6

6

Задача, стоявшая перед Парнелем во второй половине 1881 г., была довольно сложна. Земельный билль Гладстона произвел на фермеров и на некоторые другие слои ирландского народа впечатление самое отрадное. Парнель, глубочайшим образом не доверяя никакому английскому правительству, был склонен думать, что кабинет сделал эту уступку из страха перед парламентской обструкцией, а еще более перед аграрными преступлениями и перед деятельностью фениев. Он опасался, что если Ирландия успокоится окончательно, тогда на какое бы то ни было движение законодательства в ее пользу нечего и рассчитывать. Война и военные отношения, запугивание врага и постоянная готовность к битве — вот что нужно было ирландцам, по мнению их вождя. Но, с другой стороны, когда слишком ярые его адепты предлагали пропагандировать между фермерами ту мысль [70], что нужно воздерживаться от всяких дел с вновь учрежденными посредническими судами [71], Парнель объявил, что это было бы непрактично: пусть фермеры все-таки пользуются тем, что сделал для них Гладстон, лишь бы только они не забывали, что все это «жалкие хитрости» кабинета и что главная цель впереди. Основанная в 1881 г. по настоянию Парнеля газета «лиги» ревностно распространяла; эти мысли. Разъезды его по стране начались при шумных овациях в начале сентября. 15 сентября собрался огромный митинг в Дублине; на митинге присутствовало 1700 депутатов от членов «земельной лиги», живущих в разных частях Ирландии [72]; председательствовал Парнель. Он произнес длинную речь, в которой убеждал присутствующих не верить добрым намерениям министерства и ни на минуту не допускать мысли, что ирландское население может удовлетвориться земельным биллем. Мало того, что билль не разрешает аграрного вопроса; по мнению Парнеля, правительство с умыслом не хочет его разрешить, потому что, если классовая борьба в Ирландии утихнет, тогда все жители острова, и лендлорды, и фермеры, соединенными силами будут требовать гомруля, а этого Англия и боится больше всего. «Пока аграрный вопрос будет открыт, — сказал оратор, — он постоянно будет представлять источник недовольства и раздора между классами [73], и у меня нет ни малейшего сомнения, что английское правительство, предлагая земельный акт, который оставляет вопрос открытым, который ничего не упорядочивает, который наперед делает необходимым периодическое возобновление этого вопроса через каждые 15 лет, что английское правительство, предлагая такую меру, имело целью [74] разъединить общественные классы в Ирландии и не позволить нам воспользоваться нашими соединенными силами для приобретения утраченных прав, прав на самоуправление».

Парнель этой речью ясно показал, что стоит не на исключительно националистической точке зрения и смотри на гомруль как на дело не только природных ирландцев, но всего населения Ирландии. Продолжая свою мысль, он заявил, что пока ирландцы платят аренду лендлордам, ирландским или английским, все равно, до тех пор вопрос о гомруле будет на втором плане. Твердое экономическое положение должно таким образом стать основой и базисом для независимого политического существования. Обращаясь затем с угрозами к кабинету Гладстона, Парнель сказал [75]: «Ничего, у нас есть надежные принципы, пригодность которых мы испытали и доказали за последние два года, и эти принципы представят для нас драгоценное руководство в нашем будущем поведении. Как бы ни действовали фермеры при условиях, созданных земельным биллем, пусть они действуют единодушно, как один человек. Избегайте разрозненных действий [76], пусть ни один фермер не будет доволен, пока все не будут удовлетворены».

Митинг и эта речь произвели большое впечатление в Англии; Парнель уничтожил ту моральную победу, которую готовило себе министерство земельным биллем; оставалось только сдерживать слишком яркие проявления недовольства в Ирландии, а на смягчение самого недовольства рассчитывать было нельзя. Каждому слову Парнеля верили, как евангелию [77], и действия правительства получали среди народных масс именно ту мотивировку и то освещение, какими снабжал их агитатор. Брожение в стране заметно усилилось со времени приезда Парнеля. Наместник Ирландии Форстер, облеченный в силу билля об усмирении правом отменять, где захочет, habeas corpus и арестовывать, кого нужно, пользовался своими прерогативами вполне энергично, так что более или менее беспокойные люди попадали в свое время в тюрьму. Аресты и репрессалии со стороны Форстера и его помощника Борка быстро сменяли друг друга; но ответом на речь Парнеля они служить не могли. Парнель был действительно «некоронованным королем» Ирландии, и ответить ему d’?gal ? ?gal мог только сам глава английского правительства.

Ровно через 3 недели после речи Парнеля, 7 октября (1881 г.), Гладстон произнес в Лидсе на собрании представителей либеральных ассоциаций большой спич, который был прямо направлен против ирландского агитатора и его действий [78]. «М-р Парнель хочет убедить ирландцев, что они нами обмануты[79]. Если этот закон (земельный билль — Е. Т.), чистый от несправедливостей, все-таки не будет исполняться, то я без колебания, джентльмены, говорю: еще не истощены все средства борьбы, которые дает нам цивилизация». Тут в общих выражениях намекалось на возможность принятия репрессивных мер против Парнеля. Аудитория много раз прерывала премьера громкими аплодисментами. Консервативная пресса часто и сильно упрекала кабинет в попустительстве ирландцам, но лидская речь сразу дала Гладстону много приверженцев среди консерваторов.

Парнель отвечал на речь первого министра через 2 дня после ее произнесения; 10 октября он прибыл в Уэксфорд. Город был декорирован самым блестящим образом [80], и торжественная многотысячная процессия встретила Парнеля со всеми знаками горячей признательности и преданности. Вечером того же дня состоялся банкет, на котором агитатор произнес одну из самых многозначительных своих речей. «Первая необходимость для процветания Ирландии заключается в том, чтобы выбросить вон из нее английское хозяйничание» [81],— сказал он. Как сделать это? Вот как: демократия, рабочие классы должны освободить Ирландию. «Если вы сумеете повиноваться неписаным законам, если вы докажете, что меньшинство не может угнетать большинство, вы тем самым обнаружите, способны ли вы к самоуправлению. Нам нужно, чтобы ирландцы получали все хорошее и справедливое вознаграждение за талант, ум и физическую силу, и мы этого не достигнем, пока не выгоним м-ра Гладстона с компанией и его башибузуков» [82].

Все это Парнель говорил в волнующейся стране, где аграрные преступления не прекращались и где все предвещало близкое оживление фенианства. Собственно, Форстер на основании билля об усмирении имел право арестовать Парнеля немедленно, однако Гладстон медлил прибегать к таким мерам против своего врага, не дав ему сначала решительного предостережения. 12 октября премьер опять говорил в Гильдголле, в Лондоне, подчеркивая и повторяя фразу о не истощенных еще средствах борьбы с Парнелем, предоставляемых цивилизацией. Но Парнель все равно уже не мог оставаться на свободе.

Теперь нам нужно оставить отчеты о политических спичах и обратиться к другого рода источнику. В октябре 1892 г. появилась в Лондоне книжка под названием: «Двадцать пять лет в тайной полиции. Воспоминания сыщика». Эта книжка в 6 дней потребовала трех изданий, а за год разошлась в 16 изданиях: так силен был возбужденный ею интерес. Принадлежит она перу Томаса Бича [83], который под названием майора Лекарона служил в свое время в английской тайной полиции и заведовал там ирландским вопросом. Он успел проникнуть в некоторые фенианские кружки, был коротко знаком с главнейшими деятелями легальной и нелегальной оппозиции и оказал английскому правительству целую массу неоцененных услуг. Что он в своей книжке не лжет, явствует из того, что она не вызвала никаких сколько-нибудь существенных опровержений, хотя огромное большинство названных в ней личностей еще живы; что Томас Бич много знал и видел, это должны были признать даже те, которым знакомство и откровенность с ним не принесли особенной выгоды. Итак, эти мемуары являются необходимым подспорьем при изучении ирландского движения в 80-х годах; нас же они интересуют постольку, поскольку касаются Парнеля и его судьбы в 1881 г.

Томас Бич познакомился, как он рассказывает, с Парнелем в 1880 г., и так как Бича рекомендовали Парнелю суровым и фанатическим революционером, то агитатор был с ним откровенен вполне. Тогда-то Бич и узнал о том, что Парнель находится в связи с тайным ирландским республиканским обществом и его филиацией в Америке [84]. В 1881 г. Бич по обязанностям службы старался держаться поближе к Парнелю, и тот был настолько тронут интересом, который выказывал к его особе Томас Бич, что подарил ему даже свой портрет с собственноручной надписью: «Искренно ваш Чарльз Парнель» [85]. В 1881 г. отношения между Парнелем и разными подозрительными людьми оживились; осенняя агитация заставила его войти в деловые сношения с «революционным управлением», сидевшим в Америке, к Томасу Бичу было поручено передать этому обществу некоторые инструкции от Парнеля [86]. «А между тем правительство вовсе не было так мало осведомлено о Парнеле, как это ему (Парнелю — E. Т.) казалось», — задумчиво замечает Бич.

Таким образом, наместник Ирландии Форстер имел целый ряд сведений и документов относительно нелегальных сношений агитатора, как раз в это время произносившего запальчивые речи против министерства. 12 октября, как было сказано, происходил дублинский митинг, и Парнель еще раз обрушился на Гладстона, а на другой день, 13-го, он был арестован по приказанию Форстера. Парнель не обнаружил при аресте даже тени волнения [87], но встретил это как вещь давно ожидаемую.

Тотчас после арестования он был отвезен и заключен в Кильмангемскую тюрьму. В приказе Форстера говорилось, что Парнель арестуется за возбуждение людей к неуплате арендных денег и пр. Истинные, непосредственные причины не были преданы гласности.

Это был первый удар; второй поразил уже «земельную лигу»: 18 октября она была объявлена правительством закрытой [88]. Как справедливо говорит умный и тонкий наблюдатель всего, что тогда творилось в Великобритании [89], две нации теперь стояли друг против друга и обе были единодушны. «Ни один голос не раздался в Англии в защиту Парнеля; ни один голос не раздался в Ирландии в защиту Форстера» [90]. Вслед за тем были арестованы в несколько дней Биггар, О’Гили и другие наиболее активные члены закрытой лиги.

Но движение в Ирландии не прекращалось, хотя Парнель сидел в тюрьме. До его осеннего путешествия страна была сравнительно спокойна, но теперь движение не хотело останавливаться и внушало Форстеру самые серьезные опасения. Он сам и его помощник Борк были заняты разысканием непосредственных причин брожения и применяли билль об усмирении в самых широких размерах. Под председательством сестры Парнеля, мисс Анны Парнель, образовалась [91] «женская земельная лига», которая резко нападала на премьера и наместника. Аграрные преступления шли своим чередом. В самом Лондоне собралась 23 октября громадная толпа ирландцев с целью протестовать публично против ареста Парнеля [92]. С наступлением весны 1882 г. положение дел нисколько не улучшилось; избиения лендлордов и поджоги все увеличивались в числе. Все политические круги Лондона сходились на том [93], что билль об усмирении не послужил ни к чему, что Форстер и его секретарь Борк не могут достигнуть цели, несмотря на всю свою энергию. В это время капитан О’Ши, один из парнелитов, написал Гладстону и Чемберлену письмо, в котором говорил, что Ирландия волнуется единственно из-за бедственного положения фермеров и из-за последствий билля об усмирении. Он просил, чтобы правительство обратило внимание на его письмо. Гладстон и Чемберлен понимали, конечно, что это предложение, этот первый шаг, исходит от самого Парнеля. У них было два выхода: отвечать молчанием или предложить свои условия Парнелю. Ответить молчанием для Гладстона значило быть поставленным в необходимость продолжать железный режим в Ирландии и компрометировать этим окончательно всю либеральную партию и ее традиции, притом без всякой реальной пользы.