Первый Офицерский батальон

Первый Офицерский батальон

13 декабря генерал Алексеев произвел смотр 5–й роте, переименованной в 1–ю. Обойдя строй роты, генерал Алексеев собрал вокруг себя офицеров и обратился к ним с речью. Он говорил о том, что в охватившем Россию мраке мы являемся той светлой искрой, которая, постепенно разгораясь, осветит, наконец, всю Россию. Он говорил о невозможности рассчитывать на какую бы то ни было поддержку со стороны и о необходимости полагаться только на свои силы. Он указал на то, что собравшиеся здесь офицеры это — кадр возрождаемой русской армии, и требовал напряжения, дабы быть на высоте положения. Далее генерал Алексеев обратил внимание на необходимость соблюдения добрых взаимоотношений с казаками, так как «мы пользуемся их гостеприимством».

15 декабря 1–я рота развернулась в 1–й Офицерский батальон, численностью в 200 человек. Взводы стали ротами. Командиром батальона был назначен полковник Борисов, командирами рот: штабс–капитан Некрашевич, штабс–капитан Добронравов, [240] штабс–капитан Пейкер [241] и поручик Кром. [242] Едва половина батальона была вооружена винтовками с 2—3 обоймами патронов на каждую. Стали выделяться кадры различных команд.

Возникшая мысль — закрепить единство первых добровольцев, идущих к одной цели, одним путем, в общих рядах, установлением формы одежды для нового формирования — распоряжением полковника Борисова была осуществлена.

Комиссия, в составе командиров рот и адъютанта батальона поручика Полухина, приступив к порученной ей работе, исходила из следующего соображения: сформированный батальон не является окончательной боевой организацией, а лишь основным кадром будущих формирований. Создаваемые части должны быть проникнуты той же жертвенностью и готовностью к борьбе за родину, которые объединили чинов 1–го Офицерского батальона и на которой должна быть построена будущая русская армия.

Такая постановка вопроса сразу исключала поиски в сторону создания красочно–эффектной формы. В основу ее были взяты два слова: «Смерть» и «Воскресение». Основным цветом стал черный цвет — «Смерти за родину». Белый цвет — «Воскресения родины», ради которого и для которого создаются новые части.

Зарождение батальона на казачьей земле знаменовалось черной барашковой папахой (гвардейского образца) с белым плоским верхом, перекрещенным черным шнурком. Обычная офицерская шашка заменена казачьей; черный башлык с белой кистью и белым шейным шнурком. Походно–служебная форма состояла из фуражки с белым верхом с черным кантом и черным околышем и черной гимнастерки с белым кантом по нижнему шву воротника и черных бриджей с белым кантом; шинель с черными петлицами, обрамленными белыми кантами; черные погоны, обрамленные белыми кантами и белыми просветами. Для офицерских чинов околыш фуражки, погоны и петлицы из черного бархата, для рядовых — из черного сукна (отсюда пошло название, данное впоследствии красными, — «чернопогонники»).

Этот проект предусматривал и парадную форму, в которой преобладал белый цвет.

Полковник Борисов одобрил проект и представил его на утверждение генералу Деникину, который утвердил и подписал его. На будущую замену цветов, предусмотренную проектом, генерал Деникин заметил: «Это дело далекого будущего».

Утверждение формы одежды, однако, не послужило толчком к обмундированию чинов батальона, так как отсутствовали хозяйственные суммы и личные средства у его чинов.

* * *

17 декабря 1–й Офицерский батальон в первый раз посетил генерал Деникин, которого многие офицеры хорошо знали в лицо, знали о славных боевых делах его 4–й Железной стрелковой дивизии и почти все слышали о нем по его смелой речи на офицерском съезде в Ставке. Сняв при входе черное пальто с черным барашковым воротником и треух с головы, генерал, одетый в полевую форму, с двумя «Георгиями», обошел строи рот, пожимая руку каждому. Затем он попросил чинов батальона окружить его и, сказав всего несколько фраз о деле, ради которого все собрались в Новочеркасске, повел беседу по вопросам хозяйственного обихода, и только в конце недолгой беседы генерал Деникин сообщил: генерал Корнилов в Новочеркасске, о чем, однако, не следует говорить.

С генералом Деникиным пришел и при обходе рот следовал за ним некто в обветшалом пиджаке, явно не по росту, в обшарпанных и украшенных длинной бахромой брюках. Неизвестный не носил ни усов, ни бороды, но, видимо, не брился уже с неделю. На него невозможно было не обратить внимания не только за его вид, но и свободную манеру держаться, пытливость, живость. Добровольцы решили: он, вероятно, адъютант генерала Деникина. Личность неизвестного сильно заинтриговала всех. Представился удобный момент, когда генерал Деникин из одной комнаты, поздоровавшись с частью батальона, переходил в другую, неизвестный подошел к кроватям и стал заглядывать под одеяла.

— А вот у меня так и подушки нет. Налегке приехал! — весело заметил он.

И тут один офицер, ответив на заданный ему вопрос предполагаемым адъютантом, спросил его:

— Простите! А ваш чин?

— А как вы думаете? — игриво был поставлен вопрос.

— Поручик?

— Давненько был. Уже и забыл…

Такой ответ заставил офицеров прибавить сразу два чина:

— Капитан?

— Бывал и капитаном, — засмеялся он.

— Полковник? — спросили его, уже начиная подозревать что?то неладное.

— Был и полковником!

— Генерал? — И даже зажмурились: уж вид?то больно неподходящий.

— А разве вы не помните, кто был в Быхове с генералом Корниловым?

— Генерал Марков?

— Я и есть!

Попрощавшись с батальоном, генерал Деникин начал одеваться.

— Одевайся, одевайся, буржуй! — смеясь, сказал генерал Марков, натягивая на себя заношенное серое пальтишко, рукава которого оканчивались где?то посередине между локтем и кистями руки, а воротник украшался имитацией барашка с вытертыми лысинами.

Встреча добровольцев с генералом Деникиным произвела на них большое и радостное впечатление. Они почувствовали в нем не просто генерала, боевого и славного, но генерала–добровольца, одного с ними духа и одних стремлений. Они увидели в нем первого авторитетного генерала, который прибыл вести дело с генералом Алексеевым, до сего времени остававшегося одним и ведшего самостоятельно всю сложную работу по формированию Добровольческой организации.

Новость о приезде генерала Корнилова произвела огромное впечатление и вызвала исключительный подъем настроения и надежд. Формирование воинских частей, разворачивание в будущем организации в армию и водительство этой армией добровольцы стали возлагать на долю генерала Корнилова. Всю огромную остальную работу — на долю генерала Алексеева. Два имени для них стали нераздельны. В ближайшие дни они узнали об осуществлении их мыслей. Узнали они также, что генерал Денинкин является негласным помощником и заместителем генерала Корнилова.

Восторженные разговоры велись о генерале Маркове, которого сразу же все причислили к главным начальникам Добровольческой организации.

Генерал Марков неоднократно посещал юнкерскую батарею. В первый раз часовой не хотел пустить в помещение плохо одетого штатского, хотя входившего с штаб–офицером, пока штатский не заявил: «Я генерал–лейтенант Марков».

— Мне особенно приятно видеть вас здесь, — сказал генерал Марков, — юнкеров двух артиллерийских училищ, честью которых я всегда дорожил. Константиновское училище я окончил, а в Михайловском преподавал.

Однажды генерал Марков прочел юнкерам лекцию о патриотизме. Ясный ум, всесторонняя образованность, обширные специальные познания в военном искусстве рисовали его устами картины честного исполнения долга перед Родиной. Он передавал заветы великих людей и рыцарских орденов о беспредельной, бескорыстной любви к ней и приводил примеры, где лучшие люди, во имя спасения Отечества, приносили в жертву свою жизнь.

«Легко быть честным и смелым, но лучше смерть, чем прозябание в униженной и жалкой стране», — сказал он, закончив свою лекцию. Позор страны, по мнению генерала Маркова, должен смыться кровью лучших ее граждан.

— Верьте, Россия снова будет великой, единой и могучей!

С именем генерала Маркова по его приезде в Новочеркасск была тесно связана вся последующая жизнь юнкерской батареи.