6

Даниель О’Коннель родился в 1775 г. в семье довольно зажиточных и популярных в графстве Кенни католиков. Он получил хорошее систематическое образование на родине и за границей. И семья его, и в первой молодости он сам принадлежали к той категории католиков, которые, скорбя о своем бесправии, в то же время были типичнейшими консерваторами во всех без исключения иных вопросах политики и морали. Французская революция повлияла на О’Коннелей так, как она повлияла на всех католиков одного с ними типа: они с ненавистью и раздражением отнеслись к французским событиям, и клерикально-консервативные чувства в них особенно усилились именно под влиянием известий из Франции. Молодой О’Коннель, правда, примкнул к «Объединенным ирландцам» в тот период существования этого общества, когда оно еще было вполне легально с формальной стороны, а по существу стремилось возможно больше объединить католиков с протестантами для борьбы против Англии и выдвигало требование католической эмансипации. Но уже очень скоро О’Коннель прервал сношения с этим обществом, как только яснее стал обозначаться его революционный и франкофильский характер. На восстание 1798 г., на попытку Роберта Эммета 1803 г. О’Коннель смотрел резко отрицательно, не только высказываясь против их методов и целей, но и осыпая память этих людей самыми злыми упреками и обвинениями. В этом отношении он был типичным представителем большинства ирландского общества первых десятилетий XIX в., разочарованного, уставшего и наперерыв обвинявшего революционеров в безумных затеях и гибельных способах действий. О’Коннель был человек очень энергичный и активный, прирожденный агитатор; и еще раньше, нежели выступил на первый план, он уже успел проявить это свое отношение к революционному методу. «Из примера «Объединенных ирландцев», — говорил он, — почерпнул я урок, что, имея в виду успешно действовать для Ирландии, решительно необходимо работать в границах закона и конституции. Я увидел, что братства, незаконно образованные, никогда не могут уцелеть, что неизменно какое-нибудь беспринципное лицо может быть уверено в получении доступа в такие общества и что оно либо вследствие обыкновенного подкупа, либо — во времена опасности — из-за собственного своего спасения может выдать своих товарищей. Да, «Объединенные ирландцы» научили меня, что всякое дело для Ирландии должно делаться открыто и явно». Он был юристом, адвокатом по профессии и считался знатоком своего дела; проницательность его и дар слова стяжали ему громкую репутацию еще до того, как он выступил на политическую арену. Политическая жизнь его стала более или менее заметной, когда, примкнув к католической ассоциации, которая поставила своей задачей легальным путем добиться отмены тест-акта и других ограничений, он вместе с другими 20 членами специального комитета работал над редакцией петиции католиков, поданной главе министерства — лорду Гренвилю в 1808 г. В петиции высказывалось желание, не трогая унии, соединившей Ирландию с Англией, добиться эмансипации католиков. Из этой петиции и ей подобных предложений (поддерживавшихся в английской палате общин старым Граттаном, протестантом-патриотом Ирландии) ничего не вышло. О’Коннель много говорил на митингах, которые собирались по поводу этих петиций, но трудно сказать, большое ли впечатление он тогда производил. Политический оратор в большей степени еще, нежели всякий иной, подвергается влиянию своей аудитории, а в эти годы ни католики-аристократы (вроде лорда Фингала), устраивавшие эти митинги, ни толпа, на них собиравшаяся, не обладали ни одушевлением, ни особой верой в осуществимость своих желаний. В 1811 г. король Георг III снова (и на этот раз уже безнадежно) впал в помешательство, и его место с титулом регента заступил сын его Георг, а в следующем (1812 г.) Каннинг, выдающийся английский государственный деятель, и до, и после того бывший министром, произнес в парламенте речь, в которой признавал справедливость католических притязаний и только протестовал против всяких просьб об отмене унии (а петиция и об этом была подана за полтора года до того). Все это были обстоятельства, которые в другое время могли бы несколько ободрить ирландских католиков. Но общественная апатия продолжалась, да и новый регент в вопросе о католиках оказался копией своего отца, а Каннинг был не у дела до самого 1822 г. С окончательным образованием реакционного кабинета лорда Кэстльри, лорда Эльдона и Сидмута на правительственную милость нужно было совершенно оставить всякие надежды. Номинальный премьер лорд Ливерпуль, подобно товарищам своим по кабинету, решительно был против католической эмансипации, а секретарь по делам Ирландии сэр Роберт Пиль, едва выступив еще только на политическое поприще, являлся самым активным врагом каких бы то ни было уступок католикам.

Таково было положение вещей, когда пала наполеоновская империя, смертельный враг Англии попал в ее руки, долголетняя война окончилась, и ирландцам на помощь пришел неожиданный союзник: революционное брожение в самой Англии по поводу требований избирательной реформы. Но раньше чем к этому периоду обратиться, заметим, что к его началу, к 1815, 1816, 1817 гг., католическая партия Ирландии, пока еще бессильная, робкая, не имевшая и понятия о своем ближайшем будущем, уже теснилась вокруг О’Коннеля, уже определенно считала его своим вождем. Впервые он снискал себе громкую популярность не речами своими и не участием в петициях, подававшихся, как упомянуто, в английский парламент, но своим поведением в 1813 г., когда зашла речь о новом и весьма существенном ограничении прав католической церкви. Каннинг (поддержанный Граттаном) защищал предложение, клонившееся к облегчению положения римско-католической церкви и католиков вообще, но в виде желательного условия подобных мер выставил (и был тут поддержан особенно усиленно лордом Кэстльри) требование, чтобы королю было предоставлено право veto, право неутверждения тех католических епископов, рукополагаемых для Ирландии, которые по своим убеждениям покажутся королю не вполне лояльными подданными. А доклад насчет их лояльности королю должна доставлять особая комиссия после надлежащего расследования; та же комиссия должна была наблюдать за сношениями ирландских епископов с римской курией. Сначала многие католики в Ирландии (не говоря уже о протестантах вроде Граттана) склонны были согласиться с тем мнением, что подобное veto — в сущности недорогая цена за эмансипацию. Даже папа Пий VII заявил, что против такого нового права, которое парламент хочет дать английскому королю, он ничего со своей стороны не имеет. Выдающийся деятель католической партии лорд Фингал тоже был с этим согласен. Но О’Коннель выступил против права veto самым решительным образом и увлек общественное мнение. Его точка зрения была такая: во-первых, нет возможности надеяться на полную эмансипацию даже после вотирования права veto; во-вторых, такая цена слишком дорога даже для получения эмансипации. Епископы были всецело на его стороне, и даже голос папы их не разубедил. Проект Каннинга, впрочем, так и остался проектом, но агитация 1813 г. и ее результат были первой и крупной удачей О’Коннеля. Уже обнаруживалось ясно, какого типа новый враг стоял перед английским правительством на месте погибших Вольфа Тона, Фицджеральда, Роберта Эммета: этот новый человек боролся не революционным, а легальным оружием, и его планы были гораздо скромнее, нежели их планы. Но, во-первых, он являлся удивительным агитатором, умевшим вовремя всегда приспособить к делу самого умеренного и робкого человека, знавшим в точности, сколько от кого можно требовать; во-вторых, действовать ему пришлось при исключительно благоприятных условиях, когда сама Англия временами казалась чуть не на пороге революции; в-третьих, самые цели его изменялись и расширялись по мере того, как он достигал намеченного. Это был замечательный политический тактик, и мы обратимся теперь к тому, как он воспользовался внутренней английской смутой, начавшейся после окончания наполеоновских войн.