ПЛАНЫ ТОВАРИЩА КУЗНЕЦОВА

ПЛАНЫ ТОВАРИЩА КУЗНЕЦОВА

Когда Кузнецов открыл глаза, он сквозь кустарники увидел удалявшуюся Стёпкину спину, шагах в пятидесяти. Скоро спина исчезла. Кузнецов остался один.

Холодный ужас преодолевал даже боль в раздробленном колене. Если бы этот бродяга не унёс винтовки, можно было бы кое-как застрелиться. Но винтовки не было. Если пограничный патруль найдёт здесь его, Кузнецова, то после всяких удовольствий от перевозки до Неёлова, после вероятной ампутации ноги, а, может быть, и до ампутации, ему, Кузнецову, предстоит допрос у Бермана. Кузнецов довольно точно знал, чем были такие допросы. Если пограничники его не подберут, этой же ночью вокруг беспомощного тела начнут собираться волки, их тут было много. Кузнецов довольно ясно представлял себе, как волчий круг будет постепенно суживаться, как один из зверей прыгнет к его раздробленному колену, от которого так пахнет кровью… И потом… Это потом будет длиться только несколько минут, может быть, и секунд. Вцепятся зубами в колено и в лицо. Пока перегрызут сонную артерию, какое-то время пройдёт. При мысли об этом промежутке времени на лбу у Кузнецова выступил холодный пот.

Берман был далеко. Может быть, что-то случится. Может быть, что-то он, Кузнецов, придумает. Волки были как-то ближе, и тут уж ничего придумать было нельзя. Но что можно было придумать с Берманом?

Страшным усилием воли, преодолевая боль и ужас, Кузнецов достал папиросы и спички. Очень трудно было зажечь папиросу, пальцы прыгали, прыгало пламя спички, прыгал конец папиросы. Наконец, папироса была всё-таки закурена. Кузнецову показалось, что нога начинает неметь, и что боль уже не так невыносима, мало-ли какие ранения бывают, например, на войне?

Если навести патруль на Стёпкин след, если патрулю удастся арестовать этого бродягу, можно будет кое-что придумать, сказать, что он, Кузнецов, был в момент происшествия под мостом, а когда выскочил наверх, то весь конвой оказался перебитым, и он, Кузнецов, переодевшись для некоторый безопасности в солдатскую форму, собирался идти за бродягой хотя бы и в Китай. Кроме того, можно притвориться без сознания, и тогда допрос будет оттянут недели на две, мало ли что может случиться за две недели?

Кузнецов нащупал на груди своей свисток, и снова тонкий пронзительный свист прорезал таёжную тишину. Ответный свист раздался откуда-то совсем близко. Через полминуты Кузнецов свистнул ещё раз, ответный свист раздался ещё ближе, и минуты через две, раздвигая кустарники, с винтовками на изготовку появился пограничный патруль – семь человек.

Присутствие людей как-то развеяло чувство жути.

– Ой, – сказал взводный, – чи это вы, чи это не вы, товарищ Кузнецов?

– Я, – ответил товарищ Кузнецов.

– Так як же вас так скрючило?

– За бродягой гнался.

– Это за тем, що на мосту був?

– За тем.

– И у засаду попалы?

– Никакой засады не было. И там бродяга был один, и здесь один. Я его в ту яму загнал, – Кузнецов протянул руку по направлению к яме, и колено снова ответило раскалённым железом.

– Водка у вас есть? – спросил Кузнецов. Пограничники смущенно переглянулись…

– Водка есть вещь запрещённая, – наставительно сказал взводный и слегка запнулся.

– Это я и без тебя знаю, только, вот, если я потеряю сознание, то вы потеряете бродягу. А его нужно поймать!

Взводный слегка потоптался.

– А, мабуть, у тебе, Федосий, водка е, ты там щось куповал?

Федосий посмотрел в глаза взводному, потом в глаза Кузнецову.

– Да, может что и осталось.

Кое-что осталось – полная фляжка, Кузнецов с жадностью выпил почти половину.

– Хотел бродягу взять живым. Загнал вот в ту яму. А он из автомата поверх ямы, без прицела, вот, в плечо и в колено. Забрал мою винтовку и ушёл, вот туда. – Кузнецов показал глазами направление, по которому исчез Стёпка.

– Та на мосту ж був один?

– И на мосту был один. Никакой засады не было. Этому парню палец в рот не клади, как обезьяна.

– Хм, – сказал взводный.

– Пусть двое залягут у перевала, бродяга, должно быть, туда пойдёт, а четверо – загонщиками. Дай ещё водки.

Кузнецов припомнил, что в старое время, до хлороформа, людей перед операцией напаивали водкой, вот если бы теперь напиться! Федосий протянул ему фляжку. Но раньше Кузнецов хотел дать подробные указания.

– У бродяги автомат и пистолет, мою винтовку он, должно быть, по дороге бросил.

– А чего ему тут надо было? – спросил взводный.

– Чёрт его знает! Только он один стоит вас семерых, вместе взятых. Убивать его нельзя, мертвому ему грош цена. Нужно ногу прострелить или что там… Далеко тут до ближайшего села?

– Вёрст с десять, – сказал один из пограничников, огромного роста детина, – а до дороги пустяки, версты две.

По лицам пограничников Кузнецов увидел, что особенной охоты сталкиваться с бродягой у них нет.

– Его можно только из засады взять. Пусть четверо заходят кругом, а двое залягут. Драться бродяга не станет, это ему ни к чему. Он отступит к перевалу, а двое из засады пусть ему ногу прострелят или что там… Только не насмерть. И будьте осторожны, этот сукин сын как блоха прыгает, глазом не уследишь… Вот и там, на мосту, и тут, из ямы…

– Хм, – сказал взводный, – треба побачити.

Он подошёл к краю ямы и увидел в ней десятка два-три стреляных гильз и от автомата, и от пистолета, поломанный валежник, следы сапога на глинистом обрыве ямы.

– А ты, – продолжал Кузнецов по адресу огромного роста детины, – как твоя фамилия?

– Коньков, товарищ командир.

– А ты, Коньков, как-нибудь дотащи меня или до дороги, или до села.

– Слушаюсь, товарищ командир, – сказал Коньков, – я вас на спине дотащу.

– Две версты не дотащишь, – оказал Кузнецов. – Сделай лучше волокушку.

– Можно и волокушку, – согласился Федосий.

– А вы, – обратился Кузнецов к взводному, – ступайте сейчас же, а то не догоните.

Патруль без особенного энтузиазма пошёл по Стёпкиным следам. Федосий, нескрываемо довольный тем, что ему не пришлось иметь дело с бродягой, который прыгает, как блоха, который перебил конвой на мосту и который вот теперь так изуродовал Кузнецова, принялся за воло кушку. Срубил две ёлочки, переплёл их ветвями, обрубил лишние ветки, а за это время Кузнецов допил фляжку до дна. Опьянение как-то затушевало и боль, и ужас, но всё-таки когда Федосий перекладывал Кузнецова на волокушку, тот стал глухо стонать сквозь стиснутые зубы. Федосий впрягся в волокушу и поволок её. Нижние задние концы ёлок были гибки, как рессоры, но всё-таки путь в две версты был бесконечным и мучительным. Наконец, добрались до просёлка, и на просёлке им повезло, какой-то мужичёнко ехал на почти пустой телеге от Троицкого.

– Стой! – заорал Федосий.

– Тппру! – перепуганным голосом остановил мужичёнко лошадь.

– Заворачивай назад в Троицкое, – приказал Федосий.

– Да мне… – начал было мужичёнко.

– Плевать, что там тебе. Видишь, командир раненый…

– Да там, может версты с две, тоже телега стоит, убитый валяется. Прямо в лоб, можно сказать…

– Плевать, пусть валяется, заворачивай, я тебе говорю!

Мужичёнко торопливо повернул телегу. Федосий осторожно и не без труда переложил на неё Кузнецова. Тот был не то без сознания, не то пьян, однако, глухой стон снова вырвался из его запёкшегося рта. Верстах в двух Федосий действительно обнаружил пустую телегу, конь спокойно жевал траву на обочине дороги, а на самой дороге валялся труп какого-то колхозника с пулевой раной прямо посередине лба. Федосий не проявил особенного интереса ни к подводе, ни к трупу, и на предложение мужичёнки, перегрузить Кузнецова на пустую телегу, ответил коротко и нелитературно. Так доехали до Троицкого. Слух о раненом командире обогнал телегу, какие-то ребятишки во все свои лопатки побежали докладывать секретарю партячейки об этой сенсации, и товарищ Нечепай встретил телегу почти на половине села.

– Так что, товарищ секретарь, – сказал ему Федосий – командир раненый.

– Какой командир?

– Лейтенант Кузнецов.

– Клянусь бородой Карла Маркса, – сказал товарищ Нечепай, – так это тот, который как с моста в воду?

– Точно так. Погнался за бродягой.

– И попал в засаду?

– Никак нет, говорит, что ни на мосту, ни там, – Федосий ткнул рукой куда-то в тайгу, – никаких засад не было. Что бродяга перебил всех в одиночку. Прыгает, говорит, как блоха. Стрелянный, видно, воробей. Наш патруль по следам пошёл. Может, поймают, а, может, и нет.

– Ну, давай его в партком, только поосторожнее, видишь, человек без сознания.

У телеги собралась небольшая кучка крестьян. Бабы охали по-бабьи – всё-таки жалко человека, такой молодой, а крови-то сколько! Мужики смотрели мрачно и никакого сочувствия не выражали.

– Эй, вы, – заорал товарищ Нечепай, – что это вы тут столбами стоите, видите, раненый командир, берите за руки и за ноги! Нет, куда ты, сукин сын, раненую ногу хватаешь, не видишь что ли, берите под спину!

Когда лейтенанта Кузнецова кое-как изъяли из телеги, он открыл глаза.

– Это вы, товарищ Нечепай, – спросил он едва слышным голосом.

– Точно так, товарищ Кузнецов, мы вас сейчас в кровать уложим и санмашину вызовем.

Поднесите меня к телефону и сейчас же вызовите товарища Бермана.