НА СЛУЖБЕ НОВОЙ ВЛАСТИ.

НА СЛУЖБЕ НОВОЙ ВЛАСТИ.

Как только большевики оказались хозяевами России, они постарались в полной мере использовать так долго сдерживавшийся царизмом потенциал самоутверждения и самовыражения еврейства, заключавший в себе огромную и созидательную, и разрушительную энергию. Наиболее горячий отклик идеи большевизма нашли в сердцах беднейшей части еврейства из местечек и городов в пределах бывшей черты оседлости, пережившей в годы Первой мировой и гражданской войн настоящую трагедию. С 1914 по 1921 год почти 500 тыс. евреев вынуждены были, спасая жизни и в поисках лучшей доли, покинуть родные дома и мигрировать по стране[128]. Получилось так, что вызванные войной голод и разруха заставляли обычных горожан бежать в деревню, тогда как обитатели разоренных местечек, гонимые страхом насильственной смерти, наоборот, устремились в города близлежащие, а также прежде недоступной им Центральной России, восполняя образовавшийся там дефицит населения. Правда, в таких мегаполисах, как Москва, где выжить было особенно непросто, численность еврейского населения с 60 тыс. на лето 1917 года сократилась к 1920 году до 28 тыс., что составляло 2,2 % от всего тогдашнего населения столицы в 1270 тыс. человек. В последующие годы, когда восстановилось свободное и безопасное транспортное сообщение центра с Белоруссией и Украиной, поток еврейских переселенцев в центр России стал нарастать. По переписи конца 1926 года, в СССР насчитывалось 2562100 евреев, причем 21 % из них проживал в России, 61 % — на Украине и 16 % — в Белоруссии. К этому времени еврейское население Москвы составляло уже 130 тыс. человек, или 6,5 % от всех ее жителей[129].

Хотя в связи с разрухой и хаосом получить какую-либо работу в больших городах было чрезвычайно трудно, одна часть приезжих евреев нашла выход из положения, занявшись тем, что тогда называлось спекуляцией, а другая — более или менее грамотная, главным образом из Белоруссии — сравнительно легко находила себе применение, устраиваясь в аппаратные структуры новой власти, бойкотируемой тогда старым чиновничеством. В разговоре с одним старым большевиком Ленин так характеризовал эту ситуацию:

«Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции… Еврейские элементы были мобилизованы… и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»[130].

На май 1919-го присутствие евреев в коллегиях центральных наркоматов составило 21 %. Немало представителей этой национальности оказалось и в бюрократических структурах столицы. Там, по данным на 1 января 1927 г., их доля в аппарате Советов равнялась 10,3 %, органах юстиции — 7,8 %, государственной торговли — 13,2 %), в общественных организациях — 19,3 %[131].

Происходил и интенсивный приток евреев в первооснову советской власти — коммунистическую партию. Если к началу 1917 года среди примерно 23 тыс. членов этой организации насчитывалось около 1 тыс. евреев (4,3 %), то к началу 1921-го — около 17,4 тыс. (2,5 %). К концу следующего года этот показатель возрос до 19,6 тыс. человек, что составляло 5,2 % от общей численности партии, а на январь 1927 года обладателями партийных билетов считались 45,3 тыс. евреев (4,3 %). Еще значительней была прослойка представителей этой национальности в столичной партийной организации — 6,5 % (на конец 1926 года)[132], что, впрочем, точно соответствовало доле живших в столице евреев в общей численности населения города. Но самым большим было «представительство» евреев в руководящих партийных органах. На XI съезде РКП(б), прошедшем в конце марта — начале апреля 1922 года, делегаты-евреи в количественном отношении (77 человек, или 14,8 %) уступали только русским (341 человек, или 65,3 %). Примерно такой же национальный расклад имел место и через год, на XII съезде (60,8 % русских и 11,3 % евреев)[133].

Что касается исполнительных органов партии, то, скажем, Московский комитет в начале 1926 года состоял на 11 % из евреев, а политбюро ЦК ВКП(б) (члены и кандидаты в члены) — и того более: на 20 %[134].

Явное усиление еврейского фактора в общественно-политической жизни страны не могло не вызвать ответной реакции со стороны довольно широких слоев населения. Л.Д. Троцкий[135], сам немало способствовавший росту антисемитских настроений, возглавив в начале 1922 года правительственную комиссию по изъятию церковных ценностей, признавал впоследствии, имея в виду первые годы становления советской власти:

«Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения…»[136].

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что для Троцкого это была не просто оценка минувшего с позиции стороннего наблюдателя. Например, 18 апреля 1919 г. он на заседании политбюро в присутствии Ленина, Сталина и Н.Н. Крестинского потребовал как нарком по военным и морским делам срочно разобраться, почему «огромный процент работников прифронтовых ЧК и тыловых исполкомов и центральных советских учреждений составляют латыши и евреи», в то время как «процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик шовинистская агитация». Позже тот же Троцкий напишет, что «новая бюрократия национальных меньшинств стала затем немаловажной опорой Сталина»[137].

На Западе же особую тревогу вызвало то обстоятельство, что руками «еврейских мальчишек» (выражение А.М. Горького), представлявших собой, по мнению экономиста Б.Д. Бруцкуса, «незрелые и нередко преступные элементы населения», советская власть бесцеремонно расправлялась с русской культурой, национальными святынями и традициями. Там обоснованно опасались, что подобные действия этих функционеров нового типа, решительно порвавших с еврейством ради химеры пролетарского интернационализма, могут навлечь новые беды на многострадальный народ, из которого они вышли. К. Каутский, квалифицировавший власть большевиков как «диктатуру парвеню», отмечал в июле 1923 года:

«…Успех единичных евреев, занимающих важные правительственные посты в России, еврейскому народу не принес и не принесет как нации ничего хорошего. Как необычайное явление это бросается в глаза и заставляет несознательные массы смешивать большевиков с евреями. Дошло до того, что широкие массы начинают усматривать в большевистском господстве еврейское господство»[138].

Но тех, кому была адресована эта критика, мало волновали подобные заключения. Они прагматически использовали обездоленный народ сначала, выражаясь словами сиониста В.Е. Жаботинского, как «грибок фермента, который призван был возбудить брожение в огромной, тяжелой на подъем России»[139], а потом, сразу же после Октябрьского переворота, без особых сантиментов поставили себе на службу легионы маргинальных местечковых жителей, рекрутировав их под знамена с броским лозунгом «Кто был ничем, тот станет всем!», В отличие от немногочисленной старой еврейской интеллигенции эта малообразованная масса была чужда русской культуре, языку, национальному быту, к тому же враждебно относилась к прежнему режиму и потому представлялась большевикам идеальным орудием в задуманном ими гигантском эксперименте по радикальному переустройству сначала России, а потом и всего мира.