ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Постараюсь в немногих словах напомнить главнейшие выводы, к которым приводит рассмотрение материалов, привлеченных мною к исследованию.

1. В момент, когда генерал Бонапарт овладел верховной властью, французская обрабатывающая промышленность переживала бедственные времена. С 1801–1802 гг., с временного замирения, на которое воюющие державы согласились в Люневилле и Амьене, торговля, а с ней и промышленность начинают оживать. Установление прочного внутреннего порядка во Франции, издание гражданского и торгового кодексов еще более способствуют оживлению торгово-промышленной деятельности. Размеры этого улучшения даже в приблизительных цифровых данных установить нельзя, так как сами власти оказывались бессильны это сделать, и, сравнивая впоследствии цифры 1811–1812 гг. с цифрами, касающимися предшествующих эпох, правительство охотно берет данные, относящиеся к 1787–1789 гг., и, за редкими исключениями, обходит молчанием 1799–1804 гг.

2. Амьенский мир вносит большое волнение в среду французских коммерсантов и промышленников. При этом обнаруживаются определенное разногласие во мнениях и антагонизм в стремлениях между торговцами и промышленниками. Торговцы стоят за мир с Англией, за его укрепление, промышленники боятся этого мира, опасаются, что за политическим миром последует торговый трактат и им придется бороться на внутреннем французском рынке с могучей английской конкуренцией. Призрак возобновления трактата 1786 г. пугает и раздражает их.

3. Первый консул решительно становится на сторону промышленников. Основная идея Наполеона заключается в убеждении, что промышленность для государства важнее, нежели торговля, что интересы промышленников и интересы государства совпадают, а интересы торговли и интересы государства очень часто расходятся; что промышленность, по существу, национальна, связана с почвой, а торговля по природе своей космополитична; что учение о свободе торговли есть вредная химера легкомысленных мечтателей и «сектантов», вроде физиократов. Руководящей мыслью всей экономической политики Наполеона становится последовательный и самый суровый протекционизм. В кратковременный промежуток Амьенского мира Наполеон стремится при политическом примирении с Англией все же продолжать таможенную войну против нее.

4. Вследствие того, что английская техника сделала больше всего успехов именно в области бумагопрядильного производства, английская пряжа и английские бумажные материи в огромных количествах ввозились на континент и продавались здесь по весьма дешевой цене; из Средней Европы эти товары под видом неанглийских провенансов проникали во Францию, уплачивая даже и высокие пошлины, и все-таки оказывались дешевле французских товаров. С другой стороны, ввоз бумажных материй из Саксонии, Силезии и Швейцарии также давал себя весьма сильно чувствовать. Потому Наполеон издает декрет от 22 февраля 1806 г., безусловно воспрещающий ввоз во Францию каких бы то ни было бумажных тканей.

5. Этот декрет оказал непосредственно весьма важное влияние на хлопчатобумажную промышленность во Франции: в первые же годы после него замечается большое усиление спроса, возникают десятки новых мануфактур, усиливается машинное производство пряжи, mull-jennys делаются обычным явлением в промышленных департаментах. Опасения владельцев ситцевых и бумаготкацких мануфактур, высказывавшиеся перед февральским декретом 1806 г., что французские прядильни не будут в состоянии снабжать их необходимым количеством пряжи, оказываются в общем неосновательными. Но некоторые заграничные сорта тонкой пряжи все-таки до такой степени оказываются необходимыми, что и после декрета 1806 г. они с соблюдением известных условий ввозятся в Империю.

В 1809 г. все эти поблажки окончательно прекращаются.

6. Остальные отрасли обрабатывающей промышленности во Франции в конце 1806 и начале 1807 г. оказываются в смысле организации производства в общем в том же состоянии, в каком они были в конце старого режима и в начале революционного периода: по-прежнему огромную роль играет домашняя промышленность, по-прежнему существеннейшее значение имеет деятельность деревни, по-прежнему в самых промышленных департаментах производством заправляют сплошь и рядом не столько фабриканты и заводчики в теперешнем смысле слова, сколько купцы-заказчики, предприниматели, либо скупающие готовый товар у мелких производителей, либо дающие этим мелким производителям материал и орудия производства и раздающие им определенные заказы. Изменения этого стародавнего уклада замечаются больше всего именно в бумагопрядильном деле, где, как сказано, в наполеоновскую эпоху развивается весьма заметно машинное производство; но даже и здесь распыленное состояние промышленной деятельности еще очень далеко от исчезновения. При этом, невзирая на существование единичных крупнейших предпринимателей, вроде Ришара (в бумагопрядильном производстве), Оберкампфа (в ситценабивном) и Терно (в суконном), необходимо констатировать неоднократные жалобы на отсутствие во Франции свободных капиталов, на невозможность успешно конкурировать с Англией, между прочим именно вследствие недостатка торгового и промышленного капитала. Наиболее прочно поставленной, широко развитой отраслью производства во Франции в момент провозглашения континентальной блокады оказывается шерстяное производство; стародавнее шелковое производство переживает тяжелый кризис.

7. Континентальная блокада с самого обнародования декрета от 21 ноября 1806 г. является, в глазах Наполеона, одним из важнейших его дел, великой мыслью царствования. Он смотрит на нее как на средство достигнуть в одно и то же время двух целей: а) разорить Англию настолько, чтобы британский кабинет запросил мира, и b) избавить французскую промышленность от конкуренции англичан на рынках континента, поскольку континент уже попал или попадет в будущем в сферу влияния французского императора. В первые годы блокады, приблизительно до 1810 г., Наполеону эти две задачи представляются совпадающими, ничуть не противоречащими одна другой. Когда же начинает обнаруживаться, что континентальная блокада вредно отзывается на некоторых отраслях французской промышленности, либо лишая их нужного сырья (хлопка, индиго), либо сокращая их сбыт, Наполеон все-таки продолжает упорно держаться прежней политики, утверждая, что необходимо крепиться, переносить лишения еще несколько лет, чтобы одолеть врага.

8. Для осуществления правил блокады Наполеон организует в колоссальных размерах таможенную охрану, милитаризует таможенную службу, отделяет от действующей армии даже в разгар опаснейших войн (1809 г., 1812 г.) очень большие отряды с целью помочь таможням охранять границы Империи.

9. Невзирая на эти усилия, английская контрабанда в громадных количествах проникает в Европу. Этому ввозу сильно помогает общее сочувствие потребителей, соучастие населения не только покоренных Наполеоном иностранных земель, но и самой Франции. В особенности широко распространяется контрабандный ввоз именно колониальных товаров.

10. Императорское правительство не перестает заботиться о том, чтобы французская промышленность извлекла возможно большие выгоды из политического преобладания Наполеона в Европе; эти усилия правительства всецело поддерживаются стремлениями и запросами промышленников.

11. И промышленный класс, и правительство строго различают интересы «старой Франции», «старых департаментов» от интересов вновь завоеванных частей Империи; на первом плане всегда стоят интересы «старой Франции», интересы же завоеванных частей Империи беспощадно попираются на каждом шагу, если это выгодно «старой Франции». Так, воспрещается вывоз шелка-сырца и шелковой пряжи из пьемонтских и заальпийских департаментов куда бы то ни было за границу, чтобы обеспечить за Лионом, Нимом, Туром, Сент-Этьеном дешевый шелк и дешевую пряжу; так, формально слившиеся с Империей ганзейские и голландские департаменты подвергаются всяческим стеснениям, когда пытаются воспользоваться внутренним имперским рынком.

12. Точно так же на все хоть формально и не присоединенные к Империи, но зависимые от Наполеона страны и французский промышленный класс, и правительство смотрят с точки зрения самой беззастенчивой экономической эксплуатации. Их усилия направлены к достижению трех основных целей: а) к ограждению имперского рынка от проникновения фабрикатов из этих зависимых или полузависимых стран; b) к изгнанию каких бы то ни было конкурентов французской промышленности в этих странах; с) к обеспечению за французской промышленностью возможности стать монопольным скупщиком сырья, производимого этими странами.

a) Что касается первой цели, то она должна была достигаться запретительными ставками или полным воспрещением ввоза из Берга, из Швейцарии, из Саксонии и т. п. мануфактурных товаров, выделываемых в этих странах. Можно сказать, что в эпоху континентальной блокады шерстяные, шелковые, кожаные фабрикаты, предметы роскоши и т. п. так же мало могли (легальным путем) проникнуть в Империю Наполеона, как и товары хлопчатобумажные. Исключением были товары сталелитейные, без ввоза которых Франция не могла обойтись.

b) Что касается второй цели, то она должна была достигаться не только применением к Италии, к Испании, к Неаполитанскому королевству тех же мер протекционистской политики, какие применялись к Империи (причем, конечно, для французского ввоза граница должна была быть широко раскрыта), но также борьбой против каких бы то ни было попыток этих стран выбиться из тисков и обзавестись собственной своей промышленностью.

с) Наконец, третья цель достигалась прямыми запрещениями сбывать то или иное сырье, нужное для французских мануфактур, куда бы то ни было, кроме Франции. Так бывало с шелком Италийского королевства, так пытались проделать и с испанской шерстью, которая конфисковывалась, если ее продавали нефранцузу, под предлогом, что на деле за покупателем будто бы стоит англичанин.

13. Документы показывают нам, что не все эти цели достигались в одинаковой степени. Прежде всего зависимые Берг и Швейцария, «союзная» Саксония, Силезия в раздавленной Пруссии, Богемия в побежденной Австрии оказались упорными и могущественными конкурентами Франции в области промышленной деятельности. Нечего было французам и мечтать, конечно, бороться с ними за обладание местными рынками. Перечисленные страны отбивали у французов клиентов во всей Средней и Северной Европе, их фабрикаты сбывались в огромных количествах на двух центральных ярмарках — франкфуртской и лейпцигской, получивших в эпоху Наполеона всеевропейское значение. Мало того, контрабандный ввоз фабрикатов из этих стран в Империю очень сильно беспокоил французских промышленников и озабочивал правительство. Успешность этого контрабандного ввоза, а также победы среднеевропейских конкурентов над французами на иностранных рынках объясняются, по неоднократно встречающимся отзывам представителей французского промышленного мира, относительной дешевизной рабочего труда в Швейцарии, в Берге, в Саксонии сравнительно с Францией. Но рассмотрение фактических данных при всей их скудости приводит нас к заключению, что средняя заработная плата во Франции хотя и была (чаще всего — в полтора раза, гораздо реже — в два раза) выше, нежели в указанных странах, но этим одним не может быть объяснена столь значительная дешевизна нефранцузских фабрикатов: ведь эта дешевизна доходила до того, что, невзирая на огромные страховые премии, уплачиваемые перевозчиками контрабанды, эти товары все-таки оказывались дешевле местных, французских. Для объяснения этого факта необходимо главным образом принять к соображению и другое обстоятельство: так как континентальная блокада нигде не соблюдалась так строго, как во Французской империи, т. е. странах, непосредственно принадлежащих Наполеону и им управляемых, то, естественно, колониальное сырье, необходимое для заводов и мануфактур (и прежде всего хлопок, окрашивающие вещества, сахар), было несравненно доступнее и дешевле в Саксонии, Силезии, Богемии, даже в Берге и Швейцарии, нежели во Франции.

14. Наполеон с 1809 г., а особенно с 1810–1811 гг., начинает практиковать систему лиценций; он при этом стремится, с одной стороны, облегчить получение необходимого колониального сырья Францией, с другой стороны, — посодействовать усилению сбыта французских товаров, особенно шелковых, с третьей стороны, — дать доход казне; в конце концов третий мотив начинает играть преобладающую роль, и, например, в 1813 г. правительство намечает в смете, что таможни должны дать 150–160 миллионов дохода, и сообразно с этим выдаются лиценции в колоссальном количестве. Лиценции в глазах Европы, в глазах общества, даже в глазах некоторых сановников и сотрудников Наполеона были явным и вопиющим нарушением основных принципов континентальной блокады, нарушением, посредством которого французский император желает только себя, только свою казну избавить от тяжкого бремени, возложенного им на своих вассалов и союзников. В частности, лиценции очень сильно портят отношения между Наполеоном и Александром I и немало способствуют упрочению того умонастроения в Петербурге, при котором стало возможно издание декабрьского указа 1810 г.

15. К 1810–1811 гг. обнаруживается окончательно, что не только все усилия монополизировать рынки даже слабых экономически стран не вполне удаются французскому правительству вследствие конкуренции и деятельного контрабандного ввоза, но что и вообще сами эти рынки оказываются разоренными, истощенными, безнадежно слабосильными. Италия утратила (и прежде небольшую) свою платежную и покупательную способность; торговые, но не промышленные ганзейские города, торговая, но не промышленная Голландия были прежде очень важными скупщиками и распространителями французских товаров, теперь они доведены вследствие уничтожения морской торговли до полного упадка, до совершенного обнищания. Герцогство Варшавское разоряется прекращением сбыта через Данциг, Испания, даже в той части своей, которая подчинялась правительству Иосифа Бонапарта, оказывается не упроченным, а утерянным рынком для французов, потому что страна совсем разорена непрекращающейся долголетней, неслыханно яростной народной войной против поработителей, не говоря уже о том, что английский контрабандный ввоз мог совершаться и совершался здесь в широких размерах; он шел из Португалии, из Андалузии, отовсюду, где только французская военная сила не могла держаться, в те части полуострова, которые «считались» замиренными; королевство Неаполитанское с его огромной береговой линией тоже нельзя оберечь от контрабандного ввоза, да оно и не может при общей своей бедности служить сколько-нибудь обширным рынком для сбыта французских провенансов; Иллирийские провинции сами по себе тоже не были сколько-нибудь значительным рынком сбыта, а могли бы быть важны разве в качестве дороги к странам Леванта, но сам Наполеон признает, что нельзя и думать тягаться в странах Леванта с огромным английским импортом, который по Средиземному и Черному морям, по Архипелагу и Эгейскому морю беспрепятственно распространяется по всем странам Леванта.

16. По всем этим разнообразным и очень разнохарактерным причинам сбыт французских товаров не идет ни в Средней, ни в Южной Европе, ни в зависимых, ни в полузависимых от Наполеона странах столь успешно, как это было бы желательно французским промышленникам и императорскому правительству и как можно было бы ожидать. И чем больше выясняются все эти затруднения и препятствия, тем больше промышленный класс Франции начинает мечтать об экономическом завоевании русского рынка, о вытеснении оттуда англичан, но и здесь эти надежды оказываются тщетными: а) английская контрабанда не перестает проникать через Кронштадт, Балтийское побережье, Одессу; b) бессильная прекратить английский сбыт в России, континентальная система оказывается достаточно сильной, чтобы значительно затруднить продажу русского товара (по большей части громоздкого сырья) англичанам, особенно в те годы (1807–1809), когда русское правительство стремилось к тому, чтобы избежать каких бы то ни было упреков «союзника». Упадок русского сбыта в Англию ничуть не вознаграждается сбытом русских товаров во Франции, так как, во-первых, русский строевой лес, пеньку, смолу и т. п. невозможно перевозить во Францию сухим путем без чудовищного вздорожания этих тяжелых и громоздких товаров, морской же путь закрыт вследствие войны с Англией, а во-вторых, французы в эти годы почти не строят ни военных, ни торговых судов, и им эти русские товары оказываются ненужными. Отмеченные условия способствуют неслыханному падению русского курса и понижению покупательной способности именно в тех слоях русского общества, которые всегда были главными потребителями французских провенансов (предметов роскоши, шелковых материй, кружев, вин). Таким образом, еще до декабрьского указа 1810 г. оказывается, что русскому рынку не суждено вознаградить представителей французской промышленности за те разочарования, которые они испытали в Средней и Южной Европе. Декабрьский указ 1810 г., бывший со стороны императора Александра I прежде всего тем, что дипломаты называют «репрессалиями», ответом на бесцеремонное пользование Наполеона лиценциями, а также на давно уже беспокоившие русское правительство политические шаги французского императора, имел пагубное значение для французского сбыта в России; этот указ нанес французской торговле в России тяжкий, окончательно ее погубивший удар. Декабрьский указ 1810 г. в самом деле был «началом конца» франко-русского мира и союза.

17. Так обстояло дело с вопросом о сбыте французских фабрикатов. Что же касается вопроса о сырье, то здесь нужно отметить следующее: а) Единственным сырьем, в самом деле монополизированным Империей Наполеона, был шелк-сырец, так как он водится (в Европе) именно в тех странах, которые принадлежали Наполеону, и так как, где бы он ни водился, в пьемонтских департаментах Империи или в королевстве Италии, все равно нужные количества по дешевой цене всегда были обеспечены, как сказано, за французскими шелковыми мануфактурами, b) Был момент (1808–1809 гг.), когда испанская драгоценная мериносовая шерсть была если не в монопольном владении у французов (так как сбыт в Англию и в эти годы происходил), то во всяком случае, более доступна французским суконщикам, чем их континентальным конкурентам. Да и в 1810–1812 гг. (до битвы при Саламанке) эта тонкая, незаменимая шерсть была всегда вполне доступна французам. Что касается других сортов, попроще, то французские шерстобиты и суконщики в этом отношении не были поставлены в общем хуже саксонцев или богемцев, не говоря уже о Силезии, хотя кое-когда во Франции и делались заявления, будто бы за границей шерсть дешевле. У нас есть, с другой стороны, показания о полнейшей доступности и изобилии шерсти в департаментах, где выделка шерстяных домотканных материй была главной статьей широко развитой деревенской промышленности, с) Полотняная промышленность в отношении обеспеченности сырьем была поставлена несколько хуже суконной; в общем льна, правда, хватало, но, как мы видели в своем месте, бывали случаи, когда отсутствие драгоценных семян русского льна приравнивалось к «общественному бедствию» (calamit? publique), а получить этот русский лен было очень трудно из-за прекращения морской торговли, d) Хлопчатобумажная промышленность была поставлена в отношении обеспеченности сырьем хуже всех других из-за трудности добывать хлопок, из-за решительной невозможности заменить колониальный хлопок европейским или левантийским. Акклиматизация хлопка на Апеннинском полуострове дала ничтожные результаты, левантийский хлопок должен был идти через Иллирийские провинции (и эта их роль была в глазах Наполеона важнее, нежели их значение как дороги для французских фабрикатов, идущих в страны Леванта); но, во-первых, левантийский хлопок был грубее, хуже колониального, заморского, а во-вторых, путь из Иллирии во Францию был труден, долог и опасен и обходился гораздо дороже морского. Наполеон знал хорошо, что уже в середине 1808 г. французская промышленность пережила острый хлопковый голод, и все-таки с 1810 г. он окончательно становится на путь самого решительного преследования колониальных товаров. Трианонский тариф был мерой, которая все же еще предусматривала возможность легального появления заморского хлопка в Империи; но последовавший около того же времени разрыв сношений с американцами, главными поставщиками заморских сортов хлопка, разрыв, так вредно отразившийся в то же время на сбыте французских шелковых материй, фактически лишил французскую хлопчатобумажную промышленность возможности получать колониальный хлопок, единственно пригодный для выделки высших сортов бумажных материй, разве только через посредство контрабандной торговли, е) Страдало от недостатка сырья и кожевенное производство, и притом отчасти тоже вследствие «морской войны», так как нельзя было получать, как прежде, нужную сырую кожу из Южной Америки, отчасти же вследствие войны в Испании, так как оттуда (и из Португалии) прежде тоже получались большие партии нужного для этого производства сырья, f) В отчаянном положении оказалось сахароварение, пока единственным сырьем был тростниковый сахар, g) От недостатка колониальных товаров, кроме хлопчатобумажной промышленности, страдали, поскольку нуждались в окрашивающих веществах, и все другие отрасли текстильной промышленности, h) Металлургия (как и до, и после рассматриваемого периода) нуждалась и в заграничной руде, и в заграничном полуобработанном железе для дальнейшей выделки, но нужные количества получала беспрепятственно, так как правительство отдавало себе ясный отчет, что Франция не в силах обойтись собственными средствами в этой области производства, i) Мыловарение, писчебумажное производство в сырье обыкновенно тогда нужды не испытывали, хотя есть указания, что на юге в 1805 г. англичане мешали перевозке нужного тряпья морем.

18. При этих условиях внешнего сбыта и получения сырья главным рынком для всех отраслей промышленности являлся рынок внутренний, имперский. Насколько можно судить по рассмотренным нами данным, общее положение главных отраслей французской промышленности можно охарактеризовать так: а) Шелковое производство в эпоху континентальной блокады очень серьезно страдало от недостатка сбыта, от прекращения морской торговли, от разорения ряда европейских стран войнами; оно страдало несмотря на деятельную поддержку со стороны императора, выражавшуюся в казенных заказах, субсидиях, выгодных для шелковой промышленности условиях лиценциатной торговли. Периодами сравнительно сносными были 1807–1809 гг. (до разрыва сношений с Северо-Американскими Штатами), 1812 г., а также начало 1813 г. b) Шерстяное производство держалось в общем стойко, и его представители считали себя в выигрыше от установления континентальной блокады; это производство чрезвычайно окрепло и развилось за время наполеоновского царствования, с) Полотняное производство в общем тоже держалось, но все же далеко не так, как шерстяное; спрос временами сильно падал, могущественная конкуренция бумажных материй (простых ситцев в особенности) очень давала себя чувствовать. Только с 1810 г., особенно со времени трианонского тарифа, среди полотняных фабрикантов оживляется надежда на то, что хлопчатобумажная промышленность уничтожится за недостатком нужного ей сырья, и полотна опять отвоюют прежнее свое место на рынке, откуда они были вытеснены ситцами. В несомненном упадке находится, в частности, кружевное производство (как и все производства, занятые выделкой предметов роскоши), d) Общее положение хлопчатобумажной промышленности характеризуется: быстрым подъемом после декрета от 22 февраля 1806 г., кризисом под влиянием хлопкового голода в 1808 г., улучшением положения в 1809 г. и первой половине 1810 г., новым чрезвычайно тяжелым кризисом, начинающимся в конце 1810 г., обусловленным как трианонским тарифом и неслыханным вздорожанием хлопка, так и падением сбыта, и продолжающимся до лета 1811 г.; затем некоторым, но все еще слабым улучшением во второй половине 1811 г. и в 1812 г. е) Кожевенно-дубильное производство принадлежит в общем к числу тех отраслей промышленности, которые скорее выиграли, нежели проиграли от установления блокады, f) Делало успехи и крепко держалось в эпоху блокады и то производство, которое, в сущности, еще в годы революции находилось в младенчестве — металлургическое. Но, повторяю, Франция еще не могла удовлетворить всем своим потребностям, не выписывая из-за границы не только руду и железо, но даже и фабрикаты (сельскохозяйственные орудия и т. п.). g) Такие отрасли промышленности, как мыловарение, писчебумажное производство, в отношении сбыта не испытали на себе никаких уследимых последствий от континентальной блокады.

19. Тяжкий общий кризис, постигший французскую промышленность в начале 1811 г., отразился наиболее неблагоприятно на тех отраслях промышленности, которые и без того испытывали уже давнишнее недомогание, давнишнее ненормальное состояние: он поразил больше всего шелковую и бумагопрядильную промышленность, в меньшей степени — шерстяное производство, в еще меньшей степени — кожевенное и сталелитейное. Смягчающе повлияло здесь и то обстоятельство, что последние три отрасли производства и в 1809, и в 1810, и в 1811 гг. пользовались огромными заказами со стороны военного ведомства — заказами, с которыми не могли сравниться милостивые императорские субсидии и придворные заказы лионским шелковым мануфактурам. Из непромышленных районов континентальная блокада больше всего и тяжелее всего сказывалась на чисто торговых приморских городах, которые дошли в большинстве случаев до глубокого упадка и явственного обнищания, а меньше всего блокада отразилась на чисто земледельческих департаментах. Полное отсутствие сколько-нибудь учитываемого влияния блокады в земледельческих департаментах сказывается именно в годину кризиса 1811 г. Что касается виноделия, то оно страдало от прекращения сбыта в колонии, в Англию, в ганзейские города, в Россию (после декабрьского указа 1810 г.). Земледельческие продукты находили себе достаточный сбыт на внутреннем рынке, а когда Наполеон решил, что «все равно» Англия получит нужный ей хлеб откуда-нибудь, то он постарался устроить так, чтобы она получила именно французский хлеб в огромном количестве (в 1811 г., в разгар строгостей, направленных к повсеместному поддержанию принципа континентальной блокады!).

20. Вторая половина 1811 г. и весь 1812 г. были в общем временем улучшения в положении французской промышленности, временем отдыха после бедствия 1811 г. Это улучшение продолжается и в начале 1813 г., хотя биржевая паника, тревожные слухи о внешних делах Империи, наконец, яростная война с последней коалицией не дают возможности и времени деловому миру учесть это промышленное улучшение. Эти же последние годы наполеоновского царствования (с конца 1813 г. вплоть до отречения Наполеона торгово-промышленная жизнь замирает) отмечены вполне определенным стремлением правительства ускорить осуществление плана, обрисовавшегося в общих чертах еще в 1810 г., в год объявления миллионной награды за изобретение льнопрядильной машины, в год трианонского тарифа; этот план полного изгнания колониальных товаров, замены их европейскими продуктами, план, изложенный министром внутренних дел в феврале 1813 г. в официальном обращении к Законодательному корпусу, начинает как бы осуществляться как усиленным покровительством свекловичному сахароварению, так и открытием заведений для извлечения суррогата индиго из вайды. Но хотя свекловичному сахароварению и принадлежала огромная роль в будущем, не теперь, не в трагическом 1813 г., суждено было этим попыткам привести к определенному результату. Наполеон, радовался каждому успеху свекловичного сахароварения, где бы этот успех ни проявлялся, во Франции или Пруссии, или в другой стране; он приказывал переводить на все европейские языки объявление о миллионной награде за изобретение льнопрядильной машины, полагая, что, кто бы и где бы ее ни изобрел, все равно это изобретение может подкосить хлопчатобумажное производство, а потому избавит Европу от необходимости покупать хлопок и этим нанесет тяжкий удар англичанам, сделает не нужной Европе английскую контрабанду. Он думал противопоставить Англии Европу, а в это же время Европа вставала на него, соединялась с Англией, разбивала таможенные кордоны, раскрывала порты англичанам, ликующими кликами и приветствиями встречала первые открытые, легальные, а не контрабандные высадки англичан и выгрузку английских товаров! Из всех соображений Наполеона и его правительства, связанных с континентальной блокадой, самым утопическим было именно это: изменить судьбы мировой торговли, повернуть историю к доколумбовским временам, и однако эта утопия была логическим выводом из всей политики Наполеона с момента провозглашения берлинского декрета от 21 ноября 1806 г. Монталиве составлял свое Expos?, точно излагая мысли Наполеона, в конце 1812 г., когда еще сам не знал о гибели великой армии; он издал этот отчет в начале февраля 1813 г., когда еще мог тешить если не себя, то своих читателей уверением, будто у императора под ружьем «девятьсот тысяч» человек! Эта утопия созревала в 1810–1812 гг., в годы беспримерного могущества, но выявилась, раскрылась она окончательно слишком поздно: как раз тогда, когда континентальная блокада доживала последние дни…

* * *

Таковы общие выводы, подробное обоснование которых я старался дать в своей книге. Читатель понимает после всего сказанного мной о статистике этой эпохи, почему я воздержался от подражания манере некоторых историков давать именно в выводах, в подведении итогов цифровые показания, «торговые балансы» и т. п. Для осведомления о тех или иных мнениях правительства я приводил в своей книге, в тексте и в приложениях много цифровых показаний, но, зная хорошо им цену, в частности не доверяя фантастическим выкладкам именно «торгового баланса», я, конечно, не мог позволить себе давать вперемежку с общими выводами, к которым я пришел и которые считаю обоснованными, эти заведомо сомнительные исчисления, которым, как мы видели, не верили сами их авторы.

Кроме данных в заключении выводов, в разных главах книги сделано немало и других, более частных. К некоторым из них мне придется вернуться в другой связи, если только мне суждено когда-нибудь исполнить еще хоть малую часть из намеченных дальнейших работ, касающихся исследования континентальной блокады и ее экономического значения в других странах Европы.

Грандиозен был замысел Наполеона, вернее, грандиозны были развитие и углубление им замысла, который в главных чертах достался ему в наследие от предшественников; грандиозны были средства, пущенные им в ход и только ему одному доступные; огромны были усилия и жертвы, которых требовала затеянная экономическая война. Замысел не удался, но длительная попытка его реализации имела ряд очень серьезных последствий как для Франции, так и для всей Европы. И в данном случае тоже Наполеон пытался сделать то, о чем по условиям времени, по средствам, которыми они располагали, могли только мечтать впоследствии другие противники английской экономической супрематии. Со своеобразным поздним «раскаянием» иногда говорили (и говорят), например, в современной Германии о неудавшейся мысли Наполеона противопоставить Англии европейский континент как нечто целое, изгнать английскую торговлю изо всех европейских рынков и этим нанести неприступному врагу решительный удар; об этой любопытной тенденции в современной германской публицистике и популярной исторической литературе я уже упоминал.

Конечно, теперь даже начало, даже первые шаги к осуществлению подобной задачи совершенно невозможны, невообразимы даже условия, при которых подобные первые шаги могли бы быть сделаны, и едва ли упомянутые публицисты этого не понимают. Но все-таки их воображение охотно обращается к сказочным усилиям смертельного врага Англии, т. е. именно к той странице его эпопеи, о которой много говорили, но которую еще нужно всесторонне исследовать, чтобы ее вполне понять.

Во всяком случае, начать новое исследование этого многостороннего явления, имевшего общеевропейское значение, методологически правильнее всего было именно с Французской империи, откуда шла инициатива и где все будущее, политические судьбы страны тесными узами с самого начала, с декрета от 21 ноября 1806 г., связались с судьбами континентальной блокады. В частности, без изучения судеб блокады во Франции трудно понять очень многое в политических настроениях представителей французского торгового капитала, а также представителей промышленности в критический 1814 год, в эпоху Ста Дней 1815 г., да и в первые годы Реставрации, годы ликвидации континентальной блокады.