22. "Мрак и туман"

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

22. "Мрак и туман"

Многолетняя и неоднозначная специфика советско-германских отношений в значительной мере проявилась и во время Великой Отечественной войны. Причем проявлялась она тоже неоднозначно, в нескольких направлениях. С одной стороны, в первые месяцы советское население, да и многие красноармейцы вовсе не видели в немцах врага. Наоборот, часто их считали избавителями от коммунистического ига, что было особенно характерно для Украины, где в гражданскую германские оккупанты вели себя вполне порядочно и гуманно зато жила память о красных зверствах, об ужасах коллективизации, о голоде начала 30-х. И когда на оккупированной территории был объявлен набор молодежи на работу в Германию, в первый поток люди и в самом деле рвались добровольно. А с другой стороны, и многие немцы — и солдаты, и офицеры, и чиновники администрации, относились к русским вполне дружелюбно, старались установить хорошие контакты с населением и отнюдь не соответствовали киношным штампам звероподобных фашистов. Значительная часть германцев считала войну с Россией ошибкой Гитлера. Дипломат В. Бережков вспоминает, что после нападения на СССР искреннее сочувствие советским представителям исподтишка выражали даже полицейские и эсэсовцы, взявшие под охрану посольство. А когда дипломатов повезли для обмена на германских коллег, сопровождавшие их сотрудники МИД просили известить Москву, что некоторые влиятельные круги остаются… сторонниками мира с Россией и считают еще возможным исправить просчет и сесть за стол переговоров.

Характерны и споры по поводу «Остполитик» — оккупационной политики на Востоке — имевшие место среди нацистского руководства. Ряд видных лидеров Рейха — Геббельс, Розенберг и др. полагали, что эта политика должна быть более мягкой и гибкой, направленной не против народа, а против коммунистической идеологии. Впрочем, это не мешало им безоговорочно выполнять волю фюрера. Когда перед началом вторжения Розенберг доложил Гитлеру, что "есть два способа управлять областями, занимаемыми на востоке, первый — при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй — создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России", тот отрезал: "Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами".

Но нелишне отметить, что и взгляды Гитлера на "русский вопрос" во многом основывались на опыте коммунизма. Да, он изначально стремился к покорению "жизненного пространства" на Востоке, а всех славян считал «унтерменшами» — недочеловеками. Но не всегда демонстрировал это так ярко. Скажем, словаки, болгары, хорваты оставались его союзниками, и никто не унижал их национальных чувств, не подвергал расовой дискриминации. В Чехии оккупация сказалась на материальном благополучии жителей, для них был введен ряд правовых ограничений, прокатывались кампании репрессий, но все же оккупационный режим был намного мягче, чем, например, в Польше. А в СССР жестокостью и цинизмом превзошел режимы во всех захваченных странах.

Хотя, как уже отмечалось, в начале 30-х именно к России Гитлер относился с известной долей уважения и утверждал о сохранившейся здесь "здоровой революционности", предполагая, будто эта революционность способна выйти на "национальный уровень", подобно Германии. Однако после этого многое изменилось. Потому что выразителем настоящей «революционности» фюрер признал Сталина и зауважал Сталина. Но отнюдь не отождествляя его при этом с русским народом! Наоборот, со своей точки зрения он высоко оценил методы Сталина по порабощению народа — как было проведено изнасилование всей страны коллективизацией, как были подавлены проявления недовольства, как переморили голодающих на Украине, с какой покорностью советский народ воспринимал массовые репрессии и лагеря. И пришел к выводу, что именно такие методы являются по отношению к русским единственно верными и эффективными — сразу согнуть их в бараний рог, чтоб и пикнуть не смели. (Кстати, объяснял это Гитлер по-своему, с расовой точки зрения: он полагал, что в русских осталось не более 25–30 % "арийской крови", а остальное — от татар, монголов и т. п., отсюда и «азиатские» стереотипы рабского поведения). В одной из своих "застольных бесед" он даже сказал: "После победы над Россией было бы лучше всего поручить управление страной Сталину, конечно, при германской гегемонии. Он лучше, чем кто-либо другой, способен справиться с русскими".

И можно заметить, что методы гитлеровской администрации на Востоке зачастую просто копировали большевистские. Так, для крестьян, первым делом «самораспустивших» ненавистные колхозы, громом среди ясного неба стало распоряжение оккупационных властей о сохранении и восстановлении колхозов, а хозяевам под угрозой смерти приказывалось вернуть разобранное по дворам имущество. Зондеркоманды и эйнзатцгруппы, создававшиеся для наведения нацистского «порядка» в тылу, стали четким аналогом карательных отрядов времен гражданской войны и коллективизации. А отделения гестапо во многом выступали повторением чрезвычаек. То, что эффективно подействовало раньше, должно было сработать и теперь. Хотя тут, конечно, фюрер не учел ряд важных особенностей. Во-первых, что все большевистские насилия обильно сопровождались пропагандистскими сказками о грядущем земном рае — каковых немецкая пропаганда предложить «унтерменшам» не могла. А во-вторых, что стихийное народное сопротивление все же возникало и довольно мощное, а подавлялось оно относительно легко лишь по причине своей разобщенности и неорганизованности — в данном же случае имелась мощная "руководящая и направляющая" сила, готовая сыграть на недовольстве и взять его под свой организующий контроль.

Большая разница заключалась и в том, что коммунистам все же требовалась государственная целостность и сила России и ее народа, Ленину и Троцкому — в качестве плацдарма "мировой революции", Сталину — в качестве его державы. Ну а Гитлеру-то этого не требовалось, ему нужно было только российское пространство и рабы. Так что по сути, он и в данном вопросе поступил так же, как с большевистским учением — довел его до «абсолюта», отбросив идеологические условности и взяв на вооружение лишь методы подавления народа. Поэтому в нацистском применении эти методы оказались возведены во вторую степень.

В директиве Кейтеля от 13. 5. 41 г. указывалось, что расправы над непокорными и в России должны осуществляться даже без военно-полевых судов, по приказу любого офицера, и военнослужащих за совершенные бесчинства запрещалось привлекать к ответственности. 16. 7. 41 на совещании с Герингом, Кейтелем, Борманом, Розенбергом, Ламмерсом Гитлер указывал, что для подчинения русских надо "применять все необходимые меры: расстрел, перемещение лиц и т. п…" "Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им, а в-третьих, эксплуатировать его". И директива фюрера от 22. 7. 41 г. подтверждала это, предписывая "распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения". На Геринга возлагалась "эксплуатация страны и использование ее экономических возможностей".

Правда, данная директива предполагала, что "Россия будет расчленена на отдельные государства со своими правительствами", но вскоре Гитлер отказался и от такого «суверенитета». В 1942 г. он говорил: "Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь". Ему вторил и Борман, писавший в полемике с Розенбергом, что славяне призваны работать на немцев, а если они не нужны, то могут умирать. Размножение он признавал нежелательным, а образование опасным — для русских, мол, достаточно считать до 100, а "каждый образованный человек — это будущий враг".

Ну а пищи им надо выделять лишь столько, "сколько необходимо для поддержания жизни". Геринг в конце 41-го в беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано хладнокровно прикидывал: "В этом году в России умрет от голода 20–30 миллионов человек".

А что касается своего назначения ответственным за экономическую эксплуатацию страны, то 6. 8. 40 г. в речи перед нацистскими комиссарами оккупированных территорий он заявлял: "Я намерен грабить и грабить эффективно".

Хорошо известна и сентябрьская директива Гитлера, приказывающая стереть с лица земли Санкт-Петербург. Его капитуляции, которая вот-вот ожидалась немцами, предписывалось не принимать, поскольку "мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города".

Массовые сдачи в плен, характерные для лета 41-го и грозившие полным крахом коммунистическому режиму, были восприняты нацистским руководством лишь в качестве серьезной проблемы с транспортировкой и размещением таких огромных контингентов. И приказ ОКБ за подписью Кейтеля от 8. 9. 41 г. разрешил "как правило" применение оружия против пленных. Ну а тем, кого довели до лагерей, чаще всего представляющих собой просто огороженный участок поля, предоставляли там замерзать или умирать от голода. В результате, из 3,9 млн. пленных к февралю 1942 г. выжило только 1,1 млн., остальные сгинули. 28. 2. 42 г. Розенберг писал Кейтелю: "Судьба русских военнопленных в Германии — есть трагедия величайшего масштаба. Из 3 млн. 600 тыс. пленных лишь несколько сот тысяч еще работоспособны. Большинство из них истощены до предела или погибли…"

Впрочем; главная причина беспокойства заключалась не в каком-то неуместном гуманизме или сострадании к русским, а в чисто практических соображениях — стало ясно, что блицкрига не получилось, и война затягивается, германская промышленность и сельское хозяйство испытывали острый дефицит рабочих рук, а тут вдруг миллионы здоровых молодых мужчин погубили впустую. В 1943 г. на совещании с чинами СС в Познани Гиммлер говорил: "В то время мы не ценили многочисленные людские ресурсы, как ценим их сегодня в качестве сырья, в качестве рабочей силы. То, о чем не следует сожалеть, мысля категориями поколений, но что нынче представляется неразумным в смысле потери рабочей силы, то есть гибели пленных десятками и сотнями тысяч от истощения и голода".

Поэтому отношение немного смягчилось. Приказ Кейтеля, разрешающий уничтожение на месте, был отменен в марте 42-го — дескать, "слишком много самовольных расстрелов". Да только и это смягчение было весьма относительным. 20. 6. 42 г. тот же Кейтель отдал приказ клеймить пленных клеймо в виде острого угла около сантиметра длиной должно было наноситься на левую ягодицу. А вместо смерти от… пули или голода многих теперь ждала смерть от непосильного труда на голодном пайке, и из всех 5,2–5,7 миллионов, взятых в плен за время войны, до победы в лагерях дожило лишь 930 тыс.

Кстати, версия о том, будто Советский Союз совсем отрекся от своих пленных и не предпринимал никаких акций в их отношении, не совсем точна. Ее распространяла нацистская пропаганда, а в годы холодной войны подхватила и западная. На самом же деле в ноябре 41-го Молотов заявил официальный дипломатический протест против истребления русских пленных, а в апреле 42-го — протест против использования Германией подневольного труда на военных предприятиях. Хотя нельзя не согласиться, что по-видимому, данные шаги носили больше декларативный характер и были рассчитаны на мировую общественность.

Широко развернулся по России и "коричневый террор", по своей организованности, размаху и количеству жертв оставивший далеко позади ужасы красного террора. Приказ Гитлера и Гиммлера "Нахт унд небель" — "Мрак и туман", изданный 7. 12. 41 г. предусматривал капитальные чистки на занятой территории. Причем арестованные, кроме тех случаев, когда признавались целесообразными публичные казни, должны были исчезать без следа — как бы в абсолютное небытие. Считалось, что такое исчезновение окажет более сильное психологическое воздействие, чем оповещение об их участи. И росла, развивалась сеть концлагерей, отделений гестапо и других полицейских органов, разъезжали карательные отряды. Массовые казни осуществлялись четырьмя "отрядами спецакций" — А, В, С и В. Отряд С под командованием Олендорфа уничтожил на Юге Украины 90 тыс. чел. Отряд А под руководством Шталекера, оперировавший в Прибалтике и Белоруссии, на 31. 1. 42 г. уже значил в своем «активе» свыше 229 тыс., а к 1. 7. 42 г. добавил 55 тыс. В Киеве только за два дня 29–30. 9. 41 г. было казнено около 34 тыс. чел.

В западной литературе, в том числе и исторической, с какой-то стати внедрилась версия, будто нацисты истребляли только евреев — ну и плюс партийных активистов. Но если евреев было уничтожено во всех оккупированных странах, по разным оценкам, от 4,5 до 6 млн., то в СССР за войну погибло 17 млн. мирных жителей. Правда, в это число входят и жертвы голода, бомбежек, эпидемий. Но и карательных акций тоже. Достаточно вспомнить материалы послевоенных процессов о нацистских зверствах, сожженные белорусские деревни, массовые казни заложников и всех «подозрительных», захваченных в чистках и облавах, уничтожение больниц и детских домов, поголовные расправы с семьями партизан, подпольщиков и других людей, обвиненных в тех или иных враждебных акциях. Ну и к тому же, если успехи карателей определялись количеством, кому там нужно было евреев от неевреев отделять? Так что порой и "по разнарядкам" гребли — точно так же, как в сталинских кампаниях массовых репрессий, для отчетности.

А вот что касается коммунистических активистов, то их-то как раз уничтожали далеко не всегда — в данном вопросе советская пропаганда потом привирала. Приказы о расстреле армейских политических комиссаров действительно существовали и выполнялись — чтобы не допустить их идеологического влияния в массах пленных. А на местах довольно много коммунистов, в том числе ответственных работников, наперегонки побежали к немцам, стараясь пристроиться на тепленькие местечки при новых властях. Что не удивительно — ну где, как не в сталинской партии могла выработаться такая степень приспособленчества! А в "искусственном отборе" 30-х годов уцелели именно те, кто готов был менять ориентацию как угодно начальству. И их охотно брали как «специалистов». А большое количество сотрудников НКВД очутились… на работе в гестапо и полиции (см. напр. "НТС. Мысль и дело", Франкфурт-на-Майне, 1990). И их тоже брали. Как раз в спецслужбах меньше внимания уделяли расовым бредням, а больше учитывали профессиональные качества. Скажем, в Чехословакии Гиммлер оценил очень высокий уровень работы полиции и в полном составе причислил ее к СС. А в России чекистов фактически брали для продолжения их прежней работы. Они знали и местные условия, и местное население, а что касается контингента репрессируемых, то и он почти не изменился — ведь и раньше гребли то своих же крестьян, то интеллигенцию, то коммунистов. А в западных областях гестапо и НКВД перед войной вообще работали рука об руку, тут коллеги даже лично знали друг друга. В результате, бывшие НКВД-шники составили значительный процент следователей гестапо и полиции, использовались на "черной работе" палачей, а в небольших городках и возглавляли полицейский аппарат. Таким «специалистам» вполне доверяли работать самостоятельно, даже без участия и контроля немцев, ведь для них, в отличие от работников администрации, даже особо тщательных проверок не требовалось — кровью повязал, и все.

И если разобраться, то подобное сотрудничество выглядит вовсе не парадоксальным, а закономерным. Нацизм точно так же, как и коммунизм, начисто ломал внутренние моральные устои человека, тем самым открывая дорогу самым темным и низменным силам подсознания. Хорошо известно, сколько маньяков и садистов проявилось в германском народе в результате провозглашенного "освобождения от химеры, называемой совестью" красноречивые примеры, вроде изделий из человеческой кожи, гестаповских пыток или "медицинских экспериментов", были многократно задокументированы и описаны, представлены в материалах судов, проходивших по разным странам после войны. А в оккупированных областях СССР создалась ситуация, аналогичная эпохе гражданской, когда обозначилась централизованная потребность в убийцах. И естественно, привлекала она тех, кто уже имел внутреннюю предрасположенность к подобной «работе». На которой имели возможность выдвинуться как раз палачи НКВД, у которых всякие моральные барьеры давно были сломаны, и давно привыкшие лить кровь собственных сограждан, а то и вошедшие во вкус.

Между прочим, нацистские руководители иногда все же обращали внимание на опасность патологических изменений психики при реализации системы террора. Скажем, Гиммлер, будучи сам в душе явным садистом, хотя и пытался скрывать свои наклонности за некой "профессиональной беспристрастностью", даже специально решил заняться данной проблемой. Произошло это после того как 31. 8. 42 г., находясь в Минске, он выразил желание поприсутствовать на массовой экзекуции. Местное начальство отобрало 100 чел. — и, по-видимому из желания угодить высокому гостю, для «зрелищности», в расстрельный список постаралось включить побольше молодых женщин. Но когда под автоматы эсэсовцев выгнали толпу голых баб, многие из которых содержались в тюрьмах с детьми и вместе с ними были отправлены на смерть, и пошла мясорубка причем после первых очередей две израненных женщины остались стоять и никак не падали, рейхсфюрер СС был настолько шокирован, что чуть не упал в обморок. И под влиянием собственных впечатлений, издал приказ, что для женщин и детей необходимо перейти на другие формы умерщвления, поскольку солдаты зондеркоманд — люди женатые, и участие в таких казнях может разрушительно повлиять на их психику. О каком-либо гуманизме здесь речи не шло — только забота о сохранении здравого рассудка подчиненных.

И как раз во исполнение данного приказа пошла интенсивная разработка и изучение альтернативных вариантов. С данной целью в начале 1943 г. тот же Гиммлер посетил концлагерь Собибор. Специально к его приезду сюда свезли из других лагерей 300 девушек покрасивее и не успевших исхудать, несколько дней их усиленно кормили и приводили в «товарный» вид, даже заставили как следует вымыться, а уж потом загнали в газовую камеру. И рейхсфюрер СС, наблюдавший через глазок за их агонией, на этот раз остался вполне доволен увиденным, даже наградил после казни медалью коменданта лагеря Густава Вагнера. Но опыты с передвижными «душегубками» — например, проводившиеся в Краснодаре — не дали желаемых результатов, они умерщвляли «всего-то» по 15–50 чел. за один рейс. И там, где стационарных газовых камер не было, вернулись к расстрелам — только теперь они официально признавались "грязной работой", и привлекать для них старались либо специализированные формирования из уголовников и штрафников, вроде "батальона Дирлеванглера", либо местных палачей.

В советской литературе обычно подчеркивается, что они были из «кулаков», «белогвардейцев» и уголовников. Уголовников — да. Но вот «кулаки» с «белогвардейцами» сохранили Бога в душе, поэтому для таких дел заведомо не годились. Разве что те из них, кто уже сломался и опустился в лагерях, перейдя в разряд деклассированных элементов, то есть тех же уголовников. Зато чекистам и «опускаться» не требовалось, это была их профессия. Можно даже отметить, что в оккупированных областях контингент подобрался подходящий. Ведь в 1939–1940 гг. на Западную Украину, в Западную Белоруссию, Молдавию, Прибалтику направляли именно специалистов по чисткам и репрессиям.

Похоже, имел место даже своеобразный обмен опытом. Например, до 1941 г. немцы применяли старую, традиционную методику расстрелов — взводом солдат, с прицелом в грудь (во Франции так расстреливали и до конца войны). А выстрелы в затылок при расследовании германскими комиссиями сталинских преступлений — вскрытии массовых захоронений в Виннице, Катыни, Ровеньках и др., прямо квалифицировались как "характерный почерк" НКВД. Но бывшие чекисты пользовались им и на германской службе — скажем, в Яновском концлагере под Львовом. Впрочем, этот контингент палачей трудился и в других местах — в составе "Зондеркоманды СС-10-А", бесчинствовавшей на Украине и Кубани, 115-го и 118-го полицейских батальонов, заливших кровью Белоруссию, по некоторым данным они работали в отделениях гестапо Минска, Могилева, Смоленска, Одессы, Ровно… И немцы, видимо, оценили преимущества чекистской методики казней, она получила у них такое широкое распространение, что в материалах Нюрнбергского процесса убийство выстрелом в затылок называется уже "типичным нацистским приемом". Так что можно сказать, некое коммунистическо-нацистское сотрудничество продолжалось и в процессе войны. Разве что не на государственном, а на местных и персональных уровнях.

Хотя конечно, сваливать ужасы "коричневого террора" только на немногих профессиональных убийц и русских холуев было бы совершенно неправомочно. Усилия нацистской антисистемы по моральному «преображению» своих подданных в первую очередь сказывались на самих немцах, и если многие из них, как отмечалось выше, все же продолжали относиться к русским более-менее по-человечески, то с лихвой хватало и таких, кому безнаказанность и вседозволенность пришлась по душе, и кто реализовывал свои худшие инстинкты с искренним энтузиазмом. Даже после указанных директив Гиммлера вовсю продолжались массовые расправы силами германских солдат, и не только СС, но и Вермахта — размах репрессий был таким, что одних лишь штрафников и карателей из русских для них никак не хватило бы. Да и сами карательные подразделения из местных народов возглавляли все равно немцы, задавая и тон в жестокости, и разнарядки по масштабам зверств. Многие германские солдаты и офицеры становились палачами очень охотно, и в отличие, скажем, от палачей гражданской, любили при этом позировать перед фотообъективами и кинокамерами, собирая целые коллекции свидетельств о своих «подвигах». Из-за чего и сохранилось так много кадров, где эти "бравые немецкие парни" измываются над жертвами, расстреливают, вешают, жгут, а то и рубят головы, по-крестьянски поплевывая на ладони и умело орудуя топором. А в некоторых отношениях германские «специалисты» могли советским «специалистам» и фору дать — к примеру, в области пыток. Которые у чекистов и во времена гражданской войны, и в период 37–38 гг. хотя и применялись широко, но все же оставались на уровне «самодеятельности». А в гестапо были возведены в целую науку, для них изготовлялись соответствующие инструменты, разрабатывались методики и рекомендации с привлечением медиков и психологов, и в региональных центрах создавались особые бригады профессионалов этого дела, которые при необходимости выезжали со своим оборудованием на места, где коллеги не могли справиться собственными силами, и требовалось более квалифицированное вмешательство.

Ну а на общем ходе восточной кампании гитлеровские методы ведения войны сказались для немцев крайне отрицательно. И многие нацистские руководители это осознавали. Например, Розенберг, сам выросший в России, считал очень вредной пропаганду насчет "унтерменшей"-недочеловеков и внедрения подобного отношения к русским. Точно так же и Геббельс, добросовестно озвучивавший эту пропаганду, в душе придерживался иной точки зрения. В своем дневнике за 25. 4. 1942 г. он писал, что поначалу жители Украины приветствовали Гитлера как избавителя, но изменили свое отношение из-за зверского обращения с ними. Отмечал, что угрозу со стороны партизан можно было бы свести до минимума, завоевав доверие населения, и вообще, гораздо правильнее было бы вести борьбу против большевизма, а не русского народа — создать марионеточные правительства, опереться на антисоветские силы.

Самые дальновидные из подручных фюрера приходили к выводу, что действия немецких карателей не только играют на руку Сталину, но даже приветствуются им. В инструкциях партизанам предписывалась самая жестокая расправа с оккупантами, невзирая ни на аресты заложников, ни на угрозы оккупационных властей. Ведь если диверсионная или террористическая акция вызывала массовые репрессии в отношении мирного населения, это способствовало еще большему озлоблению народа и дальнейшему развитию партизанской борьбы. Впрочем, тут-то уж на Сталина нечего пенять. Во-первых, оккупационные власти развернули террор еще до возникновения партизанского движения, он был заложен изначально в стратегии "Восточной политики" и начал проводиться в жизнь с самого 22 июня. Потому что главной его целью считалось сразу же, с первых дней нового режима запугать народ и отбить саму мысль о каком бы то ни было сопротивлении или непослушании. А во-вторых, подобные способы усилить народную ненависть к захватчикам были отнюдь не достоянием одних лишь коммунистов — их вовсю использовали и западные демократы. Например, когда в Чехословакии были сброшены парашютисты для убийства Гейдриха, они несколько раз по радио предупреждали Лондон, что акция будет стоить жизней многих мирных жителей, однако получили категорическое подтверждение приказа осуществить покушение.

В целом же ситуацию, сложившуюся в России, очень точно охарактеризовал заместитель начальника политического департамента Остминистериума Отто Бройтингам в своем докладе 25. 10. 42 г.: "Вступив на территорию Советского Союза, мы встретили население, уставшее от большевизма и томительно ожидавшее новых лозунгов, обещавших лучшее будущее для него. И долгом Германии было выдвинуть эти лозунги, но это не было сделано. Население встречало нас с радостью, как освободителей, и отдавало себя в наше распоряжение… Обладая присущим восточным народам инстинктом, простые люди вскоре обнаружили, что для Германии лозунг "Освобождение от большевизма" на деле был лишь предлогом для покорения восточных народов немецкими методами… Рабочие и крестьяне быстро поняли, что Германия не рассматривает их как равноправных партнеров, а считает лишь объектом своих политических и экономических целей… С беспрецедентным высокомерием мы отказались от политического опыта и… обращаемся с народами оккупированных восточных территорий как с белыми "второго сорта", которым провидение отвело роль служения Германии в качестве ее рабов… Не составляет отныне секрета ни для друзей, ни для врагов, что сотни тысяч русских военнопленных умерли от голода и холода в наших лагерях… Сейчас сложилось парадоксальное положение, когда мы вынуждены набирать миллионы рабочих рук из оккупированных европейских стран после того, как позволили, чтобы военнопленные умирали от голода, словно мухи… Продолжая обращаться со славянами с безграничной жестокостью, мы применили такие методы набора рабочей силы, которые, вероятно, зародились в самые мрачные периоды работорговли. Стала практиковаться настоящая охота на людей… Наша политика вынудила как большевиков, так и националистов выступить против нас единым фронтом…"

Действительно, могли ли русские считать немцев союзниками и «освободителями» после всего, что они начали вытворять? Получалось, что угодили из огня да в полымя. А с другой стороны, ведь и в 1812 г. крестьяне верили, что царь за совершенные ими подвиги отменит крепостное право. А уж в такую войну, как Великая Отечественная тем более рождались надежды на благие перемены. Казалось просто невероятным, чтобы после победы над врагом власть не пошла на уступки. Имелись и реальные факты, подпитывавшие подобные надежды — и то, что Сталин решился сказать подданным "братья и сестры", и открытие церквей, разрешение богослужений, и роспуск Коминтерна, и введение прежней формы с погонами, и новый государственный гимн вместо «Интернационала». А советская агентура за линией фронта раздувала и поддерживала подобные слухи — дескать, и колхозы распустят, и сажать перестанут, а чтобы после войны хозяйство восстановить, всем огромные льготы дадут…

И мощнейшая народная опора, на которую в начале войны могли рассчитывать немцы, и которой они так бездарно пренебрегли, постепенно переходила к коммунистам. А те, кто доверился первому искреннему порыву, все более явно оказывался в положении обреченных жертв. Иногда возникает, вроде бы, логичный вопрос — могла ли война кончиться иначе, если бы германское руководство повело себя более разумно и сумело привлечь на свою сторону русский народ? Но, пожалуй, вопрос этот сугубо абстрактный. Ведь в данном случае нацистам пришлось бы перестать быть нацистами. А не будь они нацистами, то не сложилась бы и вся историческая ситуация 1941-45 гг.