3

3

Если рекорд дальности на АНТ-25 для достижения в конечном счете стратегических целей пока оставался делом хотя и ближайшего, но все же будущего, то формированием Северной военной флотилии советское руководство решало насущные тактические задачи. Те, которые выдвинули на повестку дня события в Баренцевом море, которые, при отсутствии средств для охраны северного побережья вполне могли возвратить Советский Союз к тому самому времени, когда страна могла защищать свои права в Арктике с помощью дипломатии: нотами и заявлениями наркома иностранных дел.

В Осло по-прежнему рассматривали Баренцево море, ограниченное на северо-западе Шпицбергеном, на севере — ЗФИ и на востоке — Новой Землей, да еще вкупе с горлом Белого моря, как исторически сложившуюся свою зону экономических интересов. Полагали, что норвежские рыболовы и охотники на тюленей и моржей могут, как и двадцать лет назад, беспрепятственно промышлять в этой акватории. И хотя переписка МИДа Норвегии и НКИДа СССР по поводу инцидента такого рода, произошедшего в 1930 году, привела вроде бы к урегулированию возникших разногласий, вскоре все повторилось.

За три дня, с 14 по 16 марта 1932 года, сторожевик Морской пограничной охраны ОГПУ задержал в восточной части Баренцева моря десять норвежских зверобойных судов. И хотя почти сразу, 23 марта, нарушители после составления протокола были освобождены, посланник Норвегии в Москве Андреас Урби настоял на немедленной встрече с членом коллегии Наркоминдела Б.С. Стомоняковым. Зачитал ему ноту, которой информировали о решении Осло направить на место происшествия новейший корабль — вступивший в строй всего за год перед тем, «Фритьоф Нансен», вооруженный двумя 102-миллиметровыми орудиями и двумя 47-миллиметровыми пушками, имевший на палубе гидросамолет. Как объяснил Урби, «для помощи зверобойным судам, чтобы они не переходили линии убоя тюленей». Заодно он выразил пожелание своего правительства разрешить кораблю в случае необходимости заходить в порты СССР.

Б.С. Стомоняков расценил такого рода действия как совершенно неуместные. Правительство Норвегии, обеспокоенное немедленной отрицательной реакцией, не захотело усугублять конфликт и уведомило Москву, что «Фритьоф Нансен» уже получил приказ покинуть Баренцево море. Выразило надежду, что на том инцидент можно будет считать исчерпанным³⁶.

И действительно, ни в следующем, ни в какие-либо другие годы массовые нарушения территориальных вод Советского Союза не повторялись. Не пыталась Норвегия и направлять в Баренцево море свои боевые корабли. Вполне возможно, Осло не хотело ухудшать добрососедские отношения с Москвой. Но возможно и иное объяснение. Появление даже небольшой военной флотилии, базировавшейся в Кольском заливе, стало надежным сдерживающим фактором, вынуждало тщательно взвешивать возможные последствия неординарных действий.

Несмотря на мирное разрешение, в общем, незначительного конфликта, советское руководство все же поспешило завершить установление своего контроля в западном секторе Арктики.

В соответствии с программой Второго международного полярного года 18 августа 1932 года из Мурманска к ЗФИ вышел парусно-моторный бот «Н. Книпович». Ученым, находившимся на нем, предстояло провести широкие океанографические исследования Баренцева моря. Благодаря на редкость благоприятной ледовой обстановке бот смог обогнуть с севера зачастую недоступную и с юга ЗФИ. Но перед тем, не меняя заранее определенного маршрута, подошел к крохотному, всего в 720 квадратных километров, обычно не доступному для судов острову Виктории. Тому самому, который за два года назад попытался захватить норвежец Педер Элиассен как якобы «ничейную территорию».

29 августа команда «Книповича» сошла на берег. Прежде всего уточнила ранее неточные географические координаты острова. Затем подняла на нем флаг Советского Союза³⁷.

Действия океанографов, вряд ли самостоятельные, позволили Наркоминделу направить 29 января 1933 года Норвегии ноту, в которой он прокомментировал акцию Элиассена, объявил незаконным его высадку на остров — неотъемлемую часть территории СССР, что не встретило возражений в Осло³⁸. А всего месяц спустя, 2 марта, «в связи с поднятием советского флага на острове Виктории», ВЦИК и СНК РСФСР дополнили постановление от 10 ноября 1929 года «Об управлении островами Северного Ледовитого океана» еще одним пунктом: «Виктория»³⁹.

И все же своеобразные территориальные трения с Норвегией продолжились. Только из-за проигранного в Гаагском международном суде процесса, как полагали в Москве, в Осло вновь стали звучать сомнения в том, что ЗФИ принадлежит СССР по праву. Выразителем интересов недовольных промышленников на этот раз стал не норвежский МИД, а лицо неофициальное — директор недавно созданного Полярного института Карл Сеттер.

В статье, опубликованной 2 февраля 1934 года пользующейся большим влиянием газетой «Арбейдербладет», Сеттер так оценил сложившуюся в Арктике ситуацию: «Наши взаимоотношения с Россией на Земле Франца-Иосифа являются делом, имеющим большое значение для существования нашего народа, проживающего далеко в океане… Сегодня ни один норвежец не может заниматься промыслом на Земле Франца-Иосифа. Вооруженные корабли гонят всех».

Карл Сеттер объяснил, что именно потому «в Тромсе создан Комитет по делам Ледовитого океана, состоящий из представителей всех организаций, имеющих деловые интересы в Ледовитом океане». Создан для того, чтобы: «1. Обратиться к России с предложением создать совместно с Норвегией небольшой комитет для переговоров и временный, лишь для данного случая, арбитражный комитет — на тот случай, если в первом не сумеют прийти к обоюдоприемлемому соглашению. 2. Изложение данного дела распространить на английском языке среди правительств всех стран, научных учреждений, международных организаций, в Гааге, Женеве, в США — словом, среди всех тех, кто признает поведение России противоречащим международному праву».

Наркоминдел, исходя из неофициального характера заявления Сеттера, обратился за рекомендациями в Главсевморпуть. Однако там откликнулись на просьбу наркомата только весной. В апреле заместитель начальника ГУСМП С.С. Иоффе писал в ответе, что лично для него данный вопрос является «малоактуальным» и на изучение его у него «не было времени», завершая же свое безответственное послание более чем своеобразно: «Норвежские промышленники не хотят считаться с тем фактом, что мы наконец начинаем эксплуатировать наши северные воды. В течение многих лет в эпоху царской России в русских северных водах хозяйничали иностранцы. В настоящее время мы начинаем осваивать полярные воды и эксплуатировать богатства Арктики. Если это не нравится отдельным норвежцам, то с этим считаться не приходится»⁴⁰.

Ни А.В. Сабанина, который, как и прежде, стоял за решением всех проблем, связанных с Арктикой, ни члена коллегии Б.С. Стомонякова, который по должности курировал Скандинавские страны, не устроила такая отписка. 9 июля они направили С.С. Иоффе директиву, выдержанную в предельно вежливых тонах:

«В связи с предстоящим отъездом на архипелаг Франца-Иосифа наших зимовщиков было бы весьма желательным установление контакта между последними и НКИД по ряду вопросов, касающихся означенного архипелага в смысле снабжения зимовщиков соответствующими инструкциями, а может быть, и некоторыми средствами для эффективной, в случае необходимости, защиты прав нашей страны на означенном архипелаге»⁴¹.

Результатом состоявшейся встречи начальника зимовки на ЗФИ А.В. Мусатова с А.В. Сабаниным стали два важных решения. Лучше разобравшийся в вопросе заместитель начальника ГУСМП Г.А. Ушаков 7 августа 1934 года направил в Архангельск телеграмму следующего содержания: «Главное управление Северного морского пути просит получить от Северного крайисполкома формальный мандат на звание начальника островов Франца-Иосифа, установленное постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР 10 ноября 1929 года и 30 января 1930 года»⁴².

Во-вторых, А.В. Мусатову вручили утвержденную в тот же день в Правовом отделе НКИД, но подписанную Г.А. Ушаковым директиву-инструкцию «относительно основных установок его работы во внешнеполитической области»: «Начальнику зимовки на архипелаге Франца-Иосифа надлежит заручиться у краевого исполнительного комитета Северного края формальным мандатом на звание начальника островов Франца-Иосифа. Это постановление будет формальным полномочием начальнику зимовки на управление островами, одновременно даст ему возможность, в случае возникновения к тому надобности, вступать с иностранцами, могущими приблизиться к Францу-Иосифу или высадиться на нем, в официальные переговоры в качестве высшего представителя советской власти на архипелаге…

Представлялось бы необходимым, поскольку к этому будет иметься физическая возможность со стороны зимовщиков, установить учет случаев норвежского промысла у берегов архипелага и периодически сообщать о них по радио в Главное управление Северного морского пути для передачи в НКИД.

В случае появления норвежских промышленников в непосредственном кругозоре наших зимовщиков или в пределах водного пространства, доступного для имеющихся у них плавучих средств, надлежит входить с этими промышленниками к контакт и официально предупредить их о том, что они совершают незаконный промысел в советских водах и что им поэтому полагается удалиться. В случае отказа подчиниться этому требованию надлежит ни в коем случае не прибегать к оружию какого бы то ни было вида, а ограничиться официальным заявлением, что о невыполнении законных распоряжений власти архипелага будет немедленно сообщено центральному советскому правительству»⁴³.

Инструкция, пронизанная главным — вести себя предельно твердо, но вместе с тем и подчеркнуто корректно, осторожно, выражала позицию советского руководства, остававшуюся неизменной несмотря ни на что. Ту же, что ясно и четко определили указания Москвы полпреду в Осло А.А. Бекзадяну, когда ему в марте 1933 года предстояли переговоры с только что занявшим посты премьера и министра иностранных дел Ю. Мувинкелем. И тогда советская сторона стремилась урегулировать вопрос о Земле Франца-Иосифа на предельно простых условиях, предлагавшихся и прежде, в 1930, 1932 годах. «На базе формального признания Норвегией, — как требовал Наркоминдел, — нашего суверенитета над архипелагом Франца-Иосифа и одновременного предоставления особых прав норвежскому зверобойному промыслу на известное количество лет»⁴⁴.

Тем не менее по вопросу о Земле Франца-Иосифа найти обоюдоприемлемое решение так и не смогли. И все же советское руководство постаралось вскоре продемонстрировать искреннее желание урегулировать с Норвегией разногласия из-за арктических территорий, т. е. завершить то, что почти сделано еще десятилетие назад. 10 марта 1925 года, когда заместителю председателя правительства А.Д. Цюрупе поручили «подписать от имени СНК СССР протокол о присоединении СССР к Шпицбергенскому трактату»⁴⁵.

Тогда не учли лишь одного — необходимости предварительно ратифицировать Парижское соглашение, ибо такой практики в стране не знали. Хотя и со значительным опозданием, 7 мая 1935 года, проделали все необходимые юридические процедуры⁴⁶. В тот же день советский посол в Париже В.П. Потемкин, сообщая Пьеру Лавалю, министру иностранных дел Франции, о присоединении Советского Союза к Договору по Шпицбергену и острову Медвежьему, подчеркнул — его страна сделала это «без всяких условий и оговорок»⁴⁷.

Но даже и после столь миролюбивого шага СССР в Осло продолжали выражать сомнение в искренности Москвы. Правда, в равной степени подозрительно относились и к замыслам Копенгагена, Вашингтона. Вызвали же к жизни такие настроения не только горечь проигранного в Гаагском международном суде дела, но и события в мире. Приход к власти в Германии нацистов и ставшая вполне реальной угроза новой войны в Европе, которая, по общему мнению, на этот раз непременно затронет Норвегию.

Начало бурным дискуссиям о возросшей стратегической роли Арктики положила публикация в газете «Натионен» 24 февраля 1936 года доклада полковника норвежской армии, сотрудника Генштаба Норвегии Руге на собрании студентов в Осло. «Интерес к России, — заявил тот, — к Ледовитому океану сильно вырос… В случае войны России обязательно придется найти транзитный торговый путь через Норвегию и Швецию, использовать воды Ледовитого океана… Но если она еще получит и аэродромы в Северной Норвегии, то сможет господствовать над всей Северной Атлантикой. Противникам же СССР для нападения на нее также потребуются базы в Северной Норвегии».

Иначе оценил ситуацию директор норвежского Полярного института Адольф Хуль. В интервью той же «Натионен», опубликованном 28 апреля, он заявил: «Теперь на Свальбарде находятся две тысячи русских, работающих там, тогда как норвежцев всего лишь шестьсот. Угольные копи Свальбардт для России играют огромнейшую роль, так как остальные располагаются на юге. Если Север России (в случае войны. — Прим. авт.) будет отрезан от подвоза угля, то у нее останутся только копи на Свальбарде. Вот поэтому наша администрация на Свальбарде должна быть настороже, в противном случае мы потеряем это наше владение».

И все же в гораздо большей степени волновала норвежцев судьба Гренландии. Взбудоражили их два сообщения, обошедшие в феврале 1936 года мировую прессу: о намерении Торвальда Стаунинга, премьер-министра Дании, в ходе будущего визита в Вашингтон продать Гренландию правительству Соединенных Штатов; и о том, что «Пан Америкен», завершавшая прокладку авиатрассы через Атлантику, сделает конечным пунктом межконтинентальной линии не Берген или Осло, как планировалось, а Копенгаген. В связи с этим Дания запретит Норвегии строить свои аэродромы в Гренландии.