2
2
Еще 29 марта 1871 года шведско-норвежский посланник в Петербурге генерал Оскар Бьёрнштерна вручил в Министерстве иностранных дел России ноту. В ней его правительство решило прозондировать возможность признания со стороны восточного соседа суверенитета Стокгольма над Шпицбергеном.
«В течение нескольких лет, — гласила нота, — научные экспедиции Швеции направлялись к этим островам, и результаты, полученные ими, рассматриваются как имеющие большое значение для науки. Руководитель этих экспедиций профессор Норденшельд — ученый, пользующийся большим уважением на Севере, со своей стороны недавно подготовил проект создания там поселения, которое состояло бы из жителей Северной Норвегии…
Чтобы это поселение могло пользоваться на законном основании и под защитой правительства сооружениями, которые возведет на этих островах, профессор Норденшельд обратился к королю с петицией взять острова Шпицберген в формальное владение. Эти острова… никогда никому не принадлежали. Но перед тем как принять их под свою власть, король… желает убедиться в том, что ни одно из тех государств, чьи подданные имеют обыкновение посещать эти места, не выразит протест»2.
Разумеется, в ноте не было даже намека на истинную причину, побуждавшую Стокгольм, а вместе с ним и норвежскую столицу Кристианию, аннексировать полярный архипелаг. Ни слова не было сказано об открытии там Адольфом Норденшельд ом в 1858 году богатейших залежей угля, «черного золота», которые с развитием парового судоходства, и особенно с прокладкой коммерческих маршрутов из Европы к устьям Оби и Енисея, приобретали решающее значение. И тот, кому принадлежала бы угольная база на Шпицбергене, смог бы контролировать и Северный морской путь.
В МИДе России рассуждения о научных задачах, якобы стоящих перед будущим поселком на архипелаге, не приняли за чистую монету. В ответе, врученном 27 мая Бьёрнштерне, выразили вежливое восхищение столь трогательной заботой правительства Швеции, «возложившей на себя заботы по освоению негостеприимных земель ради служения науке». И дали понять, что отлично осознают причины заинтересованности в Шпицбергене. Однако вместо кардинального решения острой проблемы — первого в истории территориального спора из-за земель в Арктике — предложили опасный по своим будущим последствиям компромисс.
«Как вы утверждаете, — говорилось в российской ответной ноте, — правовые вопросы, которые могли бы повлиять на обладание островами Шпицберген какой-либо из держав, которой приписывается их открытие, либо которой когда-либо довелось основать там какое-нибудь поселение, остается настолько неясным, что было бы тяжело его разрешить.
Нам представляется наиболее разумным более не затрагивать эти вопросы и принять существующую с молчаливого согласия между правительствами ситуацию. То есть рассматривать эту группу островов как ничейную землю, доступную для всех государств, чьи подданные пожелали бы воспользоваться их природными ресурсами».
А далее императорский Петербург сделал необычное, не известное мировой практике, нежизненное по своей сути предложение — в своеобразной форме интернационализировать Шпицберген. «Принять обоюдное соглашение, — рекомендовал МИД России, — о неприкосновенности частных колоний, начиная с того момента, когда их будут основывать, и на такой срок, в течение которого они будут существовать, не нанося ущерба правам представителей других держав как при поселении на других островах архипелага, так и при разработке любых природных ресурсов, которые имеются в той земле»3.
После очень долгих раздумий, явно взвесив все «за» и «против», Стокгольм отказался от Своего намерения, не отважившись пойти на открытый конфликт. Вполне возможно, не только с Петербургом. 28 июня 1872 года в очередной ноте по все той же полярной проблеме уведомил российский МИД: «Королевское правительство… решило, согласовываясь с доводами, изложенными в ответе царского правительства, отказаться от планов присоединения этой группы островов». Одновременно сообщил и о создании фактически государственной горно-рудной компании «Исфьёрд», которая намеревалась вскоре построить поселок, закрепив за собой в собственность территорию площадью четыре квадратных мили. Для начала4, предложив Швеции юридический статус Шпицбергена как ничейной земли, российские власти тем самым попали в ловушку. Поставили под сомнение собственные права на такие свои старые северные владения, как острова Вайгач, Белый, Новосибирские, Врангель, но прежде всего на Новую Землю как наиболее доступную. Усугубляло положение то, что все эти территории не имели ни населения, ни каких-нибудь постоянных населенных пунктов, а история их открытия — с точки зрения европейцев — была весьма запутанна. К тому же Россия никогда не объявляла юридически, дипломатическими каналами, о своих правах на них.
Потому-то уже в 1876 году Федор Воронин, капитан промысловой шхуны «Николай», был вынужден обратиться с жалобой в Общество содействия мореходству на произвол, чинимый норвежскими зверобоями. «Они, — отмечал Воронин, — доказывают нам, русским, что Новая Земля открыта не русскими, а голландцами и является общим достоянием, как Шпицберген»5.
Ему вторил сибирский купец и золотопромышленник М.К. Сидоров. В записке, адресованной тому же обществу, свидетельствовал: «После того как Шпицбергенский архипелаг объявили нейтральным, норвежцы смотрят на Новую Землю так же как страну нейтральную… Австрийцы вздумали учредить там метеорологическую станцию (без официального российского разрешения. — Прим. авт.)… Голландцы отправляют экспедицию для постройки памятников (участникам плавания Виллема Баренца. — Прим авт)…
Под руководством германских ученых предпринимается поездка для исследования ее минеральных ископаемых с целью их эксплуатации…»
Задавая риторический вопрос: можем ли мы защитить свои права на Новую Землю, сам же и отвечал на него. Точнее, изливал всю свою ненависть к чиновникам, скопившуюся за чуть ли не двадцать лет:
«У нас только одно море, из которого выход не могут нам заградить неприятели, — одно громадное море с громадными, многочисленными незамерзающими гаванями, на которое меньше всех других наших морей мы обращаем внимание. Я говорю о Северном океане, омывающем наш материк более, нежели на десяток тысяч верст. Рассуждать о других наших морях, на которых мы утрачиваем или уже утратили влияние на мореходство, я считаю бесполезным. Но и на этом Северном море, где должна господствовать Россия, местное начальство не только ничего само не устраивало, не заселяло его берега русскими, не извлекало из бесчисленных его богатств никаких выгод, но даже, находя его побережье по климатическим условиям вредным и для тех жителей, которые еще там остаются, прибегало к различным средствам, чтобы и остальное русское население оттуда выселилось.
По представлению местного начальства (архангельского губернатора. — Прим. авт.), правительство упразднило единственный, важнейший для Севера город Колу. Во времена Ломоносова посещало Поморье до десяти тысяч промышленников, а ныне, несмотря на увеличение в течение последних ста лет народонаселения, ходят в Поморье только тысяча человек. В Архангельске прекращена постройка военных кораблей. Проданы иностранцам за баснословно дешевую цену эллинги на дрова, упразднена Новодвинская крепость, закрыты все казенные механические заводы и выведен из крепости гарнизон…
На нашем Мурманском берегу основываются норвежские колонии, норвежские управы и правления, а русских, которые желают развивать мореходство и просят уступки там хотя бы одной десятины земли морского побережья для устройства гаваней, местное начальство отсылает вовнутрь..»6.
Нет, сибирский золотопромышленник отнюдь не преувеличивал. Не сгущал красок ради убедительности, ради красного словца. Просто излагал доступные любому статистические сведения, издававшиеся более или менее постоянно.
Еще больше осложнило ситуацию на Русском Севере открытие, сделанное лейтенантами австро-венгерского военно-морского флота Карлом Вейпрехтом и Юлиусом Пайером. Крупнейшее в Арктике географическое открытие за последние триста лет.
13 июня 1872 года их деревянное судно, пригодное для плавания во льдах — «Тегетгоф» — отправилось в долгое плавание. В Баренцевом море по совету Августа Петерманна, наставника и духовного вдохновителя экспедиции, было решено выходить в Карское, обогнув с севера Новую Землю. Именно это и привело к крушению всех намеченных в Вене планов. Но привело и к выдающемуся открытию.
На широте 74°15? «Тегетгоф» попал в тяжелые льды, из которых так никогда и не сумел освободиться. Вместе с ними начал тяжелый дрейф, продолжавшийся более года. Только 30 августа 1873 года отважные мореплаватели увидели землю. Не нанесенную еще на карты. Неизвестную. Названную в честь австрийского императора Землей Франца-Иосифа. На ней смелым путешественникам пришлось провести еще год. С окончанием второй зимовки Вейпрехт и Пайер приступили к исследованию архипелага. Прошли его с юга — от Земли Вильчека, где и стоял «Тегетгоф», до севера — острова Рудольфа.
Посчитав свою задачу выполненной, участники экспедиции 20 мая 1874 года на четырех шлюпках, поставленных на полозья, отправились на юг. Только 15 августа добрались до кромки ледяного поля и далее уже пустились вплавь. Через два дня сумели достигнуть западного берега Новой Земли, а еще пятью днями позже им посчастливилось встретить русскую зверобойную шхуну «Николай» под командой Ф.И. Воронина. Он-то и доставил полярников в норвежский Вардё. 5 сентября Вейпрехт, Пайер и вся команда «Тегетгофа» была уже в Тромсё, откуда через Гамбург вернулись на родину.
В Вене участников экспедиции встретили как триумфаторов. Хотя им так и не удалось не только достигнуть Берингова пролива, но даже добраться до центрального арктического бассейна, им удалось сделать очень много. Опровергнуть господствовавшую тогда теорию А. Петерманна, считавшего, что в районе полюса океан полностью свободен от льдов, — теорию открытого Полярного моря. Столь же значимым стало и открытие Земли Франца-Иосифа. Архипелага, по площади почти равного Шпицбергену. Правда, в столице Австро-Венгрии к такому подарку отнеслись более чем сдержанно. Не представляли, как же можно использовать острова, чуть ли не круглый год покрытые льдом и снегом. Официально не отвергли традиционное подношение первооткрывателей своему монарху, но и не признали его. Тем сделали двойственным юридическое положение Земли Франца-Иосифа. Австрийской как бы фактически, но не закрепленной за двуединой монархией в соответствии с общепризнанными нормами международного права. Придали архипелагу то же положение, в котором находилась и российская Новая Земля.
Публикуя в 1876 году описание своей двухлетней экспедиции, Юлиус Пайер поспешил объявить о своем категорическом выводе, к которому он пришел. Посчитал принципиально невозможным плавание как Северо-Восточным, так и Северо-Западным проходами. «Давно выяснено, — указывал он, — что китайский чай, японский шелк и пряности с Моллуков[5] никогда не приплывут к нам вместе со льдинами. Нынче никто больше не верит в коммерческую ценность проходов»7.
Пайер слишком поспешил. Всего через три года Норденшельду удалось доказать обратное.
Как и многие путешественники, Норденшельд начал с рекогносцировки, повторив уже пройденный в 1874 году англичанином И. Виггинсом путь[6]. В июле 1875 года на паруснике «Прёвен» он отправился в плавание из норвежского Тромсё. Прошел вдоль западного побережья Новой Земли и с большим трудом, ибо не знал ледовой обстановки по маршруту, пробился в Карское море через Югорский Шар — единственный пролив, оказавшийся в тот момент открытым. Через четверо суток был у Ямала, а 15 августа увидел берега Сибири. Там, неподалеку от устья Енисея, Норденшельд открыл остров, названный в честь спонсора островом Диксон.
«Я надеюсь, — прозорливо писал позднее исследователь, — что гавань эта, ныне пустая, в короткое время превратится в сборное место для множества кораблей, которые будут способствовать сношениям не только между Европой и Обско-Енисейским речным бассейном, но и между Европой и Северным Китаем»8. Норденшельд покинул «Прёвен» в устье Енисея и самостоятельно, по суше, через Сибирь и Урал, добрался до российской столицы.
Чиновный Петербург по-разному отнесся к походу шведского ученого. В Министерстве иностранных дел отметили, что результаты его путешествия «больше всего касаются России и могут приобрести значение для нашей торговли и промышленности». И добавили: «успех, достигнутый профессором Норденшельдом, есть один из наиболее выдающихся географических подвигов последнего времени». Однако морской министр, С.С. Лесовский, занял негативную позицию. «Совершенное Норденшельдом плавание, — заметил он, — весьма смелое и удачное предприятие… которое едва ли может стать примером для последующих плаваний в том же направлении с коммерческими целями. По климатическим условиям нельзя ожидать установления в пройденной Норденшельдом части Ледовитого океана правильного мореплавания»9.
В следующем году Норденшельд повторил разведочное плавание к Енисею, а в 1878 году наконец отважился на поход, который и стал главным в его жизни, прославил его. На этот раз — на средства, предоставленные шведско-норвежским королем Оскаром II, шведским богачом О. Диксоном и российским купцом А.М. Сибиряковым. На специально построенном для плавания во льдах деревянном пароходе «Вега», капитаном которого стал лейтенант шведского флота А. Паландер.
22 июня «Вега» вышла из Карлскруны, 21 июля покинула Тромсё, а 1 августа прошла Югорским Шаром. Беспримерное плавание началось. Спустя пять дней судно достигло Диксона, где пополнило запасы угля, и отправилось в неизвестность. На восток.
20 августа экспедиция легко миновала мыс Челюскин и оказалась в тех водах, которые еще ни разу не достигало ни одно судно, следовавшее из Европы. Столь же легко, даже просто, оказалось доплыть до устья Лены и далее, через пролив Дмитрия Лаптева, войти в Восточно-Сибирское море. 3 сентября Норденшельд и его спутники находились, уже вблизи устья Колымы. Еще сутки-двое, и они смогут достичь заветной цели. Но лишь в том случае, если не встретят сплоченных непреодолимых льдов. К их несчастью, именно так и произошло. В Колючинской губе, всего в трехстах километрах от Берингова пролива. Здесь-то и пришлось путешественникам зазимовать.
Только 18 июля следующего 1879 года «Вега» освободилась из ледового плена и всего через два дня подошла к мысу Дежнева. А 2 сентября пришвартовалась в порту Нагасаки. Задача была решена. Норденшельду удалось то, о чем три века грезили сотни капитанов многих стран. Практически за одну навигацию он преодолел Северо-Восточный проход. Доказал, что этот северный путь вполне можно использовать в любых целях. И прежде всего в коммерческих.
Так и не суждено было сбыться пророчеству Ломоносова, уверенно, с пафосом утверждавшего в поэме «Петр Великий»:
Какая похвала Российскому народу
Судьба дана — протти покрыту льдами воду.
Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И наша досягнёт в Америку держава…
Честь проложить новый путь от Белого моря на восток до Америки выпала на долю колумба шведского.