1.14. «Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность!»
1.14. «Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность!»
1.14.1. Заголовок взят из текста «Обращения к Советскому народу», которое можно назвать манифестом ГКЧП. Действительно, весь 1991 год в стране явно назревала ситуация возможного резкого поворота в политике. Это понимали многие.
Уже к середине 1991 года стало нарастать общественное противодействие демократическому движению. Их оппоненты писали: «С апреля 1985 года поэтапно, в полном соответствии с графиком, а не стихийно, как нам пытаются внушить сегодня, стал воплощаться в жизнь глобальный план уничтожения России (она же — СССР), разработанный и неоднократно публично обсуждаемый крупнейшими специалистами Запада еще в 70-х годах и уже тогда получивший название «перестройка». Главным пунктом этого плана являлась ограниченная гражданская война на территории России, имеющая целью ликвидации активной патриотической части общества без применения средств массового уничтожения и установление марионеточных диктатур фашистского толка в многочисленных вновь образовавшихся государствах».[181] Заметим, что написано это когда Советский Союз еще существовал и не распался на «многочисленные вновь образовавшиеся государства». Но автор предугадал недалекое будущее.
Однако, вышесказанное было опубликовано в толстом журнале, который читали не многие. Но и в некоторых популярных газетах шло то же самое шевеление. 28 июля 1991 года в газете «Советская Россия» было опубликовано «Слово к народу», подписанное Юрием Бондаревым, Валентином Варенниковым, Эдуардом Володиным, Борисом Громовым, Геннадием Зюгановым, Александром Прохановым, Валентином Распутиным, Василием Стародубцевым, Александром Тизяковым. В документе говорилось, что «случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии…». И далее в документе содержались призывы встать в народное движение.
«Слово…» не осталось незамеченным. Руцкой выступил и сказал, что Зюганову надо дать 10 лет за него.[182] Пройдет всего лишь несколько месяцев и взгляды первого вице-президента РФ начнут меняться. Но об этом позже, а пока…
«Так жить нельзя». Под таким названием вышел в 1990 году фильм Станислава Говорухина. Этими же словами можно описать и состояние умов. Правда, способы выхода из сложившейся ситуации многие видели по-разному. Одни — в необходимости крутых реформ, другие — в наведении жесткого порядка, третьи (большинство) метались между ними. Но постепенно недовольных горбачевской перестройкой (и пока еще частично ельцинской демократией) стало слишком много. И все откровенней стали обсуждать необходимость наведения элементарного порядка. Такая возможность активно обсуждалась под разными углами зрения. Если так жить было нельзя уже в 1990 году, то в середине 1991 года это понимали еще более отчетливо.
Популярность демократии (и ее носителей) в стране стала падать, пока медленно, но маятник уже пошел в обратную сторону. А значит, демократам надо торопиться брать власть, пока народные симпатии окончательно не перейдут к их оппонентам.
1.14.2.1. Недовольство в стране росло. Но в стране была сильна традиция пожизненного управления. Каждый заступающий на пост генсек мог вполне рассчитывать на то, что он и на смертном одре будет генсеком.{105} Исключения были (например, Хрущев), но до такого шага нужно было уж очень сильно довести свое окружение и самому расслабиться до полной потери ориентира.
Кроме того, Горбачев, понимая по-коммунистически механизм управления, через несколько лет после становления генсеком подобрал себе подчиненных, которые разве что не смотрели ему в рот. Они были ему слишком обязаны и слишком связаны с ним, так что его падение означало и их падение. Идея их, похоже, не сплачивала. Видимо, личная преданность была основой их выдвижения и нахождения на должности. Это естественно.
Талантливые и, тем более самостоятельные, подчиненные Горбачеву были не нужны.{106} Он сам чувствовал себя талантом.
Полумонархическая система власти продолжала существовать и в середине 1991 года, хотя ее разложение шло полным ходом. Но в умах некоторых приближенных Горбачева, привыкших десятилетиями к такой системе (только смерть Брежнева позволила Андропову стать генсеком, смерть Андропова — Черненко, смерть Черненко — Горбачеву), она была жизненным принципом.
Коммунистическая система, существовавшая в Советском Союзе, была незыблемым монолитом, но, как оказалось, у нее была ахиллесова пята. И ей была ложность генсека.
«Партийная дисциплина … она многое в нашей жизни предопределяла. Хотя было уже видно, что партия утратила единство, все, как чумы, боялись раскола, и потому слово Генерального секретаря — закон», — так, словно оправдываясь (а может и в самом деле хотелось оправдать себя?), написал Ф.Д. Бобков.[183]
К весне 1991 года обстановка в стране стала еще более критической. «В этой обстановке Горбачев вновь проявил свои качества политического тактика. В конце апреля в его подмосковной резиденции было подписано соглашение Президента СССР и высших должностных лиц девяти республик о скорейшем заключении нового союзного договора».[184] Горбачев выигрывал время, он надеялся выкрутиться, рассчитывая на отвлечение внимание на процесс выработки договора, его подписания и новые выборы. Однако он начал путь, который привел его к бесславному концу.
Идейные противники первого советского президента писали: «В доисторические времена Господь карал, согласно Библии, народы мором, голодом, трясением земли, потопом, войнами. В СССР все это оказалось лишним, ибо оказалось достаточно появиться Горбачеву и все пришло само собой — войны внутри страны, всеобщий дефицит, катастрофы, крушение государственности, анархия…».[185]
Но сменить его сама правящая партия уже не смогла или не успела. Его сменила сама судьбы.
1.14.2.2. Порой возникает предположение, что о перевороте говорили те, кто своими разговорами боялся его и хотел его не допустить. Мало того, существует версия о том, что к совершению переворота подталкивали те, против которых он, казалось бы, был и направлен.{107} Во всяком случае, они активно через прессу говорили и внушали населению неприятие военного решения общественного кризиса.
Вот, например, что писали о польском военному положении (перевороте) образца 1981 года: «Военное положение — мера крайняя. Жест бессилия и отчаяния, когда все иные средства — политические, экономические, пропагандистские — больше не действуют. И как показал польский опыт, шаг последний, ведущий в тупик». А, чтобы все было совсем понятно, в конце этой статьи автор добавил: «Военное положение, за которое ратуют сторонники силовых методов, погрузит Россию в ненависть, кровь и безвыходность… Никакое военное вмешательство уже не спасет в России коммунистическую систему, давно разминувшуюся с жизнью и ставшую тормозом общественного развития». [186] Польский опыт, в том же журнале обсуждался со всех сторон, но с тем же неизменным резюме.[187] Разумеется, примерно так же писал не один журнал или газета, так порой говорили по радио и телевидению.
Хотя, есть удачные примеры силового выхода из кризиса. Например, Чили при Пиночете, Китай в 1989 году.
Кроме того, ситуация, аналогичная нашей, развивалась в Югославии. Причем, развивалась раньше нашей, а значит, можно было бы учиться на чужом опыте. Кандидат исторических наук Павел Кандель писал: «Последние события в Югославии поучительны типологическим сходством с советской ситуацией. Похожесть проистекает из многонациональных федеративных государственных систем, включающих в себя несколько культурно-исторических и религиозных миров. Много прямых аналогий есть и в типе взаимосвязей, и в структуре отношений субъектов федерации (в Югославии нетрудно отыскать и свою Россию, и свою Прибалтику, Украину и Белоруссию, свою Среднюю Азию). Общим для двух стран является и предшествующее «социалистическое прошлое», несмотря на все особенности «самоуправленческой и неприсоединившейся» СФРЮ. Поскольку же в нашей стране с некоторым запаздыванием повторяются многие процессы, которые и привели Югославию к ее нынешнему итогу, логично взглянуть на СФРЮ как на лабораторную модель для Советского Союза».[188]
А тут еще президент СССР затеял игру с Союзным договором. «Зажатый в угол различными политическими силами, он выдвинул идею нового Союзного договора. И сумел выиграть время».[189] Но эта была пиррова победа. За обещания предоставить больше свобод республиканским «князьям», была куплена их лояльность президенту Союза. Купили на время. Как потом оказалось, на очень малое время. Однако этот договор и породил новые проблемы во взаимоотношениях между республиками. Именно он и стал формальным поводом к созданию ГКЧП.
1.14.3. Прогнозы возможного переворота давали и известные политики. За несколько дней до наступления времени ГКЧП газета «Комсомольская правда» опубликовала слова Президента Казахской ССР Н. Назарбаева: «Горбачев как человек не поведет нас к диктатуре. Его характер, склад не ориентирован на это. Уверен, что он привержен демократическим преобразованиям и реформе в экономике. Но сейчас вокруг него группируются силы, которые подталкивают его на какие-то жесткие методы».[190] Одним словом воздух был насыщен думами о перевороте. И было почему.
Кризис в 1991 году был явно налицо. Кризис, усугубленный все возрастающей антипатией народа к главе государства. «Отношение народа к лидерам, — писал бывший руководитель охраны Брежнева и Горбачева Владимир Медведев, - чуткий барометр, если к Брежневу даже в худшие годы относились с иронией и насмешкой, то к Горбачеву — с враждой и злобой».[191]
Популярность Горбачева шла к нулю. Люди в погонах в массе своей не верили ему. Среди них, так же как и везде, говорили о перевороте. Но, порой о перевороте организованном совсем другими силами. Например, весной 1991 года маршал Ахромеев. сказал: «Уже три года твердят, что Вооруженные силы готовят и могут совершить переворот. Кто об этом говорит? Вы вежливо молчите, а я скажу прямо: Ельцин Б.Н., Собчак А.А., Арбатов А.Г.».[192] Высшие военные успокаивали, но думали они, похоже, о другом.
Очередная попытка переворота произошла в августе 1991 года и отдельные военные (включая также некоторых высокопоставленных сотрудников госбезопасности) играли в ней основную роль.{108}
1.14.4. Кроме того, нельзя ни отметить, что в течение 1991 года минимум два-три раза складывалась такая ситуация, когда шла то ли подготовка к резкому наведению порядка, то ли делались попытки его навести, но Горбачев как всегда на полпути менял направление.{109} Речь, прежде всего о событиях «холодного января» (события в Прибалтике) и «горячего июня» (просьба в Верховном Совете дать дополнительные полномочия) 1991 года.
Но это мы о готовности вообще начать наводить порядок. А есть еще готовность начать в частности, т. е. в конкретный сроки и в более твердой форме. Почему же в августе пошли дальше, чем ранее?