Глава I

Глава I

Храм состоял из трех частей: пронаоса, где верующие приносили жертвы. Целлы, где возвышалась статуя Афины Парфенос, высеченная Фидием — и, наконец, опистодом — сокровищница Афин.

Прошло два месяца.

Эринна не покидала Парфенона. Она жила там, проводя время в размышлении и молитве. Она быстро приобрела расположение верховного жреца и через несколько недель уже носила серебряную повязку и длинное покрывало жриц. На нее была возложена обязанность содержать в чистоте и порядке священные предметы, употребляемые при религиозных церемониях, и украшения целлы. Она начинала свой день, как только занималась заря. Золотые вазы и кадила, протертые тонкой кожей антилопы, блестели в глубине святилища. Она следила за ножами, употреблявшимися для заклания жертвенных баранов и козлов, молотками, бронзовой маской, которую надевали на голову жертвенным телицам, граблями с шестью зубцами для того, чтобы выгребать на жертвеннике угли из золы, длинными серебряными иголками, которыми жрецы-прорицатели прокалывали дымящиеся внутренности жертв. Осматривала хрустальные фиолы, наполненные бальзамами и пахучими травами, которыми главный жрец пользовался для прикладывания к ранам и для лечения приходивших к нему больных. Она же наблюдала за сохранностью жреческих облачений и возлагала на головы приносивших жертвы сплетенные рабынями венки из цветов. Из опистодома вела в целлу большая дверь, которая никогда не открывалась полностью, там, в вечной темноте хранились покрывала и одежды богини. Эринна каждый день осматривала их и облачала статую, строго соблюдая установленный для этого церемониал.

Занятая всем этим изо дня в день молодая девушка не имела времени отдаваться преследовавшим ее воспоминаниям.

Гиппарх и Ренайя часто приходили в Акрополь, садились возле Эринны на ступени храма у подножья белых колонн и сообщали Эринне городские новости, старались как-то развеять ее неизлечимую печаль. Благодаря теплому дыханию их дружбы, лицо Эринны с каждым днем становилось менее грустным.

Однажды вечером она была на своем обычном месте. Днем шел дождь. Плиты Акрополя были еще мокрые. Душистая свежесть поднималась от земли. Звезды, которых, казалось, в эту ночь было больше, мерцали золотыми точками на темном своде неба.

Каждый вечер великий иерофант, в сопровождении вооруженных стражей, обходил все храмы, стоявшие на площадке Акрополя. Он убеждался, что все двери заперты, что никакая опасность со стороны воров не грозит сокровищам, хранение которых было вверено ему. Он расставлял ночной караул, затем отправлялся к себе. Но часто и после этого он продолжал прогулку по Акрополю. Стража еще долго наблюдала за его белой фигурой между колоннами. Священные совы знали его; он бросал им остатки жертвенных животных, они окружали его, размахивая крыльями, их желтые глаза блестели… Он умел читать книги, написанные неизвестными буквами. Все мифы востока были ему известны: он знал все предзнаменования: те, которые объяснялись зигзагом молнии, порывами ветра или ударами грома, и те, которые объяснялись гаданием по внутренностям жертв, убитых на белом жертвенном камне. В молодости он объехал всю Ойкумену. Через ледяные степи, тянувшиеся до северного полюса возили его киммерийцы в легких санках, которые олени несут по снегу, до тех мест, где кровавое солнце, едва поднимаясь над горизонтом, озаряет слабым светом ночь, которой никогда не бывает конца. Он склонялся, стоя на оленьих шкурах, перед Тором и Фриггой. Он два раза видел богиню севера, появлявшуюся на горизонте в то время, как великолепная северная заря освещала далекую валгалу. Из этих стран он привез могущественные амулеты, странные письмена, начертанные на волшебных палочках, которые могли погасить пламя, укротить бурю, даже оживить мертвых. На плотах, сделанных из кожаных бурдюков, он спускался по широкой, как океан реке, катившей в Гирканское море свои грозные волны. Он видел, как скифы убивали своих пленников и орошали человеческой кровью лезвие священного меча. Вавилонские жрецы рассказывали ему, как Ваал, сын Илоса, разрубил надвое бесформенную массу Тераты. Из нижней части гигантского божества появилась земля. Грудь и голова образовали небо. Затем Ваал задушил самого себя, и капли крови, которые упали на землю, превратились в людей; капли крови, брызнувшие на небо, стали звездами. Великому иерофанту невольно приходило в голову, что это очень похоже на сказание о том, как Хронос одним взмахом своей острой косы создал из чрева хаоса небо и землю. В скинии Давида, насчитывавшей уже шесть веков, он склонялся вместе с евреями перед семисвечником Единому Богу, Богу бестелесному, Которому не воздвигали статуй, иегов, Отцу солнца, Вечному Создателю всего сущего на земле и на небе. Наконец, добравшись до истоков Нила, он был у подошвы высокой горы, на которой лежала с этой стороны крыша мира.

Покинув Афины еще эфебом, он вернулся из странствий с серебряными нитями в своей шелковистой бороде; и в течение сорока лет не покидал акрополя. Все боялись его могущества, но все почитали его мудрость. Перикл часто советовался с ним. Он был против отправления флота в Сицилию. Он был против и тогда, когда народ во второй раз изгнал Алкивиада. С той поры, отказавшись давать советы, он довольствовался тем, что наблюдал звезды.

Верховный жрец взошел на ступени храма и увидел в тени бледную фигуру Эринны.

— Девушка, — спросил он строго, — почему ты не спишь в такое позднее время?

Молодая девушка не отвечала и он прибавил мягче:

— Жрицы вовсе не обязаны приходить сюда мечтать по ночам. Афина, которой ты служишь, вовсе не богиня теней…

— Отец мой, — отвечала Эринна, — я сижу здесь потому, что сон бежит от меня. Придя в храм, я нашла спокойствие, которое вы обещали мне. Я не сожалею о прошлом: я чувствую, напротив, что благодетельный мир всецело проникает в мою душу; и скоро у меня не будет другой мысли, кроме мысли о служении богине, которой я себя посвятила.

— В таком случае, — сказал он, — если ты действительно ищешь знания, я сделаю тебя дочерью моей души. Я научу тебя тому немногому, что знаю сам. Когда ты состаришься — к тому времени мое тело давно уже будет в земле — ты в свою очередь передашь тому или той, кого ты изберешь, сокровище нашего мировоззрения. Но помни, чтобы достигнуть этого, нужно совсем отрешиться от людской суеты. Презирать все, что кажется украшением земного существования. Не любить ничего, — не жалеть ни о чем. Тебе это будет легко, потому что ты не знаешь счастья.

Эринна закрыла лицо руками.

— О чем ты плачешь, дитя мое? — спросил удивленно жрец.

— О, отец, — прошептала молодая девушка, — значит, храм это могила?

— Могила? Нет! Приют! Место для размышления и молитвы. Но увы! Я боюсь, что ты себя обманываешь, только сожаление о прошлом приводит тебя сюда. В тебе еще живет вера в будущее. Рана твоего сердца слишком свежа: сладкая надежда все еще живет в нем, мои слова удивили тебя.

— Это правда, — сказала Эринна прерывающимся голосом: — сознаюсь, мысль о возможности иного счастья не покинула меня, и иногда моя скорбная душа помимо моей воли, испытывает надежду новой весны.

— Одумайся, мое бедное дитя. Если бы даже тот, кого я изгнал из этих священных мест, и вернется с победными лаврами, если бы ты нарушила свой добровольный обет и, предоставив себя справедливому гневу неумолимых богов, склонила свое чело под игом Гименея, часы испытания наложили бы на тебя неизгладимый след. Ты уже не будешь жаждать веселых игр и смеха. Я очень стар. Я чувствую, что я скоро умру: жизни больше нечему научить меня; теперь смерть мой учитель. Едва удерживаемый одной и склонясь к другой, я испытываю их двойную силу. Глаза моей души увеличиваются, чтобы принять приближающийся свет. Глаза моего тела закрываются и темнеют. Я уже не различаю контура планет. Я с трудом могу определить высоту их на небесном своде. Твои глаза молоды: они заменят мои. Но для этого нужно, чтобы их не застилали слезы. Осуши свои слезы, девушка.

— Я уже думала, что если боги отказали мне в радости быть женою, в счастье быть матерью, то это потому, что всемогущие предназначали мне иную жизнь. Мне, вероятно, предназначено место возле тебя. Я согласна быть твоей ученицей; я буду всеми силами помогать тебе. Но, может быть, я окажусь неспособной постичь твое учение…

— Глаза зеркало души. Твои глаза прекрасны и светлы. Они полны того священного огня, который Прометей похитил для нас у богов. Не сомневайся в своих силах и в своих способностях.

Эринна печально улыбнулась.

— Ты не знаешь, — спросила она, — где теперь афинские корабли?

— Откуда же я это могу знать, дитя мое? Пританы не имеют известий о флоте более двух недель.

— Я думала, что ты имеешь власть спрашивать звезды, — наивно заметила молодая девушка.

— Нет. Но так думает народ, — отвечал верховный жрец. — Я вижу, что мне многому придется учить тебя. У меня нет этой власти; до меня ни у кого не было ее, не будет ее ни у кого и после меня. Я хотел приблизиться к истине путем приобретения знаний, но мне удалось постичь только частицу истины. Что я знаю? Очень немногое. Я знаю, что я ничто перед величием того, что я вижу. Жизнь человеческая слишком коротка; мне восемьдесят лет, а я едва только выхожу из пропасти. Я был создан некогда: не знаю, зачем стремлюсь между высокими стенами, увлекаемый быстрым потоком к неизвестному…

Иерофант умолк.

Луна освещала его; ветер играл его плащом и развевал волосы.

Через минуту он снова заговорил:

— Я обнажил перед тобой свое старое сердце. Не знаю, какая неодолимая сила заставила меня так говорить с тобой. Какова бы она ни была, я благословляю ее, она священна. Утешься, дочь моя. Оставь эти суетные мечты о счастье, невозможном на земле, которые иногда тревожат наши души и замирают, как бессвязный сон ночи. В жизни нет ничего такого, что не было бы смертно и гибельно…

Жрец спустился со ступеней и подняв руки к небу, точно белый призрак среди ночи, проговорил:

— Знание! Касаться покрова неосязаемого, проникать в тайну причин! Знать, почему столько светил населяет бесконечность! Знать, почему земля движется в пространстве, привязанная к золотым власам солнца. О моя душа! Не есть ли ты отражение слова? Не ты ли сама слово? Освобождает или уничтожает тебя смерть? Сверкающий алмаз, покинешь ли ты когда-нибудь свою мрачную оболочку? Или же, смерть, открывая дверь могилы, открывает путь к небытию? Звезды, звезды, сколько подобных мне существ, взывают к вам с мольбою!.. Но вы никогда не даете ответа!