Л. Половцов [200] РЫЦАРИ ТЕРНОВОГО ВЕНЦА [201]
Л. Половцов [200]
РЫЦАРИ ТЕРНОВОГО ВЕНЦА [201]
Большевизм огнем и кровью заливал всю Россию; его волны докатились и до Донской области, далекой от центра государства.
Здесь большевистские верования воспринимались также с большой готовностью, но только городским населением и частью сельского — неказачьего.
Громадное большинство казаков относилось к большевизму отрицательно. Ни Войсковой Круг, ни первый выборный войсковой атаман генерал Каледин не признали большевистского правительства и объявили Донскую область самостоятельной частью Русского государства.
Сюда, на Дон, под защиту казачьей автономии, и спаслась часть русской интеллигенции, не желавшая подчиниться варварскому игу большевиков.
С ужасом смотрели они на беспощадное разрушение русской государственности и в полном отчаянии не видели выхода из страшной бездны, в которую ринулась Россия.
В начале ноября 1917 года в Новочеркасске, столице донского казачества, появился скромно одетый, преклонного возраста господин в очках, с видом профессора. Господин этот о чем?то хлопотал, его видели постоянно у атамана; он собирал у себя военную молодежь и беседовал с офицерами.
По городу ходили разные слухи о каком?то заговоре; рассказывали, что Дон идет на Москву, чтобы положить конец издевательствам над Россией; называли даже разных походных атаманов, которые якобы уже назначены.
Через несколько дней дело разъяснилось. Этот господин оказался генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым, бывшим начальником штаба Императора Николая II, а впоследствии Верховным Главнокомандующим русской армией при Временном правительстве.
Генерал Алексеев, ближе всех видевший ужасные результаты разложения армии, еще при Временном правительстве предпринимал всевозможные меры к воссозданию армии. Но все его попытки в этом направлении и в Петрограде, и на Московском совещании остались без результата.
Между тем он ясно сознавал, какое тяжелое будущее предстоит России, если она так печально и позорно нарушит свои обязательства перед союзниками в мировой борьбе. Он уже не мечтал об активных операциях, но думал, что и при ничтожном сопротивлении со стороны России немцы будут крайне затруднены на Западном своем фронте.
После разгона предпарламента генерал Алексеев убедился в том, что все легальные способы борьбы бесплодны. Но, несмотря на всю свою усталость и болезни, он не сдал еще своих позиций. Чего нельзя было добиться законным путем, то, казалось ему, возможно сделать иначе. Он думал, что не все еще потеряно.
Если большевистская Россия уже примирялась с немцами и если прежней русской официальной армии не существовало, то нужно было создать иную армию и с ней продолжать войну с немцами во что бы то ни стало.
Генерал Алексеев решил образовать новую армию на особых началах. Он задумал созвать на Дон всех, кто пожелал бы служить родине добровольно.
Эта добровольческая армия должна была организоваться при помощи союзников, в казачьих областях, на Дону, на Кубани и на Тереке. Получив здесь надлежащее снабжение, армия могла двинуться на запад, чтобы остановить беспрепятственное шествие немцев.
Союзным представителям план генерала Алексеева казался вполне исполнимым, и они обещали оказать полное содействие, конечно только с финансовой стороны. В то время Донская область была отрезана от союзных государств, так как Дарданеллы находились еще в руках враждебной Турции. Черное море было заперто, да к тому же и русский военный флот захватили большевики. Поэтому никто и не мечтал о помощи со стороны союзников путем снабжения армии вооружением, военными припасами, обмундированием и т. п. Все это армия должна была добыть сама на месте или силой, или за деньги.
Получив от союзников твердое обещание оказать армии возможно скорую помощь деньгами и заручившись согласием Донского атамана генерала Каледина, генерал Алексеев выработал план добровольческой организации и немедленно приступил к его выполнению.
Ближайшими сотрудниками генерала Алексеева были в то время: его адъютант ротмист Шапрон, начальник штаба полковник Веденяпин, [202] подполковник Лисовой и капитан Шатилов, [203] начальник строевой части — бежавший из Быховской тюрмы генерал от инфантерии И. Г. Эрдели, начальник хозяйственной части — член Государственной Думы Л. В. Половцев, по политическим вопросам — член Государственной Думы Н. Н. Львов, С.С. Щетинин [204] и А. А. Ладыженский. [205]
В Ростове и Таганроге работал председатель Общества заводчиков и фабрикантов В. А. Лебедев.
Для сбора добровольцев с фронта в Киеве была создана особая организация, во главе которой стоял генерал от кавалерии A. M. Драгомиров [206] и член Государственной Думы В. В. Шульгин. [207]
На первый призыв генерала Алексеева отозвалось около 50 офицеров и юнкеров, бежавших в Новочеркасск из Петрограда и Москвы после октябрьских стычек с большевиками. Из них были составлены кадры первых воинских частей: офицерского и юнкерского батальонов.
Прибывали добровольцы и из соседних местностей — оборванные, без белья, без сапог, в каких?то опорках. Их надо было разместить, одеть, обуть и кормить, а денег было мало.
* * *
Получив самые широкие обещания денег со стороны различных общественных организаций в Москве и Петрограде, генерал Алексеев приступил к выполнению своего плана, имея в кармане 10 тысяч рублей, занятых им у частного лица. На эти 10 тысяч рублей и жили несколько дней кадры будущей армии.
Постепенно стали поступать в кассу местные пожертвования, но в ничтожных размерах. Наконец наступил момент, когда стало ясным, что завтра надо бросить все дело, потому что денег больше нет.
Помочь делу решили сами добровольцы. Наиболее состоятельные из них, не имея сами наличных денег, воспользовались своими кредитоспособными именами и выдали векселя. По учете векселей, при содействии Н. Н. Львова, в местных банках получилась сумма около 350 тысяч рублей, которые и спасли дело на некоторое время.
Одному Богу известно, какие мучительные часы переживали Алексеев и его сотрудники в это время.
Поставив на карту все — и доброе имя, и жизнь, и все свое прошлое, увидав полную возможность осуществления своей мечты о великом деле, генерал Алексеев мог оказаться в самом ужасном положении.
Ведь от великого до смешного один только шаг. А разве не смешно было бы для бывшего Верховного Главнокомандующего собрать армию в 50 человек и затем распустить ее?
Но генерала Алексеева эта мысль не пугала. Он хлопотал, просил, умолял, и хотя с величайшими затруднениями, но армия создавалась и увеличивалась.
* * *
В самом начале будущая армия организовывалась тайно. Совещания созывались в частных домах, приказы передавались из рук в руки.
Тем не менее скрыть от немецких шпионов даже зародыш будущих организаций не удалось. Немцы поняли сразу всю серьезность дела и немедленно приняли свои меры, а послушные им большевики провели эти меры в жизнь.
Прежде всего среди донских казаков была поведена самая широкая агитация с целью дискредитировать в их глазах Добровольческую армию. Казакам внушалось, что армия эта создается совсем не для борьбы с немцами, а для восстановления монархической власти в России, для уничтожения всех свобод, приобретенных народом.
Эта агитация, подкрепленная раздачей громадных денежных сумм, имела очень большой успех. Казаки относились к добровольцам недружелюбно.
Для организации воинских частей необходимы были помещения — но их не давали. На помощь пришел союз городов. Создали фикцию, что все собравшиеся офицеры и юнкера — слабосильная команда, выздоравливающие, требующие ухода, а потому для них и отвели общественные лазареты.
Атаман Каледин, искренне сочувствовавший идее Добровольческой армии, приказал выдать оружие и патроны добровольцам, но его приказания не исполнялись.
Молодежи отцы их безусловно запрещали вступать в ряды армии, и лишь немногим казакам удалось тайком бежать к добровольцам.
Особый успех эта агитация имела среди неказачьих воинских частей, находившихся в Донской области. Два пехотных запасных полка были расположены под самым Новочеркасском, четыре таковых же в 40 верстах, в городе Ростов и три — в Таганроге.
Полки эти получили приказание от большевиков немедленно уничтожить зачаток армии. Конечно, будь полки в порядке, а не так дезорганизованы, как была дезорганизована вся русская армия, им не стоило бы никакого труда в один час искрошить кучку офицеров и юнкеров, собравшихся в Новочеркасске. Произошло же на самом деле обратное.
Пока солдаты собирались на митинги и бесконечно спорили о том, как произвести нападение на буржуев, атаман Каледин, как командующий войсками в области, отдал приказ — расформировать все запасные полки, расположенные в Донской области, и отправить солдат по домам.
В подкрепление приказа на Хутунок, место расположения двух полков под Новочеркасском, демонстративно были наведены орудия и пулеметы под прикрытием добровольцев, число которых не превышало тогда 600 человек; и 10 тысяч пехоты сдались, беспрекословно исполнили они приказ атамана — разъехались в два–три дня из Донской области.
Не так просто обошлось дело с разоружением четырех полков, расположенных в Ростове. Солдаты не только не исполнили приказа атамана, но, при содействии прибывшего в Ростов отряда черноморских матросов, сами напали на казачьи части, стоявшие в городе; после краткой борьбы казаки сдались и разоружились.
Упоенные успехом большевики решили атаковать Новочеркасск.
Это был тяжелый момент. Добровольцев было только 600 человек. С другой стороны наступало около 15 тысяч солдат, прекрасно вооруженных и снабженных, с артиллерией и пулеметами.
Сопротивление казалось невозможным, тем более что офицеры и юнкера только что прибыли в Новочеркасск, не отдохнули, не сорганизовались в воинские части; они не были ни одеты как следует, ни обуты, с разнокалиберным оружием, нахватанным кое–где и кое?как.
Казачьи части были ненадежны и в действительности почти не принимали участия в боях.
2 ноября генерал Алексеев начал собирать около себя офицеров и юнкеров, а 26 ноября эта кучка воинов уже дралась под станцией Кизитеринкой, в 15 верстах от Ростова с неприятелем, в 25 раз сильнейшим.
Но добровольцы были воодушевлены идеей — идеей воссоздания своей родины, восстановления ее попранной военной мощи; на другой же стороне действовало только приказание, неведомо кем отдаваемое, там была апатия и полная дезорганизация, отсутствовало какое?либо желание подвергать себя зачем?то излишней опасности.
* * *
Первый бой под Кизитеринкой оказался нерешительным.
Хотя добровольцы и продвинулись вперед под Нахичевань, но посланные совместно с ними казачьи части действовали вяло и неопределенно. Наступление прекратилось. Надо было хотя бы удержать занятые позиции, но это было очень трудно. Враг был впереди, но не друзья были и сзади; не раз свистали над добровольцами пули, летевшие со стороны казачьих частей.
Подвоза патронов не было, а на другой день добровольцы не получили даже пищи.
Произошло это благодаря полной бездеятельности казачьих артиллерийской и интендантской частей.
Перед выступлением из Новочеркасска по соглашению атамана с генералом Алексеевым все снабжение отрядов, казачьих и добровольческого, возложено было на казачьи учреждения.
Не особенно доверяя казакам, начальник хозяйственной части Добровольческой армии приказал выдать добровольцам усиленный дневной запас пищевых продуктов, почему добровольцы и были сыты хотя бы первый день. Казакам же не привезли ничего. Интенданты еще переписывались.
Лишь вечером добрался до Новочеркасска посланный атаманом из Кизитеринки полковник Карпов, который должен был экстренно организовать снабжение отрядов.
Не получив от интендантов ничего, кроме обещаний, он в отчаянии обратился за помощью к одной из местных дам, имевшей репутацию энергичного организатора.
Генеральша немедленно по телефону созвала совещание из оставшихся в городе чинов добровольческого штаба и других лиц, сочувствующих делу. Члены совещания распределили между собой роли, кто купит хлеб, кто сало, кто чай и сахар, а кто повезет патроны, и на другой день к вечеру все уже оказалось на позициях.
Тем временем на фронте положение становилось весьма серьезным. Обозначилось фланговое движение противника, угрожавшее отрезать добровольческий отряд от Новочеркасска.
Ввиду бездействия казачьих частей, противник наступал свободно, добровольцам угрожала гибель.
Отстреливаясь направо и налево, отряд в течение трех дней не сдает, однако, своих позиций и стойко отбивает атаки неприятеля.
Но вот засвистали пули и с тыла.
Обошли. Отступления нет.
«Умирать, так умирать с честью», — решили добровольцы и бросились в последнюю смертельную атаку на неприятеля.
Буря огня несется им навстречу. Не добежать до штыкового удара, все полягут.
Но вдруг огонь противника стихает; в цепях его видно какое?то смятение.
Бум, бум — слышится в тылу красных, и над их резервами рвутся шрапнели неизвестного происхождения.
Все в недоумении.
Добровольцы удваивают усилия.
Неприятель отступает, а потом обращается в паническое бегство. Добровольцы преследуют солдат по пятам и врываются в Ростов; но союзник их невидим, и лишь снаряды, летящие с Таганрогской дороги, свидетельствуют, что там стоит какая?то часть.
Между тем солдаты запасных полков, добежав до своих казарм, бросили оружие и объявили, что они сдаются.
Добровольцы и расхрабрившиеся казачьи части занимают город, и наконец показывается и союзник — генерал–майор Назаров с двумя пушками и прислугой при них из 50 человек — офицеров, фельдшеров и гимназистов. Больше никого и ничего.
Оказалось, что генерал Назаров, бывший в Таганроге, приказал местным казачьим частям выступить к Ростову. Части не пошли, за исключением команды фельдшеров. К ним присоединились гимназисты и несколько офицеров–артиллеристов. Они запрягли два орудия и два зарядных ящика и пошли на помощь к Каледину.
По дороге к Ростову Назаров увидал двигающийся вверх по Дону из Азовского моря отряд мелких морских судов с черноморскими матросами, которые шли на помощь к своим товарищам, возбудившим восстание в Ростове.
Укрывшись в ложбинке, генерал Назаров открывает беглый огонь из своих орудий. Одно судно тонет, другие, отстреливаясь от невидимого неприятеля, поворачивают и спешно спускаются к морю. Назаров преследует их метким огнем.
Прогнав моряков, он спешит к Ростову. Узнав о положении дел здесь, он немедленно открывает огонь по неприятелю.
Его орудия действуют с невероятной быстротой. Меняя позиции одну за другой, два орудия производят впечатление чуть ни нескольких батарей, и неприятель ошеломлен.
Солдаты знали наверное, что серьезного врага перед ними не более 600 штыков, а потому и наступали бойко. Но оказалось, что и эти кусаются. А тут еще какие?то союзники с артиллерией. Считая себя окруженными, солдаты потеряли дух и сразу ударились в панику.
После боя под Ростовом разошлись по домам и три запасных полка, стоявшие в Таганроге.
* * *
Армия увеличивалась числом, но теперь уже медленно. Большевики приняли все меры, чтобы воспрепятствовать проезду добровольцев на Дон. По всем станциям железных дорог были размещены особые команды, производившие день и ночь обыски пассажиров.
На станции Волноваха задержан был поручик Николаев. При обыске у него нашли зашитым в фуражке офицерский билет.
Участь Николаева была решена — на рассвете расстрелять.
На ночь его, вместе с пятью другими обреченными, поместили в сарай. Кроме наружного часового, в сарай поставили еще другого внутри у дверей.
Через час второй часовой начинает дремать.
Николаев тихонько подкрадывается к нему. Выждав момент, когда наружный часовой отходит от двери, Николаев бросается на дремлющего и душит его. Винтовка валится на землю, и ее подхватывает другой офицер.
Услыхав шум, наружный часовой окликает товарища. Офицер отвечает за него. Чуя что?то недоброе, солдат откидывает затвор, приотворяет дверь и без звука падает, пораженный штыком в грудь.
Офицеры скрываются в темноте, и все шестеро благополучно прибывают в Новочеркасск.
Но не все так счастливо отделываются, и сотни офицеров заплатили своей жизнью за попытку пробраться на юг. Тем не менее и пешком, и на лошадях, и с казачьими эшелонами, возвращавшимися с фронта, добровольцы прибывали в армию.
Образовались новые войсковые части; к прежним офицерскому и юнкерскому батальонам прибавились Георгиевский батальон, второй офицерский батальон и кавалерийский дивизион.
Для хозяйственной части армии настали трудные дни. Денег было мало, и надо было беречь их как зеницу ока. Но добровольцев надо и одеть, и кормить, и вооружить.
Между тем в хозяйственную часть никто из добровольцев не шел. Были среди них и пожилые штаб–офицеры, были и специалисты, заведовавшие ранее хозяйственными частями, но все шли в строй, простыми рядовыми и не соблазнялись тыловыми местами.
«Мы пришли драться, а не бобы разводить», — говорили старики полковники и шли в роты под команду молодых обер–офицеров военного времени.
Это был первый призыв Добровольческой армии, это были убежденные люди, искавшие не карьеры, а стремившиеся исполнить свой долг перед родиной.
На помощь хозяйственной части пришли жены добровольческих вождей и городские дамы.
С утра до вечера бегали они по городу, собирали белье, одежду, обувь, скупали, торгуясь до хрипоты, на базарах теплые носки и перчатки и вообще оказывали колоссальные услуги армии в хозяйственной ее жизни. Но, несмотря на все усилия, дело обмундирования армии подвигалось медленно, так как главное, а именно казенное имущество, захватывали казаки, и лишь случайно попадало оно в руки добровольцев.
С помощью дам были устроены и лазареты, в которых они же служили и сестрами и сиделками, конечно безвозмездно.
Немало трудностей пришлось испытать и с вооружением армии.
После первого боя под Ростовом начальник хозяйственной части распорядился собрать винтовки и патроны, оставшиеся на местах столкновений с неприятелем; все это собрали, но казаки взяли в свои склады и ничего не выдали добровольцам.
Пришлось прибегать к нелегальным способам: подкупили в ту же ночь других казаков, охранявших транспорт оружия на станции, и увезли целый вагон новых винтовок, не бывших в употреблении.
Тяжело было добровольцам без артиллерии. Кадры были в готовности, в виде остатков юнкеров Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ.
У казаков были запасные батареи, и генерал Каледин приказал передать их добровольцам, но казаки отказались выдать орудия.
В это время в армии были получены сведения о том, что в соседнюю с Донской областью Ставропольскую губернию прибыла 39–я пехотная дивизия, самовольно оставившая Кавказский фронт. Вместе с дивизией пришла и артиллерийская бригада. Бригада была расположена на самой границе Донской области. Части эти были дезорганизованы, охраны казенного имущества почти не было, караулы не держались.
Между тем юнкера–артиллеристы не знали покоя ни днем ни ночью, мечтая добыть себе пушки. А тут под боком, в каких?нибудь 200 верстах, бесхозяйные орудия.
Не вытерпели. Собралось 25 офицеров и юнкеров, достали лошадей и отправились за добычей.
В темную ночь бесшумно вошли добровольцы в село Лежанку, где стояла батарея. Окружили место расположения орудий и подняли обезумевшую от неожиданности прислугу; под наведенными револьверами приказали запрячь одно орудие и два зарядных ящика, полных снарядами, и ускакали вместе с ездовыми большевиками.
Пока в Лежанке разобрались, что произошло, и пока снарядили погоню, наши молодцы проскакали уже верст 20 и, свернув с дороги в степь, затаились. Погоня промчалась мимо, а добровольцы другой дорогой, быстрым ходом, ушли на Дон и благополучно привезли свою добычу в Новочеркасск, к несказанной радости своих сотоварищей.
* * *
6 декабря в Новочеркасск приехал генерал Лавр Георгиевич Корнилов.
Назначенный при Временном правительстве Верховным Главнокомандующим русской армией, генерал Корнилов, к ужасу своему, убедился в невозможности продолжать войну с немцами. Полная дезорганизация армии была неотвратима ввиду непрерывной агитации большевизма. Все самые строгие меры по восстановлению дисциплины были бесплодны, так как агитация делала свое разрушительное дело, а правительство не предпринимало никаких мероприятий к прекращению этой разрушительной работы с тыла. Правительство само боялось большевиков и не решалось на открытую борьбу с ними.
Наконец первый министр Керенский пришел к полному тупику: он ясно увидел, что завтра будет покончено и с ним, то есть большевики захватят в свои руки всю власть.
Настойчивые указания генерала Корнилова на необходимость силой водворить порядок в государстве теперь подействовали на Керенского, и он предоставил генералу свободу действий.
Генерал Корнилов, совершив необходимые приготовления, в августе 1917 года двинулся с армией на столицу, и его передовые части уже подходили к Петрограду.
В этот момент Керенский опять струсил, и правительство объявило Корнилова бунтовщиком. Эта измена так подействовала на Корнилова, что он пробыл несколько дней в нерешительности, ожидая разъяснения, как казалось ему, какого?то недоразумения. Нерешительность погубила все дело. Его предали все, и Керенский посадил Корнилова, в ожидании суда, в Быховскую тюрьму.
Этого времени Корнилов даром не потерял. Совместно с ним сидели в заключении лучшие генералы русской армии, изъявившие полную с ним солидарность. Там обдумывались планы создания новой России, просматривались прежние ошибки и создавались новые комбинации. С генералом Алексеевым поддерживались постоянные сношения.
Наконец был придуман план освобождения из Быхова. План удался. Генерал Корнилов, переодетый текинцем, оказался за стенами тюрьмы. Со всех сторон помчалась за ним погоня, но текинские кони уносили все дальше и дальше будущего вождя добровольцев. Генерал Корнилов испытал целый ряд приключений и наконец в теплушке вместе с большевистскими солдатами благополучно прибыл на казачью территорию. Около этого же времени пробрались на Дон под видом мастеровых, торговцев и т. п. и другие быховские сидельцы — генералы. Генерал С. Л. Марков прибыл в таком неприглядом виде, что его сначала даже не пустили в офицерское общежитие, не веря, что он бывший офицер, а тем более генерал.
18 декабря состоялся первый военный совет армии, и генерал Алексеев изложил собравшимся свои планы и что им сделано для их выполнения.
Армия состояла тогда из 1500 человек, вооруженных уже однообразным оружием, русскими трехлинейками, с 200 патронами на винтовку. Артиллерию представляло одно орудие. Обмундирование не было единообразным, но каждый доброволец был одет и обут. Медицинская часть была значительно пополнена благодаря санитарному поезду Императрицы Александры Феодоровны; этот поезд подогнал к Ростову каким?то искусным маневром А. И. Гучков. Запасов для дальнейшего формирования не было никаких. Не было и главного — денег, так как союзники не исполнили своего обещания.
Генерал Корнилов, выслушав доклад, заявил:
— Такой армии я не принимаю, — и ушел из заседания совета.
Это был тяжелый удар для генерала Алексеева. Он работал не для себя, он боролся за общее дело.
Генерал Алексеев понимал, что во главе армии должен быть человек железной воли и популярный. Корнилов обладал и тем и другим качеством. Его беспримерное мужество, проявленное в боях с Германией, его непреодолимые наступления, его чудесное спасение из австрийской тюрьмы, наконец, последнее бегство из Быхова сделали имя его легендарным. Такой генерал мог совершить чудеса. И в самый решительный момент, когда маленькая еще армия уже доказала на деле, чего она стоит, — все заколебалось.
По счастью, минутная слабость Корнилова была только вспышкой, которая и потухла бесследно. Через день стало известным, что Корнилов принял на себя командование армией, а генерал Алексеев оставил за собой политическую и финансовую части.
* * *
Добровольческая армия в начале января 1918 года перешла в Ростов–на–Дону и состояла к тому времени уже из 4 тысяч человек.
К старым воинским частям — 1–му и 2–му офицерским, юнкерскому, Георгиевскому батальонам и кавалерийскому дивизиону — прибавились: Корниловский ударный полк, остатки которого в количестве около 200 офицеров и солдат были приведены с фронта капитаном Нежинцевым, Студенческий батальон — из учащейся молодежи, морская рота — из морских офицеров, гардемаринов и кадет, инженерная рота и чехословацкий инженерный батальон — из пленных чехов.
Все эти части были сведены в дивизию, и во главе их — старшим строевым начальником — был поставлен генерал–лейтенант А. И. Деникин; начальником его штаба состоял генерал–лейтенант С. Л. Марков.
Увеличилась и артиллерия. К первому орудию прибавилось еще четыре покупкой у казаков. Тут был применен особый прием. Нельзя было просто выложить деньги и получить пушки. Надо было предварительно войти в компанию с фронтовыми казаками, поговорить с ними, попить вина и тогда только приступить к делу. Для этой цели был командирован особый специалист полковник N. Он пил с казаками трое суток, без просыпа, перепил их всех и получил 4 орудия.
В последовавших вскоре боях с большевиками добровольцы добывали себе артиллерию и никогда более в орудиях не нуждались. Число пушек в армии всегда согласовалось с количеством снарядов, имевшихся в артиллерийском парке. Прибывало снарядов — добровольцы возили с собой больше и орудий, взятых у неприятеля, расстреливались запасы снарядов, что, к сожалению, случалось гораздо чаще, — армия портила и бросала на дороге излишние орудия. Одновременно изменялся и самый состав батарей.
Недостаток снарядов и патронов был хронической болезнью Добровольческой армии, хотя расходование их и производилось прямо в гомеопатических дозах. Характерным в этом отношении может быть следующий эпизод. После Ледяного похода генерал Деникин на смотру в станице Мечетинской заметил одного хорошо известного ему по его доблести офицера из Офицерского полка. Офицерский полк был оплотом армии: в авангардных боях — полк впереди всех, в арьергардных — полк сзади последней повозки обоза.
Генерал Деникин спросил между прочим этого офицера:
— Сколько патронов вы выпустили из своей винтовки за поход?
— Восемь, ваше высокопревосходительство.
Восемь патронов. Армия имела 35 боев, из которых, может быть, только в пяти полк не участвовал. Как же сражались?
Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя, богатыри — не вы. В Ростове помещался инженерный склад, из которого и было выбрано соответствующее инженерное имущество. К сожалению, нигде не находили взрывчатых веществ, которые так необходимы были для порчи железнодорожных и мостовых сооружений. Начальник инженерной части разослал своих офицеров по угольным рудникам; они проникали туда переодетыми, под видом торговцев, и скупали у рабочих по фунтам динамит, взрывчатые капсюли и шнуры.
В техническом отношении на помощь добровольцам пришли местные инженеры, а также и некоторые промышленники, во главе с упомянутым выше В. А. Лебедевым. Был образован особый военно–технический штаб. В этом штабе разработаны были проекты упрощенных способов начинки снарядов и изготовления патронов; приступили к постройке броневых поездов; ремонтировали и выпустили в исправности броневые автомобили; создавались проекты самых примитивных ангаров для аэропланов.
Первый аэроплан был приобретен особым способом. В Таганроге находился аэропланный завод В. А. Лебедева, попавший, как и все заводы того времени, в распоряжение большевистских организаций. При содействии владельца на завод поступили в качестве рабочих два офицера, летчики Гурлянд и Попов. Проработав там несколько дней, офицеры собрали аэроплан и предложили заводскому комитету проверить его сборку пробным полетом. Те согласились. Аэроплан сделал круг над Таганрогом, а затем, отсалютовав комитету, направился на восток и скоро скрылся из виду. Комитет пришел в ярость, но крыльев у них не было, и первый аэроплан благополучно спустился на луг около Хутунка, в Новочеркасске.
С приездом быховских генералов, людей знания и опыта, организация армии могла бы идти ускоренным темпом.
Начальником штаба армии был назначен опытный военный администратор генерал–лейтенант А. С. Лукомский; к сожалению, он вскоре был отправлен с особой миссией в Екатеринодар, там кубанское казачье правительство успешно еще боролось с большевистским на–пором черноморских матросов, обосновавшихся в Новороссийске. Необходимо было установить связь с Кубанью.
Лукомского сопровождал генерал–лейтенант И. А. Ронжин. [208] Оба они были перехвачены по дороге большевиками, осуждены на смерть, но случайно спаслись и присоединились к армии после Ледяного похода. Место Лукомского занял генерал–майор И. П. Романовский. Дежурным генералом назначен был генерал–майор Трухачев. [209] Начальником отдела снабжения состоял генерал–лейтенант Эльснер. Начальником артиллерийской части был полковник Мальцев; инженерной — член Государственной Думы Л. В. Половцов, а потом подполковник Селиванов; [210] санитарной — полковник, он же врач, В. П. Всеволожский; [211] интендантской — таврический земец Н. Н. Богданов. [212]
* * *
Работа в Ростове кипела, но пополнение армии людским составом происходило медленно. Правда, в Ростове и Новочеркасске было еще много не мобилизовавшихся офицеров, гулявших по улицам и кутивших по ресторанам. Но это были случайные офицеры, у которых не было ничего, ни воинского духа, ни гражданского самосознания; они даже радовались, когда революция освободила их от службы в строю.
В армию пошли случайно попавшие на юг сербские офицеры, пленные чехи и беззаветно отдавали свою жизнь во имя общеславянских идеалов; а эти местные офицеры объявили себя нейтральными. Они думали, что таким отношением к междуусобной борьбе они спасут свою жизнь в случае победы большевиков. Их трусость была жестоко наказана. Все, кто не умел хорошо укрыться, после отхода армии из Ростова были с величайшими издевательствами убиты. Таких оказалось, по счету большевиков, около трех тысяч.
Надежды на пополнение армии казачьим населением не оправдались. Казаки так же держались нейтралитета и так же страшно впоследствии пострадали за это. Пополнение из внутренних губерний прекратилось совершенно, потому что Ростов был окружен.
Немцы так испугались неожиданных успехов нарождающейся армии, что приняли самые решительные меры. Большевикам было отдано приказание уничтожить армию немедленно, пока не поздно. На фронт были посланы лучшие германские офицеры. Большевики перешли в наступление на Ростов со всех сторон.
С северо–запада надвигалась армия Сиверса, в составе около 20 тысяч штыков и сабель; с севера к самому Новочеркасску подходила Воронежская армия, пополненная фронтовыми казаками с Подтелковым во главе, около 10 тысяч штыков и сабель, с востока угрожала, в том же количестве, Царицынская армия; наконец, выход на юг был занят 39–й пехотной дивизией с отрядами кубанских большевиков и черноморских матросов. Все эти армии были прекрасно снабжены и, главное, имели тяжелую артиллерию, противопоставить которой добровольцы могли только свое личное мужество. Но мужество их было беспримерным. Целый месяц эти 4 тысячи защищали Ростов против врага, в 20 раз сильнейшего.
Заняв Таганрог, полковник Кутепов продвинулся к Матвееву Кургану. При этом армия находила еще возможным посылать помощь атаману Каледину. С атаманом остались только партизанские части, состоявшие из учащейся молодежи. Особенно прославился тогда отряд есаула Чернецова, совершавший чудеса храбрости.
Строевые казачьи части и станичные дружины были совершенно ненадежны: сегодня они дрались с большевиками, а завтра расходились по домам или переходили на сторону неприятеля.
Измученный этими постоянными изменами казаков атаман Каледин в отчаянии застрелился, издав последний приказ, которым пригвоздил к позорному столбу ужасное предательство донцов своей родной земле.
Запертые в Ростове добровольцы дрались отчаянно. Роты смело шли на полки, батальоны — на дивизии и разбивали их. Поля кругом Ростова были завалены телами большевиков, но вместо убитых вырастали все новые и новые враги, и, наконец, в начале февраля стало очевидным, что отстаивать Ростов далее было бы безумием.
Ряды добровольцев редели, а пополнения не было. Армию заваливали массами, и одно только мужество и искусство не могли противостоять неубывающему в числе противнику.
Вспыхнуло восстание в Батайске, железнодорожном узле, на 7–й версте к югу от Ростова. Туда переселились остатки Совета рабочих депутатов из Ростова и взволновали местных железнодорожников. К ним послали парламентеров, в количестве 6 добровольцев, с предупреждением о бомбардировке Батайска, если волнения не прекратятся. Парламентеры не возвратились.
На следующий день добровольцы с боем заняли Батайск и нашли своих парламентеров в железнодорожном депо с выколотыми глазами, с отрезанными ушами, носами и губами. Некоторые еще дышали, а один из них, Хмельницкий, прожил еще 6 дней в 69–м сводном госпитале.
Восстал и Таганрог. В самом Ростове ежеминутно ожидался бунт окраин, заселенных рабочими. Решено было оставить Ростов.