ПРЕДИСЛОВИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРЕДИСЛОВИЕ

Можно по-разному понимать и толковать историю, но вряд ли существуют сомнения в том, что она действительно существует. Исследованием ее давно уже занимается наука, которую называют тем же именем, что и изучаемый ею объект, а именно историей. Употребление одного и того же термина для обозначения как реального исторического процесса, так и науки, изучающей этот процесс, создает известные неудобства. Чтобы избежать их, я буду в дальнейшем изложении называть историей только сам исторический процесс. Для обозначения же специальной науки об истории я буду использовать термины «историческая наука» и «историология» (от греч. логос — слово, понятие, учение).

Но историология — не единственная наука, изучающая историю. Существует по крайней мере еще одна дисциплина, занимающаяся историческим процессом. Она стремится выявить его общую природу, его основные закономерности и движущие силы. Иначе говоря, она является самой общей, предельно общей теорией исторического процесса. Значение этой предельной теории исторического процесса заключается в том, что она представляет собой самый общий метод проникновения в сущность исторических явлений. Эту самую общую теорию исторического процесса давно уже именуют философией истории.

Термин «философия истории» несколько позднее стал применяться для обозначения и еще одной дисциплины. Последняя исследует не историю саму по себе, а процесс ее познания. В ее задачу входит выявление специфики исторического познания. Это теория исторического познания, историческая гносеология, или, следуя новейшей моде, историческая эпистемология.

Настоящая работа посвящена лишь общей теории исторического процесса, которую помимо философии истории нередко именуют также историософией (от греч. софия — мудрость). Соотношение историософии и историологии носит довольно сложный характер.

Историология, по крайней мере цивилизованного общества, всегда занималась и сейчас занимается описанием исторических событий. Эту составляющую исторической науки можно назвать повествовательной, или нарративной, историологией. Когда-то вся историческая наука полностью или почти полностью сводилась к нарративной историологии. Это выражалась и в том, что кроме нарративной историологии никакой другой не существовало, и в том, что историологи даже в лучшем случаем ограничивались лишь выявлением причин исторических событий, но не объяснением исторического процесса. В те времена различие между историологией и историософией было крайне резким и отчетливым. Между ними не было посредствующих звеньев. В поисках общей концепции истории историологи могли обращаться только к историософии.

Но положения историософии по необходимости носили самый общий характер. Для мыслящих историков они были нужны, но этого им было недостаточно. Результатом было постепенное возникновение концепций того типа, которые применительно к общественным наукам, в частности к социологии, часто именуют теориями среднего уровня. Так началось становление нового раздела исторической науки, который можно назвать теоретической историологией.

Отношение нарративной и теоретической историологии в какой-то степени аналогично отношению между экспериментальной и теоретической физикой. Но если в физической науке значение физической теории общепризнано и никто не сомневается в необходимости специальности физика-теоретика, то в историологии дело обстоит совершенно по другому. Существование теоретической историологии не признается. Курсы теоретической историологии нигде не читаются, нет по этой дисциплине ни учебников, ни пособий. Если и появляются работы по теоретической историологии, то они либо определяются по ведомству социологии, где они числятся под названиями исторической социологии, макросоциологии, социологии социальных изменений и т.п., либо относятся к философии истории.

Основание для последнего имеются: грань между теоретической историологией и философией истории весьма и весьма относительна. Историософия в самом узком смысле, т.е. система самых общих идей об историческом процессе одновременно входит, с одной стороны, в философию в качестве ее необходимой составной части, с другой, в теоретическую историологию в качестве ее ядра. Любой исследователь, создавший ту или иную концепцию историософии, никогда не ограничивается лишь общими положениями. Он всегда стремится их конкретизировать и тем самым углубляется в область уже собственно теоретической историологии. Философия истории никогда не может обойтись без каких-то элементов теоретической историологии. С другой стороны, историк, разрабатывающий проблемы теоретической историологии, нуждается в самых общих идеях о природе исторического процесса, т.е. в философии истории в первом значении этого слова, в историософии.

Сама теоретическая историология заключает в себе несколько уровней исследования, от самого общего, прямо смыкающегося с историософией, — общей теоретической историологии, до более конкретного, включающего концепции, которые относятся не к историческому процессу в целом, а отражают развитие обществ только одного типа и т.п. — частной теоретической историологии.

Историософия и общая теоретическая историология настолько тесно связаны и взаимно проникают друг в друга, что когда говорят о философии истории, то чаще всего практически имеют в виду не столько собственно историософию в самом узком смысле слова, сколько ее — взятую вместе с общей теоретической историологией. Вот еще одно, уже третье значение термина «философия истории» и второе, более широкое, значение слова «историософия». Именно философии истории в самом широком смысле слова посвящена настоящая работа. В ней в неразрывном единстве излагается и собственно философия истории, и общая теоретическая историология.

Причин невнимания историков к теоретической историологии существует несколько. Одна из них состоит в том, что нарративная историология столь долго была единственно существующим разделом исторической науки, что для многих историков понятие нарративной историологии было равнозначно понятию историологии вообще.

Другая причина, характерная для отечественных историков, — наше недавнее прошлое, когда всем историкам в принудительном порядке в качестве единственно верной общей теории общества и истории навязывался исторический материализм. Материалистическое понимание истории практически рассматривалось в качестве не просто наиболее общей, а единственно возможной и единственно правильной теории исторического процесса. Поэтому всякая попытка разработки теоретической историологии встречалась нашим идеологическим руководством в штыки и объявлялась ревизионизмом. Все это отбивало охоту заниматься теоретическими изысканиями в области истории.

К этому нужно добавить, что марксизм, став господствующей идеологией и средством оправдания существующих в нашей стране «социалистических» (в действительности же ничего общего с социализмом не имеющих) порядков, переродился: из стройной системы научных взглядов превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Настоящий марксизм был замещен видимостью марксизма — псевдомарксизмом.1 Подробнее см.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней случилось в двадцатом веке // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993.Это затронуло все составные части марксизма, не исключая философии, а тем самым и материалистического понимания истории.

Произошло то, чего больше всего боялся Ф. Энгельс. «...Материалистический метод, — писал он, — превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты».2 Энгельс Ф. Письмо П. Эрнсту, 5 июня 1890 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 37. С. 351.При этом не только превращались в мертвые схемы действительные положения материалистического понимания истории, но и выдавались за непреложные марксистские истины такие тезисы, которые не только не входили в систему идей материалистического понимания истории, но и вообще никак не вытекали из исторического материализма.

Все это порождало у наших историков сомнения в пользе материалистического понимания истории или даже резко отрицательную оценку всех его положений, а у некоторых из них все это перерастало в скептическое отношение к любым теоретическим построениям в этой области. Поэтому начавшаяся еще в годы перестройки критика материалистического понимание истории была встречена многими историками с сочувствием. Некоторые из них даже активно включились в борьбу. И далеко не все историки, отбросив исторический материализм, бросились искать иную философию истории. Часть их вообще стала отказываться от всякой теории.

Еще одна причина скептического отношения к теории связана с тем, что по поводу истории и в связи с историей всегда создавалось и сейчас создается огромное множество самых различных схем, находящихся в разительном противоречии с исторической реальностью. Самой обширной областью паранауки, лженауки всегда была и сейчас является квазиисториология, лжеисториология.

Лжеисторические работы выходят из-под пера не только прямых невежд или, в лучшем случае, откровенных дилетантов, но и людей, имеющих ученые степени и звания, в том числе и в области истории. Если не углубляться слишком глубоко в прошлое, то можно указать на многочисленные сочинения доктора исторических наук, профессора Льва Николаевича Гумилева. Сейчас книжные прилавки буквально затоплены потоком совершенно бредовых произведений, изготовляемых действительным членом РАН, доктором физико-математических наук Анатолием Тимофеевичем Фоменко и его многочисленными сподвижниками и последователями.3 Фоменко А.Т. Методы статистического анализа нарративных тестов и приложения к хронологии. М., 1990; Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима. Факты, статистика, гипотезы. Т. 1-2. М., 1995; Они же. Империя. Русь, Турция, Китай, Египет. Новая математическая хронология древности. М., 1996; Они же. Библейская Русь: Русско-ордынская империя и Библия. Т. 1-2. М., 1998 и др.Имя же всем остальным — легион.4 Не перечисляя все эти сочинения, обращу лишь внимание на появившиеся наконец работы, в которых разоблачаются писания как А.Т. Фоменко, так и других бредоисториков: Володихин Д., Елисее ва О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998; История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко. М., 2000; «Антифоменко» // Сборник Русского исторического общества Т. 3 (151). М., 2000. «Так оно и оказалось». Критика «новой хронологии» А.Т. Фоменко. (Ответ по существу). М., 2001; Мифы «новой» хронологии. Материалы конференции на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова 21 декабря 1999 года. М., 2001 и др.

И если не все, то многие из них выступают в роли не столько повествователей, сколько теоретиков. Имеются работы, претендующие почти исключительно на теорию. Не все из них носят откровенно бредовый характер, но всех их отличает совершенно бесцеремонное обращение с историческими фактами. Факты подбираются, кроятся и подгоняются под заранее заготовленные схемы. В случае отсутствия подходящих фактов, они нередко создаются, как это можно видеть на примере сочинений Л. Н. Гумилева.

В результате всей этой вакханалии наши историки-профессионалы с крайним подозрением относятся к любым попыткам теоретизирования в области истории. Им везде мерещится гумилевщина или фоменковщина.

Но вообще без теории обойтись невозможно. В результате историки, даже те, которые на словах решительно порицают любое теоретизирование, на деле с неизбежностью обращаются к тем или иным концепциям историософии и теоретической историологии. И так как в большинстве своем они не обладают навыками самостоятельного теоретического мышления, то не могут должным образом оцепить существующие концептуальные построения и нередко берут на веру далеко не лучшие из них.

После начала перестройки и особенно после ее конца некоторые наши историки с пылом неофитов стали принимать на веру различного рода философско-исторические концепции, включая самые нелепые, лишь бы они были иными, чем исторический материализм, а еще лучше — прямо противоположными ему. Еще хуже обстояло дело, когда они сами занимаются теоретизированием. Крайности сходятся: люди, пренебрегающие теорией, оказываются нередко в плену самых нелепых концепций: чужих или собственных.

Одна из причин печального положения, сложившегося сейчас с историософией и теоретической историологией, заключается в том, что мало кто даже из числа историков знаком с историей основных проблем, которые ставились и решались этими дисциплинами. С этим связано бесконечное изобретение велосипедов. Заново создаются концепции, которые давно уже известны и отброшены в силу полной их несостоятельности.

Как уже указывалось, в данной работе не рассматривается историческая гносеология (эпистемология). В центре внимания автора проблемы не специфики исторического познания, а самой истории, исторического процесса, причем, разумеется, наиболее общие. Ответы на вопросы, относящиеся к истории в целом, имеют важнейшее значение не только для историков, но и для всех, стремящихся не просто знать исторические факты, но и понять историю. И дать их может лишь исключительно историософия, выступающая в тесной связи с теоретической историологией.

История есть процесс. С этим сейчас согласно большинство историков и историософов. Но понимают они этот процесс по-разному. Для одних история — поступательное, восходящее развитие, т.е. прогресс. Для других — просто развитие. Есть люди еще более осторожные: для них история — только изменение. Последние не всегда понимают историю как процесс. Для некоторых из них она — беспорядочное нагромождение различного рода не связанных друг с другом случайностей.

Но если мы трактуем историю как прогресс или даже как просто развитие — перед нами неизбежно встает вопрос: что же при этом развивается, что же является субстратом исторического процесса, его субъектом. Без решения этой проблемы невозможно понимание сущности исторического процесса. Нельзя понять историю, не выявив ее субъекта. Помимо всего прочего, важность этого вопроса заключается в том, что он одновременно является и вопросом об объекте исторического исследования. Именно субъект исторического процесса и представляет собой тот самый объект, который изучают историки.

Но как ни странно, никто из историков и историософов в сколько-нибудь четкой форме данный вопрос перед собой не ставил. Это, отнюдь, не означает, что названная проблема никем никогда не решалась. Наоборот, почти все и почти всегда давали на этот вопрос какой-то ответ. Без этого не мог обойтись ни один историк.

Но люди решали эту проблему практически, часто совершенно не отдавая себе отчета в том, что они решают именно эту, а не иную проблему. По этому поводу можно вспомнить известного мольеровского героя, который говорил прозой, совершенно не подозревая об этом. Именно потому, что историки в большинстве случаев решали эту проблему совершенно неосознанно, предлагаемые ответы на этот вопрос зачастую были далеко не лучшими.

Решение этой проблемы с неизбежностью предполагает ответ на вопросы о содержании понятий общества, человечества, государства, страны, народа, этноса, нации, культуры, цивилизации, расы, а также выявление отношения между всеми этими понятиями. Именно этому посвящена вся первая часть настоящей работы.

Выявление субъекта исторического процесса открывает путь к пониманию самого этого процесса. Здесь проблем еще больше. Из их числа подробно рассматриваются в работе лишь две, но, пожалуй, самые важные.

Одна — проблема понимания и интерпретации исторического процесса. Ей посвящена вся вторая часть работы. В центре внимания находится прежде всего вопрос о том, существует ли реально человечество и всемирная история.

Семьдесят с лишним лет у нас без конца повторяли слова «общественно-экономическая формация» и «формационный подход», чаще всего даже толком не понимая, что они означают. Но умение без запинки произносить эти словосочетания было как для человека, который их твердил, так для лиц, его окружающих, свидетельством того, что он приобщен к самой передовой в мире исторической науке.

Теперь столь же истово повторяют слова «цивилизация», «цивилизационный подход», тоже не давая себе труда вдуматься в их смысл. Для многих не имеет никакого значения, что именно эти слова означают. Им просто нужно показать, что и они не лыком шиты, что они поднялись на уровень самой передовой в мире западной исторической науки. Многим даже в голову не приходит, что суть «цивилизационного подхода» состоит в отрицании существования человечества как единого целого, а тем самым и в отрицании мирового исторического процесса.

И парадокс состоит в том, что на Западе «цивилизационный подход» и раньше многими историками отвергался, а к настоящему времени давно уже вышел из моды. Там в почете другие концепции, в верности которым у нас будут клясться через 20 — 30 лет, когда на Западе их давно уже забудут.

Другая важнейшая проблема — вопрос об основе общества и движущих силах истории. На него, как известно, даются самые различные ответы, которые подробно рассматриваются в третьей части работы. С вопросом о движущих силах исторического процесса тесно связаны проблемы причинности, детерминизма, предопределенности и неопределенности, случайности и необходимости, возможности и действительности, альтернативности, свободы и необходимости в истории. Все они в той или иной степени с неизбежностью затрагиваются в книге, но специально не рассматриваются. Для этого потребовалось бы слишком много места.

В трудах по философии истории нередко рассматривается еще сюжет, который обычно находит свое выражение и в их названиях. Сошлюсь в качестве примера на сочинения русского религиозного философа Николая Александровича Бердяева «Смысл истории» (Берлин, 1923; М., 1990 и др.) и немецкого мыслителя Карла Ясперса «Истоки истории и ее цель» (1949; русск перевод: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991). Достаточно полный обзор такого рода сочинений можно найти в книге Бориса Львовича Губмана «Смысл истории. Очерк современных западных концепций» (М., 1991).

Но вопреки мнению названных выше и ряда других мыслителей, мы сталкиваемся здесь не с проблемой, а с псевдопроблемой. В действительности в истории общества, как и в истории природы, нет ни смысла, ни назначения, ни цели, а раз так, то и заниматься их поисками — дело совершенно пустое, бессмысленное.

В книге рассматриваются только реальные проблемы. Все три вопроса, которым посвящена книга, встали перед наукой не сейчас. Историки и историософы искали ответы на них на протяжении многих веков. И без знания истории проблемы невозможно прийти к верному ее решению. Поэтому в работе много внимания уделяется рассмотрению того, как, когда и в какой форме вставала перед наукой та или иная проблема и кто, когда и какие решения ее предлагал. В случае необходимости и специально прослеживается эволюция самых важных философско-исторических идей. Автор не ограничивается рассмотрением взглядов и учений исключительно лишь историков и историософов. Привлекаются труды социологов, экономистов и представителей других общественных наук, в которых ставились и решались проблемы, так или иначе связанные с пониманием исторического процесса в целом.

Достаточно объективную картину развития историософской мысли можно дать лишь при условии четкого различения, с одной стороны, одиночных идей, с другой, концепций как сознательно разработанных систем идей. Концепция может выступать в форме учения, обязательно включающегося в себя определенную программу поведения, в форме теории, а также может представлять собой одновременно учение и теорию.5 См.: Семенов Ю.И. Эволюция религии: смена общественно-экономических формаций и культурная преемственность // Этнографические исследования развития культуры. М., 1985. С. 220-221.

Если обратиться к истории человеческой мысли, то первое известное нам учение было создано фараоном Аменхотепом IV, или Эхнатоном, жившим в XIV вв. до н.э. в Египте в эпоху Нового царства. Оно было религиозным. Это учение было обоснованием и оправданием крутого переворота, совершенного названным правителем в жизни египетского общества, который в частности выразился и в принятии фараоном нового имени, и в создании новой столицы — Ахетатона.6 См.: Перепелкин Ю.Я. Переворот Амен-Хотпа IV. Ч.1. М. 1967; Ч. 2. 1984; Жак К. Нефертити и Эхнатон. Солнечная чета. М., 1999.

Место Эхнатона в духовном развитии человечества обычно недооценивается. А ведь по сути дела он был первым свободомыслящим, который не просто усомнился в верности старых традиционный положений, но попытался разработать целую систему новых идей. Недаром после смерти Эхнатон был объявлен «еретиком из Ахетатона». Эхнатон намного опередил свое время. Первые после него учения были созданы лишь 600 — 700 лет спустя — в VII—VI вв. до н.э.

В истории человеческой мысли вообще, историософской в частности возникновение одиночных идей нередко намного опережало разработку концепций. Но именно концепции, а не одиночные идеи должны быть главным объектом внимания. Так как развитие каждой проблемы, а также самых главных идей и концепций рассматривается в книге по отдельности, то это обусловило неоднократное обращение к одним и тем же эпохам и одним и тем же лицам. Однако в случае чисто исторического, строго хронологического подхода оказалось бы в тени самое главное — объективная логика развития философско-исторической мысли, все глубже проникающей в сущность мировой истории.

После рассмотрения теоретических проблем всемирно-исторического процесса неизбежным является обращение к самой реальной всемирной истории. Поэтому в четвертой части дается краткий очерк действительной истории человеческого общества в целом. Но этот базирующийся на эмпирии очерк носит теоретический характер. В нем всемирная история предстает как единый процесс развития человечества во времени и пространстве. В нем сделана попытка проследить объективную логику развития человечества.

И, наконец, в пятой части рассматривается современная эпоха, выявляется структура современного глобального человеческого общества и основные тенденции и перспективы его развития. Большое внимание в этой части уделяется месту России в современном мире.

Предлагаемая вниманию читателя книга была задумана как учебное пособие по философии истории и теоретической историологии, хотя и своеобразное. В учебном пособии принято излагать общепринятые истины. Но таковых в этой области практически пет. Отсюда — упор на историю философско-исторической мысли. Однако задуманная как обыкновенное учебное пособие, пусть с обилием далеко не общепринятых положений, работа превратилась в научное исследование. Но при всем при этом она сохранила все важнейшие особенности учебного пособия.

Книга предназначена для философов, социологов, историков, этнографов, археологов, студентов и аспирантов гуманитарных институтов и факультетов, для учителей истории средних учебных заведений, а также для всех тех, кто хочет не только знать исторические факты, но и понимать историю. Работа написана предельно ясно и понятно, имеет четкую структуру, способствующую усвоению материала. Поэтому она доступна для студентов и учащихся старших классов и вполне может служить в качестве учебного пособия. Развернутое оглавление, предметный и именной указатели помогают легко ориентироваться в материалах книги, а библиографический указатель — в литературе по всем затронутым вопросам.