К.Ф. Рылеев.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

К.Ф. Рылеев.

«Опомнись, пока не убран этот покров, – сказала ей Жена, – потом будет поздно. Откажись от просьбы».

«Нет, нет, что бы там ни было, – спаси сына!»

Завеса отодвинулась. Перед матерью предстал эшафот. И среди пятерых повешенных – ее сыночек. Кондратий Рылеев…

Она очнулась. Первым делом бросилась к кроватке сына. Жар его прошел. Он открыл глаза и радостно протянул ручки: «Мамочка!» [35]

…Накануне декабрьского восстания Рылеев скажет Каховскому: «Любезный друг! Ты сир на земле, я знаю твое самоотвержение, ты можешь быть полезнее, чем на площади… истреби Царя!»

Каждое из этих страшных слов знал Господь заранее. Знал, что исполнится и еще одна ритуальная деталь масонского обряда. Заговорщикам веревки на шею накинут вновь. Сколько веревочке не виться…

«Братский» приговор

Повесили пятерых. Судившие их «братья» М.М.Сперанский и А.Х. Бенкендорф требовали большего. Большего числа жертв и более страшных наказаний. Верховный суд приговорил пятерых к четвертованию и тридцать одного – к отсечению головы. Сперанский, который первоначально симпатизировал заговорщикам, лютовал. Первым в списке четвертования он поставил Пестеля.

А.Х. Бенкендорф.

Почему же изменились его настроения? Перед чем отступила «братская любовь»?

Исследователь Виктор Кобылин пишет: «В литературе высказывалось соображение, что молодых масонов-декабристов судили их старшие собратья-руководители, более засекреченные, которые, собственно, и спланировали декабрьский путч. Поэтому выбор пяти казнимых был не случаен, а символичен. Символ этот – пятиконечная масонская звезда пламенеющего разума – был нацелен в революционное будущее России».

Масоном был шеф жандармов Бенкендорф. При этом именно он составил на высочайшее имя «Записку о тайных обществах», в которой на удивление точно спрогнозировал декабрьскую ситуацию 1825 года.

Но и на этих «старших братьях» дело не замыкалось. Россия была провинцией мирового масонства, и за время, пока шло следствие, откуда-то издалека пришли циркуляры. На косвенное свидетельство такой подчиненности указывает графиня С.Д. Толь: «…это письмо, адресованное санкт-петербургскому уездному предводителю дворянства Петру Ивановичу Левенгагену, написанное на французском языке 27 января 1815 года великим мастером ложи «Сфинкса» Александром Жеребцовым, с приложением масонской печати.

Петр Иванович Левенгаген, как и многие сановники Александровской эпохи, был масоном и состоял товарищем великого мастера, то есть вице-председателем ложи «Сфинкса» в Петербурге. За какое-то неисполнение масонских обязанностей он был предан масонскому суду по постановлению Лондонского верховного совета».

Вот так! Не только руководили высокопоставленными людьми, но и судили их – за границей.

Интересно суждение на этот счет Николая Тургенева, сумевшего благополучно выехать за пределы России после неудачного выступления своих «братьев». По словам исследователя А.К. Виноградова, он «видел, что вместе с течениями легкомысленными и пустыми есть глубокая подземная река, течением которой управляют ему неизвестные, но большие, вне России находящиеся силы». Тургенев знал, что говорил. Он был посвящен и в русское, и во французское, и в немецкое масонство. Все в тот же Тугенбунд.

В те дни Меттерних писал: «Дело 14 декабря – не изолированный факт… Вся Европа больна этой болезнью. Мы не сомневаемся, что следствие установит сходность преступного покушения 25 декабря с теми, в которых в других частях света погибали правительства слабые и плохо организованные. Выяснится, что нити заговора ведут в тайные общества и что они прикрываются масонскими формами».

Не из Лондона ли пришли инструкции и по делу декабристов? Их неожиданное выступление, связанное с двухнедельным «междуцарствованием», не могло быть санкционировано мировым масонством. Сообщение было слишком медленным. Что ж: это победителя не судят, побежденного – казнят. Его же предупреждали. Принимая в «шотландские мастера», отобрали оружие и пояснили символику момента: в случае виновности от масона отнимаются все способы защиты…

Во время казни на виселице оборвались две веревки. Один из декабристов бросил в сердцах: несчастная Россия – вешать и то не умеют!… Да, не поднаторели. Не то что в «альма матер» демократии и масонских лож – туманном Альбионе. В те же самые времена там вешали за кражу, превышающую пять фунтов стерлингов. Даже детей!

Незадолго до декабристов в Британии казнили за инакомыслие некоего полковника Эдуарда Маркуса Деспарди и его друзей. Перед казнью им прочли следующее: «Каждый из вас будет взят из тюрьмы, и оттуда на тачках вас доставят на место казни, где вас повесят за шею, но не до смерти. Вас живыми вынут из петли, вам вырвут внутренности и сожгут перед вашими глазами. Затем вам отрубят головы, а тела будут четвертованы…» Надо думать, англичане все исполнили четко…

Однако вернемся к Пестелю. Можно понять особое отношение к нему масонского начальства. Не погубила ли его самонадеянно написанная им «Русская правда»? Документ, казалось бы, чисто республиканский, и вдруг мы видим в нем некоего Государя… Фамилия Романовых, по Пестелю, должна быть истреблена. Откуда же Государь? Кто он? Сам Пестель! Таковы были амбиции потомка саксонских разночинцев, завистника, прожектировавшего отмену сословий, в том числе и дворянства. На смену сословной опоры трона должен был прийти гигантский, невиданный по численности отряд полиции, в том числе и тайной. Борец с царской «тиранией» был именно таким.

Монархическое самовольство Пестеля мировой орден простить не мог. Взращиваемый в ложах демон гордыни так окреп в этом несчастном, что, смеясь, потащил его на эшафот.

Пять повешенных герим – знак диавольской пентаграммы. Всем пятерым предстояло личное знакомство с Аваддоном…

Однако лукавая муза истории Клио все же сделала из негодяев – героев. Только на рубеже XX века открыли позорные для декабристов материалы. Все то, что император Николай Павлович, по деликатности своей, не стал обнародовать. Но во время молчания правды – говорила ложь. Забыто было все – планы цареубийства; душегубства на Сенатской площади; ничтожество «диктатора» Трубецкого, который ползал в ногах у Императора; трусость Пестеля, выдавшего всех своих товарищей… Забылось все. И экзальтированные дамы бросали букетики в окна казематов.