Н. Мельников [196] ГЕНЕРАЛ КАЛЕДИН И ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ [197]

Н. Мельников [196]

ГЕНЕРАЛ КАЛЕДИН И ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ [197]

В тот жуткий момент, который переживала Россия, Дон был единственным местом, где могли найти себе безопасный приют быховские узники и где могли они, под крылышком Каледина, начать задуманное ими дело спасения Родины.

Имя Каледина было той путеводной звездой, которая вела на Дон всех тех, кто не мог признать захвата власти в России одной частью населения, возглавляемой притом партией, ничего хорошего, по существу, неспособной дать народу, обманутому красивыми словами и дорого заплатившему за свое легковерие неисчислимыми миллионами человеческих жизней. Звезда эта появилась на горизонте со времени Московского Государственного Совещания, на котором Донской войсковой атаман, от имени всех двенадцати казачьих войск Европейской России, Сибири и Дальнего Востока, объявит Общеказачью Декларацию. В одной из своих речей на Войсковом Круге Донской атаман П. Н. Краснов сказал: «И загорелась на юге звезда… Выборный Донской атаман A. M. Каледин сказал свое веское слово, и пронеслось оно от края и до края Земли Русской и вселило надежду: еще живы, мол, казаки!»

И они оказались живы… Не ошибся Каледин: после кратковременного помутнения разума и совести у фронтовиков казачество на территории всех казачьих войск всем народом, с оружием в руках, поднялось против большевиков.

Не ошибся Каледин, оказав широкое гостеприимство добровольцам, не ошиблись и они, собравшись на Дону на «Калединский огонек»: дальнейшие события показали, что обе стороны были необходимы друг другу.

Я укажу на некоторые факты.

Когда понадобилось разоружить в Новочеркасске распропагандированные запасные неказачьи полки и нужна была помощь, она была оказана генералом Алексеевым. Когда в ночь на 26 ноября произошло выступление большевиков в Ростове и Таганроге и власть в этих городах перешла к революционным комитетам и советское правительство таким образом начало Гражданскую войну, A. M. Каледин и войсковое правительство решили принять вызов. Когда выяснилось, что на фронтовые казачьи части рассчитывать нельзя, атаман пришел к генералу Алексееву и сказал ему: «Я пришел к вам, Михаил Васильевич, за помощью; будем, как братья, помогать друг Другу — будем спасать, что еще можно спасти». Генерал Алексеев, собирание сил у которого только еще начиналось, обнял Каледина и сказал: «Дорогой Алексей Максимович, все, что у меня есть, отдам для общего дела». Из офицеров и юнкеров общежития на Барочной улице был образован отряд около 500 штыков. К ним присоединилась донская молодежь — студенты, гимназисты, кадеты, а позднее и одумавшиеся казаки.

Нельзя не вспомнить защиту подступов к Новочеркасску 2–м офицерским батальоном Добровольческой армии в последние дни жизни A. M. Каледина. Когда после смерти Каледина начались на Дону восстания и в конце апреля 1918 года, при втором освобождении казаками Новочеркасска, на фронте у Хутунка создалось тревожное положение, на выручку явился отряд полковника М. Г. Дроздовского, и его броневик, эскадрон и батарея обратили большевиков в бегство. В «Донской Летописи» отмечено, что «население города особой овацией встретило доблестного М. Г. Дроздовского и его отряд, которому Новочеркасск был обязан неожиданной и незабываемой помощью».

Вспоминается присылка в феврале 1919 года генералом Деникиным, по просьбе войскового Круга и атамана, корпуса генерала Кутепова в Донецкий бассейн в критический момент развала Донского фронта…

Не забыли добровольцы и участия в Ледяном походе, состоявшего из Донских отрядов Партизанского полка генерала А. П. Богаевского, хорошо они помнят и ту помощь, которая была оказана донцами Добровольческой армии, когда она после гибели своего доблестного вождя Л. Г. Корнилова подошла, истекающая кровью, измученная, обремененная громадным количеством раненых и больных, к Донским пределам… Дон ее приютил, разместил раненых и больных в своих лазаретах. Бывшая в тот момент небоеспособной, она получила возможность отдохнуть и пополниться.

Как это ни странно, но вожди Добровольческой армии, бывшие быховские узники, сами едва избежавшие участи трагически погибшего Верховного Главнокомандующего генерала Н. Н. Духонина, сами пережившие тяжкий период перехода от власти над дисциплинированными солдатами к собственному бессилию и беспомощности, когда бывшие воины превратились в разнузданную банду, генералы и общественные деятели, группировавшиеся вокруг вождей и вошедшие впоследствии в состав «Особого Совещания», не понимавшие сложившейся на Дону очень сложной общей обстановки, высказывали свою неудовлетворенность деятельностью атамана и его правительства, говорили о «недопустимости полного отсутствия дерзания», «медлительности в деле спасения России», «нерешительности Донского правительства».

На одном собрании группы общественных деятелей, где были и генералы, A. M. Каледин им ответил: «А вы что сделали? Я лично отдаю России и Дону свои силы, не пожалею и своей жизни, но весь вопрос в том, имеем ли мы право выступить сейчас же, можем ли мы рассчитывать на широкое народное движение? Развал — общий. Русская общественность прячется где?то на задворках, не смея возвысить голос против большевиков. Войсковое правительство, ставя на карту донское казачество, обязано произвести точный учет всех сил и поступить так, как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной».

Генерал С. В. Денисов, [198] один из плеяды принципиальных противников калединского правительства и самого Каледина — убежденного сторонника народоправства, продолжающего и после смерти оставаться во многих отношениях живым укором для деятелей другого типа, — в своих записках о Гражданской войне на юге России, извращая сообщение генерала Лукомского, пишет: «Донское правительство, подыгрываясь под настроение разлагающихся казаков, настаивало на переходе Добровольческой армии в Ростов, считая это за терпимое пока явление. С душевной грустью вынужден был согласиться на это и атаман Войска Донского генерал Каледин». Давая совет генералам временно уехать из Новочеркасска, атаман хотел до некоторой степени парализовать пропаганду, которая внушала фронтовикам, что приехавшие в Новочеркасск генералы — «кадеты» — хотят восстановить «старый режим»; в этом же направлении действовала и городская демократия, неправильно истолковавшая августовское выступление генерала Корнилова; помогала ей невольно и горячая офицерская молодежь, не отдававшая себе отчета в создавшемся положении: из окон общежития № 1 на Барочной улице проходившие казаки слышали пение «Боже, царя храни»… Это помогало пропаганде большевиков, подливая «масла в огонь»… Учитывая все это, атаман и войсковое правительство не подчеркивали — и других просили не афишировать — присутствия генералов и офицеров Добровольческой армии (тогда Алексеевской организации) в Новочеркасске и молча, без слов, помогали им и их зарождавшимся формированиям.

Когда атаман и войсковое правительство, объявив Дон независимым от советской власти, получили, по соглашению с Государственным банком, на нужды борьбы 30 миллионов рублей, половину этих общегосударственных сумм, то есть 15 миллионов, они передали Добровольческой армии и помогли ей стать на ноги.

У Добровольческой армии, Войскового Круга, атамана и правительства была общая главная цель: благополучно довести страну до Учредительного собрания, которое и должно будет решить все общероссийские главные вопросы, в том числе и о форме правления. Атаману и правительству пришлось ограждать Добровольческую армию и в других отношениях. 30 декабря 1917 года Донской областной крестьянский съезд, в котором, кроме представителей коренных крестьян, участвовали и «иногородние» и представители городов, то есть половина населения Донского края, принял постановление — требование о разоружения и роспуске Добровольческой армии как организации контрреволюционной.

И атаман, и его помощник М. П. Богаевский настояли на пересмотре решения. Они доказывали, что основная цель, поставленная себе Добровольческой армией, — довести страну до Учредительного собрания, то есть та же, что и у Донского правительства и у Крестьянского съезда; цель же местного характера — защита вместе с нами Донского края от большевиков, объявивших войну Дону и ведущих эту войну. С большим трудом A. M. Каледину и М. П. Богаевскому

удалось добиться отмены принятого съездом решения и прийти к компромиссному соглашению: Добровольческая армия, пока она будет находиться на Донской территории, должна быть под контролем Объединенного Донского правительства и, в случае установления наличности в армии элементов контрреволюционных, эти элементы должны быть немедленно удалены за пределы области. (Декларация коалиционного правительства от 5 января 1918 года. — Н.М.) Чтобы разубедить неказачью часть коалиционного «паритетного» правительства в том, что вожди Добровольческой армии не являются сторонниками «старого режима», казачья часть решила устроить частное совещание и пригласить на него генерала Алексеева и членов неказачьей части правительства, кроме профессора Кожанова и приват–доцента Боссе, подозрительных по большевизму.

Частное совещание состоялось 18 января в кабинете председателя правительства М. П. Богаевского. Сохранилась подробная запись этого совещания, откуда я и привожу наиболее существенные выдержки. Открывая заседание, М.П. Богаевский в краткой речи охарактеризовал цели и задачи, поставленные себе Добровольческой армией, особенно подчеркнув при этом помощь, которая была оказана Дону при взятии Ростова и при обороне границ области совместно с немногочисленными донскими защитниками. После этого эмиссаром неказачьей части правительства доктором В. В. Брыкиным, донским казаком, был задан генералу Алексееву ряд вопросов, причем некоторые из них были не совсем тактичные, и требовалось много такта и выдержки, чтобы дать достойный ответ и вместе с тем рассеять сомнения слушателей, убедить их.

— Съезд крестьян, — начал В. В. Брыкин, — поручил нам всесторонне ознакомиться с организацией, с деятельностью и задачами Добровольческой армии. Какова история возникновения Добровольческой армии?

Спокойно и мягко взглянув своими близорукими глазами на Брыкина, генерал Алексеев что?то отметил в своей записной книжке и, выдержав небольшую паузу, ответил:

— В октябре месяце в Москве был организован Союз Спасения Родины. Организаторами его являлись главным образом представители кадетской партии. Этот Союз поручил мне дальнейшую организацию дела спасения Родины всеми мерами и средствами; для этой цели я и приехал на Дон как в единственное безопасное место, куда стали стекаться беженцы офицеры и юнкера, из которых мною и была образована Добровольческая армия. В последнее время, как вам известно, в Совещание при мне вошли представители демократии, и в настоящий момент ведутся переговоры с лидерами и других, кроме кадетской, партий, как, например, с Плехановым, Кусковой, Аргуновым и другими. Конечно, с Черновым и его партией переговоров быть не может — нам с ними не по пути. (В состав Совещания входили следующие представители: Б.В. Савинков, К.М. Вендзягольский, С.П. Мазуренко, М.П. Богаевский и П. М. Агеев. — Н.М.)

— Если у вас, генерал, — обратился к нему Брыкин, — существует, как вы говорите, контакт с демократическими партиями, то почему члены вашей армии нисколько не стесняются выражать свое презрение демократическим организациям, допуская в своих разговорах такие выражения, как «совет собачьих депутатов» и прочее?

Что?то неуловимо–ироническое мелькнуло в глазах генерала, и он так же спокойно и мягко, как и раньше, сказал:

— Прежде чем судить добровольцев, нужно вспомнить, что они пережили и переживают. Вдумайтесь в их психологию, и вы поймете происхождение этих разговоров: ведь 90 процентов их выбралось буквально из когтей смерти и по приезде на Дон, не оправившись еще от пережитого, они вынуждены были вступить в бой с советскими войсками… Из трех ночей мне приходится спать только одну. Кроме того, не понимаю, почему это вас так волнует? Ведь Добровольческая армия не преследует никаких политических целей; члены ее при своем вступлении дают подписку не принимать никакого участия в политике и не заниматься никакой политической пропагандой.

— Скажите, генерал, откуда вы получаете средства для существования?

— Средства, главным образом национального характера, добываются путем добровольных пожертвований частных лиц. Кроме того, не скрою от вас, некоторую поддержку мы имеем и от союзников, ибо, оставаясь верными до сих пор союзным обязательствам, мы тем самым приобрели право на эту с их стороны поддержку.

— Скажите, пожалуйста, генерал, — продолжает тот же Брыкин, — даете ли вы какие?нибудь обязательства, получая эти средства?

М. В. Алексеев повернулся всем корпусом в сторону говорившего и медленно, отчеканивая каждое слово, сказал:

— При обыкновенных условиях я счел бы подобный вопрос за оскорбление, но сейчас, так и быть, я на этот вопрос вам отвечу: Добровольческая армия не принимает на себя никаких обязательств, кроме поставленной цели — спасения Родины… Добровольческую армию купить нельзя.

Среди присутствующих послышался одобрительный шепот.

— Существует ли какой?нибудь контроль над армией?

— Честь, совесть, сознание принятого на себя долга и величие идеи, преследуемой Добровольческой армией и ее вождями, служат наилучшими показателями для контроля с чьей бы то ни было стороны; никакого контроля армия не боится.

Во всей фигуре допрашиваемого чувствовалась импонирующая моральная сила, в ответах — большой ум государственного человека, и все это располагало к нему участников совещания, большинство которых видели М. В. Алексеева в первый раз. Было ясно, что маленький ростом генерал овладел настроением присутствовавших, своей простотой, достоинством и умом покорил их и незаметно разрушил средостение, наблюдавшееся в самом начале совещания. Вопросы продолжались.

— Не сможете ли вы ответить на вопрос: почему союзники поддерживают Добровольческую армию?

— Потому что мы, борясь с большевиками, вместе с тем продолжаем войну и с немцами. Кроме того, защищая хлебородный угол России от большевиков, мы тем самым отстаиваем его и от немецких поползновений, что, во всяком случае, не безвыгодно для наших союзников, — вот почему им, затрачивающим на борьбу с немцами миллиарды, ничего не стоит рискнуть некоторой суммой на поддержку движения, совпадающего с их интересами.

— Каковы ваши надежды на будущее и на что вы рассчитываете при осуществлении его?

— Я твердо верю в полное очищение России от большевизма, и в этом нам окажет поддержку толща российской интеллигенции и, кроме того, крестьянство, которое уже устало от большевиков и готово принять хоть плохонького царя, лишь бы избавиться от насильников.

— Разрешите предложить вам еще один, последний вопрос… М.В. Алексеев молча утвердительно кивнул головой.

— Если вы не враг демократии, то как бы вы отнеслись к тем формированиям, которые предложила провести ростовская дума из демократических элементов?

— Ничего не имею против принятия их в Добровольческую армию — конечно, если они откажутся от всего того, что сделало из русской армии человеческую нечисть, — и отдам распоряжение о принятии их.

— Простите, генерал, но еще один, последний вопрос: кто стоит во главе командования Добровольческой армией?

— Генералы Корнилов и Деникин. Называю их потому, что шила в мешке не утаишь…

Казалось, все было исчерпано. Наступило молчание… И вдруг, совершенно неожиданно, раздается:

— Ваше превосходительство…

Все невольно повернулись в сторону говорившего: это был Хотинский, эмиссар неказачьей части Объединенного правительства, представитель города Ростова, один из наиболее подозрительно относившихся к Добровольческой армии.

— Ваше превосходительство, теперь только, после ваших разъяснений, мы видим, что под вашим руководством всем можно идти куда угодно…

«Ваше превосходительство», «под вашим руководством», «можно всем идти куда угодно» — этот неожиданный переход к титулованию и все, сказанное левым Хотинским, подчеркивало, с одной стороны, силу влияния М. В. Алексеева, а с другой — устраняло одно из серьезных препятствий на пути дальнейшего формирования добровольческих частей.

После этого собеседования A. M. Каледину и председателю правительства М. П. Богаевскому удалось добиться отмены постановления Областного крестьянского съезда, требовавшего разоружения и роспуска Добровольческой армии как организации контрреволюционной, и провести решение компромиссное: Добровольческую армию оставить в неприкосновенности, установив лишь общий контроль в смысле политическом. В опубликованной декларации Объединенного временного Донского правительства было напечатано: «Существующая в целях защиты Донской Области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание, Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области».

Офицер Добровольческой армии, полковник Генерального штаба Я. М. Лисовой, [199] прикомандированный к штабу войскового атамана для связи, писал в 1919 году в журнале «Донская волна:

«Болея душой при виде полного развала когда?то могущественной Родины и видя, как грозные результаты этого развала гигантскими шагами приближаются к границам Донской области, а кое–где и перешагнули за черту ее, войсковой атаман в непрестанно тяжелой работе изыскивал пути и способы, чтобы хотя в пределах области задержать процесс разложения, которому в это время подверглась вся страна. Ценою разных уступок, подчас тяжелых компромиссов, ему иногда удавалось создавать кое–какие препятствия надвигающимся грозным событиям, задерживать временно то или иное развитие их. Но едва он, пользуясь этим минутным затишьем, пытался приступить к созидательной работе, как возникали новые осложнения, и притом зачастую с той стороны, откуда их никто не ждал.

Естественно, что всякий новый фактор, несущий с собою начало государственности и являющийся, таким образом, поддержкой атамана в его стихийной борьбе, встречал в его лице самое широкое сочувствие и признательность в самом широком смысле слова. В силу этого, естественно, идея воссоздания русской армии не могла не найти с его стороны самой широкой поддержки.»

Само собой разумеется, что сочувствие атамана идее Добровольческой армии имело прямым своим следствием ту широкую и возможную в условиях того времени помощь всем начинаниям ее, о которой только что говорилось. Сказать, что отношения атамана к армии носили только дружественный оттенок, — значит ничего не сказать.

Тем не менее крайне интересно проследить те условия, в которые себя поставил войсковой атаман по отношению к Добровольческой армии, по крайней мере в первый период ее развития.

Как русский человек, он, повторяю, не мог не скорбеть при виде гибели Родины, как русский генерал, открыто в свое время заявивший, что первопричиной всех зол являются новшества, введенные в армию и столкнувшие ее по наклонному пути в пропасть, он не мог не сочувствовать воссозданию новой армии, видя в ней залог возрождения России, — и с этой точки зрения, казалось бы, он должен был прямо и открыто стать на путь фактического признания новой организации — это с одной стороны. С другой — как войсковой атаман, являющийся главою войскового правительства всей Донской области, он не мог не считаться с занимаемым им положением, и такого важного решения, как самостоятельное признание прав на историческое существование какой?то никому не ведомой и чуждой кучке людей, генерал Каледин не мог, конечно, сделать без согласия войскового правительства. Но поставить этот вопрос на обсуждение правительства в то время означало создать вокруг начинающегося дела нежелательную шумиху, породить разные толки и излишние разговоры. Наконец, как?никак в глазах демократического населения, с которым и войсковому атаману и правительству нельзя было в то время не считаться, все приезжающие на Дон и офицеры, и юнкера, и кадеты, да и сам, конечно, генерал Алексеев, являлись контрреволюционерами, и открытое признание и легализация их могли создать новый прецедент для разного рода нежелательных явлений, запросов и прочего.

Ни войсковой атаман, ни правительство, стоявшие на государственной точке зрения, понятно, упреков в попустительстве «контрреволюционерам» не боялись, но нужно иметь в виду, что в то время еще не успели улечься слухи о мятеже генерала Каледина, о его попытках поднять на Дону восстание, что внутреннее состояние области, как мы видели, вызывало сильное беспокойство и что этим, то есть открытым признанием, мог быть нанесен прежде всего вред делу самой организации.

Вот почему и генерал Алексеев, и генерал Каледин пришли к следующего рода компромиссу: все прибывающие на Дон военные чины считались беженцами, спасавшимися от ига большевиков, и, как таковые, размещались в особых общежитиях.

С этого?то времени и начинается та материальная помощь, которую войсковой атаман оказывал Добровольческой армии.

В первые же дни под общежитие, которое было названо «Общежитие № 1», был отведен лазарет № 2, угол Барочной улицы и Платовского проспекта, — со служебным и хозяйственным персоналом и запасами постельных принадлежностей и белья на 250 человек.

К 10 ноября, когда помещение это было переполнено, часть воинских чинов, в составе сформированной уже роты под командой гвардии штабс–капитана Парфенова, была переведена в лазарет № 23, по Госпитальной улице, который получил наименование «Общежитие № 2».

И этот лазарет, так же как и лазарет № 2, был отдан добровольцам по распоряжению атамана со всем имуществом и служебно–хозяйственным персоналом.

Несколько позднее появилось и «Общежитие № 3» — в здании гимназии по Ермаковской улице, где была размещена 1–я сводная батарея под командой капитана Шоколи, а затем отведена часть помещения и в здании Новочеркасского казачьего училища, где начальником училища генералом Поповым была оказана размещенной в нем части самая широкая всех видов помощь, начиная от белья и одежды и кончая пищей.

Таким образом, можно констатировать, что в помещениях для Добровольческой армии недостатка не было и таковые отводились каждый раз по мере назревающей потребности.

Существует мнение, кстати сказать ни на чем не основанное, что будто бы войсковой атаман не снабдил своевременно Добровольческую армию оружием и что таковое было выдано лишь 17 ноября в день большевистского восстания в Ростове, и то по требованию генерала Алексеева. Мнение это совершенно не соответствует истине, что видно из нижеследующей справки.

«8 ноября из арсенала было получено для Общежития №1 24 винтовки, по 30 патронов на каждую, в общежитии же насчитывалось к этому дню 41 человек.

10 ноября через артиллерийское управление было проведено разрешение атамана на выдачу организации 274 винтовок, по 120 патронов на каждую, а также 18 револьверов (в револьверах была острая нужда и в частях Войска Донского), каковые и были получены».

Кроме того, в эти же дни атаман обещал передать организации половину пулеметов, которые будут отобраны у гарнизона Хутунка при его разоружении, но, к сожалению, несмотря на бдительный надзор, большевикам удалось скрытно увезти их до разоружения в Ростов.

В первых числах ноября комендантом станции Шахтная, поручиком Федоровым, по собственной инициативе, было роздано проезжающим на Дон в организацию офицерам 120 винтовок и около 2500 патронов, что вызвало большое негодование генерала Каледина, и именно не факт передачи, а способ: открытый, на глазах у всех. И только доклад, что винтовки эти попали в организацию, спас смелого поручика от суда. Наконец, после разоружения в средних числах ноября гарнизона Хутунка, винтовки и патроны доставлялись в организацию подводами и автомобилями каждый раз в мере, далеко превышающей потребность наличного состава.

И, как венец всего… 17 ноября в распоряжение особой команды Добровольческой армии был передан броневой дивизион в составе двухпулеметных и однопушечного броневиков.

К 18 ноября не только был вооружен весь состав Добровольческой армии — около 800 человек, — но также студенческая дружина и прибывающие пополнения.

Такова истинная картина снабжения оружием Добровольческой армии, из коей видно, что в этом вопросе войсковой атаман шел навстречу самым широким образом.

Что касается снаряжения, то вопрос этот значительно обострился вследствие общего тогда недостатка этого сорта имущества в местных складах Войска Донского. С точки зрения выяснения причин вопрос этот находится в тесной связи с таковым же и в области обмундирования.

Пока требования на эти предметы и также на снаряжение не носили массового характера, их сравнительно легко можно было достать из Центрального военно–промышленного комитета, Союза увечных воинов, «Утоли моя печали» и т. п. Но вскоре быстрый рост сил организации и особенно прибытие фронтовых казачьих частей исчерпали эти источники. Неналаженность, а в первые дни ноября и отсутствие аппарата снабжения в войсковом штабе, в связи с расхищением имущества частями гарнизона Хутунка, еще более обострили этот вопрос.

Не касаясь деталей, можно сделать вывод, что в ноябре части Добровольческой армии, за малым исключением, в общем, острой нужды в обмундировании и обуви не испытывали. Но вопрос о недостатке котелков, патронташей, подсумков и т. д. как в первые, так и в последующие дни разрешен не был. Собственно, дело снабжения в ноябре было сосредоточено в войсковом штабе, и участие атамана выражалось в той или иной санкции по вопросам особой важности, и нужно быть справедливым — раз дело касалось Добровольческой армии, разрешение вопроса всегда было благоприятным.

После приезда в Новочеркасск — 6 ноября 1917 года — генерала Л. Г. Корнилова, между тремя генералами (М.В. Алексеевым, A. M. Калединым и Л. Г. Корниловым) начались совещания по вопросу об организации Добровольческой армии и ее отношениях с местной властью. С первых же дней выяснилась и срочная необходимость оформить и разграничить права и обязанности каждого из двух главных вождей армии, так как после первого же их свидания они расстались «мрачнее тучи».

После долгой предварительной работы генералом А. И. Деникиным был представлен выработанный им проект организации Триумвирата, который и был единогласно принят будущими триумвирами. Создание Триумвирата, самое его существование и работа держались в строгой тайне. На Дону знали о нем лишь близкие к атаману лица. По существу, Триумвират был первым общерусским антибольшевистским правительством. Закончил он свое краткое существование в день смерти A. M. Каледина…

Для Добровольческой армии Триумвират имел большое благотворное значение, с самого начала разграничив функции двух вождей, имевших разные характеры, и устранив тем самым возможность серьезных трений.

Акт о создании Триумвирата был подписан носителями верховной власти и в копии переслан в Москву, в Московский Центр общественных деятелей и общественных организаций. В акте говорилось:

1. Верховная власть принадлежит Триумвирату в лице генералов Корнилова, Алексеева и Каледина.

2. Добровольческая армия во главе с генералом Корниловым.

3. Совет при Добровольческой армии.

Конструкция Триумвирата:

1. Генералу М. В. Алексееву — гражданское управление, внешние сношения и финансы.

2. Генералу Л. Г. Корнилову — власть военная.

3. Генералу A. M. Каледину — управление Донской областью.

4. Верховная власть — Триумвирату.

Триумвират разрешает все вопросы государственного значения, причем в заседаниях председательствует тот из триумвиров, чьего ведения вопрос обсуждается.

Верховная власть и Добровольческая армия ставили такие задачи (обнародовано в декларации 2 декабря 1917 года. — Н.М.):

1. Создание организованной военной силы, которая могла бы быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко–большевистскому нашествию.

2. Первая непосредственная цель Добровольческой армии — противостоять вооруженному нападению на юг и юго–восток России. Рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его Круга, его правительства и войскового атамана, в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко–большевистского ига, — все русские люди, собравшиеся на юге со всех концов нашей Родины, будут защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют и являющихся последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России.

3. Рядом с этой целью другая ставится Добровольческий армии. Армия эта должна быть той действительной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России. Новая армия, должна стать на страже гражданской свободы, в условиях которой Хозяин Земли Русской — ее народ — выявит через посредство Нового Учредительного собрания державную волю свою. Перед волей этой должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения. Ей одной будет служить создавшаяся армия и все участвующие в ее образовании будут беспрекословно подчиняться законной власти, поставленной этим Учредительным собранием.

* * *

Совет при Добровольческой армии ставил себе задачей «организацию хозяйственной части армии, сношения с иностранцами и возникшими на казачьих землях местными правительствами и с русской общественностью, подготовку аппарата управления по мере продвижения вперед Добровольческой армии».

В состав Совета вошли: М. М. Федоров, П. Б. Струве, князь Г. Н. Трубецкой, П. Н. Милюков, Белецкий, Б. В. Савинков, Вендзягольский и от Дона М. П. Богаевский, Н. Е. Парамонов, П. М. Агеев и С. П. Мазуренко. Совет, переформированный по требованию генерала Корнилова, прекратил свое существование незадолго перед смертью A. M. Каледина.

В ночь на 26 ноября 1917 года в Ростове–на–Дону произошло выступление большевиков, которые при помощи прибывших черноморских матросов и преодолев сопротивление нескольких небольших казачьих команд, захватили в городе власть. Донское правительство получило от восставших, готовившихся к походу на столицу Дона — Новочеркасск, ультиматум с требованием признать советскую власть.

2 декабря восстание было подавлено, и Ростов был взят частями, верными Донскому правительству и при помощи небольшого отряда Алексеевской организации.

О Калединском походе на Ростов пишет журналист К. Треплев в «Донской волне»:

«Поход на Ростов в ноябре — декабре 1917 года — последняя боевая страница в биографии генерала Каледина. Под Ростовом окончилась славная боевая эпопея Донского атамана и начался его трагический путь на атаманскую Голгофу.

Последние дни атамана полны неудач. Кто знает, что пережил и передумал он за эти дни? Казаки отвернулись от своего избранника, как говорил Митрофан Петрович Богаевский, помощник атамана: «казаки пошли розно» и A. M. Каледин остался в трагическом одиночестве…

Под Ростовом атаман сражался с большевиками, в изобилии снабженными пулеметами, имея в своем распоряжении небольшой отряд из мальчиков — кадет и гимназистов, юнкеров и офицеров. Простых рядовых казаков с атаманом почти не было. Фронтовые казаки заявили своему атаману: «Не желаем идти…»

Молодежь проявляла чудеса храбрости, проливая кровь, дети защищали родные степи, с оружием в руках поддерживая былинную славу донского казачества, его «вольности».

Было тяжело и обидно. И эта обида слышалась в словах генерала М. В. Алексеева, который после похорон молодых воинов «моло–дой калединской гвардии», павших на поле брани смертью храбрых, говорил о фронтовых казаках: «Знаете, какой бы я им поставил памятник? Грубый гранит — громадная глыба, а наверху разоренное орлиное гнездо с мертвыми орлятами… И сделал бы надпись: «Орлята умерли, защищая родное гнездо, где же были орлы — донские казаки?»

Калединские орлята умирали за свободу Дона, а донские орлы митинговали… Они голосовали: идти или не идти с атаманом Калединым… Каледин не стал ждать их решения — и с мальчиками смело пошел на Ростов. И Ростов был взят… Как говорил атаман: «без лишних жертв»…

Трудно было атаману сделать первый шаг… На декабрьском Войсковом Кругу Каледин признался: «Нужно сказать, что к моменту начала военных действий отношения чрезвычайно обострились, но мы все же всеми мерами старались оттянуть этот момент: было страшно пролить первую кровь».

«Страшно пролить первую кровь»… Но другого выхода не было, и для опасения Дона неизбежно было пролить «братскую» кровь, и атаман с тяжелым сердцем пошел на это. Каледин и верный его оруженосец Митрофан Богаевский мучились этой кровью, искали оправдания в том, что была пролита кровь…

На Круге Митрофан Богаевский исповедовался:

«Я с тоской и мукой стоял над гробом тех юношей, которых мы похоронили. Я искал ответа: лежит ли эта кровь на моей душе? — и говорил: да, лежит. Но пусть лежит она не на мне только одном. Я принимаю ее на свою душу, но если потребуется моя кровь, то я отдаю ее за казачество. К этому я готов.

Нет, не преступление то, что мы делаем, а осуществление гражданского долга. Мы, рискнувшие на этот шаг, совершаем его во имя тех целей, которые надо достигнуть во что бы то ни стало. Я не стану вас призывать проливать свою и чужую кровь, но, когда приходят чужие и отнимают у нас Ростов, я заявляю: не боюсь я этой крови, ибо на ней строится великое будущее, так как пришел смертный час, а мы и Россия еще не хотим умирать…»

Перед тем, как сделать первый шаг и поднять знамя вооруженной борьбы с большевиками, правительство генерала Каледина искало путей соглашения… «Страшно пролить первую кровь»… Не мечом, а миром хотело оно разрешить наболевшие вопросы, но мира не было: «революционная демократия» не хотела пойти на уступки. Дело шло к кровавой развязке: со всех сторон над свободным Доном собирались черные тучи. Крыленко объявил правительство Каледина «вне закона», большевики изощрялись изображать Дон в образе контрреволюционной «Вандеи», стремящейся восстановить «старый режим» — хороша Вандея без вандейцев! Шел постыдный торг с украинским военным министром Петлюрой о пропуске советских войск на Дон. В Ростов прибыло несколько тралеров Черноморского флота. Ростовские большевики, опираясь на черноморских матросов, потребовали от правительства Каледина передать им власть.

И свершилось то, чего не хотел атаман Каледин… О том, как началась на Дону борьба с большевиками, свидетельствуют слова атамана: «Когда генерал Потоцкий (генерал Потоцкий был командующим войсками Ростовского военного округа. — Н.М) получил сведения, что готовится ночью арест всех общественных деятелей, он решил ответить на удар контрударом: арестовать Военно–революционный комитет. Выступление с обеих сторон произошло почти одновременно. Кто сделал первый выстрел — установить трудно. Первая жертва была с нашей стороны: был убит поручик Фесенко, первым вошедший в помещение Военно–революционного комитета».

Жребий был брошен, «Рубикон» перейден… Когда атаман Каледин «перешел Рубикон», оказалось, что переходить было не с кем, ибо трудно было собрать воедино митингующие войска… фронтовики торговались, спорили, выступать или нет…

Кое?как был сбит отряд из молодежи. С горечью отмечал атаман в своем докладе:

«…Сначала Ростовский гарнизон держался хорошо, но в конце концов сдался… Приходилось составлять отряды из кусков, вырванных из различных частей… После 28 ноября произошел перелом, но так как в нашем распоряжении находились силы небольшие, а у противника были пулеметы, то во избежание лишних потерь приходилось действовать только наверняка».

И дальше докладывал атаман:

«…У генерала Назарова была артиллерия, что помогло обойтись без лишних жертв. Три батареи пошли сразу, а две пришлось подтягивать с трудом. К 28 ноября подготовка была закончена. Наши части были разбиты на три колонны. Первую колонну составлял отряд полковника Кучерова, в состав которого входили юнкера и курсисты. Вторую — отряд полковника Богаевского, третью — конный отряд генерала Краснова — у него собралось около одиннадцати сотен небольшого, конечно, состава. Эти три колонны двинулись одновременно на Ростов с трех сторон».

После артиллерийской подготовки ловким стратегическим маневром, неожиданным для большевиков, Ростов был взяв войсками Кале–дина. Большевики бежали в панике, бросая оружие, спасаясь на тралеры. Первым, конечно, бежал Военно–революционный комитет в полном составе. Атаман Каледин, который действовал наверняка, стараясь избежать лишних жертв, победоносно вошел в город при всеобщем ликовании, но победа не радовала его. Лицо у атамана было грустное, брови сурово сдвинуты, на сердце лежала тяжелая скорбь — и тот, кто видел тогда атамана, понимал, что молчаливый Каледин переживал тяжелую трагедию. Ему пришлось все?таки пролить братскую кровь, но, как человек долга, он исполнял свои обязанности…

Счастье Дона — превыше всего. Наступая на Ростов, он, как всегда, опустив голову, шел впереди цепи, ежеминутно рискуя быть сраженным пулей, но, не заботясь об этом, шел и думал и о тех, с кем сражался: «Страшно пролить кровь, надо действовать так, чтобы меньше было жертв…»

Но жертвы были, кровь пролита — и тяжело было на сердце атамана…

* * *

Я помню, как A. M. Каледин после разоружения враждебного пехотного полка медленно проезжал в автомобиле по Большой Садовой. Улица была запружена ликующим народом. Автомобиль с трудом продвигался вперед. Атаман, не обращая никакого внимания на то, что делалось кругом, сидел не двигаясь, погрузившись в мрачные думы. Толпа задержала автомобиль, устроив атаману овацию. Аплодисменты, крики «ура!», цветы… По приказанию атамана, шофер остановил автомобиль. Каледин сделал властный жест рукой — толпа замолчала.

— Мне не нужно устраивать оваций, — сказал атаман, напрягая голос так, чтобы все его слышали. — Я не герой, и мой приход не праздник. Не счастливым победителем я въезжаю в ваш город… Была пролита кровь, и радоваться нечему. Мне тяжело. Я исполняю свой гражданский долг… — И тихо добавил: — Овации мне не нужны…

Толпа молчала и почтительно расступилась, пропуская автомобиль атамана. Скоро автомобиль скрылся…

* * *

На другой день один из молодых «гвардейцев Каледина» рассказывал мне, как был разоружен пехотный полк, который «держал нейтралитет».

«Атаман Каледин с одним лишь адъютантом смело направился к казармам. Наши передовые цепи в это время далеко ушли вперед. Атаман не побоялся ни предательского выстрела, ни того, что его могут поднять на штыки.

Он пошел в казармы и властно приказал солдатам сдать оружие, обещая им полную безнаказанность, если его приказание будет исполнено. Солдаты молча сдали все оружие…»

После минутного молчания мой собеседник прибавил:

«Он один разоружил целый полк. Так поступает тот, кто умеет повелевать… Он пришел, властно приказал — и его не посмели ослушаться».

* * *

Конечно, то, что я рассказал, — небольшие штрихи, но они очень характерны для оценки того Каледина, якобы «кровавого изверга», вокруг имени которого бессовестная пропаганда сплетала венки чудовищных легенд.

Простота и благородство, смелость, рыцарская честность и отсутствие красивых жестов, чувство долга — эти качества всегда и неизменно при всех обстоятельствах были присущи A. M. Каледину.

Недаром все, кто знал атамана, почтительно называли его Первым Гражданином Дона.

Он молча переживал трагедию Дона — и эта трагедия была его личной трагедией.

Он говорил на Круге: «Мое имя повторяется во всех концах страны и фронта, мое имя стало известным символом не только для Дона, но и для России, как выразителя некоторых идей. Может быть, мое имя навлекает на родной Дон лишнее подозрение? Я долго и мучительно думал об этом и полагаю, что мне нужно уйти. Ведь не может быть речи о личности, когда решается судьба края».

Но генералу Каледину не дали возможности оставить свой высокий пост. Когда Каледин сложил свои полномочия, Круг, снова переизбрав его всеми голосами против единичных голосов, снова взвалил на его плечи тяжкий крест и возвел его на атаманскую Голгофу… Ему дали власть, но фронтовики не поддержали его в самый трудный момент борьбы за Дон и тем самым обрекли его на гибель, как обрекли и другого атамана, A. M. Назарова. Печальна их судьба… Один застрелился, чтобы избавить родной Дон от своего имени, другой с гордо поднятой головой пошел на расстрел…

И, умирая, каждый из них думал: «Где же орлы — донские казаки?»

Молчала степь, занесенная снегом, кипел негодованием под ледяным покровом Тихий Дон…»

На смену героям пришли порожденные безвременьем казачьи Иуды… Первого из них, Голубова, опомнившиеся от дурмана и отрезвевшие донцы застрелили, как бешеную собаку, другого, Подтелкова, повесили…