В темном лесу Гитлера

В темном лесу Гитлера

Наступление — это прямой путь к цепи;

оборона — это долгий путь вокруг.

Фон Мольтке

В декабре 1944 года, ровно через шесть месяцев после высадки в Нормандии, полное поражение Германии казалось неизбежным. Все прежние завоевания были утрачены, и на обоих фронтах — Восточном и Западном — иностранные войска находились на немецкой земле. Жертвы насчитывались миллионами, в одной только Франции Германия потеряла миллион своих солдат со дня «Д». Не стало источников горючего, транспортная система была разрушена, а большие города подвергались таким частым бомбардировкам, что, казалось, разрывы снарядов лишь перебрасывали с места на место щебенку или булыжник. Дракон, который неистовствовал в Европе, Африке и Среднем Востоке, находился сейчас в состоянии предсмертной агонии.

Беспристрастно взвесив все факторы, профессиональные военные обеих сторон заключили, что союзникам оставалось только правильно сыграть свои карты, чтобы была принята безоговорочная капитуляция. Все были согласны с тем, что Германия уже ничего не может сделать, чтобы избежать этого. <…>

Вместо этого, подражая Фридриху Великому, который в подобной ситуации смело атаковал превосходящие силы противника и заставил расколоться созданный против него альянс, Гитлер 19 августа отдал приказ: «Подготовиться к наступлению в ноябре, когда воздушные силы противника не могут быть задействованы. Около 25 дивизий должны быть направлены на Западный фронт в ближайшие один-два месяца».

Этот явно нереальный приказ был отдан в тот самый день, когда почти все танковые силы Германии были уничтожены в Фалезском мешке, и через несколько дней после того, как фельдмаршал Клюге покончил жизнь самоубийством. Более того, за четыре дня до этого союзники высадили большие силы на Средиземноморском побережье, и не было никакой возможности сдержать их. В ноябре гитлеровские генералы считали, что нет такого места на Западном фронте, с которого можно было бы предпринять контратаку. Но никто не осмеливался высказать это мнение фюреру. <…>

Генерал-полковник Гудериан, который некоторое время был начальником генерального штаба, так описывает Гитлера того периода: «Он был уверен, что только он один знает, что надо делать. Он заперся в своем бункере… и требовал, чтобы записывалось каждое произнесенное им слово. Он все больше и больше погружался в мир теорий, которые не имели основы в реальной жизни».

Но он не настолько потерял ощущение реальности, чтобы полагать, что Германия может сейчас разбить объединенные силы русских, американцев и англичан, проникавших на территорию Германии. Явное численное превосходство, которое все возрастало, по мере того как все больше дивизий пересекало океан, а французы вступали в армию, делало невозможной победу Германии. Но, по мнению Гитлера, противники Германии были плохими партнерами, недолюбливавшими друг друга и не доверявшими друг другу, поэтому он надеялся использовать эти расхождения. Позже он изложил некоторые свои соображения генералам, выбранным для руководства последним крупным наступлением.

«Во всей мировой истории, — говорил он им, — никогда не было коалиции со столь разнородными элементами, со столь диаметрально противоположными целями. Ультракапиталистические государства, с одной стороны, ультрамарксистское государство — с другой. На одной стороне умирающая мировая империя, временно поддерживаемая одной из своих бывших колоний, стремящейся овладеть наследством. Соединенные Штаты намерены занять место Великобритании в мире, а Советский Союз стремится захватить Балканы, Дарданеллы и Персию.

Эти три государства уже сейчас ссорятся друг с другом, и большая победа на Западном фронте с треском разрушит их искусственный союз».

С другими он более откровенно говорил о своих политических целях. Америка и Англия будут винить друг друга, если Германия одержит крупную победу. Канада уже разочарована ходом войны и хочет отозвать свои войска из Европы. Когда западные союзники поймут, что их планы завоевания Германии неосуществимы, они прислушаются к предложениям сепаратного мира и откажутся от своего нелепого требования «безоговорочной капитуляции». Тогда он заключит с ними договор о перемирии и быстро переключит основные силы на Восточный фронт. Россия, уже ослабленная потерями, превышающими в десять раз потери западных держав, также будет рада заключить сепаратный мир.

Конечно, Германия потеряет все свои завоевания, но фатерланд[93] останется нетронутым. Пройдет только какое-то время, прежде чем союзники осознают, что они нуждаются в Германии, если хотят спасти Европу от «азиатских орд».

Одним из слабых мест Гитлера было полное непонимание природы и психологии как англичан, так и американцев. Он не имел понятия (да и не поверил бы в это) о том, какие теплые чувства по отношению к русской армии и русскому народу испытывали в то время в Англии и Соединенных Штатах…

Конечно, между союзниками были различия, но они были единодушны в одном: в абсолютной необходимости перенести войну в самый центр Германии и полностью уничтожить ее военные силы и способность вновь вести войну. У английского и американского командования были различные точки зрения на то, как лучше это осуществить, но никто, и тем более фельдмаршал Монтгомери, не сомневался в том, кто примет окончательное решение — то есть Верховный командующий генерал Эйзенхауэр. <…>

Решение вопроса о том, где контратаковать союзников, заняло какое-то время. Один район особенно привлекал Гитлера. То были покрытые густыми лесами холмы в Арденнах, там, где соединяются Люксембург, Германия и Бельгия, исторический путь вторжения, по которому германская армия с триумфом шагала в 1870, 1914 и 1940 годах; и чем больше он смотрел на карту, тем больше ему нравились эти места. Решение было принято: снова Арденны. <…>