ЧТЕНИЕ V О великих князьях: Димитрии Донском, Василии Дмитриевиче и Василии Васильевиче Темном

ЧТЕНИЕ V

О великих князьях: Димитрии Донском, Василии Дмитриевиче и Василии Васильевиче Темном

Великим князем Владимирским, по смерти Юрия Даниловича, был Тверской князь Александр Михайлович, и Калита не спорил с ним. Но Александр потерял и великое княжение, и тверское, потому что тверичи, выведенные из терпения насилиями ханского посла, убили его, перебили и всех татар, бывших с ним. Хан прислал большое войско, которое без сопротивления опустошило Тверское княжество. Александр принужден был бежать и потом погиб в Орде, а Калита стал великим князем, и с этих пор Московское княжество окончательно усиливается пред всеми другими северными княжествами. Когда Калита умер в 1341 году, то ни один князь не мог спорить с его сыном Симеоном, который стал обращаться с князьями не по-старому, как с братьями, равными владельцами, но как с подчиненными, и потому его прозвали Гордым. По смерти Симеона был Московским и великим князем брат его Иоанн, который умер в молодых еще летах и оставил малолетнего сына Димитрия.

Малолетство князя могло бы быть гибельно для Москвы; но она была уже сильна, сильнее всех других княжеств, а главное, нашлись люди, которые умели воспользоваться этою силой и не дали Москве упасть и при малолетнем князе. Симеон Гордый в своем духовном завещании написал братьям, чтоб они слушались владыки Алексия митрополита и старейших бояр, которые отцу их и им добра хотели. Алексий митрополит, сын московского боярина Плещеева и крестник великого князя Иоанна Калиты, особенно оказал большие услуги во время малолетства князя Димитрия. Знаменитый святостью жизни, уважаемый не в одной России, но в Константинополе и даже в Орде, Алексий употреблял все старание, чтоб дело собирания Русской земли, начатое московскими князьями, не пропало, чтоб Москва не потеряла своей силы; другим князьям было трудно бороться с Московским князем, хотя он был и ребенком, потому что на его стороне был митрополит, главный пастырь русской церкви, которому другие архиереи должны были повиноваться, делать то, что он велит. Вздумает какой-нибудь князь вооружиться против Московского князя, искать против него помощи в Литве, не помогать ему против татар, митрополит Алексий отлучает такого князя от церкви; вдруг в его городе все церкви затворяются, нигде нет службы Божьей.

Митрополиту Алексию помогал святой Сергий Радонежский, основатель Троицкого монастыря. Сергий в молодости ушел в дремучий лес и сначала жил здесь один, не видя лица человеческого; слух пронесся о святом пустыннике, и начали собираться к нему монахи, несмотря на то что Сергий встречал их словами: «Знайте прежде всего, что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к питью, не к покою и веселью, но к трудам, печалям, напастям». Построили несколько бедных келий, огородили их тыном; Сергий своими руками построил три или четыре кельи, сам носил дрова из лесу и колол их, носил воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил кушанье на братию, шил платье и сапоги, одним словом, служил всем, как раб, и прославился по всем областям русским.

Кроме митрополита важную услугу Москве, в малолетство Димитрия, оказали бояре, которые не испугались, умели воспользоваться силою Москвы и удержать за своим князем великое княжество Владимирское. Два раза сажали они своего маленького князя на коня и водили во Владимир выгонять оттуда князя Суздальского. Димитрий вырос и стал по примеру предков собирать Русскую землю, приводя всех других князей в свою волю, изгоняя некоторых и присоединяя их княжества к Москве. Москву свою он укрепил, в 1367 году построил каменный Кремль, а до тех пор у города были только деревянные стены. Скоро оказалось, как необходимо было укреплять эту Москву, около которой собиралась Русская земля, потому что Москве приходилось теперь защищать собранную Русскую землю от сильных врагов; эти враги будут нападать с разных сторон, и Москве придется много терпеть от них. Мы видели, что Литва забрала западные русские княжества вместе с Киевом, которым овладел литовский князь Гедимин. Таким образом, Русь разделилась на две части: северо-восточную, которая собиралась около Москвы под властью своих старинных князей, потомков святого Владимира, и юго-западную, которая подчинилась чужим, литовским князьям. Но литовские князья не хотели довольствоваться одною Юго-Западною Русью, хотели точно так же завоевать и Северо-Восточную. Еще при Симеоне Гордом сын Гедимина Ольгерд начал нападать на Московское княжество и уговаривал татарского хана, чтоб тот помог ему покорить Москву; но Симеон, по примеру отца, постоянно задабривал хана, часто ездил в Орду с подарками, и потому хан не послушался Ольгерда, но послушался Симеона, а Симеон представил ему, что если Литва овладеет всею Россиею, то будет опасно и татарам. Теперь, при великом князе Димитрии, Ольгерд опять начинает воевать с Москвою по поводу Твери. В Твери княжил в это время Михаил Александрович, князь умный, деятельный, смелый; ему было очень тяжело, что Москва усилилась, что Московский князь всех князей приводит в свою волю; Твери одной бороться против Москвы было нельзя, а потому Михаил обратился с просьбою о помощи к Ольгерду, тем более что между ними было свойство: Ольгерд был женат на его сестре. Ольгерд был неприятель опасный; он брал не столько силою, сколько хитростью; у него был такой обычай, что никто не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход; два раза он нападал врасплох на Московское княжество, два раза осаждал Москву, но не мог взять новопостроенного Кремля; в третий раз Ольгерду не удалось напасть нечаянно: Димитрий встретил его с войском и заставил бежать.

Михаилу Тверскому не помог союз с Литвою, он должен был отказаться от него и подчиниться Московскому князю: на кого тот пойдет в поход, на того же должен был идти и Тверской князь. Особенно важно было в мирном договоре между Москвою и Тверью условие относительно татар. «Будем ли мы в мире с татарами, — говорит Димитрий Михаилу Тверскому, — дадим ли выход (т. е. дань) или не дадим — это зависит от нас; если татары пойдут на нас или на тебя, то нам биться вместе; если мы пойдем на них, то и тебе идти с нами вместе».

Из этих слов договора ясно видно, что Димитрий считал возможным делом борьбу с татарами. В то самое время, когда Россия начала усиливаться оттого, что соединялась в одно государство благодаря собирателям земли, московским князьям, Орда татарская начала ослабевать оттого, что стала распадаться; в ней стали появляться разные ханы, которые свергали друг друга. Таким образом, пришла пора России освобождаться от татарского ига, пришла пора русским князьям переставать ездить в Орду, возить дань и покупать ярлыки. После долгих смут в Орде овладел наконец ханскою властью вельможа Мамай. Этот Мамай очень сердился на великого князя Димитрия за то, что тот в своих войнах с другими князьями не обращал никакого внимания на его ярлыки. В 1378 году Мамай послал против Москвы войско под начальством князя Бегича; но Димитрий вышел навстречу татарам за Оку и разбил их на берегу реки Вожи.

Мамай, разумеется, еще больше рассердился за это и в 1380 году, собравши большое войско, сам пошел на Димитрия. Ольгерда Литовского в это время уже не было на свете; ему наследовал сын его, Ягайло, который обещал Мамаю помощь на Москву; из русских князей Олег Рязанский не посмел или не захотел объявить себя против татар и вступил в сношения с Мамаем и Ягайлом. Но другие князья явились на зов Димитрия или прислали ему войско. Перед выступлением в поход великий князь поехал в Троице-Сергиев монастырь; святой игумен благословил Димитрия на войну, обещал победу, хотя нелегкую, и отпустил с ним в поход двоих монахов, Пересвета и Ослябя, из которых первый был прежде боярином, и оба отличались в миру своим мужеством. Димитрий выступил в поход и 6 сентября достиг реки Дона. Здесь начали думать, переходить Дон или нет. Одни говорили:

«Ступай, князь, за Дон», а другие: «Не ходи, потому что врагов много, не одни татары, но и литва, и рязанцы». Димитрий послушался первых; послушался и грамоты святого Сергия, который писал ему: «Непременно, господин, ступай, поможет тебе Бог и святая Богородица». 8 сентября, утром, русские переправились за Дон и построились при устье реки Непрядвы. Скоро показались татары; русские двинулись к ним навстречу и сошлись с ними на широком поле Куликовом. Началась битва, какой никогда еще не бывало прежде: говорят, что кровь лилась как вода, лошади не могли ступать по трупам, ратники задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала, как скошенное сено, и татары начали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские полки под начальством двоюродного брата великого князя Владимира Андреевича и московского воеводы Волынского. Владимир, видя, что победа клонится на сторону татар, начал говорить Волынскому: «Долго ль нам здесь стоять? Какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки лежат мертвы!» Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что ветер дует прямо в лицо русским. Но скоро ветер переменился. «Теперь пора!» — сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось на татар, которые не выдержали и побежали. Русские гнали их до реки Мечи и овладели всем их станом.

Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич велел трубить в трубы, чтобы собрать всех оставшихся в живых ратников. Все собрались, не было только одного великого князя Димитрия. Владимир стал спрашивать, не видал ли кто его? Одни говорили, что видели его жестоко израненного, и потому надобно искать его между трупами; другие говорили, что видели, как он отбивался от четверых татар и ушел, но не знают, что после с ним случилось; один объявил, что видел, как великий князь, раненый, пешком возвратился из боя. Князь Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать, чтобы все искали великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Ратники рассеялись по полю, и двое из них, уклонившись в сторону, нашли Димитрия, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Получивши весть, что Димитрий найден, Владимир Андреевич поскакал к нему и объявил о победе; Димитрий с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем; панцирь его был весь избит, но на теле не было ни одной опасной раны. Была на Руси радость великая, говорит летописец, но была и печаль большая по убитым на Дону, которых было множество: считали, что возвратилась из похода только десятая доля; оскудела совершенно вся земля Русская воеводами и воинами, и от этого был страх большой повсюду: вдруг придут опять татары или литва — кем борониться? Страх не был напрасен.

Когда Мамай прибежал с Дона домой, то на него напал другой хан татарский, Тохтамыш, разбил и овладел его Ордою. Тохтамышу было очень досадно, что русские князья не едут к нему с поклоном, не везут дани; но после Донской битвы татары уже боялись явно нападать на Россию, и потому Тохтамыш в 1382 году собрал большое войско и пошел к Москве, соблюдая большую осторожность, чтоб в Русской земле не узнали о его походе. Великий князь Димитрий узнал уже очень поздно о приближении татар, и когда хотел выйти к ним навстречу, то нашел, что войска мало и трудно было собрать его скоро около Москвы; он поехал на север, в Переяславль, оттуда в Кострому собирать полки, и в его отсутствие Тохтамыш подошел к Москве, т. е. к Кремлю, потому что все дома, которые были около Кремля, в посаде, все были пожжены самими москвичами, и все они со всем имением заперлись в Кремле; так всегда тогда делали при осаде городов. Три дня бились татары под Кремлем, но не могли его взять: приставят лестницы, полезут на стены, а москвичи обдадут их из котлов горячею водою, обсыплют каменьями, обстреляют из ружей и пушек, о которых летописец тут в первый раз упоминает.

Видя, что силою взять Кремль нельзя, Тохтамыш попробовал, нельзя ли взять его хитростью; он послал бывших у него двоих князей нижегородских сказать москвичам: «Хан хочет жаловать вас, потому что вы не виноваты; не на вас пришел хан, а на князя Димитрия, от вас же он требует только, чтоб вы встретили его и поднес и небольшие дары; хочется ему поглядеть ваш город и побывать в нем, а вам даст мир и любовь». Нижегородские князья дали москвичам клятву, что хан не сделает им никакого зла. Те поверили, отворили кремлевские ворота, и вышли лучшие люди с дарами; но татары ворвались в Кремль, жителей побили или попленили, церкви и домы разграбили. Взявши Москву, татары рассыпались по всему княжеству Московскому и начали брать другие города; но когда один из татарских отрядов наткнулся на русское войско, бывшее под начальством князя Владимира Андреевича, и был разбит и когда в то же время Тохтамыш узнал, что сам великий князь Димитрий стоит с войском в Костроме, то испугался и пошел назад к себе в степь: это уже прямо показывало, что хотя татары и могли делать нечаянные и потому удачные нападения на Россию, но владеть ею по-прежнему уже не могли; Батыево время прошло; татары теперь уже боялись вступать в битву с русскими, и этот страх нагнало на них Куликовское сражение.

Великий князь Димитрий, прозванный за Куликовскую победу Донским, умер в 1389 году, только 39 лет от рождения. Умирая, он прямо благословил сына своего Василия великим княжением Владимирским, зная, что ни один князь не осмелится спорить за него с князем Московским, который был сильнее всех князей, несмотря на Тохтамышево нашествие. Действительно, у Василия Дмитриевича соперников не оказалось, и он продолжал дело своих предков, собирал Русскую землю, присоединил к Москве княжества Суздальское, Муромское, Нижегородское. Но в то время как Московский князь расширял свои владения на востоке, Литовский князь расширял свои владения за счет Западной России. Мы видели, что по смерти Ольгерда в Литве княжил сын его Ягайло; этот Ягайло не был похож на отца, не был ни умен, ни храбр; но он замечателен тем, что с него началась эта несчастная связь у Литвы и Западной России с Польшею.

Польский король Людовик умер, не оставив сыновей; осталась у него дочь Ядвига, к которой и посватался Ягайло. Ядвиге не хотелось выходить за него; но Ягайле очень хотелось сделаться королем польским, и он стал давать обещания, что и примет он католическую веру сам, со всеми родными, вельможами и народом, и соединит навеки с Польшею Литву и Западную Россию, Архиереям и панам польским все это очень нравилось, и они уговорили Ядвигу выйти за Ягайла. Поляки были рады, что без труда освободились от опасного врага, потому что от Литвы и им приходилось плохо; поляки были рады, что присоединялись к ним такие обширные земли, как Литва и особенно Западная Русь. Но не были рады литовцы и русские.

Литовцы из независимого и господствующего народа становились каким-то придатком к Польше; точно пошли они в приданое за своим великим князем, который женился на королевне и становился королем польским. Очень не рады были русские: при князьях литовских у них все оставалось по-старому. Литовцы были народ дикий, идолопоклонники, грамоты у них не было, и потому когда они поселились между русскими, то стали у них учиться всему, переняли язык и письмо; все грамоты княжеские писались, все дела производились на русском языке, русскими людьми; многие литовцы, бояре и самые князья, принимали православную веру, так что Литва, начиная с князей и вельмож, скоро совсем обрусела бы. Но теперь вдруг пошло все иначе. Ягайло принял христианство по римско-католическому исповеданию и заставил всех своих литовцев, которые еще были язычниками, также принять католичество; русские и литовцы, принявшие прежде христианство православного исповедания, и остались при нем: таким образом, в литовско-русских областях стали жить вместе католики и православные, и католики начали теснить православных, пользуясь тем, что теперь государи, короли польские и великие князья литовские, были католиками. Русским стало тяжело; а так как и литовцы не хотели быть в зависимости от Польши, то Литва и Западная Русь долго будут отбиваться от соединения с Польшею, будут стараться иметь своего собственного великого князя. Так и теперь в самом начале при Ягайле они взяли себе другого великого князя, двоюродного брата Ягайлова, Витовта, и Ягайло с поляками должны были терпеть это, потому что Витовт был князь умный и храбрый; при этом он был так властолюбив, что хотел овладеть и Восточною, Московскою Русью, несмотря на то что не имел сыновей, а родная дочь его, Софья Витовтовна, была замужем за Московским великим князем Василием Дмитриевичем. Витовт обманом захватил Смоленск, воспользовавшись ссорами между его князьями, стал нападать на Новгород и Псков, прямо объявляя желание овладеть ими; великий князь Василий долго терпел, наконец вооружился против тестя; три раза они сходились и расходились без битвы, потому что оба были осторожны, наконец заключили мир, по которому река Угра назначена была границею между московскими и литовскими владениями.

Литва остановилась на Угре, дальше литовские владения не шли никогда; а с востока не давали покоя татары. В это время они опять усилились, потому что среди их князьков явился один очень храбрый и властолюбивый, которого звали Тамерланом: начал он мелкими разбоями в степях и кончил тем, что основал обширное владение; он разбил и прогнал Тохтамыша и вступил в русские пределы, взял Елец, который был тогда на юге пограничным городом со степью. Нападение Тамерлана не было нечаянное, и Василий Дмитриевич имел время приготовиться; он собрал большое войско и стал на границах своего княжества, на берегу Оки. Но он не дождался татар: Тамерлан, простоявши 15 дней в земле Русской, вышел из русских пределов 26 августа, в тот самый день, когда москвичи встретили старинную икону Богородицы, принесенную из Владимира и оставшуюся с этих пор в Москве, в Успенском соборе; до сих пор Москва крестным ходом празднует это сретение Владимирской иконы и избавление России от страшного Тамерлана.

Василий Дмитриевич умер в 1425 году, оставив Москву и великое княжение малолетнему сыну Василию Васильевичу, и никто из чужих князей не смел спорить с ребенком, отнимать у него великое княжение Владимирское. Но для Москвы явилась небывалая беда, открылась усобица между ее собственными князьями, между самими потомками Калиты: у Василия Васильевича был родной дядя, Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский. Этот Юрий, по старине, не хотел уступать старшинство племяннику, стал с ним воевать, и Василий два раза терял Москву, должен был уступать ее дяде. Юрий скоро умер, и Василий утвердился в Москве; но у Юрия осталось двое сыновей, Василий, прозванием Косой, и Дмитрий, прозванием Шемяка, которые не хотели довольствоваться своими уделами и питали непримиримую вражду к великому князю; они не имели никакого права на старшинство, на великое княжение; но о правах они уже не думали, они видели, что старина пришла к концу, что каждый великий князь пользуется своею силою, чтоб лишать слабых князей независимости и владений, чтоб собирать Русскую землю и оставить ее своему сыну, видели, что весь народ сочувствует этому, потому что народу наскучили усобицы, не дававшие ему спокойно заниматься мирным трудом, видели, что духовенство, именем Божиим, вооружается против старины и требует перехода престола от отца к сыну, а не от брата к брату; видя все это, видя, что им придется рано или поздно отказаться от своей независимости, от своих уделов, Косой и Шемяка хотели избавиться от этой участи во что бы то ни стало, силою или хитростью. Такая борьба, где дело идет не о правах уже, а о том, чтобы всякими средствами избыть беды, такая борьба обыкновенно отличается упорством, жестокостью, великий князь Василий Васильевич, победивши и взявши в плен Косого, велел его ослепить, чтоб отнять у него средства к дальнейшей борьбе. Но жестокость вела к мести, к новой жестокости. Слепец Василий скоро умер; остался брат его Шемяка, который ждал случая отомстить; случай скоро представился.

Между татарами шли также междоусобия. Хан Улу-Махмет, выгнанный из Волжской, или Золотой, Орды братом своим, ушел с преданными себе толпами татар на север и на берегах же Волги основал царство Казанское. Это утверждение татар в соседстве с русскими владениями с самого же начала оказалось гибельно для России: татары стали беспрестанно нападать на нее и опустошать. В 1445 году великий князь Василий, услыхав о нападении татар, выступил против них и нечаянно столкнулся с ними недалеко от Суздаля, когда еще не все войска были у него в сборе. Татары разбили русских; сам великий князь попал в плен и был отведен в Казань. Шемяка обрадовался и послал к Улу-Махмету уговаривать его, чтоб не выпускал Василия Васильевича из плена. Это ему не удалось, Улу-Махмет выпустил Василия; но Шемяка спешил воспользоваться неудовольствием в народе, когда начались тяжелые поборы на уплату выкупа в Казань за великого князя, особенно когда наехало в Москву много татар, которых Василий принял к себе в службу. Шемяка стал распускать слухи, что Василий обещал в Казани отдать татарам все Московское княжество, а себе взять Тверь. В Москве составился заговор в пользу Шемяки, и когда в 1446 году Василий поехал на богомолье к Троице, Шемяка ночью, врасплох, овладел Москвою и захватил семейство великого князя, верных бояр, казну; самого Василия схватили в Троицком монастыре, привезли в Москву и ослепили, отчего он и получил прозвание Темного. Шемяка отослал слепого Василия сперва в Углич, а потом дал ему в удел Вологду, но злодейство не помогло Шемяке: у Василия, хотя и слепого, оказалось множество приверженцев, которые спешили к нему на помощь со всех сторон. Шемяка потерял Москву так же легко, как и добыл ее; но он не хотел прекращать борьбы; не имея возможности сам успешно воевать с Василием, он повсюду искал ему врагов, не давал ему покоя; преследуемый войском великокняжеским, проклинаемый духовенством, он должен был наконец удалиться в Новгород и там умер.

Смертью Шемяки прекратилось это последнее междоусобие между русскими князьями-родственниками за старший стол, за великое княжение. Чтоб утвердить новый порядок престолонаследия от отца к сыну, великий князь Василий при жизни своей назвал старшего сына Иоанна великим князем, и грамоты (указы) писались от имени двоих великих князей — Василия Васильевича и Иоанна Васильевича. Духовенство сильно старалось об утверждении этого нового порядка, ибо видело, что только благодаря ему утвердится единство, сила России и прекратятся кровопролития, бедствия народные. Шемяка имел против себя духовенство, имел против себя митрополита, которым был тогда Иона, третий великий святитель русской церкви после Петра и Алексия. Иона был поставлен в митрополиты собором русских архиереев, тогда как до сих пор митрополиты, и русские родом, должны были ездить для посвящения своего в Константинополь; но теперь Греческая империя была на краю погибели, в Константинополе происходили смуты, и в 1453 году он был взят турками. Великий князь Василий объявил, что русская церковь не разрывает тесной связи с греческою и всегда будет сохранять православие, но митрополиты с этих пор всегда уже поставлялись в Москве. В Киеве для Западной России литовские князья постарались устроить особого митрополита; им было досадно, что митрополит всея Руси жил в Москве и, разумеется желал больше добра православному Московскому великому князю, чем Литовскому, язычнику или потом католику; литовским князьям было досадно, что их русские подданные находятся по церковным делам в зависимости от митрополита, жившего в Москве, а московских князей они считали всегда своими соперниками, врагами: поэтому они и настояли, чтоб в Киеве был особый митрополит.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.