8. Курс на террор

8. Курс на террор

В 1927 г. обстановка вокруг СССР серьезно обострилась. В феврале мощный удар по обнаглевшей и раскинувшей обширные сети советской разведке был нанесен во Франции — было арестовано более 100 чел. во главе с резидентами Узданским и Гродницким. В это же время и Англия наконец-то решила всерьез отреагировать на подрывную работу большевиков. 23. 2 последовала нота британского МИД с требованием прекратить коммунистическую пропаганду в британских владениях под угрозой разрыва дипломатических отношений. Как на это отреагировала советская сторона, хорошо известно по знаменитым плакатам "Наш ответ Чемберлену". Нужда и то сказать — подобные ноты неоднократно появлялись и раньше без каких-либо практических последствий. Но на этот раз Лондон проявил решительность. 12. 5 английская полиция произвела обыск в советско-британской фирме «Аркос», через которую осуществлялся основной объем торговли между двумя странами. И которая служила в Лондоне легальной «крышей» для ОГПУ, Разведупра и Коминтерна. Правда, некоторых важных документов, которые, по данным английских спецслужб, должны были находиться в представительстве, так и не нашли, но все же по сумме набралось достаточно, чтобы разорвать отношения и выслать из Британии советские дипломатические и торговые миссии.

Странно, не правда ли? Уж, казалось бы, что вытворяли за границей советские спецслужбы в 23–25 гг., и все им сходило с рук. А к 27-му уже взяла верх линия на строительство социализма в одной стране, взрывы по Европе больше не гремели, отряды боевиков не создавались — и вдруг такая реакция? Ответ прост. Во-первых, к этому времени окончательно провалилась концессионная политика, и надежды британского капитала взять под контроль российский сырьевой рынок оказались похороненными. А во-вторых, как уже отмечалось, главным направлением внешней экспансии коммунистов стало восточное. И представляло теперь опасность традиционным сферам интересов Англии. По сути, речь шла о реанимации все того же исторического лозунга "русской угрозы" с одной лишь поправкой — при царском правительстве эта угроза чаще была мнимой. Усилия по расширению геополитического влияния, конечно, предпринимались, но далеко не в тех масштабах, как это рисовала западная, в первую очередь британская, пропаганда. А вот при большевиках, куда более напористых и энергичных, чем прежняя власть, к тому же и совершенно неразборчивых в средствах, угроза английскому влиянию стала приобретать реальные черты.

Еще дальше англичан и французов пошли китайцы, у которых понятия о «законности» были куда более условными. По приказу Чжан Цзолиня был захвачен советский пароход, курсировавший по Сунгари, а затем полиция обыскала советское полпредство в Пекине. Китайские власти сочли такое нарушение международных норм вполне адекватной мерой, поскольку и СССР с этими нормами ничуть не считался — из посольства шли финансовые потоки, подпитывающие революционеров, рассылались военные директивы и инструкции. В условиях гражданской войны оно практически стало экстерриториальной базой для разведывательной, диверсионной и пропагандистской работы. Вслед за этим китайские власти организовали налеты с обысками на советские консульства в Шанхае и Кантоне. И везде были обнаружены различные компрометирующие материалы, свидетельствующие о подрывной деятельности СССР.

В эмигрантских кругах затеплилась надежда, что западные державы наконец-то осознают свои прежние ошибки и окончательно разорвут отношения с большевистским режимом, поэтому деятельность РОВС и других антисоветских группировок резко активизировалась. Наложился и скандал с разоблачением «Треста» — провокацию ОГПУ Кутепов воспринял как пощечину, нанесенную лично ему и всем белогвардейцам. И сделал именно то, от чего его так настойчиво удерживал «Трест» — взял курс на террор против коммунистов. Целью этих акций он считал "разрушить миф о неуязвимости советской власти". Его поддержали такие лидеры эмиграции как Гучков, Струве, полагающие, что для борьбы надо искать "новые пути", и пришла пора "конструировать террористическую организацию". У РОВС остались «окна» в границе, неизвестные «Тресту», и в СССР одна за другой пошли группы боевиков. Как уже отмечалось, неудавшуюся диверсию пытались совершить Захарченко и Вознесенский. А 7. 6. 1927 г. по большевикам было нанесено сразу три удара, хотя очевидно, такое совпадение было случайным.

В Варшаве 17-летний Борис Коверда застрелил полпреда Войкова — одного из организаторов и главных исполнителей уничтожения царской семьи. Кстати, на дипломатической работе Войков проявил себя далеко не лучшим образом. Он считал, что цареубийство создает ему "демонический ореол", притягательный для дам, и волочился за ними напропалую, нарываясь на скандалы. Вел широкий образ жизни, брал взятки, совсем развалил торговлю с Польшей, наконец, был уличен в пропаже крупных сумм посольства, и ему грозила Центральная Контрольная Комиссия. В Наркоминделе говорили: "если бы не Коверда, быть бы Войкову в советской тюрьме, а не в кремлевской стене".

В тот же день в Белоруссии был убит видный чекист И. Опанский. А еще один юноша, Виктор Ларионов, несмотря на то, что ОГПУ было предупреждено о нем и вело розыски, устроил взрыв на собрании в ленинградском партклубе, в результате чего было убито и ранено около 30 чел. После диверсии группа Ларионова сумела благополучно выбраться из СССР, но чекисты объявили, будто виновные пойманы. По обвинению в ленинградском взрыве судили других людей Строевого, Болмасова, Сельского и Андеркаса. Возможно, это были члены других террористических групп РОВС, схваченных большевиками, а может, просто нашли козлов отпущения среди «бывших» или «возвращенцев». Над ними разыграли шумный пропагандистский процесс, доказывавший, что белогвардейцы работают на Англию, и приговоривший всех к смерти. (И между прочим, Англия настолько испугалась обвинений в покровительстве терроризму, что даже отказала Врангелю во въездной визе, когда он хотел приехать в Лондон для переговоров с британскими политиками).

Вскоре вскрылась еще одна попытка теракта в посольстве СССР в Варшаве — взрывное устройство обнаружили в дымоходе. Хотя в данном случае причастность белогвардейцев выглядит очень сомнительной — скорее, это была просто провокация, чтобы подтолкнуть польские власти к гонениям на эмигрантов, которые и без того начались после убийства Войкова. Но надо отметить, что после первой, во многом неожиданной для ОГПУ атаки лета 1927 г. эффективность белого терроризма быстро упала. Идти на такие задания обычно вызывались самые молодые, горячие и самоотверженные. Но они росли и воспитывались в эмиграции, а в обстановке советской России оказывались совершенно чужими, выделяясь и манерами, и стереотипами поведения, и даже разговорным языком. Если пользовались какими-то старыми связями, то многие из них были «засвечены» во времена «Треста» и держались под контролем чекистов. Если пробовали обойтись своими силами, то в обстановке общей шпиономании и слежки быстро попадали на подозрение. Мы даже не знаем, сколько их было, этих молодых идеалистов, ринувшихся в активную борьбу, как мотыльки на огонь.

Какие-то шансы сделать свое дело и уцелеть имелись только у тех, кто спешил совершить мелкие диверсии в приграничной области и вернуться обратно. Но такие акции оставались почти незаметными. В общей картине борьбы их даже нельзя отличить от сопротивления местных крестьян начинавшемуся раскулачиванию. О тех же, кто стремился совершить нечто значительное и погибал, мы знаем лишь по отдельным случаям. Например, члены РОВС Мономахов и Радкевич в 1928 г. сумели добраться до Москвы, намереваясь устроить теракт против кого-нибудь из коммунистических руководителей. Но очень быстро убедились, что к высокому начальству им не подступиться, а задерживаться в столице опасно — они и так кочевали по городу, не зная, где приткнуться и чувствуя, что вызывают подозрения. Поэтому решили сделать хоть что-нибудь, уж что получится. И 6 июня бросили бомбу в бюро пропусков на Лубянке, убив и ранив несколько человек. Часовые задержать их не смогли. На поиск были подняты все войска, милиция, курсанты училищ и школы ОГПУ, по Москве и области пошли повальные облавы. В ночь на 8. 6 патрульная опергруппа чекиста Луферова заметила двух человек на Каширском шоссе, на окрики и выстрелы они ответили огнем. Опергруппа развернула погоню, однако Мономахов и Радкевич оторвались от преследования и ушли. Район тут же был оцеплен. На рассвете белогвардейцы наткнулись на засаду у р. Пахры. Завязался бой, два смельчака отстреливались и отбивались гранатами. Радкевич погиб, Мономахов сумел скрыться, но расстрелял все патроны и был задержан дружинниками из мобилизованных крестьян, которые прочесывали местность.

Эффективность диверсионной работы во многом парализовывалась успехами внешней разведки ОГПУ. Несмотря на прекращение операции «Трест», за время ее проведения (и благодаря полученным данным) были уже подготовлены резервные источники информации в самой верхушке эмигрантских организаций. Так, по свидетельству дипломата Г. Беседовского, парижский резидент ОГПУ Янович в 1927 г. хвастался: "У меня имеется человек возле самого Кутепова, который хорошо освещает его деятельность. Скоро будет еще один, и тогда вся деятельность Кутепова будет проходить перед нами, как под стеклянным колпаком".

Имел он агента и в редакции белогвардейской газеты «Возрождение». Как уже отмечалось, был завербован и председатель Торгпрома С. Н. Третьяков (который, возможно, и был этим "человеком возле самого Кутепова"). Он сохранил в эмиграции какую-то часть прежних капиталов (а может, и Москва помогла), и купил в доме № 29 по улице Рю-де-Колизе три квартиры. В одной жил сам, другую сдавал под представительство Торгпрома, а третью канцелярии РОВС. И в кабинете Кутепова был установлен микрофон для прослушивания, выведенный в квартиру Третьякова. Стоит ли удивляться, что агенты РОВС в России так часто погибали? Был также завербован А. Кольберг, один из руководителей БРП, и чекисты имели исчерпывающие данные и об этой организации.

Любопытно, что незаурядные способности на тайном фронте проявил в эмиграции А. И. Деникин. В отличие от большинства соратников по Белому Движению, любая тайна которых оказывалась видной за версту, он вдруг показал себя превосходным конспиратором. Именно поэтому мы теперь знаем очень многое о «врангелевской», «савинковской», «кутеповской» организациях, а вот о «деникинской» практически ничего. Хотя она действительно существовала — иногда в литературе эта организация фигурирует под названием "комитет Мельгунова" по фамилии другого руководителя, видного историка-антикоммуниста. А вот о ее деятельности не сохранилось почти никаких данных, кроме того, что выпускался журнал "Борьба за Россию", часть тиража которого нелегально переправлялась в СССР, и что именно "комитет Мельгунова" в связи с высоким моральным авторитетом и общепризнанной честностью его лидеров занимался сбором и распределением денег для других организаций, активно борющихся с большевиками. Ни Деникин, ни Мельгунов разговоров на темы своей антисоветской работы никогда и ни с кем не вели, а все записи и документы своевременно уничтожались. И почти все, связанное с этой стороной их жизни так и осталось тайной до сегодняшнего дня.

Надежды белогвардейцев на то, что активизация их борьбы ляжет в общее русло политики иностранных держав, тоже не оправдались. Антисоветская линия Англии была вызвана лишь угрозой ее собственным интересам. Но интересам других государств, не имеющих "сфер влияния" в Азии, попытки коммунистического проникновения туда ущерба не наносили, и наоборот, разрыв отношений с СССР грозил большими убытками. Поэтому Германия, Италия, скандинавские и прибалтийские страны сразу же отказались поддержать британскую инициативу. Франция некоторое время поколебалась — все же скандал с расплодившимися красными агентами был неслабый, да и ущерб они нанесли колоссальный, особенно в области промышленного шпионажа. Но цены, по которым Советский Союз продавал нефть, были чересчур заманчивыми, и 17. 9. 1927 г. Совет министров Франции принял решение: "В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР".

Последовавшие за этим протесты русской эмиграции, как сами понимаете, внимания не удостоились. А вскоре и Англия пошла на попятную — там в мае 1929 г. после консерваторов пришли к власти лейбористы, политический курс изменился, и дипломатические отношения с Москвой были восстановлены.

Причем восстановлены несмотря на то, что «восточный» курс большевиков вовсе не изменился и даже активизировался. Доходило и до прямого военного вмешательства. В 1928 г. две дивизии красноармейцев под командованием В. М. Примакова, переодевшись "под местных", вторгались в Афганистан. Там шла междоусобица, и предполагалось поддержкой одной из партий добиться кардинального усиления своего влияния в этом государстве. Но во-первых, советское руководство сделало ставку на проигрышную сторону. А во-вторых, вопреки классовой теории, местное крестьянство отнюдь не встретило коммунистов с распростертыми объятиями, а повело борьбу с «неверными». И очутившись в изоляции, устав от бесконечных боев и стычек, контингент Примакова вынужден был ретироваться на свою территорию.

Ну а большая война все же чуть не разразилась. На Дальнем Востоке. По соглашению от 1924 г. СССР и Китай владели КВЖД на паритетных правах. Но для Китая экстерриториальная полоса железной дороги и ее учреждения обернулись "троянским конем", откуда инициировалась и подпитывалась деятельность местных коммунистов и повстанцев. Северокитайский диктатор Чжан Цзолинь еще осторожничал в данном вопросе, не желая кроме многочисленных внутренних врагов наживать внешнего. Но его сын Чжан Сюэлян, заняв место отца, погибшего в 1928 г., решил действовать энергично и вышвырнуть с КВЖД опасных «партнеров». Его полиция и войска заняли телеграф железной дороги, консульство СССР в Харбине — как раз в тот момент, когда там шло совещание с китайскими коммунистами по поводу революции. Начались аресты и высылка советских служащих. В июле 1929 г. отношения СССР с Китаем были разорваны, что вызвало в рядах эмигрантов всплеск радужных надежд. Предполагалось, что в случае большой войны с Китаем Советский Союз будет вынужден провести всеобщую мобилизацию в Сибири. А мобилизованные крестьяне, скорее всего, повернут оружие против большевиков и сбросят советскую власть во всем Восточном регионе.

И как будет показано в следующей главе, такие предположения имели под собой вполне реальные основания. Ведь уже начиналась коллективизация, и вооружение крестьян грозило властям самыми плачевными последствиями. Да только коммунисты, вопреки прогнозам, обошлись без каких бы то ни было дополнительных мобилизаций. Потому что смогли не допустить разрастания конфликта в большую и затяжную войну. Командующим Особой Дальневосточной армией был назначен Блюхер, прекрасно знающий слабые места китайских войск и, что немаловажно, имевший большой авторитет среди китайцев. И пользуясь нерешительностью командования противника, разболтанностью и недисциплинированностью армии Чжан Сюэляна, провел стремительный блицкриг. 12 и 30. 10. 29 г. Амурская флотилия с десантами провела дерзкие рейды по р. Сунгари, погромив укрепления на этом участке, разогнав гарнизоны нескольких городов и вызвав жуткую панику, покатившуюся по тылам.

А 17. 11 довольно небольшими силами Особой Дальневосточной были нанесены удары по двум группировкам китайских войск, сосредоточенных на флангах огромного фронта: в Приморье — в районе Мишань-фу, и в Забайкалье, в районе ст. Маньчжурия. Группировка в Мишань-фу была разгромлена за один день, в Забайкалье — за три дня, при этом попал в плен командующий Лян Чжу-Цзя со всем своим штабом, 40-тысячная армия обратилась в паническое бегство, а советские части к 27. 11 заняли район от ст. Маньчжурия до Хинганских гор. И китайцы капитулировали, все советские права на КВЖД были восстановлены. А попутно с боевыми действиями отряды ОГПУ совершили набеги на станицы казаков-беженцев, обосновавшихся в Китае, сотни мирных людей были зверски убиты, свыше 600 угнали в СССР.

Но нужно отметить и другую особенность. Если одна часть эмигрантов пострадала во время конфликта или тщетно ждала призыва под боевые знамена, то на базе той же самой русской колонии чекистами была создана мощная сеть диверсионных групп, взрывавших китайские военные склады, пускавших под откос поезда, поставлявших разведданные. Тут надо учесть, что многие из русских обитателей Маньчжурии эмигрантами в полном смысле слова и не были они ни от кого не бежали, а жили здесь с дореволюционных времен. И в какой-то своей доле ждали, когда же и к ним придет советская власть, о которой они знали только понаслышке — в том числе из коммунистической пропаганды. Да и из настоящих беженцев гражданской войны некоторые были куплены советской агентурой, а другие просто сочли моральным долгом поддержать «своих», русских, против «чужих» китайцев.

А между тем, произошли серьезные изменения в руководстве белой эмиграции. 25. 4. 1928 г. в возрасте 49 лет в Брюсселе внезапно скончался Врангель. Обстоятельства его смерти до сих пор считаются странными. Широко распространена версия, что он был отравлен. А вслед за ним, 5. 1. 1929 г., и тоже при неоднозначных обстоятельствах, умер другой лидер офицерства великий князь Николай Николаевич. РОВС возглавил генерал Кутепов. Он решил кардинально изменить главные цели этой организации. От изначальной задачи сохранения и поддержания в мобилизационной готовности армейских кадров перенести центр тяжести на активную борьбу. Говорил, что нельзя ждать, "когда все свершится как-нибудь само". "Нельзя ждать смерти большевизма, его надо уничтожить". Объехал различные отделения РОВС, в Югославии был принят королем Александром, в Чехословакии — доктором Крамаржем. Выступая в Сербии перед казаками, Кутепов сказал: "Сигнала «поход» еще нет, но сигнал «становись» уже должен быть принят по всему РОВС".

Коммунистическое руководство сочло, что этот энергичный и волевой лидер представляет серьезную опасность — его активизация белоэмигрантских сил могла наложиться на разворачивающуюся в СССР борьбу с крестьянством, да и индивидуального террора большевистские вожди всегда боялись. И для советских спецслужб Кутепов стал мишенью номер один. И 26. 1. 30 г. он исчез в Париже среди бела дня. В 10 часов 30 минут вышел из дома, направляясь в церковь Галлиполийского союза. И не вернулся. Французская полиция работала весьма квалифицированно и установила многие обстоятельства дела. Около 11 часов на углу улиц Русселэ и Удино остановились две машины, из которых вышли два человека, один в штатском, другой — в форме полицейского. Когда мимо проходил Кутепов, его втолкнули в автомобиль и тут же рванули на полной скорости. Случайные прохожие не придали инциденту особого значения, решив, что имело место задержание преступника. Один свидетель обратил внимание на какую-то борьбу, происходившую в ехавшем автомобиле. На мосту Альма машины попали в пробку, и из соседних транспортных средств видели, как в серо-зеленом «альфа-ромео» пассажиру прижимали к лицу платок. Из той же машины выскочил полицейский и начал энергично регулировать движение, чтобы вырваться из затора. А на вопрос любопытных граждан он ответил, что его пассажиру только что перебило ноги в аварии, поэтому ему дают дышать эфиром.

Потом оба автомобиля видели на дорогах, ведущих в Нормандию. А около 16 часов на пустынном пляже между Кабургом и Тувиллем пристроившаяся в дюнах пара влюбленных наблюдала, как к берегу подрулили серо-зеленое «альфа-ромео» и такси. Женщина и трое мужчин, из которых один был в полицейской форме, вытащили длинный предмет, обернутый мешками, и перегрузили в поджидавшую моторную лодку, куда сели и двое сопровождающих «груз». И лодки, понеслась к пароходу, стоявшему на якоре далеко в море. Как выяснилось впоследствии, это было советское судно «Спартак», накануне покинувшее Гавр. Каким образом закончилась жизнь генерала, в точности не известно. А. И. Солженицын утверждал, что Кутепов погиб уже во внутренней тюрьме на Лубянке. А выдающийся хирург И. А. Алексинский, пациентом которого был председатель РОВС, считал, "что вследствие ранений в грудь во время войны Кутепов не мог выдержать действия наркотиков".

Поскольку суть дела была очевидной, различные эмигрантские организации устроили массовые митинги у советского посольства — там даже опасались штурма и вооружили весь персонал. Но французские власти, чтобы не доводить до разрыва выгодных контактов с СССР, предпочли затянуть расследование до бесконечности и спустить на тормоза. Таким образом, даже обычного дипломатического протеста, и то не последовало.

В период этих событий многие обратили внимание на одно странное обстоятельство, хотя и не придали ему должного значения. Сразу после похищения от жены Кутепова не отходила знаменитая певица Надежда Плевицкая, которая, собственно, никогда не была с Кутеповой в близких отношениях. А тут вдруг всячески выражала сочувствие, не жалея сил и времени пыталась поддержать и горячо сопереживала каждому известию, стараясь узнать самые свежие новости расследования. Мужем Плевицкой был генерал-майор Николай; Владимирович Скоблин. Типичный выдвиженец гражданской войны — человек отчаянной храбрости, хладнокровный и решительный. Но одновременно известный и другими своими чертами, не столь привлекательными: жестокостью, крайним честолюбием и неразборчивостью в средствах. Звание генерала он получил в 28 лет, а закончил; войну, командуя одним из лучших белогвардейских соединений — знаменитой Корниловской дивизией. В 1919 г. его дивизия захватила фронтовую концертную бригаду, выступавшую перед красными. В ее составе была и известная исполнительница народных песен Плевицкая, удостоенная почетного звания Солистки Его Величества. С тех пор она находилась при Скоблине, а в 1921 г., уже в эмиграции, он стал ее третьим по счету мужем. Плевицкую знали далеко за пределами России, и она с успехом гастролировала по разным странам. В США ей даже вызвался аккомпанировать сам Рахманинов. Поэтому в материальном плане Скоблин устроился куда лучше большинства соратников, живущих в нищете и хватающихся за любую работу — он безбедно существовал при жене в качестве ее "продюсера".

Предполагают, что именно Плевицкая первой склонилась к работе на ОГПУ, как только ее слава пошла на убыль, и доходы начали падать — за границей возникшая было мода на русское искусство, в том числе и песни, быстро прошла, а с ностальгирующих эмигрантов много ли получишь? Женщина малокультурная, не получившая никакого образования (успехом она была обязана лишь природному таланту, проявившемуся еще в деревенском детстве), Плевицкая, тем не менее, обладала незаурядным практическим умом, расчетливостью и умением приспосабливаться. Это умение тоже было чрезвычайно отточено на разных этапах ее артистической карьеры. Поэтому и сотрудничество с советскими спецслужбами рассматривалось ею в первую очередь с точки зрения материальной выгоды — оно сулило и непосредственно деньги, и обеспечение хорошими ангажементами. Опять же, открывалась возможность блеснуть своим выдающимся артистизмом, талантом к театральным перевоплощениям, которым она тоже очень славилась в молодости… Ну а вслед за женой в работу на ОГПУ втянулся и Скоблин, полностью от нее зависевший. Он стал штатным агентом, которому был присвоен номер ЕЖ/13, и работал под кличкой "Фермер".

Ничего удивительного в этом, пожалуй, нет. Ведь в 1914 г. он попал на фронт совсем молодым, двадцатидвухлетним офицером — а дальше у него ничего и не было, кроме сплошной войны. Какие-либо прочные идеологические убеждения сформироваться у него так и не успели, а характер лепила только война всеми своими естественными и противоестественными факторами. И стоило ему потерять блестящий ореол своей боевой славы, как он сразу сломался и целиком попал под влияние житейски опытной, практичной и способной хорошо зарабатывать супруги, которая к тому же была на 7 лет старше. Хотя кто знает — возможно, молодого генерала манила и надежда на новую славу? Ведь на тайном фронте он опять попадал в родную стихию войны — и не все ли равно, против кого? Он снова мог в полной мере проявить свои тактические, стратегические и личные способности. И мог даже одерживать победы над признанными и заслуженными полководцами!.. Похоже, он-то и был "еще одним человеком" возле Кутепова, о котором проговорился советский резидент Янович. И конечно же, стал одним из участников операции по похищению своего бывшего начальника.

Был ли он в числе непосредственных исполнителей, остается неизвестным. По данным эмигрантских расследований, показаниям «невозвращенцев», а потом и некоторых советских публикаций, операцию возглавлял старший майор госбезопасности Владимир Янович (он же Вилянский, настоящая фамилия З. И. Волович), номинально числившийся на должности делопроизводителя канцелярии советского посольства в Париже, успевший до этого поработать резидентом в Константинополе и Праге. Кроме него участвовали 2-й секретарь посольства Л. Гельфанд, и по некоторым данным, присланный из Москвы чекист С. В. Пузицкий. Возможно, как раз он отправился вместе с «грузом» на пароход. Участницей-женщиной была, скорее всего, жена Яновича Александра Иосифовна она ведала в парижской резидентуре шифрами, фотографированием, финансовыми делами, но считалась и одной из лучших оперативных работниц ОГПУ, блестяще разыгрывая в разных странах то венгерскую графиню, то знатную персиянку, то вдову еврейского торговца.

Можно предположить и то, что операция с Кутеповым была не первой. Как вспоминал Г. Беседовский, Яновичу была специально куплена в США скоростная машина, и он с женой неоднократно совершал поездки в Нормандию, в район Тувилля — якобы для отдыха на побережье. Возможно, репетицией дела Кутепова стала история с агентом ОГПУ В. Кемпом (Црасоловым), возглавлявшим разведывательную организацию на юге Франции. Он действовал под видом владельца крупной коммерческой фирмы, был вхож во многие деловые и эмигрантские круги, но поддался "соблазнам Запада", загулял, увлекся рулеткой и продул 10 млн. франков. В один прекрасный день его вызвали из казино собственные подчиненные — дескать, жена просит приехать, ребенок заболел. Он сел в машину, а очнулся уже в трюме советского парохода (благодаря знакомствам, отделался 10 годами Соловков). А может быть, таким же образом исчез из Парижа и генерал Монкевиц. Но почти все советские участники этих событий тоже плохо кончили. Из перечисленных чекистов лишь Гельфанд сумел вовремя сбежать в США, а остальные попали в мясорубку 1937-38 гг.