«Европа - наш общий дом»
«Европа - наш общий дом»
Когда Э.А. Шеварднадзе был назначен министром иностранных дел, перед ним были поставлены две задачи: произвести кадровую чистку возглавляемого им министерства и осуществить пересмотр советской внешней политики. С его приходом в МИДе произошли такие крупные кадровые перемены, что подчинённые окрестили нового министра «партийным гауляйтером» [165].
Одновременно начался пересмотр внешнеполитического курса советского государства. После того, как меня назначили министром внутренних дел, вспоминает Эдуард Амвросиевич, «мы с Горбачёвым много размышляли о том, сможет ли Советский Союз долгое время выдерживать гонку вооружений» и прежде всего соревнование с США в создании СОИ [166].
Идея СОИ (стратегической оборонной инициативы) была обнародована в марте 1983 г., когда американский президент Рональд Рейган заявил, что США приступают к разработке так называемого СВЧ, или лазерного оружия, способного поражать ракеты, а если вывести его в космос, любые наземные объекты (отсюда понятие «звёздные войны»).
Вскоре после того, как Э.А. Шеварднадзе обосновался на Смоленской площади, ему позвонил М.С. Горбачёв и пригласил на встречу с физиками - ядерщиками, которые заявили, что СОИ неосуществима и придумана только для того, что «напугать нас» [167].
«Через пару месяцев, - утверждает Эдуард Амвросиевич, - опять звонок от Горбачёва». «Приехал. Снова - те же люди, я, Горбачёв. Больше, по - моему, из руководства никого не было. И учёные говорят: мы ещё раз всё обдумали, вначале казалось, что это фантазия, что это нереально. Но если экономика... позволит и если не сразу, допустим, не всю Америку защищать, а, так сказать, по объектам, по отдельным городам - это осуществимо. Например, Вашингтон. Пробить щит невозможно - ну, а американцы могут бить по Кремлю» [168].
«Потом ещё раз собрались, подключили экономистов, и подсчёты показали, что через некоторое время американцы могут эту систему создать, защитив жизненно важные объекты - крупные промышленные центры, города, где администрация принимает стратегические решения, и так далее». «И тогда, - пишет Э.А. Шеварднадзе, - мы с Горбачёвым окончательно определились: надо любой ценой искать общий язык с американцами» [169].
В 1985 г. тема СОИ выносится на страницы нашей печати и постепенно как символ угрозы вводится в сознание советских людей [170].
Между тем имеются сведения, что Эдуард Амвросиевич буквально через несколько дней после своего вступления в новую должность имел чёткую позицию относительно необходимого внешнеполитического курса [171]. Более того, уже выбор его кандидатуры свидетельствовал о намерении нового генсека изменить характер советской внешней политики.
Как явствует из воспоминаний бывшего советского посла в США А.Ф. Добрынина, с некоторыми из своих соображений на этот счёт М.С. Горбачёв поделился с ним сразу после своего «восшествия на престол». Во время апрельского 1985 г. Пленума ЦК КПСС он заявил ему, что добиться «победы над империализмом» «через гонку вооружений нельзя» [172].
Идея о неизбежности победы социализма над капитализмом долгие годы лежала в основе советской идеологии. Однако нигде, никто и никогда не утверждал, что она может быть достигнута «через гонку вооружения». Выступая в 1981 г. на XXVI съезде КПСС, Л.И. Брежнев специально подчёркивал: «Пытаться победить друг друга в гонке вооружения, рассчитывать на победу в ядерной войне - это опасное безумие» [173].
Поэтому М.С. Горбачёв сознательно искажал смысл предшествовавшей советской внешней политики. Можно было бы допустить, что новый генсек желал перенести центр тяжести борьбы двух систем из сферы военного противостояния в сферу экономики, культуры, социальной политики. Однако такое допущение следует исключить, так как к середине 1980 - х годов положение в советской экономике было таково, что здесь всё острее и острее чувствовалось отставание СССР от ведущих стран мира.
А поскольку не имело смысла доверительно информировать советского посла в Вашингтоне о том, что тот мог прочитать в материалах последнего партийного съезда, а о преимуществах советской экономики говорить становилось всё труднее и труднее, напрашивается следующее предположение. Говоря о невозможности добиться победы над империализмом через гонку вооружений, новый генсек подводил А.Ф. Добрынина к мысли о невозможности победы социализма над капитализмом. Иначе говоря, давал ему понять, что не верит в преимущества советского общества и по этой причине намерен отказаться от прежнего соперничества с США, т.е. намерен, если пользоваться словами Э.А. Шеварднадзе, «любой ценой искать общий язык с американцами».
Позднее М.С. Горбачёв сам признался, что во внешней политике после его прихода к власти речь шла «о повороте руля почти на 180 градусов», т.е. не о корректировке, а о полной смене внешнеполитического курса Советского Союза [174]. Исходя из этого в беседе с А. Добрыниным М.С. Горбачёв заявил, что предполагает перейти от «холодной войны» к разрядке [175].
На протяжении более 30 лет после смерти И.В. Сталина советское правительство неоднократно пыталось сделать то же самое. Но это зависело не только от него. США не скрывали, что видели свою главную задачу в установлении мировой гегемонии [176]. Поэтому если М.С. Горбачёв в поисках разрядки готов был пойти дальше своих предшественников, возникает вопрос: не означало ли это его готовности капитулировать перед США?
Объясняя свою позицию, новый генсек мотивировал её тем, что гонка вооружений стала тормозом дальнейшего развития страны. Из этого он делал вывод о необходимости разоружения как главного условия решения «внутренних задач» [177]. «Кризис, - пишет М.С. Горбачёв, - стучался в двери. Выход могли дать лишь новые решения в области внешней политики и диалог с американцами» [178].
То, что в Советском Союзе действительно имело место зарождение экономического кризиса, не вызывает сомнений [179]. То, что военные расходы непроизводительно съедали огромную часть бюджета, хорошо известно. Однако в 1985 г. ещё не было оснований для того, чтобы бить в набат.
Поэтому утверждение, что другого выхода, кроме разоружения, у Светского Союза не было, - это сознательное или бессознательное искажением реального положения дел.
Что же касается конкретных планов в области внешней политики, то на этот счёт мы пока располагаем очень скудными сведениями. Можно лишь отметить, что весной 1985 г. Г.А. Арбатов предлагал: а) сближение с Европой, б) замирение с Китаем, в) возвращение Японии двух, а то и всех четырёх Курильских островов, г) уход из Афганистана, д) превращение соцстран из сателлитов в равноправных союзников [180].
Касаясь перспектив развития международных событий, М.С. Горбачёв заявил А. Добрынину в апреле 1985 г., что ближайшей задачей он считает «взаимный и поэтапный вывод американских и советских войск» из Европы, что для американцев «будет означать возврат за океан» [181].
Поскольку американские войска находились на территории ФРГ, подобная установка прежде всего соответствовала её интересам. Что же касается СССР, то это означало радикальное изменение его отношений со странами Восточной, или же, правильнее будет сказать, Центральной Европы. По существу речь шла о переходе этих стран из сферы влияния Советского Союза в сферу влияния Запада.
Между тем на эти страны приходилось более половины всего внешнеторгового оборота нашей страны. Поэтому они представляли собою не только сферу политического влияния СССР, но и один из его важнейших внешних рынков, отказ от которого должен был ударить по советской экономике, причём в тот самый момент, когда она оказалась перед лицом зарождающегося кризиса.
Ещё в марте, сразу же после похорон К.У. Черненко, М.С. Горбачёв с участием А.А. Громыко, К.В. Русакова и Н.А. Тихонова провёл совещание с прибывшими в Москву лидерами стран - членов Варшавского договора. На этом совещании он заявил: «...мы за равноправные отношения, уважение суверенитета и независимости каждой страны, взаимовыгодное сотрудничество во всех сферах. Признание этих принципов означает одновременно полную ответственность каждой партии за положение в своей стране» [182].
Как отмечает М.С. Горбачёв, этим самым он провозгласил отказ от «доктрины Брежнева», который, по его словам, тогда не всеми был понят [183].
В связи с этим, вспоминал А.Н. Яковлев, после апрельского Пленума 1985 г. «Михаил Сергеевич специально послал меня объехать всех руководителей соцлагеря и объяснить, что мы задумали и как, в том числе в отношении их. Отныне они должны были полагаться на себя и строить свою жизнь так, как считают нужным» [184].
Вскоре после смерти К.У. Черненко в Москву отправился председатель Вестминстерского банка Фридрих Вильгельм Кристианс [185]. Вестминстерский банк хотя и является английским, на самом деле принадлежит к крупнейшим мировым банкам, тесно сотрудничающим с Ротшильдами [186]. Многие годы Ф.В. Кристианс был также президентом Дойче банка, руководил его отделениями в Женеве и Цюрихе [187]. М.С. Горбачёв принял его 18 апреля 1985 г. [188].
Несмотря на то, что данный эпизод нашёл отражение и в печати [189], и в воспоминаниях Ф.В. Кристианса [190], и в материалах «Горбачёв - фонда» [191], полная запись этой беседы пока неизвестна. В то же время из интервью Ф.В. Кристианса явствует, что новый советский генсек познакомил своего зарубежного собеседника с некоторыми из существовавших у него замыслов, в том числе с «планами перестройки советской экономики» [192].
Это значит, что буквально через месяц после «восшествия на престол» глава советского государства начал обсуждать свою концепцию перестройки с представителями иностранных банков.
В книге бывшего начальника охраны генсека В.Т. Медведева приведён график примерно 40 заграничных поездок М.С. Горбачёва с 2 октября 1985 - го по 19 июля 1991 г. [193], что даёт не менее шести поездок за границу в год. В этом отношении он превзошёл и Л.И. Брежнева, и Н.С. Хрущёва.
Первый заграничный визит в новом качестве М.С. Горбачёв совершил во Францию 5–6 октября [194].
«После первой встречи и продолжительной беседы один на один с Горбачёвым в Елисейском дворце в октябре 85 - го, - пишет А.С. Грачёв, - президент Франции Франсуа Миттеран сказал своим ближайшим советникам: «У этого человека захватывающие планы, но отдаёт ли он себе отчёт в тех непредсказуемых последствиях, которые может вызвать попытка их осуществления?» [195].
Что же сообщил М.С. Горбачёв Ф. Миттерану?
Одна из идей, с которой Михаил Сергеевич, по его собственному признанию, ехал во Францию - это идея создания «общеевропейского дома» [196]. Впервые он озвучил её 18 декабря 1984 г., выступая в британском парламенте («Европа, - сказал он тогда, - наш общий дом. Дом, а не «театр военных действии») [197], затем повторил в своём выступлении по французскому телевидению 30 сентября 1985 г., перед вылетом в Париж: «Мы, - заявил он, - живём в одном доме, хотя одни входят в этот дом с одного подъезда, а другие - с другого. Нам нужно сотрудничать и налаживать коммуникации в этом доме» [198].
Чтобы понять значение этих заявлений, необходимо учесть, что, выступая 14 января 1985 г. перед Европейским парламентом, новый президент Европейской комиссии Ж. Делор сообщил, что главной целью возглавляемой им комиссии является создание к 1992 г. «внутреннего рынка Европейского союза». В марте 1985 г. Европейский совет приступил к разработке специальной программы решения этой задачи. Она была одобрена в июне того же года. В феврале 1986 г. состоялось подписание Единого европейского акта, предполагавшего постепенное создание с 1 января 1987 г. «единого пространства», в котором будут ликвидированы внутренние границы между государствами и обеспечено свободное перемещение капитала, товаров и физических лиц [199].
Таким образом, М.С. Горбачёв выступил с идеей «общеевропейского дома» в тот самый момент, когда процесс западноевропейской интеграции вступил в свою решающую стадию. Как же в этих условиях лидер советского государства представлял реализацию своей идеи?
Ответа на этот вопрос до сих пор нет. Однако если он действительно желал принять участие в создании «общеевропейского дома», то должен был понимать, что на этом пути существовало много препятствий.
Во - первых, это касалось существования двух военно - политических блоков: НАТО и ОВД. Ликвидация военного противостояния в Европе означала бы не только сокращение армий, но и один из трёх возможных вариантов устранения военного противостояния: а) ликвидацию названных блоков, б) превращение их в политические организации и в) поглощение одного блока другим.
Во - вторых, необходимо учитывать, что СЭВ (Советский Союз и находившиеся в его орбите страны Восточной Европы) превосходил ЕЭС (Европейский экономический союз) и по численности населения, и по экономическому потенциалу. В таких условиях ЕЭС мог допустить своих восточных соседей в «общеевропейский дом» только при трёх условиях: а) дезинтеграции СЭВ, б) ликвидации СССР и в) расчленения России.
В - третьих, на пути интеграции СССР и его союзников в «общую Европу» стояли особенности этих стран: а) монополия государственной собственности и как следствие этого неразвитость рыночных отношений, б) административно - командная система управления, в) единая идеология.
Таким образом, если М.С. Горбачёв действительно думал о создании «общеевропейского дома», этому должны были предшествовать радикальные перемены и в системе международных отношений, и в советском блоке, и в самом Советском Союзе.
В связи с этим обращает на себя внимание, что в 1985 г. в СССР была переиздана книга одного из организаторов и руководителей Римского клуба А.А. Печчеи «Человеческие качества», содержавшая обоснование необходимости единого планетарного управления обществом [200].
Когда 9 июня 2008 г. в беседе с В.А. Медведевым я поинтересовался, обсуждалась ли в 1985 г. идея «общеевропейского дома» на Политбюро, он ответил: «Нет». Более того, по его утверждению, тогда не существовало ни проекта этого «дома», ни графика его сооружения, а сам он рассматривался лишь как некий идеал, к которому необходимо было стремиться, продолжая движение по пути, намеченному хельсинским актом 1975 г. [201]
Если допустить, что в данном случае речь шла только о возобновлении хельсинского процесса, это могло означать, что, призывая к строительству «общеевропейского дома», Советский Союз предлагал отказаться от дальнейшей эскалации международной напряжённости и заявлял о готовности пойти на выполнение взятых в 1975 г. обязательств по демократизации общества.
И действительно, Михаил Сергеевич познакомил французского президента со своими планами реформирования СССР. «На Миттерана, - пишет А.С. Грачёв, - явно произвела впечатление решимость нового лидера подвергнуть критическому пересмотру все основные механизмы советской системы» [202]. «Главное, чем он поразил и «воспламенил» социалиста Миттерана, пожалуй, ещё больше, чем суперконсервативную Тэтчер, был развёрнутый план внутреннего раскрепощения советского общества» [203].
Выслушав эти откровения, Ф. Миттеран заявил: «Если вам удастся осуществить то, что вы задумали, это будет иметь всемирные последствия» [204].
По возвращении из Франции М.С. Горбачёв решил довести цель своей внешней политики до сведения всего советского народа. 13 октября на страницах «Правды» появилась передовая статья «Европа - наш общий дом» [205].
Через месяц, 19–21 ноября 1985 г. в Женеве состоялась ещё более важная встреча М.С. Горбачёва: с президентом США Рональдом Рейганом [206].
В этой встрече на высшем уровне с советской стороны принимали участие A.M. Александров - Агентов, А.Ф. Добрынин, Л.М. Замятин, Г.М. Корниенко, Э.А. Шеварднадзе, А.Н. Яковлев, с американской стороны - «госсекретарь Шульц, руководитель аппарата Риган, посол Хартман, помощник по безопасности Маркфарлейн, сотрудники Нитце, Риджуэй и Д. Мэтлок» [207].
«Первый день, - вспоминает М.С. Горбачёв, - начался с беседы наедине». «Вместо пятнадцати минут» она «продолжалась более часа». «Это был скорее диспут «коммуниста № 1» с «империалистом № 1», чем деловой диалог руководителей двух самых мощных государств» [208]. «После обеда» «разговор пошёл о контроле над вооружениями» и о необходимости «сокращения наступательных вооружений» [209].
«На следующий день, - говорится в мемуарах советского генсека, - мы снова уединились с президентом», «на этот раз речь пошла о правах человека». Затем переговоры продолжились «в составе делегаций» [210]. «После обеда» главы государств встретились снова и решили выйти «на какое - то соглашение» [211], которое и было оглашено «на следующее утро», когда «состоялась заключительная процедура встречи» [212].
Самым главным её результатом было то, что обе стороны признали невозможной победу в ядерной войне и договорились о возвращении к разрядке [213].
Характеризуя принятое заявление как «поистине историческое», М.С. Горбачёв пишет: «Раз это признаётся и будет трансформировано в практическую политику, бессмысленными становятся гонка, накопление и совершенствование ядерных вооружений» [214]. В связи с этим была достигнута договорённость о необходимости сокращения ядерного оружия на 50 процентов и достижении «промежуточного соглашения по ракетам средней дальности в Европе». Одновременно обе стороны договорились с целью сближения встать на путь расширения культурных контактов и обмена между двумя государствами [215].
Рассматривая женевскую встречу как первый шаг на пути к разрядке, лидеры двух стран решили продолжить контакты и «встретиться вновь в ближайшем будущем»: Р. Рейган принял приглашение посетить Москву, М.С. Горбачёв - Вашингтон [216].
Чтобы продемонстрировать начало новой эпохи во взаимоотношениях между США и СССР, было решено, что М.С. Горбачёв выступит с новогодним обращением к американскому народу, а Р. Рейган - к советскому [217].
По возвращении из Женевы Э.А. Шеварднадзе пригласил к себе бывшего советского посла в ФРГ, слывшего интеллектуалом и находящегося в опале, Валентина Михайловича Фалина, и предложил ему возглавить в Министерстве иностранных дел Управление планирования. Считая названное управление неэффективным органом, Валентин Михайлович отклонил это предложение [218]. Но обращение к нему свидетельствует, что министр иностранных дел готовился к радикальному изменению внешнеполитического курса СССР.
Как явствует из воспоминаний бывшего начальника Генерального штаба маршала С.Ф. Ахромеева и заместителя министра иностранных дел Г.М. Корниенко, ещё в конце 1983 - начале 1984 гг., т.е. при Ю.В. Андропове, Генеральный штаб начал разрабатывать план возможной ликвидации ядерного оружия к 2000 г. «К середине 1985 года, - писал С.Ф. Ахромеев, - это была уже не просто идея, а детально проработанный проект программы полной ликвидации ядерного оружия во всём мире в течение 15 лет». Поэтому как только завершилась женевская встреча, маршал положил этот план на стол генсека [219]. В середине января 1986 г. он был обнародован [220].
Между тем США не собирались идти на серьёзные уступки.
В то самое время, когда новый советский лидер заявил о готовности к диалогу, в США «под кодовым названием «Коттедж» прошли «подземные испытания рентгеновского лазера «Суперэкскалибур». На основании этого было сделано заявление о создании СВЧ - оружия, способного уничтожать с помощью концентрации пучка энергии любые объекты как на земле, так и в воздухе [221].
Таким образом, идея СОИ, с которой Р. Рейган выступил весной 1983 г., казалась бы, начала приобретать практические очертания. В связи с этим антисоветская кампания в США не только не пошла на убыль, наоборот, стала усиливаться [222].
Американская администрация сумела достичь закулисной договорённости с Саудовской Аравией об увеличении добычи, а значит, и экспорта нефти, что имело своим следствием падение цен [223].
«Август 1985, - пишет В. К. Буковский, - советская экономика без шума поражена в самое сердце... Уже в первый месяц от начала саудовского броска ежедневная добыча нефти подскочила с менее миллиона баррелей почти до шести миллионов. Для Соединённых Штатов ожидаемое падение цен на нефть явилось величайшим благом. Для Кремля всякое падение цен на нефть грозило ущербом экономике. Но 1985 год принёс катастрофу» [224].
На самом деле лётом 1985 г. в экономическом положении СССР не произошло ничего катастрофического. Несмотря на то, что Саудовская Аравия действительно пошла на увеличение добычи нефти, до конца года снижение цен было незначительным. С 1973 по 1981 г. средневзвешенная цена нефти за тонну увеличилась с 25 долл. до 258 долл. [225]. Затем цены поползли вниз: 1982 г. - 250 долл., 1983 г. - 216 долл., 1984 г. - 211 долл., 1985 г. - 202 долл. [226].
Ситуация резко изменилась после женевской встречи. В декабре 1985 г. состоялось «заседание министров нефти стран ОПЕК, где было принято решение отказаться от принципа квотирования. После этого перестала действовать и система согласованных цен» [227].
В результате, если в 1985 г. средневзвешенная цена за тонну нефти составляла 202 долл., то «за две недели в январе (1986 г.) нефть подешевела до 100–110 долл./т» и оставалась на этом уровне на протяжении всего первого квартала. В марте 1986 г. представители ОПЕК собрались снова, после чего цены упали «до 70–80 долл./т» [228].
Следовательно, падение цен - примерно в 2,5 раза - произошло не в августе 1985 г., как утверждает В.К. Буковский, а в конце 1985 - начале 1986 гг. Не до, а после женевской встречи.
Так Вашингтон ответил на приглашение Москвы к миру.
«Как будто специально, - вспоминает Н.И. Рыжков, - нарочно, именно в 1986 году на мировом рынке произошло резкое снижение цен на нефть и газ, а ведь у нас чуть ли не весь экспорт строился на продаже энергоносителей» [229].
Если бы это действительно было так, нанесённый удар имел бы для Советского Союза смертельный характер. Однако, по словам самого же Н.И. Рыжкова, в 1986 г. нефть и газ составляли 60 процентов советского экспорта [230]. Это во - первых, а во - вторых, примерно две трети советского экспорта приходилось на так называемые социалистические страны [231], с которыми у СССР существовали не рыночные, а договорные цены. Поэтому ущерб, понесённый Советским Союзом от падения цен на нефть в 1986 г. по сравнению с 1985 г. составил лишь 5 млрд руб. [232] или примерно 8 млрд долл. [233]
Правда, здесь необходимо учитывать, по крайней мере, три факта. Во - первых, получаемая от экспорта валюта использовалась не только для закупки товаров за границей, но и для международных расчётов по кредитам; во - вторых, каждый доллар позволял ввозить в СССР товаров примерно на 4 руб. Следовательно, сокращение нефтяного дохода на 8 млрд долл. было эквивалентно 32 млрд руб. импорта. В - третьих, не следует забывать, что в 1985 г. советское правительство само нанесло удар по своему бюджету антиалкогольной кампанией.
В то же время изменение ситуации на мировом нефтяном рынке дестабилизировало отношения СССР со странами «народной демократии», которые в это время или, как Польша, уже переживали экономический кризис, или же, как ГДР, Венгрия, Чехословакия, постепенно приближались к нему.