12

12

Братьям Джону и Генри Чирсам выпало на долю заменить арестованных членов организации. Джон Чирс взял на себя руководящую роль в осиротевшем обществе и взял в такое время, когда уже планы «Объединенных ирландцев» были совсем разрушены и вместо восстания, которое своевременно должно было начаться, в стране некстати и с огромной тратой драгоценных сил вспыхивали то там, то сям отдельные мелкие стычки. Аресты и казни нескончаемой вереницей следовали друг за другом. При отсутствии в обществе «Объединенных ирландцев» революционного террора как системы борьбы необыкновенно характерным является для нового главы организации то письмо, которое он написал к лорду Клэру, одному из столпов судебно-административного механизма, служившего Вильяму Питту для усмирения Ирландии. Джон Чирс отдал это письмо для напечатания в газете «Press»; оно было уже напечатано, когда, несомненно по доносу одного из многочисленных шпионов (может быть, Мак-Нелли), газета попала в руки правительства, и этот именно уже готовый к выходу последний (68-й) номер ее целиком был захвачен полицией. Оно слишком длинно, чтобы привести его здесь целиком. Удовольствуемся несколькими выдержками. «Милорд, — писал между прочим Джон Чирс, — система истязания и усмирения, которая за последнее время обездолила эту страну, общим голосом приписывается плодотворному гению вашего сиятельства; и уже, конечно, она во всех случаях получала вашу помощь и поддержку». Характеризуя затем первоначальный фазис развития движения, строго легального и конституционного, Джон Чирс переходит к времени, когда «Объединенные ирландцы» стали подвергаться преследованию. Почему? «Потому, что они были опасны. Допустим, милорд, в самом деле они были опасны, но не для ирландского народа. Они были опасны, милорд, для испорченности администрации; они были опасны для конституционных злоупотреблений; они были опасны для власти, для притеснений, для казнокрадства министров его величества; и поэтому-то министры его величества решили уничтожить их (общество — Е. Т.). Но установившиеся убеждения разума нельзя было сокрушить преследованиями деспотического парламента, за которым стояла бессмысленная свирепость обманутой солдатчины [11]. Когда им было запрещено собираться публично, их обиды заставили их соединяться частным образом; и так-то, милорд, вы и другие hirelings м-ра Питта были первыми основателями того учреждения, которое под (тем же — Е. Т.) именем «Объединенных ирландцев» растоптало под ногами закон и гуманность. Это вы сами, милорд, впервые организовали систему, которая с тех пор смеялась над всем вашим искусством в розыске и раскапываниях. Это вы, милорд, истинный виновник всех преступлений и эксцессов, которые с тех пор были совершены; если бы только души мертвых могли смущать этот свет, тысячи привидений умерщвленных людей осаждали бы подушку вашего сиятельства и шептали бы проклятья над вашей головой, но ведь проклятья никогда не убивают, и поэтому вы их презираете».

Почести и деньги — вот, по словам Джона Чирса, единственная награда лорда Клэра за все его темные и страшные дела. «И даже, милорд, эти вознаграждения, боюсь я, вовсе не столь вечны, как вы можете вообразить; и небо в доказательство своей справедливости, кажется, решило сделать вас орудием вашей собственной погибели. Милорд, древние держались суеверного мнения, что в известных обстоятельствах люди какой-то тайной властью неодолимо влекутся к своему уничтожению; или, употребляя слово, непосредственно происшедшее от этого суеверия, что они обречены. Таково, милорд, по-видимому, ваше положение в настоящее время; кажется, вы закрываете глаза на состояние этой страны, вы не способны извлечь какую-нибудь пользу из примера иной страны. Рука фатума чудится над вами, а вы еще так нелепо уверены и так безумно веселы, как насекомое, которое кружится вокруг факела, или как птица, которая не может противостоять очарованию глаз змеи, вытянувшейся, чтобы поглотить ее. Я знаю, милорд, вы гордитесь воображаемой безопасностью своего положения. Но не хвастайте более этим обстоятельством, не обманывайтесь дольше: я говорю вам, что вы в опасности».

Письмо Чирса, из которого выше приведены только небольшие выдержки, прямо грозило лорду Клэру убийством. Полиция знала уже в марте и апреле (1798 г.) и о местопребывании, и о деятельности Чирсов, но их временно не трогали, неустанно следя за ними и пользуясь ими, как удочкой, для уловления и выслеживания новых, еще пока не известных заговорщиков.

На 23 мая было назначено наконец всеобщее восстание; генералиссимусом всех имеющих восстать был давно уже назначен Фицджеральд; и он, и братья Чирсы, и Самуэль Нильсон заканчивали приготовления к этому окончательному взрыву.

Совершенно случайно правительство в точности узнало о близости кризиса. Капитан Армстронг, один из исконных столпов ирландского шпионства, с давних пор изучавший страну с нужной ему точки зрения, успел вкрасться в доверие к братьям Чирсам и аккуратно после каждого свидания с Чирсами отправлялся на свидание к кому-либо из начальствующих лиц с обстоятельными докладами. Чирсы и передали ему, что они и лорд Фицджеральд решили не ждать французов, а начать восстание немедленно, чтобы Вольф Тон явился с французским десантом, уже когда нужно будет нанести англичанам решительный удар. Первоначальное твердое намерение, без французов не начинать, было изменено, во-первых, вследствие слишком долгих приготовлений, переговоров и сборов французской Директории к вторичной экспедиции, а во-вторых, из боязни, что на мелкие, уже не сдерживаемые, спорадические вспышки на разных концах острова непроизводительно растратятся накопленные революционные силы. Это серьезнейшее открытие заставило тотчас же принять самые быстрые меры, ибо опасались, что лорд Фицджеральд, если только допустить его стать во главе общего восстания, сразу придаст всему делу характер народной войны: своими распоряжениями по инсуррекционной армии, самой своей личностью он объединял подчинившиеся ему революционные отряды. Итак, на очереди дня был арест лорда Фицджеральда, и Рейнольдс со своими товарищами по специальности проследили его.

После арестов в марте 1798 г. Фицджеральд скрывался в разных местах под разными фамилиями. Ему приходилось необыкновенно много работать над разрешением тысяч крупных и мелких вопросов и затруднений, всегда обступающих главнокомандующего в подготовительный период войны. Тучи шпионов реяли вокруг тех мест, где предполагалось его присутствие; Рейнольдс даже являлся с визитами к леди Фицджеральд и долго по душе с ней беседовал. Ночью 18 мая 1798 г. [12] лорд Фицджеральд пришел к одному из сообщников, Николаю Морфи. За голову Фицджеральда уже официально была назначена награда в тысячу фунтов стерлингов, и приходилось быть настороже. Лорд был нездоров, жаловался на холод. На другой день разнеслись слухи, что были ночью в городе обыски с целью найти вождя заговора. Пришел Самуэль Нильсон с предупреждением быть особенно осторожным. Прибежала затем женщина с узлом из дома Мура, где в это время происходил обыск: ей удалось унести приготовленную военную форму, уже явно указывающую на участие обыскиваемых в готовящемся восстании. Морфи спрятал узел. Часов в семь вечера лорд Фицджеральд лежал на постели в своей комнате, когда Морфи позвал его пить чай. Едва успел он выйти от своего гостя, как натолкнулся на полицейского майора Свэна и солдата, стоявших перед комнатой Фицджеральда. Морфи спросил, что им угодно. Свэн, не отвечая, бросился прямо в комнату. Лорд Фицджеральд в один миг «как тигр» (по словам Морфи) вскочил с постели и, выхватив кинжал, ударил полицейского. Тот выстрелил из пистолета в своего противника, но не попал, после чего бросился из дома, приказав мимоходом солдатам, пришедшим в квартиру, арестовать Морфи. Тогда в комнату Фицджеральда ворвался другой из полицейских офицеров, Райэн, и началась рукопашная свалка. Фицджеральд изо всех сил бил кинжалом Райэна, а пока с лестницы прибывали все новые подкрепления — солдаты и полицейские. Майор Сирр, пользуясь тем, что арестуемый был всецело поглощен борьбой, выстрелил в него и тяжко ранил; серьезную рану получил Райэн от руки Фицджеральда. Тогда на Фицджеральда, быстро ослабевшего от раны, набросились солдаты, но борьба к удивлению их все еще продолжалась. Наконец, сопротивление одинокого и израненного человека окончилось. Пленник был тотчас отвезен в тюрьму и предоставлен докторам. Он мучился долго, 15 дней. Напрасно жена и родственники во все эти дни умоляли о свидании с умирающим, им было это дозволено лишь к часам агонии.

2 июня он впал в беспамятство. «Ступайте, ступайте! Проклятые, ступайте!», — кричал он в бреду так громко, что было слышно за стеной, на улице. На рассвете следующего дня лорд Фицджеральд скончался, не приходя в сознание.