21. Третья гражданская

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

21. Третья гражданская

22 июня снова аукнулось для русской эмиграции волнами арестов. Снова хватали тех, кого заподозрили в просоветских симпатиях, но только теперь уже немцы и их союзники. В оккупированной зоне Франции взяли около 300 чел. и отправили в Компьенский лагерь.

В "свободной зоне" правительство Виши из желания выслужиться арестовало более 500 — причем опять по принципу "подозрительных иностранцев", в основном — бывших офицеров. Многочисленные аресты прокатились также в Болгарии и Чехословакии.

Что касается кругов, настроенных на союз с немцами, то естественно, они восприняли эту войну как «свою». Еще до начала боевых действий фон Лампе писал германскому главнокомандующему сухопутных войск Браухичу, выражая просьбу использовать белогвардейцев. Однако 22. 6 берлинский уполномоченный Бискупский получил приказ "оставаться на местах и ждать дальнейших указаний". Лампе развил бурную деятельность, обращался с письмами к Гитлеру, вел переговоры с генералом Абрамовым и другими белыми руководителями в Югославии и Болгарии. Но из организации Бискупского и Лампе немцы за 2 месяца сочли нужным привлечь на службу и направить на Восточный фронт только… 52 человека. Белые офицеры требовались Германии лишь в качестве переводчиков. А на предложения о более активном участии следовало разъяснение, что направление их на фронт "принесет мало помощи Вермахту, давая в то же время пищу и без того активной советской пропаганде".

НТС с началом войны объявил мобилизацию своих членов. Исполнительное бюро Совета нелегально обосновалось в Берлине, и около 200 активистов были направлены на Восток для работы на оккупированной территории. Задача была поставлена: "борьба на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри". Главной формой для этого предполагалась агитация и пропаганда среди населения. Как гласили программные документы того времени, "Россию спасет русская сила на русской земле; на каждом из нас лежит долг отдать себя делу создания этой силы". Членам НТС запрещалось служить в каких-либо карательных и полицейских органах. Одни старались устроиться в различные гражданские учреждения Остминистериума (министерства Восточных территорий), другие, особенно имеющие техническое образование — в германские фирмы, посылавшие своих представителей для освоения занятых районов, а многие направлялись просто с поддельными документами или нелегально переходили границу. Снова, и теперь уже в гораздо большем количестве, шли на подвиг мальчишки-энтузиасты, в надежде хоть чем-то помочь России и содействовать ее освобождению. Их общий настрой выражают, например, стихи В. Бранда, написанные в 1941 г. по дороге на русскую землю:

… Что ждет нас там, восторг иль муки, В родной неведомой стране? Несли ей сердце, мозг и руки, Молясь в осенней тишине…

Самого его в родной неведомой стране ждала смерть — Бранд возглавил организацию НТС в Смоленске, где и умер от тифа.

Но казалось, что национальная революция, курс на которую держал НТС, действительно начинается. И население, и армия в первые месяцы войны стали выходить из-под контроля коммунистов. Жители встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью, открывали заколоченные большевиками церкви, распускали колхозы, выбрасывали в помойку портреты опостылевших вождей и доставали припрятанные иконы. Выдавали ненавистных активистов и чекистов, искренне веря, что наконец-то пришла достойная жизнь. Солдаты массами сдавались, а то и переходили на сторону неприятеля. Причем вовсе не видели в этом предательства Родины — считали, что хуже, чем при коммунистах, Родине все равно быть не может. А что касается нацистских зверств, то ведь до 22. 6. 41 сама же советская пропаганда опровергала такие сведения как "буржуазную клевету", восхваляя честь, доблесть и мужество немцев. И когда та же пропаганда повернула на 180 градусов и заговорила о германских злодеяниях, ей уже не верили ни на грош. Из 5,2 (по другим данным — 5,7) миллионов военнопленных, захваченных немцами за время войны, 3,8 сдалось в 1941 г., что и стало, по-видимому, главной причиной фронтовой катастрофы.

Сталинский приказ № 0019 от 16. 7. 41 г. констатировал: "На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие".

И именно по этой причине родился печально-известный приказ № 270 от 16. 8, объявлявший сдачу в плен предательством. Например, только в одной операции по окружению советских войск под Белостоком на сторону немцев перешло (не просто сдалось, а перешло) 20 тыс. чел. В Львове произошло восстание, взбунтовавшиеся горожане под руководством активистов ОУН напали на тюрьму и выпустили политзаключенных. 28. 6. старший политрук Григоренко занял позицию под мостом через Березину и открыл огонь по работникам НКВД. В 99-й дивизии, вышедшей на позиции, 80 чел. отказалось стрелять по немцам — и сами были расстреляны. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22. 6 по 20. 7 согласно докладу Мехлиса был задержан 75. 771 дезертир.

В августе 41-го командир 436 полка донской казак Кононов объявил подчиненным, что решил повернуть оружие против Сталина. За ним добровольно пошел весь полк. И он, перейдя к немцам, стал формировать казачью часть. Когда прибыл для этого в лагерь под Могилевом, из 5 тыс. пленных идти к нему вызвалось 4 тыс. В знаменитой 316-й, Панфиловской дивизии, по донесению члена ВС армии Лобачева от 27. 10. 41 г. во всех трех полках были зафиксированы антисоветские настроения и высказывания. Говорили: "Надо бросать воевать", "Сейчас 50 % колхозников настроены против Советской власти…" И в той самой роте, что погибла под гусеницами танков у разъезда Дубосеково, было двое перебежчиков — не пленных, а добровольно перешедших к врагу. Под Лугой ленинградский студент Мартыновский создал студенческий партизанский отряд, чтобы сражаться с коммунистами. Под Порховом лейтенант Рутченко, бывший аспирант, организовал еще один антисоветский отряд из студентов и красноармейцев. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев население сбросило советскую власть и создало самоуправляемую «республику», которую возглавил инженер К. П. Воскобойников (кстати, будучи политзаключенным, он еще в лагерях познакомился с членами НТС и во многом разделял их теории). Эта «республика» охватила восемь районов, создала и собственные вооруженные силы — Русскую Освободительную Народную Армию (РОНА) численностью в 20 тыс. чел. под командованием Б. Каминского. Армия имела свою артиллерию, танки, а на знаменах изображался Георгий-Победоносец.

Уже в 1941 г. русских добровольцев из перебежчиков и пленных начали принимать в германскую армию — так называемые «хиви» ("Хильфсвиллиге" "добровольные помощники"). Сперва их использовали на тыловых, санитарных должностях, но уже вскоре стали доверять оружие и формировать из них «Остгруппен» — вспомогательные части, примерно соответствующие батальону. И численность советских граждан в составе Вермахта постепенно дошла до 800 тыс. чел., а по некоторым данным даже до миллиона! Конечно, многие записывались в такие формирования только для того, чтобы выжить в плену. Но сколько шло воевать добровольно и искренне — особенно в самом начале войны, когда политика оккупантов в СССР еще не раскрыла себя полностью!

В Белоруссии и Смоленщине для поддержания порядка и очистки местности от коммунистических партизан стала создаваться добровольческая "народная милиция" — и тоже желающих набралось до 100 тыс. — уж тут-то не из лагерей, а из обычных мирных жителей сел и городов. Полковник ВВС В. И. Мальцев, посаженный в 1938 г., потом реабилитированный, но так и не возвращенный на летную работу, был начальником санатория ВВС в Крыму. Он преднамеренно не эвакуировался и перешел к немцам, стал бургомистром Ялты, сформировал шесть добровольческих отрядов, а потом пошел служить в Люфтваффе и создал русскую боевую эскадрилью. В советских лагерях возле Усть-Усы начальник командировки Ретюнин поднял несколько сотен заключенных, разоружил охрану и ушел в леса партизанить. А в немецком лагере военнопленных под Тильзитом 12 тыс. чел. подписали заявление, что пора превратить Отечественную войну в гражданскую.

А фактически она уже началась и шла полным ходом, эта "третья гражданская", началась и шла параллельно с советско-германской, и по охвату ничуть не уступала "первой гражданской". Она оказалась совершенно заслоненной сражениями Второй Мировой и не имела своих историков. Впрочем, она почти не имела и собственной истории. Потому что была немцам совершенно не нужна, была непонятна им и не вписывалась в их планы, согласно которым русских требовалось покорить, а вовсе не «освобождать», и после предполагаемой победы им предназначалась участь рабов, подданных, но никак не союзников. И освободительный подъем народа всячески подавлялся и сдерживался самими же немцами. Никаким движениям и формированиям не позволяли набрать достаточную самостоятельную силу, и они оказывались в полной зависимости от положения Германии. Так что фронты "гражданской войны" стали лишь вкраплениями общих фронтов Отечественной. Части «Остгруппен» создавались с немецкими офицерами во главе, и русские добровольцы служили в них на правах немецких солдат. В связи с массовостью этих формирований был введен пост главнокомандующего «Остгруппен», им стал генерал Гейнц Гельмих. Но скорее, он занимался их учетом и набором пополнений, потому что такие части отнюдь не сводились воедино, а наоборот, преднамеренно распылялись по разным фронтам и соединениям. А часто русских «хиви» вообще зачисляли группами по 9-12 человек в немецкие роты.

С существованием «республики» под Брянском кое-как мирились — видимо, не хотели создавать лишних проблем в тылу. Но распространять влияние на соседние районы ей не дали, так и осталась в границах, где успела укрепиться в период междувластия. А стотысячную "народную милицию" в Белоруссии, испугавшись такого размаха, запретили и разогнали. Было объявлено, что если люди хотят бороться с коммунистами и партизанами, пусть идут в полицаи — т. е. формирования, создававшиеся самими немцами, весьма ограниченные по количеству и вооружению, и подчиненные гестапо. Результат известен. Желающих идти в холуи и каратели к гестаповцам набралось куда меньше, были они далеко не лучшего состава, а как только гитлеровский режим проявил себя на деле, место массового антисоветского заняло массовое партизанское движение.

Такое же отношение в полной мере сказалось на эмигрантских силах. И характерно, например, что князь Мещерский, поехав на родину в качестве военного переводчика, после всего увиденного вернулся во Францию и перешел в Сопротивление. Только в конце 1941 г. германское командование уломали на эксперимент, сформировать «пробную» русскую часть. Для этого в Оршу были направлены несколько белых офицеров — полковники К. Кромиади, И. Сахаров, Г. Ламсдорф, и в поселке Осинторф из военнопленных началось создание Русской Народной Национальной Армии (РННА). Она носила советскую форму, но с дореволюционными погонами и кокардами, и по численности достигла 7 тыс. чел. Хотя желающих было гораздо больше, однако их просто не могли принять из-за установленных немцами ограничений. Правда, главнокомандующий сухопутных войск Браухич и командующий группой армий «Центр» Клюге высоко оценили состояние «армии», высказывались, что в будущем она сможет внести значительный вклад на Восточном фронте, но снова вмешалась политика.

Сперва белогвардейское командование было вдруг заменено советскими перебежчиками — бывшим секретарем райкома партии Г. Н. Жиленковым и полковником В. И. Боярским. Немцам было проще находить с ними общий язык и держать под контролем. И считалось, что выдвижение в руководство таких фигур даст больший пропагандистский эффект, чем использование белых эмигрантов. А в конце 1942 г. вдруг грянул приказ ввести в отношении «армии» те же общие правила, что для всех «Остгруппен» — перейти на немецкую форму, расформировать на отдельные батальоны и направить в состав различных германских частей. В ту же ночь 300 чел. ушло к партизанам.

Чуть более благосклонно относились немцы к национальным и казачьим формированиям. Учитывая ключевую роль, которая отводилась в Рейхе национальному и расовому вопросам, считалось вполне естественным использовать сепаратистов "против русских", а казаков Гитлер выделял в отдельную нацию, и с присущими ему специфическими взглядами на историю объявлял их потомками германцев-готов, обитавших в Северном Причерноморье в XIV в. в. Украинские националисты сотрудничали с немцами еще в предвоенные годы, поэтому первые их части, сформированные на территории Польши, вошли в СССР вместе с Вермахтом — батальоны «Роланд» и «Нахтигаль» по 350 чел. Однако и им оккупанты отводили только разведывательно-диверсионные функции. Потом отряды СС и местной полиции стали создаваться на Украине, в Литве, Латвии, Эстонии. Были сформированы грузинский, армянский, северокавказский, крымско-татарский, несколько калмыцких батальонов, туркестанский легион. Для их организации привлекались и некоторые представители старой эмиграции. Для агитации горцев на Северный Кавказ посылали бывшего командира Дикой дивизии Султан-Гирей Клыча, в создании Туркестанского легиона участвовал один из мусульманских лидеров Каюм-хан.

Как уже отмечалось, одним из активных сторонников союза с Германией являлся бывший донской атаман П. Н. Краснов. Он предполагал два варианта развития событий: либо в СССР под влиянием поражений начнется восстание против коммунистов и образуется новое правительство "типа Петена-Лаваля", которое вступит с немцами в переговоры о мире, либо нацисты оккупируют значительную часть страны, а на оставшейся части возникнет правительство, которое вынуждено будет принять все германские условия. Краснов представил руководству Рейха подробный доклад об истории казачества, консультировал их по неясным вопросам, вызывался поднять массовое казачье движение. Его поддержали и другие "атаманы в изгнании", кубанский — Науменко, терский Вдовенко, и астраханский — Ляхов. Осенью 1941 г. они обратились к немецкому командованию и МИД, приветствуя "приближающиеся к границам казачьих земель победоносные германские войска". Впрочем, в самом адресе обращения министерство иностранных дел — видна и другая подоплека. Претендовать на роль суверенных союзников, а не подчиненных.

В Югославии из белоэмигрантов, в основном — казаков, начал формироваться "Охранный корпус", первый смотр которого состоялся 12. 9. 1941 г. Призыв добровольцев в него был объявлен и в Болгарии, хотя до корпуса он так и не дотянул (изначально набралось всего 2 тыс. чел.). Возглавил соединение немец по национальности, но бывший белый офицер Б. А. Штейфон, в составе корпуса стали создаваться казачьи сотни для отправки на Дон и Кубань. Активную роль в агитации желающих и в организации этого формирования сыграли генералы Абрамов и Шкуро. А. Г. Шкуро включился в эту деятельность со всей присущей ему горячностью и увлеченностью, снова почувствовал себя прежним лихим командиром и мечтал лично схлестнуться с большевиками. Он обращался к немцам с предложениями самому подобрать и возглавить казачий отряд для действий в советских тылах. Говорил: "Мне бы только на Кавказ приехать, там меня каждый знает. Как приеду, сразу весь Кавказ подниму против большевиков".

Но не тут-то было. Уж немцы-то знали, что подобный патриотический энтузиазм — штука обоюдоострая. И, например, те же украинцы, бандеровцы и мельниковцы, едва разобрались, что никакой самостийности им от фюрера не светит, да поглядев, что вытворяют оккупанты на их Украине, уже в 1942 г. повернули оружие для борьбы на два фронта, против нацистов и коммунистов, из-за чего их лидера Степана Бандеру сочли за лучшее посадить в тюрьму. А белогвардейцев, рвущихся освобождать Россию и мыслящих ее сильным независимым государством, немцы и вовсе не собирались использовать на Восточном фронте. И ни на какой Дон, ни на какую Кубань казачьи сотни и полки из Югославии, разумеется, не поехали — на эту наживку нацисты лишь привлекали людей на службу. А вместо родины попали они на охрану путей сообщения, предприятий и шахт, чтобы можно было высвободить для фронта германские части. Корпус был включен в состав Вермахта, но если на Востоке он, наверное, и впрямь мог сражаться героически, то с югославскими партизанами большей частью поддерживал "мирное сосуществование". Ведь эмигранты давно сжились с местным населением и вражды к нему не питали. Столь яркие фигуры, как Краснов и Шкуро, использовались в сугубо пропагандистских целях. Их рекламировали, позволяли иногда вести агитацию, побуждали писать воззвания, которые потом редактировались немцами. Но их инициативы вежливо спускались на тормозах, и им даже ни разу не разрешили съездить на родину.

А между тем, Дон и Кубань действительно не забыли геноцида гражданской войны и подавления восстаний при коллективизации. Когда в Новочеркасске возник Донской казачий комитет, и было объявлено о формировании добровольческих частей, призыв получил довольно широкий отклик. Сначала эти части должен был возглавлять походный атаман Павлов, но потом к фактическому руководству выдвинулся Т. Н. Доманов, бывший сотник белой армии, оставшийся в Советском Союзе и успевший детально познакомиться с местами не столь отдаленными.

Впоследствии генерал Клейст признавал: "Надежды на победу в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России… Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера".

И как мы видим, такие надежды имели под собой вполне реальную почву. Но в том, что "третья гражданская", начавшаяся 22 июня 1941 г., не получила самостоятельного развития и не вылилась в общенародное восстание против Советской власти, виноваты были в первую очередь сами немцы. Потому что они-то воевали не против коммунизма, а против русских. Еще накануне вторжения, когда Розенберг вызвал к себе для консультаций невозвращенца Бажанова, бывшего секретаря Сталина, тот предсказал, что исход схватки будет зависеть от того, какую войну поведет Германия: если антикоммунистическую, то она имеет все шансы выиграть, если же антирусскую — наверняка проиграет.