3

3

Рост напряженности в мире заставлял рассматривать Арктику прежде всего как зону потенциальных боевых действий — морской театр, не только советское руководство, дипломатов, военных. Моральная травма, нанесенная событиями войны, когда и торговое судоходство по Северному морскому пути, и полярные станции стали мишенями для немецких кораблей, оказалась необычайно сильной, вынуждала теперь ни на минуту не забывать о произошедшем, постоянно думать об обороне, о роли полярного бассейна в глобальных масштабах.

Так, первый заместитель директора Арктического института И.В. Максимов еще в сентябре 1945 года стал отмечать: «Самая общая оценка перспектив дальнейшего широкого и общего транспортного освоения Арктики говорит за то, что транспортное освоение Арктики только началось и что есть все основания предполагать, что Арктике в будущем предназначена роль узла международных морских, воздушных и подводных (выделено мной. — Прим. авт.) связей».

«Уже сейчас, — продолжал ученый, — можно предвидеть, что борьба за сохранение советского приоритета в Арктике потребует от нас большого внимания к этому вопросу, напряженной, активной и крупной работы в Арктике и, я бы сказал, большой деловой настороженности и разумной бдительности».

«Ряд объективных признаков, — объяснил свою позицию Максимов, — говорит за то, что в послевоенное время мы столкнемся в Арктике с весьма сильным и активным конкурентом, чего до войны не было. Существует обоснованное мнение, что за последние годы североамериканские государства, и в частности Соединенные Штаты, проявляют быстрый нарастающий интерес к Арктике. Этот эффект принципиальный, и, планируя свою деятельность в Арктике, нам надо его знать, учитывать и в определенных формах с ним сообразоваться».

Не ограничиваясь лишь предположениями, И.В. Максимов привел и подтверждающие их, с его точки зрения, факты, правда, исключительно экономического порядка: строительство железных дорог и автострад, соединяющих Аляску с основной территорией США, интенсивное развитие авиалиний, резкое увеличение добычи нефти на северном побережье, к востоку от мыса Барроу. Он подчеркивал: «Военизация Аляски в годы Второй мировой войны, несомненно, была связана с ее мощным транспортно-техническим вооружением (строительство дорог, портов, аэродромов). Имеющиеся сведения говорят о значительном росте общего числа гидрометеостанций, радиостанций, торговых постов и полицейских пунктов в наиболее удаленных районах Аляски». Такого же рода сведения привел Максимов и по Канаде. Особенно его беспокоило развитие полярного судоходства — от Черчилля, что на западном берегу Гудзонова залива, в Атлантику, по Северо-западному проходу.

Максимов сделал вывод: «1. Советский приоритет в Арктике составляет позицию принципиальную и имеет определенное государственное значение. 2. Этот приоритет надо беречь и всемерно бороться за его укрепление. 3. В условиях послевоенной обстановки это потребует от нас особой активности и определенной деловой настороженности. В данное время надо учитывать, что наша работа в Арктике будет протекать в обстановке быстро нарастающей активности североамериканских стран и Англии в области осуществления работ по изучению и транспортному освоению Арктики»32.

По-научному предельно осторожные, да еще и чисто экономического характера прогнозы И.В. Максимова всего три года спустя сменились иными, более актуальными и потому резкими, даже воинственными, М.Н. Каминского — человека, также навечно связавшего свою судьбу с Арктикой. Полярного летчика, чей стаж полетов в полярном небе шел с 1935 года.

«Мы, полярники, — писал он в Политическое управление Главсевморпути 14 июня 1948 года, — довольно беззаботно жили до войны. Поэтому для нас оказалось полной неожиданностью появление немецких подводных лодок в Карском море… Раньше, чем наши Вооруженные силы организовывали оборону Карского бассейна, все проливы оказались заминированными, на Новой Земле и островах были организованы базы (немецких. — Прим. авт.) подводных лодок и осведомительные станции. Встал вопрос о размещении нашей военной авиации. Вот тогда-то и выяснилось, что не только нет ничего подготовленного, но даже никто не может указать места, где базироваться авиации, где разумнее разместить артиллерию…

Это положение оказалось возможным благодаря недооценке необходимости обороны арктических флангов со стороны бывшего наркома обороны, благодаря благодушию и беспечности в системе Главсевморпути в мирное время. Руководство ГУСМП явно не готовилось к возможности войны в Арктике…

В свете оборудования Гренландии мощными авиабазами, нацеленными на западный сектор Арктики, мне кажется, что для ее обороны особое значение приобрели такие форпосты, как Шпицберген, Земля Франца-Иосифа и Новая Земля, о которых мы почти ничего не знаем… Малое число полярников, бывших в этих местах, почти ничего не могут сказать, например, о ЗФИ с точки зрения ее оборонной возможности…

В апреле сего года в Восточной Арктике было блестяще проведено учение, доказавшее полную возможность использования дрейфующих льдов для создания временных авиационных баз. Я не предлагаю строить дорогие авиабазы по опыту американских, но нельзя ни опаздывать, ни отставать в разведке». А четыре месяца спустя, еще в одной, столь же эмоциональной записке добавил: «В отличие от прошедшей Отечественной войны, которая затронула Арктику слегка, будущая война, по всей видимости, сделает Арктику ареной ожесточенных схваток. Главсевморпуть уже теперь должен приступить к подготовке своей авиации для целей обороны Арктики»33.

Полярный летчик М.Н. Каминский выразил то, что уже являлось практикой. Еще до первой, чисто экспериментальной экспедиции, С-2, в соответствии с постановлением Совета министров СССР от 25 марта 1948 года, по всему Крайнему Северу началось строительство военных аэродромов. На Диксоне, в Хатанге, Чокурдахе, Крестах Колымских, на мысе Шмидта. Словом, вдоль всей трассы Северного морского пути. И не таких, какие были в Арктике до войны — с грунтовыми взлетно-посадочными полосами, по сути, без обслуживающего персонала. Теперь настоящие, с бетонным покрытием, способным выдержать тяжелые машины, с техническим персоналом и даже с небольшими казармами. Вели такие работы несколько отдельных аэродромно-строительных батальонов Министерства Вооруженных сил под общим руководством инженер-полковника Патрикеева, официально числившегося начальником треста «Арктикстрой». Но тем дело не ограничилось. Тогда же началось создание первого крупного в восточном секторе Арктики порта, расположенного между устьем Колымы и мысом Шмидта, — Певека. Правда, теперь уже силами Дальстроя МВД34.

Не оказались забытыми и ледовые аэродромы. Для новой проверки их возможностей весной 1950 года организовали очередную высокоширотную воздушную экспедицию — С-5. Осуществили же ее несколько иначе, нежели предыдущие, по нескольку раз менявшие свое местоположение.

Основной базой избрали Тикси. Сюда и доставили самолетами Московской авиагруппы особого назначения (МАГОН) и транспортной авиации ВВС необходимые грузы, людей. А затем, после тщательной разведки и выбора наиболее подходящей для посадки бомбардировщиков льдины, машины вылетели через ставшие перевалочными пунктами остров Врангеля и Кресты Колымские в собственно Центральный полярный бассейн.

Высадку провели 31 марта 1950 года, в точке с координатами 76°03?северной широты и 166°36?западной долготы, неподалеку от полюса недоступности, том самом районе, где циркулировали американские ледовые аэродромы Т-1, Т-2 и Т-3, что позволяло, помимо прочего, вести за ними пристальное наблюдение.

Учитывая огромную научную программу и сокращение чисто военных испытаний, руководителем С-5 назначили известного гидролога М.М. Сомова, с довоенной поры занимавшегося изучением и прогнозированием дрейфов ледяных полей Арктики. Вместе с тем увеличили и число участвующих в экспедиции ученых. Таких, как метеоролог К.К. Чуканин, аэролог В.Г. Канаки, океанограф М.М. Никитин, гляциологи И.Г. Петров и Г.Н. Яковлев, геофизики Н.Е. Петров и М.Е. Острекин…

Предполагалось, что, как и прежние, С-5 завершит все намеченные работы к осени, приблизительно в конце сентября. Поэтому в МАГОНе для эвакуации сформировали два авиаотряда, получивших приказ быть готовыми к вылету 10 октября35. Однако состояние и льдины, и людей позволило изменить изначальное решение. Срок экспедиции продлили, дав согласие на зимовку. Тем опередили США, которые только 3 мая 1952 года создали на Т-3 постоянно действующую научную станцию, возглавленную Дж. Флетчером.

Только 5 апреля 1951 года группа самолетов МАГОНа под командой генерал-майора И.П. Мазурука стартовала с Центрального аэродрома Москвы и взяла курс на восток-северо-восток. 8 апреля два Ли-2 и один Ил-12 сели на Врангеле, а являющийся запасным Пе-8 — в Крестах Колымских. За три последующих дня непрерывных челночных полетов они вывезли со льдины всех участников операции С-5, вскоре благодаря своей годичной работе, переименованной в СП-2. Вывезли и ценнейший научный и военный груз общим весом более десяти тонн36.

Проведение этой полярной комплексной экспедиции совпало с безответственными действиями руководства Северной Кореи. Оно не пожелало прислушаться к настойчивым предостережениям Москвы. Вопреки им, на свой собственный страх и риск, 26 июня 1950 года Северная Корея начала войну против южного соседа.

Поначалу можно было предполагать, что все внимание США полностью будет сосредоточено на возникшей проблеме Дальнего Востока. Однако слишком скоро стало ясно иное. В Вашингтоне отнюдь не забыли об Арктике, не отказались от арктической стратегии.

Воспользовавшись как веским предлогом самым горячим этапом «холодной войны», Соединенные Штаты усилили давление на Данию. Все-таки добились завершения тянувшихся с 1949 года — из-за упорного сопротивления Копенгагена — переговоров о совместной обороне Гренландии. Настояли на своем, опираясь на предоставленное им Североатлантическим пактом право использовать вооруженные силы США для предотвращения грозящей странам — членам НАТО угрозы.

27 апреля 1951 года было подписано американо-датское соглашение о передаче под полный контроль командования стратегических воздушных сил США района Туле37. Там и были размещены имевшие на борту атомные бомбы самолеты В-36 и В-47. Машины, для которых стали доступны такие цели, как Москва, — до нее было 2400 миль, Ленинград, — 2072 мили и Мурманск, — всего 1626 миль. Вместе с тем база в Туле позволяла американской стратегической авиации контролировать и большую часть советского сектора Арктики. Ведь от Новосибирских островов ее отделяло 1588 миль, от Новой Земли — 1530, от Северной Земли — 1324, от Земли Франца-Иосифа — 1150, а от Шпицбергена — только 924 мили.

Тогда же обозначилась и еще одна угроза для СССР. Первый заместитель министра иностранных дел А.А. Громыко 17 июля 1951 года счел крайне необходимым направить на имя Сталина записку. В ней сообщалось об опасных решениях, принятых в Норвегии: «12 марта стортинг принял внесенное норвежским правительством предложение «Об участии Норвегии в создании общего командования и общих вооруженных сил стран Атлантического пакта». Предложение предусматривает, наряду с одобрением Норвегией ремилитаризации Западной Германии, распространение на норвежскую территорию, включая районы островов Шпицберген и Медвежий, военных мероприятий Атлантического союза.

19 июня норвежское правительство подписало соглашение о так называемом статусе вооруженных сил организации Североатлантического союза, предрешив тем самым возможность оккупации Норвегии американо-английскими войсками. В июне месяце в Осло разместилось командование вооруженных сил Североатлантического союза в Северной зоне (штабы адмирала Бринда и генерала Тейлора)».

И, дабы «затруднить норвежскому правительству осуществление указанной военной политики», предложил «поручить послу СССР сделать министру иностранных дел Норвегии устное заявление с последующим опубликованием… в печати»38.

Лишь затяжная болезнь Сталина и огромная занятость Молотова привели к тому, что Политбюро рассмотрело и с несущественными коррективами одобрило предложение Громыко только 17 сентября. А 15 октября в МИД СССР пригласили посла Норвегии и вручили ему ноту намеченного содержания. В ней указывалось на неоспоримое.

Норвежское правительство «передало острова Шпицберген и Медвежий в компетенцию главнокомандующего так называемого Североатлантического морского района, в распоряжение которого предоставляются значительные вооруженные силы. Это означает разрешение вооруженным силам Североатлантического союза, находящегося под американским командованием, проводить военные мероприятия в районе указанных островов по усмотрению этого командования.

Такие действия правительства Норвегии находятся в явном противоречии с многосторонним Парижским договором о Шпицбергене от 9 февраля 1920 года, согласно которому Норвегия обязуется не создавать и не допускать создания какой-либо морской базы на Шпицбергене и о. Медвежий и не строить никаких укреплений».

Далее в ноте объяснялись причины столь пристального внимания Советского Союза к положению в этом, близком к нему районе Арктики. Но отнюдь не оборонительными, как совсем недавно, целями: «СССР является собственником участков угольных месторождений на Шпицбергене и единственной страной, кроме Норвегии, осуществляющей на Шпицбергене промышленную добычу угля, которым снабжаются северные районы СССР и советский морской флот на Севере. В своем постановлении от 15 февраля 1947 года норвежский стортинг признал, что Советский Союз является государством, обладающим на Шпицбергене «особыми экономическими интересами».

Для Советского Союза и его безопасности на Севере имеет также исключительно большое значение тот выход в океан на западе, который идет мимо Шпицбергена и о. Медвежий».

Завершалась же нота серьезным предупреждением: «Советское правительство обращает внимание норвежского правительства на то, что использование в военных целях островов Шпицберген и Медвежий командованием Североатлантического союза являлось бы нарушением статуса этих островов, согласно которому указанные острова никогда не должны быть использованы в военных целях, и нанесло бы ущерб особым интересам Советского Союза и его безопасности, к чему советское правительство не может относиться безразлично»39.

Советские дипломаты сумели переиграть своих норвежских коллег. Ведь сразу после войны, предполагая договориться о совместной обороне полярного архипелага, Москва обуславливала столь необходимое для нее соглашение непременным отказом или хотя бы пересмотром Парижского договора. Тогда именно последний послужил для Осло поводом прервать переговоры. Теперь же МИД СССР поступил аналогичным образом. И если в вопросе о военных базах США на Гренландии он не имел никаких оснований хоть как-либо попытаться воспрепятствовать, то теперь сумел добиться своего.

В норвежском МИДе советскую ноту расценили как угрозу. Сочли, что она «является подготовительным мероприятием для дальнейшего нажима в вопросе о Шпицбергене». Обеспокоились: «При любых условиях ее можно понимать так, что Советский Союз оставляет за собой на будущее свободу действий в вопросе о Шпицбергене. Никто не может определенно сказать, есть ли у Советского Союза конкретные планы действий на Шпицбергене, но исключить то, что они возможны, нельзя ни в коем случае. Односторонняя военная акция — нанесение удара — со стороны Советского Союза, очевидно, будет предпринята без предварительного уведомления, и, даже если за ссылками русских относительно Шпицбергена в ноте от 15 октября не последуют новые представления со стороны Советского Союза, следует в любое время быть готовым к тому, что может быть предпринято изолированное нападение на Шпицберген»40.

Но как ни были сильны опасения военной акции со стороны СССР, в Осло все же вынуждены были принять правоту Москвы. В ответной ноте от 30 октября норвежский МИД заверил: «В соответствии с обязательствами, взятыми на себя Норвегией по этому договору (о Шпицбергене, от 9 февраля 1920 года. — Прим. авт.), норвежское правительство не создало и не будет создавать каких-либо военных укреплений или баз на Шпицбергенском архипелаге или острове Медвежий. Оно также не разрешит это сделать какому-либо другому государству»41.

Все же советское руководство не удовлетворилось столь желанными заверениями. Поспешило «дожать» норвежское правительство. В еще одной ноте от 12 ноября отмечалось, что СССР «принимает к сведению заявление норвежского правительства». Но правительство не преминуло повторить свои претензии, напомнить о серьезном беспокойстве, вызванном передачей Шпицбергена и о. Медвежьего в ведение главнокомандующего Североатлантическим морским районом НАТО, что уже сам такой факт является нарушением Парижского договора. И предупредило, что тем самым «норвежское правительство берет на себя всю ответственность за последствия такой политики»42.

Так удалось достичь поставленной минимальной цели. На ближайшее время Шпицберген и Медвежий оставались демилитаризованными. О том красноречиво свидетельствовало крайне резкое по тону опровержение министра иностранных дел Норвегии X. Ланге, последовавшее за появлением в американской печати двух откровенно провокационных материалов. Это было сообщение «Нью-Йорк генерал трибьюн» за 18 мая 1952 года об особых имевших место переговорах Вашингтона с Копенгагеном и Осло о расширении на территории этих стран сети авиабаз США и статья в журнале «Ньюсуик» в номере от 20 мая того же года, излагавшая военную программу сенатора антисоветского толка Р. Тафта, потребовавшего того же расширения, но не только в странах — членах НАТО, но и в иных. А заодно — непременно и на Шпицбергене.

Несколько ранее, в самом конце 1951 года, советское руководство решило удовлетворить претензии еще одной приполярной страны, Канады. 5 декабря Политбюро обязало Министерство финансов завершить выплату Оттаве долга за национализированные, после того как они оказались на территории СССР, никелевые рудники Петсамо в размере более чем миллиарда долларов43.

Только после того настало время заняться другой, боле сложной и потому отложенной задачей. Модернизацией советских Вооруженных сил и Военно-морского флота.