена.
Казалось, ничто не омрачает отношений двух стран, ничто не предвещает между ними разногласий, притом весьма острых, да еще растянувшихся более чем на десятилетие. И все же они возникли. Тогда, когда Красная армия освободила Румынию и Болгарию, вышла к Висле, а американские, британские и канадские войска подошли к Рейну, стояли в Италии у Монте-Касино. Когда делегация Финляндии, возглавляемая министром иностранных дел К. Энкелем, подписала в Москве соглашение о перемирии. По нему «добровольно уступила» Советскому Союзу Петсамо (Печенгскую область)63.
7 ноября 1944 года с официальным визитом в Москву прилетел Трюгве Ли. А пять дней спустя, на приеме, данном в его честь В.М. Молотовым в наркоминделовском особняке на Спиридоновке глубоко за полночь, между двумя дипломатами ожили давние, семидесятилетней давности разногласия, в свое время омрачившие отношения Швеции и России, а потом Норвегии и СССР. Первым затронул проблему Молотов.
«Советское правительство, — сказал он, — в данное время больше интересуется другим важным вопросом наших взаимоотношений. (Имеется в виду вопрос о Шпицбергене и о Парижской конвенции 1920 года. — Прим. авт.). Конвенция 1920 года была принята без участия Советского Союза и против него. Такое дискриминационное положение для Советского Союза в дальнейшем неприемлемо и нетерпимо. В этой войне имели место крупные события, и роль Советского Союза в этих событиях достаточно хорошо известна. Ясно, что эта конвенция не может остаться в силе».
Не готовившийся к обсуждению такой проблемы Ли попытался уклониться от продолжения темы. Однако Молотов продолжал на ней настаивать.
«Дело в том, — невозмутимо объяснял он своему норвежскому коллеге, — что до 1920 года острова Шпицбергена не были собственностью какого-либо государства, а остров Медвежий был фактически русским островом. Конвенция 1920 года, вопреки интересам Советского Союза и даже не считаясь с существованием Советского Союза, провозгласила суверенитет Норвегии над Шпицбергеном, включая остров Медвежий. С такой конвенцией Советский Союз не может согласиться… Вот вопрос, который должен быть урегулирован между советским и норвежским правительствами».
Не закончил на том, а упорно гнул свою линию.
«Из замечания Ли, — продолжал Вячеслав Михайлович, — он видит, что для Норвегии острова Шпицберген и Медвежий не имеют большого интереса. Между тем для Советского Союза эти острова имеют весьма большое значение. До войны Советский Союз добывал на Шпицбергене до 400 тысяч тонн угля… Кроме того, единственный выход у Советского Союза на западе в море идет мимо Шпицбергена». Но не стал уточнять, какую отрицательную роль для службы десятков торговых судов сыграло то, что ни Шпицберген, ни Медвежий так и не стали авиа- и военно-морскими базами союзников. Настоящими, мощными. Лишь вновь и вновь повторял: изменившаяся с войной политическая ситуация в мире настоятельно требует радикального пересмотра правового положения этих полярных земель. И подчеркнул: «Этот вопрос — дело прежде всего двух стран — Норвегии и Советского Союза. Советское правительство хочет договориться с норвежским правительством. Роль других стран здесь пассивная».
Разумеется, вот так, вдруг, Трюгве Ли не мог принять никакого решения. На то не был уполномочен. Потому-то постарался лишь уточнить позицию собственной страны. «В свое время, — пояснил, — объявление суверенитета Норвегии над этими островами рассматривалось в Норвегии как большая победа. Норвежцы в течение сотен лет занимались в указанных районах рыболовством и зверобойным промыслом». Иными словами, не сказал ничего нового. Да добавил также не раз слышанное в Москве. Ему, мол, «казалось, что остров Медвежий тоже считался норвежским».
Пытаясь побыстрее завершить неприятный разговор, заверил Молотова, что продолжение последует. Ведь он «должен подумать над поставленным вопросом, посоветоваться со своим правительством». Но поспешил, дабы не очень обнадеживать собеседника, пояснить: «британцы и американцы заинтересованы в указанных островах».
Оба руководителя внешнеполитических ведомств разложили географические карты. Молотов, не говоря ни слова, указал пальцем на Гренландию и Исландию, где находились американские военные базы, потом перевел палец на Шпицберген и Медвежий и только тогда произнес самое важное: связь с Севером России была бы во время войны затруднена. И продолжил: «В будущем этого не должно повториться. Мы столько вложили в эту часть Советского Союза, что в будущем позаботимся, чтобы Север России жил в мире и безопасности. Если мы решим этот вопрос, безопасность на Севере будет обеспечена навсегда»64.
Несмотря на откровенно уклончивую позицию, занятую т. Ли в беседе, вскоре выяснилось иное, весьма обнадеживающее. В Норвегии не только с пониманием отнеслись к высказанному В.М. Молотовым предложению, но и согласились продолжить диалог. Всего полтора месяца спустя, 29 декабря, Р. Андворд посетил наркома иностранных дел для того, чтобы сделать официальное заявление:
«Норвежское правительство готово обсудить с советским правительством возможность заключения соглашения между Советским Союзом и Норвегией в военном использовании островов Шпицбергена, включая и остров Медвежий, принимая во внимание потребности Советского Союза в обеспечении своей безопасности».
Но тут же последовала существенная оговорка, свидетельствовавшая об уже окончательно избранной Норвегией твердой ориентации на будущий Атлантический союз и доказывавшая, что эта северная страна перестала быть нейтральной.
«Подобное соглашение, — продолжал Р. Андворд, — могло бы быть окончательным только в том случае, если бы другие заинтересованные державы заявили, что военное использование островов служит интересам мира… Норвежское правительство придерживается мнения, что как в интересах Советского Союза, так и в интересах Норвегии, чтобы Англия, США и Франция выступили с однозначными заявлениями, что они считают возможное двустороннее советско-норвежское соглашение о военном использовании Шпицбергена положительным вкладом в поддержку мира и безопасности во всем мире…»65.
Москва не отклонила такое более чем странное предложение, продолжала консультации и сумела настоять на своем. Прежде всего отказе от одного из основополагающих положений Парижского трактата — объявления Шпицбергена демилитаризованной зоной. 9 апреля Р. Андворд представил норвежский вариант проекта совместной декларации, исходившей из такого, столь важного для СССР условия. В документе отмечалось: «Считая, что нейтрализация Свальбарда, установленная договором о Шпицбергенском архипелаге (Свальбард), заключенном в Париже 9 февраля 1920 года, оказалась неосуществимой и что дальнейшее соблюдение этого принципа находилось бы в прямом противоречии с интересами обеих стран, желая достичь договоренности в отношении использования архипелага для военных целей, что может содействовать как обеспечению безопасности обеих стран, так и может быть региональным звеном, составляющим одно целое в международной организации безопасности… согласились в следующих принципах:
Защита Свальбардского архипелага является общим интересом Норвегии и Советского Союза. Оборонительные мероприятия должны соответствовать договоренности, которая будет достигнута международной организацией безопасности (создававшейся тогда ООН. — Прим. авт.), членами которой являются обе стороны…
Что касается их взаимоотношений в военных делах, обе стороны будут соблюдать принцип равноправия во всех отношениях. Обе стороны договорятся о характере, размерах и оснащении постоянных сооружений, а также о составе вооруженных сил, обслуживающих их, о вопросах командования, о штатах военного времени и т. д.».
Правда, министерство иностранных дел Норвегии не преминуло включить в проект соглашения и то, что считало непременным для себя на предварительных консультациях с правительствами США, Великобритании, Франции, Канады, Швеции и Нидерландов, которые рассматривались как непременные участники будущего Атлантического моря.
В Наркоминделе удовлетворились проектом, но все же внесли в него свои исправления. Так, предложили при каждом упоминании в тексте Шпицбергена обязательно добавлять: «И остров Медвежий». Кроме того, сочли важным добавить еще один параграф, содержание которого выходило за рамки военных вопросов, но должно было сохранить прежние права СССР на архипелаге: «В отношении экономических интересов на архипелаге Шпицберген и острове Медвежий обе стороны согласились с тем, что советские граждане и организации будут пользоваться во всех случаях такими же правами на приобретение земельных участков и пользование ими, на разведку и эксплуатацию угольных и других месторождений, на промысловую и всякую иную деятельность на архипелаге Шпицберген и острове Медвежий, какими пользуются или будут пользоваться в дальнейшем норвежские граждане или организации. На земельных участках, принадлежащих советским гражданам и организациям, последние будут пользоваться исключительным правом на разработку угольных месторождений»66.
Теперь фактически речь шла об установлении на Шпицбергене и Медвежьем советско-норвежского кондоминиума: принципиально нового правового положения, ни на йоту не ущемляющего интересов Норвегии. Все вроде бы должно было благоприятствовать скорому подписанию соглашения: и капитуляция сил вермахта, подписанная его командованием в Осло 8 мая, и безоговорочная капитуляция нацистской Германии, и, наконец, то, что вооруженные силы обеих стран плечом к плечу освобождали Финмаркен. Все. Но соглашение так и не было подписано.