Новое направление политики

Новое направление политики

Александр III быстро дистанцировался от реформистских тенденций, характеризовавших царствование его убитого отца. В манифесте от 29 апреля 1881 г. новый император поклялся, что сохранит незыблемым принцип самодержавия, и призвал всех верных трону русских людей сплотиться для защиты традиционных ценностей. В 1883 г. он наставлял собравшихся в Москве по случаю его коронации представителей крестьянства: «Следуйте советам и руководству ваших предводителей [дворянства]». А в день коронации Александр многозначительно заверил первое сословие в том, что именно оно является в его глазах «опорою престола» и что он чрезвычайно ценит «полезное и бескорыстное участие дворян в местных делах»^{167}.

Что это подчеркивание традиционных ценностей, роли дворянства как оплота самодержавия и руководителей крестьянской России было не просто риторикой, император продемонстрировал немедленным удалением от трона людей, связанных с реформами предыдущего царствования. Александр III решил довериться тем, кто разделял его взгляды на традиционные ценности и роль дворянства, таким, как М. Н. Катков, граф Д. А. Толстой и князь В. П. Мещерский. Катков часто использовал свою газету, «Московские ведомости», для пропаганды идеи сохранения в России сословной системы, которая была ослаблена, но не совсем разрушена великими реформами. Толстой при своем назначении в 1882 г. на пост министра внутренних дел заверил императора, что эти реформы были тягчайшей ошибкой. Не в последнюю очередь их пагубность заключалась в том, что они ломали межсословные перегородки и тем угрожали общественному спокойствию в империи. Князь Мещерский, один из немногих близких друзей Александра III, в письме от 11 июня 1884 г. предостерегал императора, что уменьшение межсословных различий в предыдущее царствование было шагом к ликвидации самодержавия. В отличие от своего отца, Александр III требовал от своих советников и министров полного единодушия мнений. Н. Х. Бунге, его первый министр финансов, отправленный в 1887 г. в отставку за чрезмерный либерализм, рассматривал дворянство, согласно Мещерскому, как «сословие вымирающее»^{168}. В глазах императора и его ближайших советников это была чистая ересь.

Сын и наследник Александра III был не менее его предан традиционным ценностям и сословной модели общества. В мае 1896 г., накануне своей коронации, Николай II обратил к собравшимся на торжества представителям крестьянства назидательные слова о необходимости учитывать мнения и советы их предводителей дворянства: «Помните слова, сказанные Им [моим отцом] здесь волостным старшинам при венчании его на царство. Между Вами есть многие, слышавшие их сами. Я хочу, чтобы эти слова всегда служили вам твердым руководством»^{169}. В 1902 г. во время пребывания в Украине, только недавно пережившей серьезные крестьянские волнения, обращаясь к группе волостных старшин и сельских старост, Николай повторил тот же совет^{170}.

Новое акцентирование старого порядка в 1880-х годах конкретизировалось в целом ряде действий, подтверждающих намерение власти устранить выявленные сословниками проблемы. Для разработки правовых механизмов, препятствующих продаже дворянских земель и получению дворянского звания представителями низших сословий, были созданы особые комиссии, хотя практические меры в той и другой области были приняты только в следующее царствование (см. гл. 4 и 5). Государственный дворянский земельный банк был создан в 1885 г., и тогда же были введены ограничения при приеме в средние и высшие учебные заведения, создающие льготный режим приема для детей первого сословия (см. гл. 4 и 6). В том же духе были выдержаны принятые правительством меры по укреплению роли дворян-землевладельцев в местном управлении, для чего был создан институт земских начальников и предпринята общая реформа земских учреждений (см. гл. 7).

Усилия Александра III сохранить и усилить роль привилегий не смогли сколь-нибудь существенным образом повлиять на ход экономического и социального развития, начатого в России в результате великих реформ. Более того, государственная политика поощрения индустриализации эффективно двигала ход преобразований и полностью нейтрализовывала попытки укрепить положение дворянства и тем самым затормозить перемены. Дворянский вопрос не только не был разрешен, но вскоре после воцарения Николая II в 1894 г. он опять оказался в центре общественного внимания.

Тогдашняя пресса служит отличным показателем этого оживления интереса. Число редакционных статей по дворянскому вопросу в реакционных «Московских ведомостях» возросло от одной-двух в год в начале десятилетия до 16 в 1896 г. и до 42 в 1897 г. Эта газета, постоянным читателем которой был Николай II, и «Гражданин», издававшийся князем Мещерским, в конце зимы и начале весны 1897 г. вели по дворянскому вопросу постоянную полемику с либеральными «Санкт-Петербургскими ведомостями»^{171}.

Одновременно дворянскими собраниями была начата новая кампания, требующая от правительства действий в поддержку традиционного общественного устройства. Впервые на национальном уровне губернские предводители дворянства сумели организоваться и скоординировать свои действия и, начиная с 1896 г., раз или два раза в году собирались на совещания (см. гл. 7, разд. «Предводители дворянства»). Испытывая некоторую растерянность из-за этой инициативы низов (хотя в этом случае «низами» было первое сословие России) и преодолевая энергичные возражения министра финансов Витте, император и правительство уступили настойчивым требованиям многих дворянских собраний и их предводителей о создании Комиссии для изучения дворянского вопроса и выдвижения адекватных мер его решения. 13 апреля 1897 г. Николай II опубликовал свой рескрипт к председателю Комитета министров И. Н. Дурново, которым назначил его председателем Особого совещания для изучения нужд дворянского сословия и мер по сохранению его традиционной роли на службе обществу и государству, поскольку, как было сказано в рескрипте, «в непреложной уверенности, что дворянскому сословию для блага России необходимо сохранить занимаемое им доселе в ея судьбах место, Я желаю, чтобы были изысканы средства облегчить современное положение дворянства, всегда самоотверженно служившего родине»^{172}.

Помимо Дурново в Совещании с самого начала участвовали одиннадцать высокопоставленных чиновников, а позднее были добавлены еще трое[42]. В марте 1898 г. в число участников Совещания были введены три губернских предводителя дворянства, а в феврале следующего года еще шесть предводителей были добавлены в списки одной или обеих из вновь созданных комиссий при Совещании[43]. На своих первых заседаниях Совещание решило сделать главным объектом изучения положение потомственного дворянства, сохранившего поместья, поскольку члены Совещания считали, что для выполнения дворянством своей исторической миссии владение землей принципиально важно. Действительно, новый орган поначалу был определен как Особое совещание по делам поместного дворянства, однако вскоре это название сменили на Особое совещание по делам дворянского сословия^{173}.

Витте выступал категорически против самой идеи совещания по дворянскому вопросу. Он подверг критике императорский рескрипт за то, что тот направил правительство «на неверный путь», за повторение ошибок 1880-х гг., возбудивших «опять обещания и надежды, — которые не будут выполнены уже потому, что они неисчерпаемы, а, следовательно, последуют разочарования». Несмотря на предостережения Мещерского о том, что любая попытка воспрепятствовать деятельности Совещания только погубит его собственную карьеру, Витте 10 мая 1897 г. на первом же заседании Совещания заявил, что невозможно обращаться к нуждам дворянского землевладения без одновременного учета положения всех землевладельцев в целом, и прежде всего крестьянства. Даже после 25 мая, когда план работ Совещания был утвержден, он не оставлял попыток добиться того, чтобы одновременно с дворянским рассматривался и крестьянский вопрос. В начале июня Витте вступил в язвительную переписку с Дурново, виня председателя Совещания в искажении взглядов участников в официальном журнале, приготовляемом для императора, и в других самовластных поступках и решениях. 20 июня министр финансов послал императору докладную записку, в которой пытался убедить его, что принятая Особым совещанием повестка дня не отвечает избранному направлению политики правительства. А 29 ноября на первом рабочем заседании Совещания Витте продолжал настаивать, что, пытаясь достичь невозможного — остановить трансформацию России из общества земледельческого в промышленное, — Совещание может только навредить дворянству^{174}.

Усилия Витте не дали никаких результатов, потому что защитники традиционного общественного устройства опирались на поддержку Николая II. Они вовсе не считали свое предприятие донкихотством, а, напротив, уверили себя в том, что победа была возможна. Приветствуя императорский рескрипт от 13 апреля, «Московские ведомости» триумфально провозглашали: «Теперь вопрос, быть ли России самобытным, сословным государством или же подчиниться роковой и печальной судьбе бессословной Западной Европы — окончательно решен в смысле наших драгоценных исторических заветов»^{175}. Но торжество было преждевременным. Совещанию предстояло разбираться в куче петиций, направленных в предыдущие десятилетия в министерство внутренних дел различными губернскими дворянскими собраниями, в предложениях, принятых на съезде губернских предводителей дворянства в 1896 г., и в памятных записках, представленных его собственными членами. В процессе работы Совещания было собрано и написано великое множество дополнительных документов[44]. Потребуется четыре с половиной года, прежде чем группа сможет сформулировать свои рекомендации, и еще шесть месяцев уйдет на то, чтобы Государственный совет рассмотрел все до единого предложения. И только тогда можно будет решить, в чьих предсказаниях было больше оснований: в пессимистических — Витте или оптимистических «Московских ведомостей».