Конец тушинского лагеря (декабрь 1609 — март 1610 гг.)

На Самозванца приезд королевских послов, отказавшихся вести с ним переговоры и даже не удостоивших его визитом, произвел удручающее впечатление. Он понимал непрочность своего положения среди тушинцев и, вдобавок, находился в полной зависимости от гетмана Рожинского.

В случае присоединения Рожинского и компании к королю, голова Самозванца вполне могла стать фишкой в политической игре. Правда, король вовсе не требовал выдачи ему Самозванца, как это утверждают некоторые российские авторы. В его тайном наказе послам в Тушино такого пункта нет. Зато московским боярам, впоследствии переметнувшимся в лагерь Сигизмунда, эта мысль сразу пришла в голову. «Новый Летописец» сообщает:

«Московские же бояре, Михайло Салтыков с товарищи, в Тушине… начата умышляти с Ружинским, чтоб того Вора поймать и отвести б под Смоленеск к королю, а бити челом на Московское государство о королевиче Владиславе».

27 декабря Самозванец спросил Рожинского, о чем идут переговоры с королевскими послами. Гетман, будучи сильно пьян, замахнулся на него булавой и заорал:

«А тебе что задело, зачем комиссары приехали ко мне? Черт знает, кто ты таков? Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим».

Лже-Дмитрий вырвался от него, пришел к Марине, сказал ей, что гетман явно сговорился с королем схватить его и что он решил немедленно бежать. Вечером того же дня, переодевшись в крестьянскую одежду, он сел в навозные сани и уехал в Калугу вдвоем со своим шутом Петром Козловым (подругам сведениям, фамилия шута Кошелев).

Добравшись до Калуги, он остановился в Лаврентьевом монастыре недалеко от города, а оттуда послал монахов в город с письменным извещением. В нем говорилось, что «царь» бежал из Тушино, спасаясь от Сигизмунда, который якобы подговаривал его гетмана, а также служивших ему литвинов и поляков, схватить его и выдать королю за отказ уступить Литве Смоленск и Северскую землю. Далее Самозванец заявлял, что если народ его поддержит, то он с помощью всех присягнувших ему городов отомстит не только Шуйскому, но и полякам с литвинами. Он обещал «положить голову» за православие и отечество. Воззвание оканчивалось словами: «Не уступим королю ни кола, ни двора».

Калужанам такие слова понравились. Они поспешили в монастырь с хлебом-солью, 17 января 1610 года торжественно проводили Лже-Дмитрия до города, разместили в пустовавшем доме воеводы Скотницкого и окружили царской роскошью.

После этого Лже-Дмитрий послал письмо князю Григорию Шаховскому, который с несколькими тысячами казаков выступил против Сигизмунда и стоял лагерем у Царева Займища, недалеко от Вязьмы. В письме он просил его как можно быстрее прийти в Калугу, что тот вскоре и сделал.

* * *

На следующий день после бегства «царя», в Тушино собрались на совет командиры литвинских и польских подразделений, а также московские бояре и дворяне во главе с патриархом Филаретом. К числу последних относились бояре Салтыковы, Трубецкие и Ярославские, Годунов с братьями, князь Ф. Мещерский, дворяне Н. Вельяминов и М. Молчанов, дьяки И. Грамотин, И. Чичерин, ряд других.

Они снова решили держаться вместе, не переходить на службу ни к королю Сигизмунду ни к царю Шуйскому. Новым стал пункт, согласно которому они обязались не принимать обратно и «царя Дмитрия». Смысл такого решения заключался в том, что они стремились любой ценой удержаться в высшем эшелоне власти. Для решения этой проблемы они постановили обратиться к Сигизмунду с предложением (уже делавшемся при первом Самозванце) посадить на московский престол его сына, 13-летнего королевича Владислава.

Посольство от русских тушинцев прибыло под Смоленск 31 января 1610 года. В него вошли 42 человека, не считая 242 человек прислуги. Возглавлял посольство боярин Михаил Салтыков. Уже 4 февраля послы заключили письменный договор с королем Сигизмундом. Согласно его условиям, в Московском государстве сохранялась православная вера, а все важные должности могли занимать только русские бояре и дворяне. Более того, власть царя ограничивалась Боярской думой. Административное управление, суд, положение холопов и крестьян оставались без изменений.

Король подписал договор без лишних проволочек по очень простой причине: он давал «ему законный повод для продолжения интервенции. Ведь отныне речь шла о том, чтобы московский престол занял отпрыск династий Ваза и Ягеллонов. Впрочем, как показали дальнейшие события, Сигизмунд намеревался сам стать московским царем. Но об этом он пока благоразумно умолчал.

В тот же день (31 января) король принял послов от Рожинского (Хруслинекого) и от Яна-Петра Сапеги (Страбовского). «Планка» требований «лихих людей» была значительно выше, чем у Салтыкова и компании. Они потребовали от короля обещания выдать им после воцарения Владислава все награды и жалованье, обещанные царем Дмитрием, за счет московской казны и таможенных сборов. Кроме того, они желали немедленно получить сумму в четверть годового жалованья «не в зачет» для обеспечения себя всем необходимым для дальнейших военных действий. Они также просили, чтобы Марине Мнишек были выделены несколько городов и волостей, обещанных ей подвенечной записью Лже-Дмитрия I, а сам «царь Дмитрий» был пожалован удельным княжеством.

Чтобы не раздражать поляков и литвинов, Сигизмунд на эти требования не ответил отказом, как в прошлый раз, но ограничился лишь обещаниями. Дескать, «по причине скудости казны своей, испещренной многими войнами», он не может «излить щедроты свои на заслуженных подданных».

Тем временем Марина Юрьевна Мнишек, как свидетельствуют источники, пыталась подкупом либо лестью склонить на сторону Самозванца казацких атаманов и старшин служилых людей. Но, столкнувшись с резко враждебным отношением к себе со стороны московских бояр и дворян, через полтора месяца, в ночь с 13 на 14 февраля 1610 года убежала и она. Переодевшись в гусарское платье, Марина в сильный мороз проскакала верхом на коне 30 верст.[193] Ее сопровождали двое служанок, тоже переодетые в мужскую одежду, и казак по прозвищу Бурба.

Марина хотела пробраться в Калугу, но началась метель и группа беглецов сбилась с пути. В итоге 16 февраля она появилась в Дмитрове, где со своим войском стоял Ян-Петр Сапега, снявший осаду с Троице-Сергиева монастыря. На следующий день Сапега узнал о приближении войск Скопина-Шуйского к Дмитрову и стал убеждать Марину ввиду опасности уехать либо в Сандомир к родителям, либо в Калугу к «мужу». Однако Марина не решилась ехать на родину, ибо этот путь пролегал по территории, охваченной войной. В итоге в 20-х числах февраля она прибыла в Калугу, где ее радостно встретил «муж».

В конце второй декады февраля неподалеку от Дмитрова появилось русско-шведское войско. Оно построило укрепление в местечке Шапилово, в восьми верстах от Троице-Сергиевой лавры. Сапега пытался помешать строительству 15 февраля он подошел к Шапилово с несколькими тысячами конников, но был отбит. 20 февраля произошло сражение в поле возле Дмитрова между ратниками князя Куракина и воинами Сапеги. Бой завершился поражением литвинского войска. Карамзин пишет:

«В январе 1610 года Скопин-Шуйский, освободив от осады Троице-Сергиев монастырь, послал лыжный отряд русских и шведов, под командованием князя Куракина, к Дмитрову, где находился Сапега. Владея этим городом, тушинцы создавали угрозу флангового удара идущему к Москве войску.

Добравшиеся до Дмитрова на лыжах, русские и шведы 6 февраля 1610 года нанесли тушинцам жестокое поражение в открытом поле. Но пока Куракина взять сходу город не удалась из-за стойкой обороны донских казаков — сторонников «царя Димитрия»… Впрочем, Сапега вскоре покинул Дмитров и ушел со своим отрядом к Волоколамску».

Кстати, русско-шведский отряд лыжников имел численность свыше 4 тысяч человек, которые в зимних боях по своей маневренности превосходили даже конницу.

Убедившись в бессмысленности дальнейшей борьбы за город с теми силами, что у него были, Сапега 27 февраля поджег крепость, уничтожил тяжелые пушки, которые не могу везти с собой и ушел в Волоколамск, а затем к Смоленску. По дороге он захватил Иосифов монастырь (юго-западнее Дмитрова), где оставил часть своего войска.

Поражение войска Сапеги открыло Скопину-Шуйскому путь к Тушино. Атам после провала посольства к Сигизмунду царил полный разброд. «Рыцарство» упрекало Рожинского в том, что он напрасно смутил их «бить челом королю». Дело дошло до нескольких покушений на его жизнь. Вдобавок Самозванец прислал из Калуги письмо, в котором обещал всем, кто пожелает служить под его знаменами, сразу выдать по 30 злотых, а в дальнейшем уплатить все «выслуженные деньги, согласно прежним записям и обеспечениям».

Поражение Сапеги под Дмитровым и опасность окружения Тушино заставили бывших приверженцев Самозванца поторопиться с решением. В итоге 6 марта 1610 года тушинцы покинули свой лагерь. Покидая Тушино, Рожинский приказал поджечь «столицу» и официально объявил о роспуске войска «царя Дмитрия». Договорились до Волоколамска идти всем вместе, а затем — кто куда захочет. К Сигизмунду отправились лишь немногие воины; все прочие либо пошли в Калугу, либо вернулись в Москву, либо рассеялись по стране шайками грабителей. Последнее относится в основном к казакам.[194]

В марте — апреле пришли в Калугу со своими полками (или ротами) командиры Будзила, Быховец, Каменский, Тышкевич, Хруслинский и Яновский. Еще позже к ним присоединился Ян-Петр Сапега, предварительно съездивши к Смоленску на поклон королю. Его избрали гетманом.

Помимо литвинских и польских отрядов, к Самозванцу ушли до 500 донских казаков, служилые люди южных уездов, касимовские татары, а также холопы и крестьяне, примкнувшие к нему еще в 1607–1608 гг.

Часть именитых русских тушинцев отправилась каяться к Шуйскому, другие во главе с патриархом Филаретом в обозе Рожинского поехали к Сигизмунду.

Из-за весенней распутицы Рожинский остановился в Иосифовом монастыре. Там во время драки с панами он упал на каменные ступени, сильно ударившись простреленным еще под Москвой боком. Падение оказалось роковым, гетман умер 25 марта 1610 года в возрасте 35 лет. Похоронив Рожинского, Заборовский с частью войска двинулся к Смоленску, а остальные литвины и поляки во главе с Руцким и Мархоцким остались в Волоколамске.

21 мая 1610 года к Волоколамску подошло объединенное московско-шведское войско под командованием Валуева и Горна. Оно выбило оттуда «воров». Из полутора тысяч поляков, литвинов и казаков спаслись около 300 человек. В числе трофеев русских войск оказался и самозваный патриарх Филарет. В июне 1610 года Филарета доставили в Москву. Но вместо застенка, где ему было самое место, этот изменник поселился в хоромах своих родичей в Китай-городе.

* * *

После распада тушинского воинства, князь Михаил Скопин-Шуйский и Понтус Делагарди со своими воинами 12 марта 1610 года беспрепятственно вступили в Москву. Царь Шуйский всячески обихаживал их, а «немцы» тем временем от безделья все больше наглели и буянили. Москвичи мечтали о том, чтобы скорее пришла весна и все они ушли воевать с Сигизмундом.

В то же время популярность Скопина-Шуйского очень сильно возросла, москвичи прямо называли его «освободителем» и «избавителем». Более того, среди дворянства возник план заменить Василия Шуйского более подходящим кандидатом — князем Михаилом Васильевичем. Прокофий Ляпунов даже прислал к нему представителей от рязанских дворян с просьбой дать согласие на избрание в цари. Скопин отверг это предложение, но не наказал посыльных и не сообщил об их визите дядюшке. А того подобные вести смертельно напутали. И вот вечером 23 апреля Екатерина Шуйская, дочь Малюты Скуратова и жена брата царя — Дмитрия, на крестинах княжича Алексея Воротынского лично поднесла Скопину чашу с медом. Выпив ее, тот упал без чувств и на второй день умер. Понятно, что его отравили.

Однако смерть князя Скопина-Шуйского стала не решением проблемы, а катастрофой для царя Василия. Ему пришлось вместо племянника Назначить главным воеводой своего бездарного брата. За смертью полководца последовала другая беда — поражение под Клушино.