Глава 27 …и падение

После смерти де Рогана в 1797 году его место занял Фердинанд фон Гомпеш – первый немец в истории ордена, ставший великим магистром. Он также стал последним великим магистром на Мальте. Говорят, что он не желал становиться кандидатом на этот высокий пост. Представляется, этому утверждению противоречит тот факт, что он истратил много своих денег на «избирательную кампанию» и после выборов оказался в долгах.

После конфискации французской собственности ситуация для ордена на Мальте казалась безнадежной, однако луч света мелькнул с весьма неожиданной стороны. Русский император Павел I, недавно ставший преемником Екатерины II, теперь владел польским приорством. Будучи страстным поклонником всех мыслимых концепций рыцарства и давним сторонником ордена, теперь он приступил к преобразованию польского приорства в русское, пожаловав ему доход в 30 000 флоринов, и включил в любопытный гибрид, который возник в 1782 году, – англо-баварский ланг. Георг III Английский дал согласие на это частичное возрождение прекратившего свое существование английского ланга, и тогда Павел I взял Мальту под свою защиту, а орден даровал ему титул защитника ордена Мальты.

Русский интерес к этому маленькому средиземноморскому острову сам по себе был не новым. Еще в XVII веке Петр Великий во всеуслышание объявил, что он ищет не землю, а воду. Один из его близких сподвижников, граф Шереметев, активный участник кампании против турок, получил разрешение Петра посетить Рим, чтобы выполнить клятву, но только если он затем посетит Мальту, увидит ее флот и оборонительные укрепления. Шереметев был принят великим магистром Переллосом, посетил мессу и получил из рук великого магистра золотой крест. Больше ничего из первого прощупывания русскими ситуации на Мальте не вышло, поскольку события в России поглотили все внимание и царя, и Шереметева. Однако слово «Мальта» нашло путь в русские архивы. Интерес к острову появился и уже не угасал.

Он возрос во время правления Екатерины Великой, которая отправила на Мальту итальянского аристократа маркиза Кавалькабо, чтобы тот вошел в доверие к престарелому Пинто и действовал на острове как ее charge d’affaires (временный поверенный в делах). Кавалькабо ввязался в заговор против администрации и едва не был изгнан с острова. Однако сумел продержаться в период правления великого магистра Ксименеса и в начале правления Рогана стал участником еще одного заговора. Роган действовал быстро. В подвале дома Кавалькабо было найдено оружие, и маркиз был все же с позором изгнан. Эти инциденты, мелкие сами по себе, показали, что у России есть определенные планы на этот средиземноморский остров, касающиеся не только турок, но и европейских держав. Интерес Павла I к ордену, хотя и уходил корнями в его иллюзии относительно своего величия и рыцарства, несомненно, был подсказан министрами, имевшими более практичные взгляды.

Несмотря на то что Павел I ясно дал понять, что считает орден (что на самом деле означало Мальту) находящимся в сфере своего влияния, французы были исполнены решимости действовать быстро. Членами ордена в то время было около трехсот рыцарей. Из них две сотни были членами трех французских лангов. Поэтому они легко поддались влиянию новой Франции и прониклись идеями Французской империи, которую усердно строил Наполеон. На фоне блеска восходящей звезды французского империализма поблекла даже аристократическая предубежденность многих рыцарей. Наполеон отправил на Мальту своего агента Пуссьельга, чтобы он сообщил ему о состоянии дел на острове. Пуссьельг обнаружил, что местное население недовольно, сокровищница почти пуста, а фон Гомпеш заслуживает разве что титула «великий магистр нерешительности». Было ясно, что настал момент для французской интервенции. Она идеально совпала с планируемой Наполеоном экспедицией в Египет. Мальта находилась как раз на пути его флота вторжения. Представлялось немыслимым оставлять остров в его теперешнем состоянии, когда его легко могут занять англичане и использовать как базу для нарушения французских коммуникаций.

Декрет французской Директории от 12 апреля 1798 года стал смертным приговором ордену святого Иоанна на Мальте. На этот раз не турки и не вечные враги ордена мусульмане, а французы, некогда передовые крестоносцы, достигли одним росчерком пера того, что не сумели добиться пушки, флоты, саперы, минеры, янычары, генералы и адмиралы блистательной Порты, а также бесчисленные пираты Варварского берега. Возвестив, что Мальтийский орден объявил себя врагом Французской республики, декрет определил специальные инструкции «генералу, командующему армией Востока». Он должен был «овладеть островом Мальта… для чего немедленно проследовать туда со всеми военно-морскими и военными силами, находящимися под его командованием». Далее говорилось, что эти приказы секретные и не должны печататься. А генерал Бонапарт, как главнокомандующий армией, направляющейся в Египет, должен «вступить во владение островом Мальтой», если только по какой-либо причине не окажется, что это мешает главной цели экспедиции.

О рыцарях последующего периода можно сказать, что ими овладел фатализм Востока, внутренняя опустошенность пожирателей лотоса. Сами мальтийцы нередко повторяют: «X’Tista Taghmel?» («Что тут поделаешь?») Есть и другое местное высказывание: «Даже святой Петр потерпел кораблекрушение на Мальте». Убежденность в неизбежности происходящего и неспособности человека ни на что влиять, по-видимому, была крупными буквами записана в сердцах рыцарей в их последние дни на Мальте. Уитворт Портер в 1883 году в «Истории рыцарей Мальты» писал: «Только одна сила оставалась беззаботной и бездействующей посреди всеобщей тревоги. В то время как лихорадочная подготовка велась во всех прочих странах Европы, остров Мальта оставался в состоянии пассивной бездеятельности».

Фон Гомпеш был предупрежден, что экспедиция в Египет собирается по пути захватить Мальту, и не предпринял никаких действий. Создавалось впечатление, что он, как и все население острова, был загипнотизирован размахом доблести ордена в прошлом и непоколебимо уверен, что «Мальта золотая, Мальта серебряная» останется таковой навсегда. Он смотрел на массивные фортификационные сооружения Валетты, на эскарпы и контрэскарпы Флорианы, на восстановленную крепость Святого Эльма и верил в них так же, как орден веками верил в руку святого Иоанна Крестителя, хранящуюся в украшенном драгоценными камнями реликварии собора. Под праздным небом и ярким солнцем начала июня, когда весь остров готовился к долгой летней дремоте, немецкий великий магистр ордена лениво бездействовал, словно крестьянин в тени.

6 июня 1798 года авангард французского флота из более восьмидесяти кораблей подошел к острову. На берег были посланы люди с просьбой разрешить нескольким кораблям войти в Большую гавань для пополнения запасов воды. Положение ордена в это время было довольно трудным. Рыцари пытались сохранять строгий нейтралитет и не принимать ничью сторону в конфликтах. Они предоставляли возможность пополнять запасы воды кораблям всех стран, которым это было нужно. Поэтому два транспорта получили разрешение войти в гавань и взять воду. Еще в гавань вошел фрегат, нуждавшийся в ремонте. Спустя три дня на горизонте показался флот, который даже Сулейман Великолепный в дни величия Османской империи не мог себе представить. Дубле писал: «Мальта еще никогда не видела такого огромного флота в своих водах. На много миль вокруг море было покрыто кораблями всех мыслимых размеров. Их мачты напоминали гигантский лес». Весь французский флот и армия, направляющаяся в Египет под командованием Наполеона, собрались у восточного берега Мальты. Флот состоял из 14 линейных кораблей, 30 фрегатов и 300 транспортов. На одном из самых больших кораблей в мире, линкоре L’Orient, находился главнокомандующий, человек, проявлявший неустанную активность на берегу, но не любивший море. Наполеон считал эту часть экспедиции более чем непривлекательной прелюдией к славе, ожидавшей его под сенью пирамид. Ознакомившись с рассказами о путешествиях капитана Кука, Наполеон взял с собой среди многочисленных томов, посвященных Востоку, экземпляр Корана. Странная прихоть судьбы: слова пророка Мухаммеда читал француз, готовясь захватить остров, который противостоял последователям пророка в течение многих веков.

Наполеон через французского консула отправил великому магистру послание. Он просил допустить в гавань весь его флот для пополнения запасов воды. Фон Гомпеш созвал большой совет, который практически единогласно (лишь один человек был против – испанец, указавший, что его страна – союзница Франции) постановил, что, в соответствии с договором, заключенным несколькими годами раньше между орденом и правительствами Франции, Неаполя и Испании, только четыре военных корабля одновременно могут заходить в гавань. Наполеон, безусловно, ожидал именно такого ответа. Ведь допуск всего флота и армии в гавань сам по себе мог означать только одно – капитуляцию. «Они отказали нам в воде, – сказал Наполеон, – тогда мы возьмем ее сами». Ответ на вежливое письмо фон Гомпеша был выдержан в выражениях, свойственных разве что покорителю мира: «Главнокомандующий возмущен, что вы не желаете разрешить взять воду более чем четырем кораблям одновременно; действительно, сколько времени понадобится 400–500 судам для того, чтобы получить подобным способом воду и все остальное, в чем они крайне нуждаются? Этот отказ тем более удивил главнокомандующего, что ему известно, какое предпочтение оказывается англичанам и какую декларацию обнародовал ваш предшественник. Главнокомандующий решил взять силой то, что должны были ему предоставить, руководствуясь законами гостеприимства, которые являются основой вашего ордена…»

Это было открытое объявление войны, и Наполеон подготовился к ней задолго до того, как отправил запрос Гомпешу. Генерал Ренье получил приказ захватить Гоцо, генерал Барагэ-д’Илье должен был высадиться в Меллиха-Бей, что на северо-востоке Мальты, генерал Вобуа – в районе Сент-Джулиане, к северу от Марсамускетто, а генерал Дезэ – в Марсасирокко, на юге острова. Даже если бы все рыцари, солдаты и мальтийское ополчение обладали лучшими качествами своих предков 1565 года, едва ли можно было сомневаться в исходе их столкновения с армией и артиллерией Наполеона. Да, сама Валетта с ее фантастическими оборонительными сооружениями могла бы держаться много недель, если не месяцев, но даже самые мощные укрепления бесполезны, если их защищают слабые люди. На Мальте давно была «пятая колонна»[10]. Пока фон Гомпеш неуверенно мерил шагами комнаты дворца великого магистра, агенты Французской республики по всему острову требовали, чтобы жители присоединились к победоносному триколору, приняли новые принципы свободы, которые стремительно распространяются по всей Европе, и изгнали с острова орден святого Иоанна – никому не нужный пережиток феодализма.

Историки ордена иногда склонны приписывать успехи в войне, будь то на Родосе или на Мальте, неколебимой преданности рыцарей и их непревзойденной отваге. Это, конечно, так, но… Если в армии нет хороших офицеров, она бесполезна. Тем не менее армия состоит из какого-то количества офицеров и большой массы солдат, которых нужно обучить, поставить перед ними цель, а главное, внушить, что люди, которые ведут их в бой, достойны доверия. На Мальте в 1798 году всего этого не было. Родерик Кавальеро писал: «Орден располагал всего 200 французскими рыцарями, 90 итальянскими, 25 испанскими, 8 португальскими, 5 баварскими и 4 германскими. Едва ли не четвертая часть из них состояла из людей слишком старых и больных, чтобы держать в руках оружие. К бойницам выкатили пушки, которые были перекрашены, чтобы выглядеть новыми, но не стреляли больше века. Порох отсырел, опытных канониров не было. Солдаты городского ополчения выполняли приказы без энтузиазма. Они были недисциплинированны, упрямы и злы. Сама мысль о предстоящем сражении с французской армией, считавшейся лучшей в Европе, казалась им неприемлемой».

Даже если бы Наполеон не располагал точной информацией о положении дел на Мальте до экспедиции, он все равно мог бы сделать вывод на основании рассказов путешественников, что и орден, и остров – словно перезревшие фрукты, давно готовые упасть с дерева.

Они оказались в его руках с позорной легкостью. Фон Гомпеш проявил нерешительность, граничащую с преступлением. Он сидел во дворце в полном одиночестве, если не считать единственного адъютанта, не сделав ни единой попытки скоординировать сопротивление или хотя бы отдать приказ, какое сопротивление должно быть организовано. Все было отдано на откуп отдельным командирам разных крепостей и укрепленных пунктов, которые, со своей стороны, не получив никакого приказа, не знали, что делать. А это, в свою очередь, значило, что они не делали ничего. Еще до наступления ночи Дезэ, ведя свои войска с юга, захватил линии Коттонера, на которые великий магистр Коттонер потратил все свое состояние, и вошел в форт Рикасоли, контролировавший южную оконечность Большой гавани. В других местах ситуация была такой же. Ренье высадился в Рамла-Бей на востоке острова Гозо, и, хотя попал под огонь с высот, окружавших песчаный пляж, он тоже к ночи захватил цитадель столицы Гозо, Рабата, а также форт Чембрей, контролировавший вход в единственную гавань Гозо. Сопротивление французам оказало только мальтийское ополчение. Но оно оставалось недисциплинированным, да и его командиры оставляли желать лучшего. Вряд ли можно было ожидать, что мальтийское ополчение способно оказать сильное сопротивление лучшей европейской армии. В одном месте за пределами массивных фортификационных сооружений Флорианы французы на время были остановлены. Рыцарь из ланга Оверни возглавил вылазку, однако его ополченцы попали под сильный перекрестный огонь, загнавший их обратно за стены Флорианы. И здесь знамя святого Иоанна попало в руки генерала Вобуа.

Всю ночь на острове стреляли, в Валетте царила неразбериха. По словам Дубле, «из каждого окна было слышно, как женщины плачут и ругают на чем свет стоит и французов, и великого магистра». Всех святых, которых почитали на острове, стали просить защитить верующих, а статую апостола Павла (который, как считают, обратил мальтийцев в христианство в 60 году) пронесли по улицам Валетты. Наконец депутация мальтийцев явилась во дворец и настояла на встрече с великим магистром. Все считали, что он должен просить мира. Повсеместно царили беспорядки и паника. В некоторых местах мальтийцы решили взять дело в свои руки и, пока суд да дело, отомстить насолившим им отдельным членам ордена. Эти струсившие аристократы вызывали только презрение. На протяжении 36 часов – именно столько времени потребовалось французам, чтобы захватить некогда неприступный остров-крепость, – Наполеон оставался на борту своего корабля L’Orient. Он ни секунды не сомневался, что его люди, подошедшие к стенам, и его сторонники в городе завоюют для него богатейший приз, очень важный для его главного предприятия.

11 июня 1798 года было подписано перемирие. Стороны согласовали следующие условия: рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского передают французской армии город и порты Мальты. Они отказываются в пользу Французской республики от прав суверенитета и собственности как в отношении этого города, так и в отношении островов. Республика употребит свое влияние на Раштадском конгрессе, чтобы обеспечить великому магистру пожизненное владение княжеством, равноценным тому, которое он теряет, а в ожидании этого станет выплачивать ему ежегодную пенсию в 300 000 ливров. Французская республика также сделает другим державам Европы представления о сохранении за рыцарями соответствующих наций их прав на собственность Мальтийского ордена в этих государствах. Рыцари, являющиеся французами, смогут вернуться на родину; те, кто предпочтет остаться на Мальте, будут получать ежегодную пенсию в 700 ливров, а те, кому больше 60 лет, – 1000 ливров.

Это был конец ордена святого Иоанна на Мальте. Бонапарт лично вошел в Валетту 12 июня и был изумлен размерами фортификаций, так легко ему доставшихся. Позже он писал в своих мемуарах: «Мальта не могла выдержать 24-часовой обстрел. Она определенно имела физические возможности сопротивляться, но не имела моральных сил».

За всеми сценами хаоса и беспорядков виднелась смутная и в высшей степени нерешительная фигура великого магистра, жалкого потомка таких значимых людей, как Л’Иль-Адам и ла Валетт. Знамя ордена, которое гордо развевалось над полями сражений Святой земли и Востока, которое вселяло ужас в мусульман в тысячах морских боях, теперь было бесславно спущено, и его место занял французский триколор.

Спустя шесть дней, 18 июня, фон Гомпеш и все рыцари, не выразившие добровольного желания служить французам, покинули остров. Богатства ордена стали добычей победителей (можно усмотреть грустную иронию в том, что почти вся драгоценная добыча была погружена на L’Orient и утонула вместе с ним в заливе Абукирк). Великому магистру было позволено взять с собой только три самые драгоценные реликвии ордена – фрагмент Истинного Креста, руку святого Иоанна Крестителя, лишенную своего драгоценного реликвария, и икону Филермской Божьей Матери, доставленную с Родоса. Но даже икону вынули из серебряного оклада. Орден святого Иоанна снова стал бездомным. Только горстка рыцарей сопровождала великого магистра в изгнание. И когда они оглядывались на свой бывший город и бывший дом, в их глазах не было гордости.