6. Император Цезарь (ноябрь 45 — февраль 44 гг.)
6. Император Цезарь (ноябрь 45 — февраль 44 гг.)
Следующим шагом стало создание того образа власти, которому и принадлежало будущее. После Испанской войны власть Цезаря начинает приобретать четкие контуры. Он стал dictator perpetuus, постоянным пожизненным диктатором (Арр. B.C., 11, 106; Liv. Epit., 116; Flor, IV, 2, 31; Plut. Caes., 67; Dio, 43, 45). Принятие постоянной диктатуры часто считают установлением монархии и переходом к единоличной власти, ликвидировавшим даже иллюзии возвращения к республике. Именно на этом основывались многие обвинения против Цезаря{250}.[67]
Впрочем, другие исследователи склонны считать, что постоянная диктатура не означала установление монархии{251}.[68] Диктатура всегда считалась чрезвычайной властью и не исключала возможности ее снятия. Планы диктатора были масштабны и многообразны. Предстояла грандиозная военная кампания и не менее значительные реформы. Вероятно, Цезарь не желал связывать себя каким-либо определенным сроком и тем более показательно, что он упорно держался именно за чрезвычайную должность, вероятно, находясь на распутье, идти ли ему в сторону монархии или (что гораздо более вероятно) — в сторону иной, более сложной политической системы дуализма, которую впоследствии создал Август. Цезарь явно рассматривал диктатуру как военную должность (rei gerendae causa). Кем бы он ни был de iure, de facto диктатор становился командующим большей части (или всей армии) и ближайшие годы не мог управлять огромной державой чисто физически, поскольку находился за ее пределами. По сути дела, его диктаторский империй мало отличался от проконсульского империя Августа. Цезарь, явно более четко, определенно и конкретно брал на себя ответственность за оборону страны или за ее экспансию. По сути дела это была не столько диктатура для “наведения порядка”, т.е. внутренней функции, сколько диктатура военного характера[69], С другой стороны, гражданские реформы были не менее важны, и для их проведения Цезарь (что очень показательно) берет на себя другие функции: консульство, cura morum и трибунскую власть.
В 45 г. Цезарь снял с себя консульство. По возвращении из Испании консулами стали воевавшие там Требоний и Фабий (Suet. Caes., 80; Plut. Caes., 58). Когда Фабий умер в конце консульства, консулом стал Г. Каниний Ребил, другой легат Цезаря, участник Галльской кампании с 58 по 50 гг., прошедший все кампании гражданской войны с 49 по 45 год (Италия, Греция, Африка, Испания). Каниний был консулом с 25 декабря 45 г. (т.е. 6 дней, а не один, как утверждает враждебная Цезарю традиция) (Suet. Iul., 76).
В 44 г. Цезарь стал консулом в 5 раз вместе с Марком Антонием. Аппиан и Дион Кассий пишут об особых полномочиях Цезаря в плане консульской власти. Согласно Аппиану, Цезарь получил консульство на 10 лет (Арр. B.C., II, 107), то же самое утверждает Дион Кассий (Dio, 43, 45). Светоний пишет о continuum consulatum, причем, первое слово можно понимать и как “постоянное” в том же смысле, что и диктатура, и как просто непрерывное занятие должности. Вероятно, именно в последнем смысле и следует понимать эту фразу. Цезарь был консулом 48, 46, 45 и 44 гг. Светоний замечает, что 3 и 4 консульство он занимал “скорее по имени” (titulo tenus) и передавал власть через 9 месяцев (Suet. Iul., 76). Цезарь имел цензорские полномочия, видимо, отменив цензуру, он монополизировал эти функции, составляя списки сената, давая гражданство и осуществляя “надзор за нравами” (cura praefectura morum- Suet. Iul., 76, 1).
Наконец, диктатор имел возможность войти еще в одну важнейшую коллегию магистратов: трибунскую. Цезарь был патрицием, а потому не мог стать трибуном, к тому же его особый статус требовал и особых форм. Согласно Диону Кассию, он получил пожизненную трибунскую власть (tribunicia potestate -Dio, 44, 4). Трибунская власть давала возможность внесения законодательных и других предложений, внесения вето и, что, видимо, было главным, показывало особую связь между Цезарем и народом. Именно эту власть Август сделал основой гражданских полномочий принцепса. Став “пожизненным трибуном”, Цезарь становился главой коллегии трибунов с особыми привилегиями.
Цезарь также был верховным понтификом. Последний и ранее превращался в главу жреческой организации, а, будучи объединено с огромной гражданской властью, это положение значительно усиливалось. В период с 63 г. Цезарь не мог всерьез заниматься сакральными делами, вначале не имея для этого должных возможностей, а затем будучи занят Галльской и гражданской войнами. Впрочем, Цезарь создал необходимую для религиозной реставрации военно-политическую основу, равно как и основу экономическую, а появление первых новых храмов и строительная программа стали началом для гигантской реставрационной программы Августа.
Новый правитель получил и некоторые особые функции. Так, магистраты были обязаны приносить присягу не противодействовать ничему из того, что постановил Цезарь, т.е. то, из чего выросла sacramentum in acta (App. B.C., II, 106).
Власть Цезаря была огромна, но во всей этой власти виден оттенок чрезвычайности, особой, а потому и временной ситуации. По большому счету, концентрация больше касалась военной власти, в сфере гражданской ситуация была более сложной. Не собственная власть, а нормализация жизни государства была приоритетом деятельности Цезаря.
Достаточно часто объектом внимания становятся почетные права. Наиболее полно их перечисляет Светоний: императорский преномен (praenomen imperatoris), титул отца отечества (cognomen patris patriae), ряд почетных прав и элементы культа (Suet. Iul., 76, 1). Некоторые из них нуждаются в особом рассмотрении, другие достаточно просто перечислить, третьи можно поставить под сомнение.
Одним из важнейших элементов титулатуры был praenomen Imperatoris (Suet. Iul., 76, 1; App. B.C., II, 110; Dio, 43, 44). Дион Кассий допускает явный анахронизм, как это делает и Аппиан. Первый утверждает о существовании преномена для потомков Цезаря, что отражает реалии уже императорского времени, второй ставит рядом власть “диктатора” и “императора”, что неправомерно, поскольку в эпоху республики титул императора не давал никаких властных полномочий.
Титул “император” подробно разобран многими исследователями{252}. Е. Розенберг отмечает, что первое известное нам упоминание появляется в “Анналах” Энния и, следовательно, восходит к раннему периоду римской истории{253}. В 1 веке до н.э. а, возможно, и ранее, титул имел два смысла: а) общее обозначение командующего армией, т.е. носителя империя, и б) титул, который солдаты давали победоносному полководцу. Интересно, что хотя предоставление было достаточно произвольным и зависело от отношения военачальника и солдат, для “общественного признания” титула требовалась определенная “норма” убитых врагов (10 000-по Аппиану, 5–6 000 — по Диодору и 1–2 000- по Цицерону){254}.
До 2–1 вв. до н.э. предоставление звания, как правило, имело второй смысл. И в том, и в другом случае титул не имел правового значения и сохранял чисто почетный характер. Цезарь получил его уже после победы над гельветами в 58 г. и, похоже, носил его постоянно. Известен только один случай “дополнительного” предоставления — солдаты провозгласили его императором в 45 г. после взятия Атегуи. Титул носили противники Цезаря. Помпей был провозглашен императором после Диррахия (Caes. B.C., III, 71, 1), императором именовали Сципиона (В. Afr., 4; 45). С другой стороны, в 49 г. солдаты объявили императором Куриона, причем, ни у солдат, ни у самого Куриона не было и мысли о нелояльности Цезарю или выходе из его подчинения. Цицерон стал императором в 51–50 гг. после успехов в Киликии. Примечательно, что этот титул постоянно фигурирует в письмах времен гражданской войны (письма Помпея от 10 и 20 февраля и ответные письма Цицерона от 16 и 27 февраля — Cic. Att., VIII, 1 la; 1 lb; lie; 1 Id). Так обращается к нему Бальб (Ibid., VIII, 15). Цицерон именует себя императором в письме к Цезарю (Cic. Att., IX, На). Наконец, сам Цезарь (например, письма от 49 г.) обращается к нему именно так, с подчеркнутым уважением и, возможно, едва уловимой иронией (Cic. Att., IX, 16; X, 8b, 1–2). Более того, это обращение сохраняет даже Антоний (Cic. Att., X, 8а; 1–2). Наконец, обращаясь к своему близкому другу Целию Руфу, Цицерон, которому всегда нравилась пышная титулатура, не преминул упомянуть о своем “императорском” качестве (Cic. Fam., II, 16).
Вместе с тем, начинает проявляться и тенденция к исчезновению плюрализма. В речи, обращенной к воинам, Курион заявил, что хотел именоваться лишь воином Цезаря, тогда как “вы дали мне имя императора”. С другой стороны, титул не признается за противником. В “Африканской войне” рассказывается, что солдаты Цезаря не признавали права Сципиона (кстати, не одержавшего ни одной победы) именоваться imperator, а сторонники Сципиона отвечали им тем же (В. Afr., 4; 45). “Сейчас у римского народа есть один император, Сципион”, заявляет помпеянец Консидий Лонг (В. Afr., 27).
Преномен императора (praenomen Imperatoris) давал титулу особое качество, последний включался в имя, становясь его постоянным компонентом. Впрочем, вокруг преномена Цезаря существует и источниковедческая проблема. Сообщения о praenomen Imperatoris встречается у Светония (Suet. Jul., 76) и Диона Кассия (Dio, 43, 44), авторов 2 и 3 вв. н.э., причем, и тот и другой склонны вносить в изложение реалии своего времени. Дион Кассий сообщает, что решение о преномене было принято в отношении диктатора и его потомков (Dio, 43, 44), однако это заявление отражает практику его собственного времени, а не закон эпохи Цезаря.
Напротив, в документах времен Цезаря преномена нет, и он именуется императором только в традиционном смысле (Dess., 70). Противоречие решается различными способами. Одни ученые полагают, что Цезарь не вышел за пределы традиционного республиканского смысла{255}, другие — что преномен действительно появился (Т. Моммзен, Н.А. Машкин, С.Л. Утченко){256}.[70] Есть и компромиссные решения. Так, А. фон Премерштейн полагает, что решение было принято, но его отклонил сам Цезарь{257}. Имеется мнение, что Цезарь принял преномен, но старался его не использовать (Л. Виккерт){258}.
Окончательный ответ дать довольно трудно. Тенденция развития от “многих” императоров к одному, несомненно, есть. Цезарь становился главным носителем высшего империя, самым заслуженным и непобедимым полководцем и, наконец, он опирался на уникальный, спонтанно создавшийся собственный культ в армии, ставший результатом его особых отношений с солдатами и офицерами и поддерживаемый и сверху и снизу.
Примеры невероятной любви армии к Цезарю действительно многочисленны. Как бы итоговую характеристику дает Светоний Транквилл, но практически все его примеры подтверждены свидетельствами самого Цезаря. В начале гражданской войны легионеры заявили, что готовы служить ему без жалования и предложили свои сбережения, а более зажиточные солдаты поддерживали более бедных, чтобы обеспечить их участие в кампании (Suet. Iul., 68). После Диррахия легионеры требовали наказать их за поражение (Caes. B.C., III, 74), при Тапсе они фактически без приказа бросились в атаку и выиграли битву. Светоний приводит немало примеров невероятного мужества воинов (Suet. Iul., 68). Попавшие в плен солдаты и центурионы ценой жизни отказывались служить противнику (Ibid.).
Возвращаясь к смыслу титула, следует констатировать сложное положение в историографии. Одни ученые (Д. Мак Фэйден, Р. Сайм, Ю. Дайнингер и др.) считают, что он сохранил свое республиканское качество{259}. По мнению Н.А. Машкина, хотя имя-титул указывало на верховную власть, оно скорее подчеркивало особенности компетенции{260}. Другие ученые, как, например, С.Л. Утченко{261}, считают, что новое качество все же появилось и, хотя “император” еще не становится титулом монарха, но новое значение все же присутствует, причем, теперь уже на постоянной основе{262}.
Титул действительно сохраняет два смысловых значения: полководец, командующий армией и полководец, одержавший победу. Эта двойственность весьма причудливым образом сохраняется и в титулатуре императоров 1–2 вв. н.э., когда в документах указывались как преномен (который император мог и не брать), так и число одержанных побед, т.е. императорских аккламаций (критерий победы сохранял произвольный характер). Тем не менее, во времена Цезаря imperator еще не стал монархическим титулом и, отражая особенности римской концепции власти, термин подчеркивал как республиканскую преемственность, так и известные тенденции перехода в новое качество. Титул все больше применялся по отношению к правителю государства, однако “частные императоры” исчезли только во времена Тиберия. Присутствовала и еще одна концепция — это было нечто близкое к современному пониманию, когда императорская власть обозначала не только власть монарха, но и власть, стоящую выше других правителей иностранных государств и отражающую концепцию огромной сверхдержавы, превосходящей любое другое государство.
Другим титулом Цезаря стал титул “отца отечества” (pater patriae) (App. B.C., II, 106; Flor, IV, 2, 91; Suet. Iul., 16, 1). Это был республиканский титул, вероятно, неформального характера, который давался за особые заслуги перед государством. Похоже, что его имели два республиканских политика, Марк Фурий Камилл, считавшийся спасителем Рима от галльского нашествия в 390 г. и победителем в многочисленных войнах, которые Рим вел в 80–70-е гг. IV века, и Цицерон, получивший его после разгрома заговора Катилины. Скорее всего, Цезарь имел в качестве непосредственного образца пример Цицерона, хотя прообразом мог быть и Фурий Камилл, первый победитель галлов, пятикратный диктатор (396, 390, 389, 368, 367 гг.) и многократный интеррекс и военный трибун с консулярной властью. Еще одним вероятным носителем титула мог быть Квинт Фабий Максим Веррукоз, знаменитый Фабий Кунктатор, консул 233, 218, 215, 214, 209 гг. и диктатор 221 и 217 гг., человек, которому, быть может, в наибольшей степени, Рим был обязан победой во 2 Пунической войне.
Не совсем ясна правовая сторона предоставления титула. Август получил его во 2 г. н.э. “решением сената, народа и всаднического сословия” (R.g., 35). Цезарь также получил титул официально, возможно, тем же самым способом. Титул не имел правовой функции и не давал каких-либо новых полномочий. Август считал его апофеозом своей политической деятельности, Цезарь, вероятно, тоже.
Подробные перечисления других почестей, оказанных Цезарю, имеется у Флора, Светония, Аппиана и Диона Кассия. Дион Кассий сообщает, что Цезарь получил право появляться на всех праздниках в триумфальной одежде и с венком на голове (Dio, 43, 43), хотя, судя по контексту, речь шла только о празднествах по поводу испанской победы 45 г. Он также получил прозвище “Освободитель” (Dio, 43, 45), а статуя диктатора была поставлена возле статуй царей (Ibid.). Похоже, что эти сведения Диона Кассия вполне достоверны, но почести относятся конкретно к испанскому триумфу.
Ряд почестей перечисляет Светоний, причем, в его изложении они приобретают характер постоянных. “Статуя среди царей, колесница перед трибуналом, носилки на цирковых зрелищах” (Suet. Iul., 76). Все это представлено как символы чрезмерных почестей, однако предоставление колесницы и носилок, видимо, было достаточно естественным для пожилого диктатора.
Аппиан сообщает о большем: воинские игры в его честь в трибах и провинциях, венок из дубовых листьев, сидения из слоновой кости и золота, облачение триумфатора на всех (сравн. Dio, 43, 43) жертвоприношениях. Он также сообщает об учреждении ежегодных празднеств побед Цезаря, молебствий за его здравие раз в 5 лет и клятву на верность деяниям диктатора (Арр. B.C. II, 106). Флор пишет о диадеме в виде лучей на кресле, кресле в курии и fastigium (Flor, IV, 2, 9, 91).
Взятые в комплексе эти почести производят сильное впечатление, на что и было рассчитано. Относительно сообщения Флора можно сказать, что как магистрат Цезарь должен был сидеть на курульном кресле, а кресла магистратов делались из слоновой кости, иногда, будучи позолоченными. Диадема могла быть просто украшением. Сообщения Аппиана могут быть анахронизмом. Sacramentum in acta появилась 1 января 29 г. до н.э. при Августе, с 24 г. она стала регулярной (Dio, 51, 20; 53, 28). Сообщение Аппиана — единственное в своем роде, следов такой присяги не видно. Интересно упоминание посмертной присяги на “верность делам Цезаря” (in acta Caesaris) (Dio, 47, 18) 1 января 42 г. (Dio, 47, 18), что было нововведением триумвиров. Празднование юбилеев прихода к власти, 5, 10, 15 и 20-летия были обычаем императоров, но Цезарь не дожил ни до одного из своих юбилеев.
Почетные права и награды едва ли несли какую-либо смысловую нагрузку. Ни один римлянин не был равнодушен к знакам отличия, Цезарь не был исключением, что подчеркивает его чисто римскую ментальность. почетные титулы играли и негативную роль, вызывая раздражение непримиримой оппозиции и поток юмора со стороны городских острословов. Судя по общему тону сообщений, поток шуток и анекдотов в адрес стареющего диктатора, его любовных увлечений и Клеопатры был неиссякаем. Одной из мишеней был золотой венок, который, как утверждали, имел целью сокрыть лысину (Suet. Iul., 45). Это было вполне республиканское восприятие награды, и, быть может, эпизод с Луперкалиями (см. ниже) был попыткой свести на “нет” волну насмешек, а, возможно, и более серьезные обвинения.
В числе почестей было и переименование месяца квинтилия, в котором родился Цезарь, в июль (Арр. B.C., II, 106; Suet. Iul., 76, 2). Это новшество Цезарь принял. Сказалось ли здесь честолюбие правителя или скорее — честолюбие ученого, желавшего увековечить свое открытие? Более вероятно второе. Понятие “юлианский год” и “юлианский календарь” постепенно входили в обиход.
Последняя проблема, связанная с властью Цезаря — это проблема культа. Немецкий исследователь X. Геше, а за ним и С.Л. Утченко, признали сложный характер этого понятия и наличие двух форм культового почитания, обожествление и обоготворение. Первое означало присуждение божеских почестей без включения объекта в число государственных богов, второе — официально санкционированное государством включение его в этот состав. Обоготворение предполагает наличие культового имени, места культа и собственно функционировавший культ, существующий за счет государства{263}.
Говоря о Цезаре, можно обнаружить различные проявления культового почитания. Сакральные элементы власти были в его магистратурах. Так, трибунская власть была сопряжена с sacrosanctitas (??? ?? ???? ‘????? ‘?????? ?????) (Арр. B.C., II, 106). Сакральные моменты были во власти диктатора, в его ргаеfectura morum и почетных правах. Были и особые сакральные аспекты. Светоний упоминает о посвящении Цезарю храмов, жертвенников, изваяний рядом с богами, месте угощения для богов и даже учреждении храма и Луперков (templa, aras, simulacra iuxta deos, pulvinar, flaminem, lupercos, apellationem mensis). Согласно Плутарху, ему был посвящен храм Clementia (Plut. Caes., 57). Согласно Диону Кассию, в честь Цезаря делались надписи на храмах, ему же был посвящен и храм Юлия (Dio, 44, 5–6). Как полагает С.Л. Утченко, все элементы обоготворения были налицо, но окончательно процесс завершился только после его смерти{264}.
Информация авторов не всегда точна. Храм Юлия появился позже, a Clementia была самостоятельным божеством, хотя и связанным с Цезарем. Надписи на храмах были вполне обыденным явлением и могли иметь просто строительный характер, а четких сведений о каких-либо жрецах или луперках до 42 г. нет. Наконец, посвящение храмов, жертвенников и алтарей делались в отношении многих римских наместников. В сообщениях о каком-то необычном культе Цезаря очень много вымысла, ретроспекции и, наоборот, традиционной информации.
Между тем, культ Цезаря создавался по нескольким линиям без особого участия его самого. Светоний пишет, что люди, в значительной степени искренне верили в его сверхъестественную природу, хотя эта вера особенно усилилась после смерти (поп ore modo decernentium, sed et persuasione volgi — Suet. Iul., 88). Культ Цезаря создается одновременно как культ героя и как культ правителя. Невероятная популярность его в массах сохранялась и на последнем этапе, и у истоков принципата стояло культовое почитание великого полководца, политика и человека, сумевшего вывести Рим из кризиса и создать новое общество.
Это был своего рода мессианский культ и наличие сотерологических мотивов едва ли случайно.
Второй аспект культа — это персонифицированный в Цезаре культ государства. Е.М. Штаерман справедливо отмечает, что культ императора это не просто культ определенного бога или силы природы, это культ силы, ответственной за социально-политическое бытие личности{265}. Эта сила не была столь сверхъестественной, как боги, но во многом она была не менее грозной и часто — более отдаленной. Император воспринимается не только (и не сколько) как личность, сколько как воплощение и символ государства. Культ правителя становился культом сверхдержавы и, видимо, в этом и был заключен особый смысл культа императора в Риме и связанные с ним обязательные и репрессивные моменты. Особенно сильно эта государственность была выражена в культе Августа, и именно при нем культ императора стал культом государства.
Итак, в культе Цезаря сочетались три момента: преклонение перед личностью, намного превосходящей других, мессианско-сотерологические чаяния и, наконец, культ государства и правителя как его персонификация. В первом смысле особое отношение вызывали его интеллектуальные и политические способности, это был похожий на греческие аналоги культ личности, явно превосходящей других своими возможностями и преимуществами в разных областях, от личной храбрости в бою до разносторонних научных интересов. Второй аспект носил мессианский характер: образ защитника народа, великого и непобедимого полководца, спасителя государства и борца с несправедливостью. Наконец, при Цезаре начинает зарождаться культ нового римского государства. Как и всякий культ на своей начальной стадии, он имел свою специфику, сохраняя черты личностно-героического начала и еще не приобретая характер института. Христос и христианство, Мухаммед и ислам, Будда и буддизм, вероятно, могут дать очень характерные параллели. При Августе культ героя постепенно превращается в культ правителя, системы и государства.
Остается вопрос о том, какую систему создал Цезарь. В этой связи можно отметить наличие разных теорий принципата. Ранняя историография видела в принцепсе монарха, считая его носителем абсолютной власти, аналогичной власти монархов Западной Европы XV–XVII вв., затем появились теории “эллинистической монархии” и даже монархии “восточного типа”[71]. Наряду с этим появляется и устойчивое представление о принципате как о системе, скрывающей свою монархическую сущность под прикрытием республиканских институтов и идеологии[72].
Начиная с Т. Моммзена, устанавливается теория диархии, двоевластия принцепса и сената и традиции континуитета республики и Империи{266}. Многие ученые пошли дальше, считая принципат “восстановленной республикой”, т.е. республиканским государством с сильной магистратской властью{267}. Точка зрения других авторов (Кл. Миспуле, Г. Буассье, В.И. Герье, Э.Д. Гримм и др.) скорее сводится к определению принципата как монархии, созданной из соединения республиканских магистратур{268}.
После исследования В. Гардтгаузена, появляется новая концепция монархического принципата, т.е. особого типа монархии, военной диктатуры или авторитарной власти, опирающейся на армию и другие силовые структуры, при которой все остальные факторы (правовые, идеологические и т.п.) оказываются вторичными{269}. Принципат, а, следовательно, и цезаризм, оказываются разновидностью военного, полицейского и тоталитарного государства или “военной монархией” с республиканским фасадом{270}. С другой стороны, развитием теории Т. Моммзена становится представление о “конституционной монархии”, “системе взаимодействия”, “системе дуализма” или “системе политического равновесия”{271}. Наконец, возникает и мнение о некоей уникальной политической системе, “которую можно описать, но нельзя четко дефинировать”{272}.
В отличие от традиционных типов монархии, основанных на определенных, веками установившихся принципах, власть Цезаря выросла из “республиканской” системы, взаимодействовала с коллегиальными органами и была реальным, вполне демократическим выбором народа. По сути дела, у динамично расширяющейся сверхдержавы с широкой автономией городов, провинций и регионов было мало общего с теми достаточно застойными традиционными обществами, каковыми были восточные монархии или западноевропейские средневековые государства, часто стоящие на пороге революции. В Римской Империи революция наоборот, прошла. От эллинистического общества Рим отличало отсутствие фактора завоевания и сильных восточных традиций. Параллелей с обществами эпохи абсолютных монархий XVII–XVIII вв. гораздо больше, однако их отличают разные тенденции развития: абсолютизм должен был смениться республиканскими государствами, система Цезаря шла скорее в обратном направлении.
Достаточно часто система, создаваемая Цезарем, сводится к понятиям военной диктатуры, военной монархии или военно-полицейского государства. Сходство с такими системами может носить лишь внешний характер в смысле большого значения армии, ее высокой боеспособности и военных талантов лидера (качеств не обязательных для военной диктатуры). В отличие от таких обществ, развитая экономическая, политическая и культурная система, идущая в сторону развития экономики и прав граждан, создавала характерную для таких обществ атмосферу развития. В отличие от “деспотии”, “военной монархии” или “системы фасада”, в случае с Цезарем авторитарная власть была механизмом выхода из кризиса и обеспечения защиты общего цивилизационного скачка. Армия Цезаря защищала не только себя, свою власть и своего командующего, но и новую развивающуюся цивилизацию.
Не совсем применима и “теория диархии”. Равновесие правителя и сената во многом имело место, но это была перспектива. Старая сенатская республика уходила в прошлое. Цезарь создавал дееспособный, полноценный сенат, работающий под его руководством. Система “дуализма” и “равновесия” была скорее тем, что получилось в результате гражданских войн, чем тем, что планировал Цезарь.
Впрочем, в политической системе Цезаря был еще один фактор — чрезвычайность власти и ситуации. Он упорно держался за диктатуру, подчеркивая особый, чрезвычайный и необычный характер положения. Власть оказывалась средством достижения цели, защиты новой Империи и новой политической системы, средством перехода на новый уровень развития всей римской цивилизации и средством реформ. В определенном смысле, Цезарь оказался на распутье. Создавалась новая система власти с полномочным пожизненным главой государства или конституционным монархом, олицетворяющим новую сверхдержаву и контролирующим армию и силовые и административные структуры, но, вместе с тем, и с достаточно эффективным, представляющим общество сенатом и широким развитием местного, городского и провинциального управления. Из “республики” с сотнями тысяч “полноправных граждан”, реально управляемой десятками олигархических семей, и десятками миллионов бесправных провинциалов и рабов начинает создаваться огромная, прекрасно защищенная сверхдержава с устойчивой динамикой экономического роста, развивающимся равноправием граждан, прогрессирующим местным управлением разных уровней и высокой культурой.
Монархия или республика? Приоритет защиты или приоритет свободы libertas или securitas? Цезарь, похоже, так и не решил этот вопрос до конца. Скорее всего, он думал об их равновесии. Так или иначе, Империя создавалась как самое цивилизованное или передовое общество тогдашнего мира. Это отличало ее от монархий, как правило, связанных с застоем и традицией, и тогдашних республик, не способных выйти за пределы полиса. Многие исследователи принципата призывают выйти за пределы заколдованного круга “монархия-республика”. Цезарь попытался сделать это на практике.