5. Великие завоевания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Великие завоевания

II век отмечен становлением римской державы. Войны I половины II века стали стремительным продвижением римлян во всех направлениях. В ходе 2 Македонской войны (200–197 гг.) было разгромлено Македонское царство, уже никогда не сумевшее возродиться. Новая, Сирийская война (193–189 гг.) привела к разгрому Селевкидской державы. После 3 Македонской войны (171–168 гг.) Македония перестала существовать как единое государство и греческой мир оказался под властью Рима.

В Испании римляне закрепились в бывших владениях Карфагена, а в 90–70-е гг. после тяжелых войн установили контроль над Кельтиберией и Лузитанией. Наступило затишье, и только в 50–30-е гг. началось новая полоса войн в Лузитании и Кельтиберии. К 30 г. II века большая часть Пиринейского полуострова оказалась в руках римлян, хотя военные действия продолжались до времени Августа. В 90-е гг. шло наступление на севере. К 196 г. римляне завершили завоевание Цизальпийской Галлии, к 50-м гг. II века была подчинена Лигурия. В 181–177 гг. было подавлено восстание в Сардинии.

В 40-е гг. II века Рим завершил первый этап покорения южного и восточного. Средиземноморья. В 149–146 гг. в результате 3 Пунической войны был взят и разрушен Карфаген, а его владения стали провинцией Африка. В 148 г. провинцией стала Македония, в 146 г. (после разгрома Ахейского союза) под власть римлян попала Греция. В 133–129 гг. после смерти пергамского царя Аттала III и восстания Аристоника, на месте Пергамского царства появилась провинция Азия.

К 30-м гг. II века Рим стал огромной территориальной державой. Он владел почти всей Испанией, Северной Африкой, Сицилией, Сардинией и Корсикой, Грецией, Македонией и частью Малой Азии. Эти области в 4–5 раз превышали Италию по территории. Население восточных провинций Рима могло достигать 10–15 млн. человек, население Испании и Африки — около 10 млн.[12] Эта масса поданных приходилась на 1 млн. граждан и 2–3 млн. латинов и союзников, что создавало опаснейшую диспропорцию.

На II век пришелся и спад военных усилий. В 90–70-е гг. римская армия насчитывала 8–12 легионов, в 70–50-е гг. — 7–8, а затем — 4–6.{36} Потери были невелики, это было почти мирное время.

Новым фактором был приток денег и развитие рабства. Огромные денежные средства дали войны 90–60-х гг. Триумф Фламинина принес не менее 10 млн. денариев (Liv., XXXIX, 52), а на Филиппа была наложена контрибуция в 1000 талантов. Добыча после войны с Антиохом превысила македонскую в 2–3 раза, а контрибуция составила 15 000 талантов (19, 8 млн. денариев) (Liv., XXX, 45). Публий Сципион, бывший организатором побед над Карфагеном и Антиохом, едва ли преувеличивал, когда говорил, что внес в римский эрарий 200 млн. сестерциев (Liv., XXXVIII, 50). Огромные деньги давали и другие кампании: испанский триумф Катона в 194 г., триумф Г. Манлия над галатами в 187 г. (Liv., XXXIX, 7; 46). В руки римлян попали испанские рудники, которые только в 206–197 гг. дали 130 000 фунтов серебра и 4 000 фунтов золота{37}. Последняя из больших войн 90–60 гг., 3 Македонская (171–168 гг.), завершилась трехдневным триумфом, давшим римской казне 120 млн. сестерциев (30 млн. денариев) и освобождение от налогов всего римского населения вплоть до 43 г. до н.э. В 60–40 гг. II века происходит дефляция.

Следствием денежного бума вскоре становятся концентрация богатства и рост неравенства, некоторое время сдерживаемые властями. Впрочем, происходили и другие процессы. 2 Пуническая война нанесла особенно сильный удар по мелкому хозяйству. В ряде областей происходит переход от земледелия к скотоводству. Число рабов, захваченных в войнах 90–70-х гг., было относительно невелико, массовые захваты начались позже. В 179 г. до н.э. в рабство было продано 80 000 сардинцев, в 181 г. в Самний было выселено 40 000 лигуров, в 168 г. Эмилий Павел захватил в Эпире 150 000 невольников. Новые притоки рабов давали испанские войны 50–30-х гг. и разрушение Карфагена и Коринфа, а затем — появление провинций. Рим втягивается в развитую систему восточной работорговли, а разгром карфагенского, селевкидского и пергамского флотов стимулировали небывалый рост пиратства. К 40–30 гг. растет рабство в Сицилии, примерно в это время Рим переходит к системе вилл и латифундий, что дало определенный экономический эффект. По различным подсчетам число рабов и свободных в Италии соотносилось от 1:2 (У. Уэстерманн) до 1:1 (А. Валлон){38}, что означало, что только в Италии появилось от 1 до 3 млн. рабов. Рабство проникало в экономику, которой катастрофически не хватало рабочих рук после Ганнибаловою разгрома. Рабы были на рудниках, на тяжелых работах, в сельском хозяйстве, ремесле, домашнем хозяйстве, при обслуживании богатых людей. Среди рабов выделяется своеобразная элита, включавшая как руководящий персонал, так и людей, близких к персоне хозяина. Многие из них становились вольноотпущенниками (либертами).

Процесс был достаточно опасен. Рабовладельческое хозяйство обеспечивало значительный экономический подъем, вызванный широким внедрением рабства, ростом товарности и переходом от мелкого хозяйства к крупному. Рабство закрыло брешь в италийской экономике, образовавшуюся в результате Ганнибаловой войны. Вместе с тем, рабская экономика могла быть эффективной только при условии низких цен и жестокой эксплуатации. Следствием этого были тяжелые условия труда, массовая смертность и эксплуатация на износ. Необходимость постоянного массового пополнения числа рабов требовала постоянных войн и порабощения провинциалов, что неизбежно влекло за собой ненависть, восстания и кризисы. С другой стороны, рабский труд вытеснил немалую часть свободного, что привело к разорению мелких собственников и люмпенизации свободного населения. Экономическими последствиями последнего стало нарушение имущественного равновесия внутри римского общества, и нарушение товарообмена, политическим — разрушение костяка армии, недовольство городского плебса и народного собрания и рост эгоизма знати.

Оценка экономических и политических перемен этого периода вызвала серьезную дискуссию. Одним из ее пунктов стала оценка самой римской экспансии, и если сторонники теории «защитного империализма» Т. Моммзена объясняют ее в основном соображениями обороны или вынужденными действиями{39}, то другие исследователи (Г. Бенгтсон, Т. Франк, У. Отто, М. Гельцер, Г. Фолькманн и др.){40} видят в ней чисто империалистскую политику, проводимую римской знатью, мало считавшейся с интересами собственного народа, не говоря уже о других. Рассматривается и вопрос об этапах формирования и развития римской имперской доктрины от принципа обороны и ограниченных завоеваний к принципу региональной, а затем — глобальной экспансии и формированию идеологии великой державы{41}. Истина, видимо, лежит где-то посередине, и особенностью римской политики было сложное сочетание прямолинейной агрессии и постепенной интеграции покоренных народов в единую Империю, а исследователи отмечают как жестокость и агрессию римского империализма, так и его эластичность, конструктивность и толерантность{42}. Было бы слишком прямолинейно видеть в римлянах чистых агрессоров, а в их противниках — слабые и невиновные жертвы. Существует достаточно серьезная полемика вокруг проблемы виновности Рима и его противников в Пунических{43}, Македонских{44}, и Сирийских{45} войнах, исследователи часто видят в действиях Рима отсутствие продуманного плана завоевания и полагают, что греческий мир предпочитал римское господство власти Филиппа V и Антиоха III{46}. Эта теория «двух правд» постепенно исчезает и в античной, и в современной историографии, когда речь идет о событиях после битвы при Пидне, когда агрессивный империализм Рима выступил в наиболее откровенном виде, обнаружив свои самые неблагоприятные черты.

Другой темой дискуссии стали характер и глубина перемен, вызванных великими завоеваниями. Историография XIX века показывает глубину и остроту социального и политического кризиса республики, упадок ее военной системы, неэффективность управления, кризис сословия мелких собственников, разрушение общественных структур и основ римской идеологии{47}. В принципе эту точку зрения разделяют и многие ученые XX века{48}.

Вместе с тем, именно историография XX века поставила под сомнение как сам кризис, так и его конкретные проявления. Достаточно общим местом является то, что в плане чисто экономических показателей (производительность труда, технический прогресс, использование новых методов в сельском хозяйстве и индустрии, урожайность, освоение новых культур) экономика поздней республики переживает не кризис, а подъем{49}. Подвергается сомнению и мнение о полном исчезновении мелкой собственности и широком внедрении в сельское хозяйство римлян крупных латифундий{50}.

Эти исследования вполне обоснованно показывают, что кризис носил, прежде всего, военно-политический и социальный характер и показал скорее не неэффективность римской экономики, а неспособность римской управленческой системы обеспечить защиту прогрессивных экономических тенденций. Отсутствие такой системы защиты едва не привело Рим к гибели, а ее создание уже было делом Цезаря.

Рост государства сопровождался сохранением традиционных форм управления, результатом чего стали трансформация римской армии, кризис комициальной системы и упадок господства аристократии. Одним из сложнейших вопросов кризиса эпохи гражданских войн является проблема особенностей римской идеологии, морали и общественно-политического сознания. Для иллюстрации можно привести как заключение Хр. Мейера о фактически всеобщем осознании необходимости и неизбежности перемен и столь же всеобщем их нежелании{51}, так и мнение Г.С. Кнабе о стремлении общества к минимальным переменам и восприятии новых тенденций как чего-то внешнего и чуждого по сравнению с римской стариной{52}. Для Хр. Мейера общество оказалось в идейном тупике «кризиса без альтернативы»{53}, однако другие исследователи полагают, что оно было вполне подготовлено к будущим переменам, а традиция о древней республике была не только тормозом развития, но и фактором стабильности{54}. Так или иначе, Римская держава II века, созданная буквально на глазах одного-двух поколений, была уже совсем иным государственным образованием, чем италийская республика IV–III вв. до н.э. Теперь ей было суждено вступить, вероятно, в самый сложный период своей истории.