2

2

Постановление ЦИК СССР, не только установившее советский сектор Арктики, но и включившее в него земли и острова, только «могущие быть открытыми», вызвало вполне предсказуемое смятение как в Осло, так и на Шпицбергене, у Амундсена. И проявилось оно в не случайной постоянной отсрочке вылета дирижабля из Гатчины. Поначалу, до публикации акта, его назначили на 21 апреля. Затем несколько раз переносили — на 26, 27, 28, 30 апреля и окончательно на 5 мая, не давая тому никаких объяснений. Лишь после завершения перелета, задним числом оправдали задержки «плохой, неблагоприятной погодой» на Шпицбергене⁸.

Однако откровенно недружественные, даже вызывающие, с точки зрения Москвы, Наркоминдела, высказывания Амундсена и Рисер-Ларсена нисколько не отразились на отношении властей, советских людей к тем, кем они давно восторгались.

Почти три недели общественность Ленинграда делала все, чтобы поселенные в Гатчинском дворце участники экспедиции, напряженно ожидавшие приказа Амундсена о вылете, не скучали. 17 апреля для членов экипажа — итальянцев — устроили прием в ленинградском агентстве Наркоминдела. Спустя три дня в Большом конференц-зале Академии наук провели торжественное заседание, на котором почетные места в президиуме, рядом с А.П. Карпинским, В.А. Стекловым, Ю.М. Шокальским и профессором Института инженеров путей сообщения Н.А. Рыниным, заняли У. Нобиле и Я. Рисер-Ларсен. Вечером того же дня в ленинградском отделении Всесоюзной ассоциации инженеров собралось несколько сот человек, чтобы прослушать доклад Нобиле о принципах конструирования и постройки полужестких дирижаблей, об их преимуществах при использовании на воздушных линиях Советского Союза. Свой доклад Нобиле повторил 22 апреля в Институте инженеров путей сообщения, а 23 апреля, на этот раз о задачах предстоящего перелета, о тех трудностях, которые, возможно, придется преодолевать над Северным Ледовитым океаном рассказали Рисер-Ларсен и еще один член норвежской части экипажа, капитан Вистиг. А 24 апреля в честь гостивших в городе полярников Академия наук СССР дала торжественный прием⁹.

В Троицке «Норге» пробыл вместо запланированной недели двадцать дней. Отделился от причальной мачты и направился на север только в половине десятого утра 5 мая, получив накануне долгожданное распоряжение Амундсена. Утром 7 мая воздушный корабль достиг Шпицбергена, где его ввели в эллинг, построенный неподалеку от шахтерского поселка Ню-Олесунн. Но снова — томительное, непонятное для большинства участников экспедиции ожидание, которое никак невозможно было объяснить неблагоприятной погодой. Той самой, что не помешала незадолго перед тем появившейся в Кингс-бее группе Ричарда Бэрда. Того самого, кто, потерпев неудачу в Эте, все же решил сделать еще одну попытку покорить небо Арктики.

В ночь с 8 на 9 мая Бэрд и его постоянный механик Флойд Беннет подняли в воздух и направили курсом на север свою новую машину, трехмоторный моноплан «Фоккер», названный «Джозефина Форд» в честь трехлетней дочери спонсора их экспедиции Эдсела Форда, автомобильного магната, совместно с Джоном Рокфеллером оплатившего и стоимость самолета, и все расходы американских летчиков. Мощный «Фоккер» спустя пятнадцать с половиной часов возвратился на Шпицберген и сел там же, где и стартовал. Ричард Бэрд торжественно сообщил встречавшим его журналистам, что достиг Северного полюса¹⁰.

Между тем Амундсен медлил. Только через двое суток после возвращения Бэрда и Беннета на временный аэродром Шпицбергена, 11 мая 1926 года, «Норге» начал свой полет.

Мир политиков, ученых и романтиков напряженно следил за радиосообщениями с борта дирижабля. На следующее утро узнал о достижении воздушным кораблем Северного полюса. Однако такая новость сразу же за челночным рейсом «Джозефины Форд» не произвела никакого впечатления. Ждали иного. Большего, действительно значимого. Воистину сенсационного. Так существует таинственный полярный материк или нет?

Ситуация оставалась неопределенной даже тогда, когда 13 мая начали поступать первые телеграммы из Теллера — крохотного поселка на Аляске, где и приземлился «Норге». Оказалось, что чуть ли не весь путь от Северного полюса до американского побережья дирижабль проделал в густом тумане, препятствовавшем обзору, научным наблюдениям.

В дни тревожного ожидания окончательных известий в Москве царила озабоченность. Ведь от достижений экспедиции, от поступков Руала Амундсена напрямую зависели и последующие действия Наркоминдела. Потому-то обозреватель по вопросам воздухоплавания журнала ВВС РККА «Вестник Воздушного флота» Н.Н. Шпанов осторожно отмечал: «Сейчас мы еще не имеем подробностей последнего этапа перелета и результатов сделанных наблюдений, но нет никакого сомнения, что эти наблюдения дадут возможность получить очень богатые научные данные. Прежде всего будет решен главный вопрос — существует ли в неисследованной до сих пор области, простирающейся в длину по крайней мере на 1700 километров и в ширину на 1000 километров, суша, которой давно уже дано название — Земля Гарриса». И пояснил: «Земля эта находится на проектируемой линии воздушных сообщений Западной Европы с нашей Сибирью, с Восточной Азией и северной частью Америки»¹¹.

Только 15 мая, уже из Нома, куда перебрался экипаж «Норге», поступила, наконец, та телеграмма, которая и разрешила волновавшую всех проблему. «Сквозь просветы в слоях тумана, — говорилось в ней, — открывался вид на дальние расстояния, но нигде мы не заметили никакой земли»¹².

Однако сомнения в справедливости столь безапелляционных выводов еще оставались. Ведь «Норге» летел по прямой, а потому воздухоплаватели при всем желании никак не могли осмотреть полностью тот район, где предполагали найти неведомые острова.

Именно к такому мнению поначалу пришли советские ученые, работавшие в Главной геофизической обсерватории. Оценивая результаты норвежской экспедиции, они подчеркнули основное, с их точки зрения: «Есть ли земля в приполярной области и на полюсе, остается все же пока неизвестным»¹³.

Схожего взгляда в те месяцы придерживался и малоизвестный тогда капитан британских ВВС Джордж Хьюберт Уилкинс. Тридцативосьмилетний, австралиец по рождению, горный инженер по образованию, он давно зарекомендовал себя как один из лучших фотографов. Впервые побывал в Арктике как участник третьего похода В. Стефанссона, в 1911–1918 годах. Затем провел две зимовки в Антарктике. Лишь приобретя достаточно солидный опыт, отважился возглавить собственную экспедицию. Вознамерился сделать то, к чему стремился и Амундсен. Пересечь Ледовитый океан по воздуху. Только не с запада на восток, а в обратном направлении, с мыса Барроу к Шпицбергену. И нашел достаточно богатых спонсоров — Детройтское авиационное и Американское географическое общества, газету «Детройт ньюс».

Первую попытку Уилкинс предпринял весной 1926 года. Его ничуть не смущало, что «Норге» уже пролетел над зоной недоступности, обретя пальму первенства. Он продолжал верить в существование неоткрытых земель в Ледовитом океане и полагал — их следует искать как можно далее от побережья американского континента, в восточной части моря Бофорта¹⁴. Именно там, куда так и не смогли долететь ни Ричард Бэрд, ни Руал Амундсен.

В середине мая Уилкинс доставил на мыс Барроу два трехмоторных моноплана «Фоккер», по тогдашней традиции получивших, как и корабли, собственные имена: «Детройтец», «Аляскинец». Пилотировать их предстояло двум летчикам американских ВВС. Широко известному на Аляске лейтенанту Карлу Бену Эйельсону, организовавшему первую в крае авиапочтовую службу, и пока не зарекомендовавшему себя майору Ленфайеру. Первый полет, 21 мая, совершил «Аляскинец». Однако сумел отдалиться от берега всего лишь на 150 миль, после чего вернулся на базу. Столь же неудачными оказались и последующие две попытки. Потому 4 июля Джордж Уилкинс свернул лагерь экспедиции, отложив ее на следующий год.

К лету 1926 года обследование зоны недоступности так и осталось незавершенным, но среди ученых СССР все же окончательно и бесповоротно возобладало единое мнение. Открытия неизвестных больших или малых островов, и тем более значительного по площади архипелага либо материка, во всяком случае, в советском секторе Арктики, больше ожидать не следует. О том в предельно корректной, научной форме, но с нескрываемым удовлетворением заявил ведущий океанограф страны Ю.М. Шокальский, никогда не скрывавший своего отрицательного отношения к гипотезе американского коллеги. Вскоре после завершения полетов Амундсена и Уилкинса он писал: «Надо думать, что когда все наблюдения приливов, сделанных гидрографической экспедицией Морского ведомства вдоль берегов Сибири (Шокальский имел в виду плавание «Таймыра» и «Вайгача» в 1913–1915 годах под руководством Б.А. Вилькицкого. — Прим. авт.), будут обработаны, то тогда они еще больше подкрепят заключение о несуществовании предполагавшейся Земли Гарриса»¹⁵.

Между тем отсутствие какой-либо реакции на постановление ЦИК СССР от 15 апреля из Осло и Копенгагена, Оттавы и Вашингтона, Лондона беспокоило Наркоминдел. Ведь такое молчание могло означать что угодно. И признание суверенитета Советского Союза над всеми островами и землями, находящимися внутри границ сектора. И, в равной степени, непризнание таковых прав, как то уже произошло осенью 1916 года. При этом более всего волновала Москву проблема не столько так и не найденной Земли Гарриса, сколько других, вполне реальных полярных территорий. Земли Франца-Иосифа, с точки зрения мирового сообщества все еще рассматривавшейся «ничейной», на которую у СССР отсутствовали хоть какие-либо права. Но еще в гораздо большей степени — судьба наиболее отдаленного острова Врангеля, от претензий на который так и не отказались ни Канада, ни США.

Только поэтому летом 1926 года в Наркоминделе наконец-то осознали всю слабость и даже безнадежность прежнего подхода при утверждении суверенитета Советского Союза. Подхода, при котором полагали вполне достаточной нотификацию, дипломатическую переписку. В крайнем же случае — демонстративный подъем государственного флага, не более. Отныне решили ориентироваться на право сильного, право эффективной оккупации. На то самое, которое в международном праве становилось превалирующим если еще не при окончательном решении, то хотя бы при обсуждении спорных территориальных вопросов. Так, как то произошло в ходе датско-норвежских переговоров по Гренландии.

Принципиально новый подход и позволил завершить подготовку к колонизации затерянной во льдах сравнительно небольшой, но необычайно важной стратегически части советской земли. Довести до логического конца ту самую работу, которую безуспешно пытались закончить в минувшем 1925 году, когда так и не сумели преодолеть сопротивления равнодушных ко всему чиновников самого высокого ранга — председателя Совнаркома А.И. Рыкова, его заместителя и одновременно председателя СТО Л.Б. Каменева.

Прежде всего решили основной, кадровый вопрос — о руководителе экспедиции и начальнике колонии. Поначалу в Наркоминделе и Наркомвнешторге единодушно сошлись на кандидатуре Г.Л. Красинского¹⁶. Человека, хорошо известного в обоих наркоматах своими деловыми качествами, знающего нелегкие условия Арктики.

Однако вскоре от кандидатуры Красинского отказались. Учли и солидный его возраст, и состояние здоровья. Сочли, что он вряд ли выдержит продолжительное, весьма возможно — двух-трухгодичное, пребывание на полярном острове. Окончательный выбор пал на Г.А. Ушакова, двадцатишестилетнего сотрудника Дальгосторга. 8 мая 1926 года его утвердили уполномоченным Далькрайисполкома, заменившего распущенный Дальревком, «по управлению островами Северного Ледовитого океана Врангеля и Геральда с местопребыванием на острове Врангеля»¹⁷.

Потом удалось подыскать и подходящее для экспедиции судно. Благодаря настойчивым усилиям Наркоминдела удалось добиться от Совторгфлота предоставления для похода уже не раз совершавшего плавания к устью Колымы сухогруза «Ставрополь» с опытным, хорошо знающим условия предстоящего похода капитаном П.Г. Миловзоровым¹⁸.

15 июля «Ставрополь», на борту которого находились десять семей чукчей и эскимосов и начальник острова Г.А. Ушаков, покинул Владивосток. 8 августа подошел к Врангелю, а на следующий день высадил на берег будущих островитян. Советская арктическая территория на крайнем северо-востоке страны получила наконец столь необходимое для отстаивания суверенитета СССР население.

О дальнейшей судьбе острова Врангеля, впрочем, как и Геральда, беспокоиться больше не приходилось. Настало время заняться иными проблемами, связанными с обеспечением прав Советского Союза на объявленный им сектор Арктики.