4.4. «Нормализация» диктатуры
4.4. «Нормализация» диктатуры
Период с 1969 г. до переворота 1989 г. — единственный из эпохи коммунистической диктатуры, имеющий в историографии, а также в общественном сознании однозначное наименование. Термин «пятидесятые годы» увязывается со временем установления диктатуры и наиболее драматической фазой террора, «шестидесятые годы» — с определенной либерализацией режима, кульминацией которой был 1968 год. Термин «нормализация» был следствием открыто провозглашенного стремления нового руководства коммунистической партии дистанцироваться от попыток реформирования, получивших официальное наименование «правый оппортунизм», возвратиться к «норме», что означало к чехословацкой модели советской диктатуры[102].
Программа и идеология «нормализации» в 1970 г. были изложены в документе «Уроки кризисного развития в партии и обществе после XI11 съезда КПЧ». В документе после критики общественного развития во второй половине шестидесятых годов формулировались, — в таком открытом виде, собственно, впервые, — «постоянные и неизменные ценности», отказ от которых причислялся к антисоциалистическим и контрреволюционным действиям. Этими столпами объявлялись: 1. Руководящая роль в обществе рабочего класса и его авангарда, коммунистической партии; 2. Социалистическое государство как инструмент диктатуры пролетариата; 3. Марксистско-ленинская идеология и её пропаганда всеми средствами массового воздействия; 4. Общественная собственность на средства производства и плановое ведение национальной экономики; 5. Принципы пролетарского интернационализма и их последовательное осуществление во внешней политике, особенно в отношении Советского Союза. Согласно «Урокам», именно сомнение в правильности этих принципов привело в 1968—1969 гг. к подрыву существующих устоев, «острой опасности контрреволюции», а «интернациональная помощь» союзников создала для коммунистов «прочный тыл» для ведения борьбы против антисоциалистических, контрреволюционных и правых сил.
Нормализация началась массовыми чистками. В партийных организациях создавались так называемые «здоровые ядра», которые сверху донизу, от руководства партии до первичных организаций, проверили членов партии и разделили их на три категории: проверенных, вычеркнутых за неактивность, и, наконец, исключенных «правых оппортунистов». Исключенные составляли 21,7% членов партии. Они автоматически потеряли руководящие посты на предприятиях, должны были в большинстве уйти из учебных заведений, армии, органов государственной безопасности, государственных учреждений, редакций, издательств, культурных и просветительных организаций. Некоторые виды деятельности им вообще были запрещены, их дети подвергались дискриминации при приеме в учебные заведения, у них отбирались заграничные паспорта, их лишали воинских званий. В учреждениях, научно-исследовательских институтах и организациях культуры были проверены и беспартийные, несогласие с «братской помощью», оказанной в августе 1968 г, имело такие же последствия, как и для исключенных коммунистов. Однако гонения в период нормализации не носили столь жестокого характера, как террор после февраля 1948 г., политические процессы были редкостью и только в связи с оппозиционной деятельностью после 1968 г., приговоры более мягкими. Однако проверки и чистки довольно успешно решили задачу устрашения.
Укреплению режима способствовало и возвращение к проверенным методам изоляции и запугивания. Железный занавес снова действовал, как и до 1968 г.: поездки на Запад были ограничены, как и импорт зарубежной периодики, книг, кинофильмов, возобновилось глушение «подстрекательских радиостанций». Средства массовой информации, которые сыграли такую важную роль в 1968 г., были подвергнуты нормализации с особой тщательностью. Предварительная цензура, хотя и не была восстановлена, но система личной ответственности редакторов и следовавшие за этим суровые санкции, оказывались достаточными. Некоторые журналы реформаторского направления, прежде всего «Культурны живот», были закрыты.
Весьма быстро была урезана и федерализация. Сохранилась «руководящая роль КПЧ», которую никак не затронул принцип федерализации. Правомочия Словацкого национального совета и парламента точно по рецепту периода после 1954 г. были постепенно ограничены, а некоторые словацкие министерства ликвидированы. Серией законов о компетенциях 1970 г. при сохранении федеральной формы режим возвратился к централистскому варианту устройства до 1968 г. Словацкий вопрос, как важная проблема функционирования и существования чехословацкого государства, остался неразрешенным.
Триумф нормализации внешне был полный. Последующий период диссидент Милан Шимечка метко назвал «эрой неподвижности» по контрасту с шестидесятыми годами с характерными для них поисками и экспериментами. Однако оккупация 1968 г. была таким шоком, после которого ничто, ни общество, ни даже коммунистическая партия, не могли уже просто возвратиться к коммунистической «норме». На территории Чехословакии в отличие от соседних Венгрии или Польши до августа 1968 г. не было советских войск, советская гегемония была менее заметна, хотя и одинаково действенна. Август изменил это, сделав советскую гегемонию явной. Отношение Запада к событиям в Чехословакии, которое не вышло за рамки платонических симпатий, подтвердило, что республика воспринимается международным сообществом как составная часть советского блока, без перемен в центре которого невозможны существенные преобразования в Чехословакии. Тем более, что периодические кризисы режимов в странах советского блока происходили асинхронно, в период венгерской революции 1956 г., последовавших за ней польских событий и во время 1968 г. СССР и его агентуре в соответствующих странах удавалось не допустить перелета искры к соседям. Понимание этого вело к покорности судьбе, ориентации скорее на необходимость пережить случившееся, чем на активное сопротивление.
Коммунистическая партия внешне преодолела кризис, но её жизнеспособность и претензии на монопольный контроль над обществом были сильно подорваны. Гораздо отчетливее и масштабнее она воспринималась как прислужница чужой власти, а в Словакии — вдвойне; и как советского патрона и как его пражской клиентуры. Если до 1968 г. в партии определенную роль играли пафос и энтузиазм участников антифашистского сопротивления и революционеров, то теперь она превратилась в объединение, принадлежность к которому являлась пропуском для вхождения в политическую, хозяйственную, бюрократическую и даже культурную элиту. Чистки укрепили позиции коммунистических догматиков и непрофессионалов, которые теперь мстили за страх утратить свое положение. Последовательно реализовывалась номенклатурная система: назначения на каждый более или менее важный пост в управлении, экономике, армии, науке и культуре проходило через соответствующий партийный орган, который одобрял кандидатов; назначения на высшие посты в партии, государстве, армии, органах безопасности подлежали одобрению Москвы. Номенклатурная система была на руку циникам или же в лучшем случае прагматикам. В любом случае она покончила с иллюзиями о революционной партии.
Идеологические проблемы коммунистов в период нормализации оказались непреодолимыми. От первоначальной идеи мировой революции они отказались, по крайней мере, внешне уже после войны, в 1960 г. они объявили Чехословакию социалистическим государством. Согласно доктрине, вслед за этим должно было последовать строительство коммунистического общества. Президент Новотный с трибуны съезда в Москве в 1961 г.[103] действительно заявил, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Открытие окон в мир оттеснило идею коммунистического общества совершенно бескомпромиссно туда, где она и родилась, в область утопии. После 1968 г. о коммунизме перестали рассуждать, писать, говорить; программные документы съездов коммунистической партии говорили только об «окончании строительства социалистического общества», о «развитом социалистическом обществе» или о «реальном социализме». При формулировании целей и средств их осуществления возникала и проблема, связанная с тем, что после 1968 г. режим нормализации отвергал само понятие «реформа», допускал лишь «дальнейшее совершенствование» уже существующего якобы превосходного положения. Тем самым умерщвлялась любая существенная попытка решить старые проблемы и те, которые несла с собой быстро меняющаяся экономическая и международная ситуация семидесятых и восьмидесятых годов.
Закрытый советский блок с собственной системой цен и торговых отношений защитил Чехословакию от нефтяного шока семидесятых годов, но одновременно содействовал продолжению разбазаривания энергии, сырья и человеческого труда. Самые современные отрасли, электроника, биотехнология, информатика, находились в забвении, а также в зависимости от эмбарго Запада на экспорт новейших технологий в страны советского блока. Индустриализация Словакии продолжалась, как и прежде, но преимущественно путем развития металлургии, крупных химических предприятий и, как и в предшествующие десятилетия, легкой промышленности с ассортиментом и качеством, рассчитанным преимущественно на восточноевропейский рынок. Специализация производства в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) проходила относительно успешно, в Словакии, в частности, был налажен массовый выпуск гидравлического оборудования, подшипников каления, строительных агрегатов, грузовых автомобилей, некоторых видов вооружения, особенно орудий, боеприпасов, танков и бронемашин, некоторых химикатов.