2. "Русская болезнь" и "американская модель"

2. "Русская болезнь" и "американская модель"

Наверное, нет нужды подробно расписывать, в каких формах реализовался у нас переход к "рыночной экономике". Повальное хищничество и воровство, коррупция, пронизавшая все сферы общества и государства, беспардонное хозяйничанье олигархов и олигархий стали явлениями настолько общеизвестными, что очередные скандальные разоблачения в этой сфере давно уже никого не удивляют. Поэтому вряд ли здесь стоит останавливаться на конкретных примерах — они слишком многочисленны, и писалось об этом неоднократно. В данном контексте можно отослать интересующихся, скажем, к работе С. Б. Морозова "Заговор против народов России сегодня", где приводится достаточно полный обзор и анализ этого уродливого беспредела. Представляется любопытным, что для обозначения социально-экономического строя постсоветской России автор даже ввел новый термин — «корпоратизм», то есть всевластие замкнутых олигархических группировок, повязанных внутри отношениями родства и блата, и подмявших под себя политику, экономику, финансы, бизнес, средства массовой информации, "перекрывая воздух" любым независимым от них людям и структурам и парализуя любую неподконтрольную им деятельность.

И первоначальный всплеск энтузиазма и надежд на лучшее, связанных с переходом к демократии, очень быстро сменился в народе разочарованием и скепсисом. А различные исследователи и обозреватели уже дали несколько объяснений данного феномена. Например, С. Б. Морозов в упомянутой работе рассматривает «корпоратизм» в качестве фактора сугубо посткоммунистического — поскольку большинство «семей» и «кланов» рьяно кинувшихся приватизировать страну в частное пользование, сформировались еще в "застойные времена", внутри советской номенклатуры, перепутавшейся клубками родственных связей и знакомств. Ну а на Западе к вопросу подошли еще проще и окрестили это явление "русской болезнью", т. е. сочли, что оно имеет чисто национальную основу. Дескать, что уж тут поделать, если на Руси испокон веков воровали да взятки брали? Да и вообще, чего еще можно было ожидать от этих русских? Откуда следует естественное противопоставление наших безобразий «культурным» моделям закордонных демократий, и, разумеется, в первую очередь — американской. Ну а в условиях широкого распространения западничества эти мнения подхватили и наши средства массовой информации. И в пароксизмах национального самоуничижения — вообще характерного для русского западничества во все времена — принялись повторять на все лады и вдалбливать согражданам.

Что ж, в данном случае российских авторов остается лишь упрекнуть в недостаточной компетентности и информированности. А западных — в преднамеренных подтасовках фактов либо полном незнании собственной истории. Потому что мало-мальски строгий анализ показывает — через аналогичный этап оголтелого хищничества, воровства и повальной коррупции прошли на своем пути все развитые государства. Тут даже можно отметить другую интересную закономерность — в странах "Старого Света", в том числе и в дореволюционной России, проявления подобного «корпоратизма» оказывались заметно смягченными. Причем демпфировались они не чем иным, как пресловутыми "феодальными пережитками" и "сословными предрассудками", отмиравшими не сразу, а постепенно, и способствовавшими поддержанию цивилизованных устоев общества в переходный период к свободе предпринимательства. Деньги здесь значили далеко не все, и сословное неравенство не давало коррупционерам и финансовым тузам развернуться в полную силу.

Какой-нибудь представитель аристократии, даже давно обнищавший, мог занимать не меньшее положение в обществе, чем богатый деляга, и составлять ему определенный противовес — выступать и сдерживающим фактором, и тормозом в распространении влияния, и препятствием в тех или иных махинациях. Конечно, существовала и возможность купить этого аристократа с потрохами но тогда тормозом выступали уже другие "средневековые пережитки", вроде родовой чести, религиозной морали, светского мнения. И уж тем более, для владельцев состояний, нажитых сомнительными путями, возможность проникнуть в высшие круги общества, к движущим и регулирующим рычагам власти, была закрыта наглухо — разве что во втором и третьем поколении, когда потомки постепенно сумеют «отмыть» семейную репутацию (но одновременно и сами успеют выйти на более высокий культурно-нравственный уровень). Зато там, где «пережитки» с «предрассудками» разрушались в социальных конфликтах или отсутствовали изначально, развитие капитализма на определенном этапе приводило к точно таким же формам и к точно такому же беспределу, как в постсоветской России. И наиболее ярко это проявилось как раз в США, где о каких-либо сдерживающих исторических факторах помину не было, и где все почти сразу началось со "свободы"…

Поэтому для более объективной оценки и сравнения имеет смысл сделать небольшой экскурс в американскую историю. В этой стране, надолго отброшенной своей гражданской войной в разряд второстепенных держав и предпочитавшей тогда особо не лезть на международную арену, а вариться "в собственном соку", в конце XIX — начале XX в. в. быстрая концентрация капитала привела к образованию мощных финансово-промышленных группировок. И там они тоже постарались быстро захватить под свой непосредственный контроль все сферы жизнедеятельности государства. Причем стоит напомнить, что и на Западе эти группировки складывались сперва не по «деловому», а по строго "номенклатурно-семейному" признаку — чтобы занимать ключевые посты в компаниях Рокфеллера, Моргана, Вандербильта и пр., требовалось самому быть родственником тех же Рокфеллеров, Морганов, Вандербильтов или принадлежать к их «семьям» в более широком, кремлевском смысле этого слова. И коррупция достигла при этом абсолютного значения, поскольку каждый представитель власти, начиная от окружного сборщика налогов и кончая президентом, являлся прямым ставленником тех или иных влиятельных сил. Скажем, про президента Уильяма Мак-Кинли вся Америка знала, что "его сделал" мультимиллионер Марк Ханна — об этом открыто писала пресса в годы его правления, и никого такое положение не возмущало, никого не шокировало. Считалось у американских граждан в порядке вещей. Ясное дело, что подобная поддержка была не бескорыстной и откровенно рассматривалась как перспективное вложение капитала. А отдача шла столь же неприкрыто. Например, президента Говарда Тафта сенаторы сравнивали с "огромным дружелюбным островом, окруженным со всех сторон людьми, которые очень хорошо знали, что им нужно".

Американские воротилы вытворяли в те времена примерно то же, что их «демократические» российские последователи — то бишь беззастенчиво хапали все, что можно. И что нельзя — тоже. Шла хищническая «приватизация» нефтяных, угольных, золотоносных месторождений, выгодных подрядов, земель под промышленное и железнодорожное строительство. По одному мановению пальца олигархий, из чисто коммерческих интересов, осуществлялись военные операции и бросалась морская пехота для приведения к общему знаменателю "банановых республик". Чего стоит одна лишь история со строительством Панамского канала! Когда в 1903 г. сенат Колумбии, которой принадлежал тогда перешеек, отказался ратифицировать грабительский договор о его аренде (тем более что Франция предложила куда более выгодные условия), было инициировано восстание за образование "независимого Панамского государства". А американские военные крейсера, вовремя оказавшиеся в нужном месте, воспрепятствовали частям колумбийской армии подавить сепаратистов. И правительство Панамы, признанное США через час после создания, подписало нужный договор. А впоследствии всплыли скандальные факты, что зять действовавшего тогда президента Теодора Рузвельта и брат военного министра Говарда Тафта — преемника Рузвельта в Белом Доме, были замешаны в мошеннических сделках с фирмами, заинтересованными в строительстве канала.

Впрочем, в начале века США были еще далеки от мирового лидерства, да и в финансовом плане чаще выступали должниками, чем кредиторами (к 1914 г. их внешний долг достигал 10 млрд. долл.). Поэтому политика американских олигархов в большей мере ориентировалась тогда на ограбление собственного народа. И доходили они в этих устремлениях даже до таких мер, которых российские хапуги 90-х уже просто не могли себе позволить, оглядываясь на мерки сегодняшнего, успевшего «цивилизоваться» Запада. Так, вводились антизабастовочные и антипрофсоюзные законы, позволяющие подавить любые попытки протеста и отправить за решетку «смутьянов» и «агитаторов», посмевших поднять голос против произвола руководства. В погоне за сиюминутными выгодами корпораций, приближенных к рычагам власти, решительно пресекались любые законодательные инициативы по введению минимальной зарплаты, социальному страхованию, охране труда — словом, все, что сулило какие-то лишние расходы воротилам, чьи ставленники находились у руля государства.

Или, к примеру, были введены огромные таможенные тарифы для импортных товаров — якобы в целях защиты и поддержки отечественного производителя. Но, отгородившись этими тарифами от зарубежных конкурентов, "отечественные производители" монопольно вздували цены, и на внутреннем рынке США промышленные товары стоили в 1,5 раза дороже мировых цен. А вот закупочные цены на сырьевую сельхозпродукцию централизованно регулировались государством, и их установленный максимум мог произвольно понижаться по желанию промышленных монополистов. И даже подоходный налог действовал в те времена не прогрессивный, а регрессивный — чем больше получаешь, тем меньший процент отстегиваешь. А то, дескать, стимула к развитию и повышению производительности не будет. В стране шло массовое разорение фермеров, мелких и средних предпринимателей — никаких усилий в их поддержку государство не предусматривало. Хищнически разбазаривались национальные ресурсы — о какой-либо их защите и речи не было. Зато крупные корпорации под предлогом "национальных интересов" пользовались налоговыми льготами, а на новые рискованные проекты получали и прямые субсидии из казны. Не правда ли, знакомые явления?..

В США борьбу с этим беспределом первым повел Вудро Вильсон — в отличие от многих американских президентов, личность действительно незаурядная, сама по себе очень интересная и малоизвестная в России, так как из-за крайних антисоветских взглядов его деятельность никогда не попадала в поле внимания наших историков. До пятидесятилетнего возраста он вообще не имел ни малейшего отношения к политике, это был крупный ученый, профессор Принстонского университета, автор десятка фундаментальных трудов, в том числе и многотомной "Истории американского народа". Вот он-то и разработал теорию, получившую название "Новая свобода", где показал, что американское общество пришло к модели «корпоратизма» — то есть, даже терминология совпадала с современной российской. По Вильсону, верхнюю ступень социальной лестницы захватили «корпорации» — клановые группировки, преследующие узкие корыстные цели и контролирующие все командные высоты. Ниже идут "слуги корпораций" — наемные работники, состоящие на жаловании у могущественных хозяев, но не имеющие права голоса в их деятельности. И прочий народ, из которого корпорации сосут соки.

Он писал: "В действительности мы находимся во власти огромной безжалостной системы… Американская предприимчивость не пользуется свободой: человеку, обладающему только небольшим капиталом, становится все труднее начинать какое-нибудь дело и все невозможнее конкурировать с крупным дельцом. Почему? Потому что законы нашей страны не запрещают сильному подавлять слабого. В этом кроется причина, и в связи с тем, что сильные раздавили слабых, они теперь доминируют в промышленности и экономической жизни страны…".

Или, например, такое: "У нас есть не одна, не две, а много областей приложения сил, в которые независимому человеку трудно, если не невозможно проникнуть. Сейчас мы превратились в одно из наиболее плохо управляемых, одно из всесторонне контролируемых и доминируемых правительств цивилизованного мира… в правительство, подчиненное воле и давлению небольших групп, состоящих из обладающих властью людей" (W.Wilson, "The New Freedom", London, 1913).

Только читая это, не забывайте, что речь идет не о России 1990-х, а об Америке 1910-х.

Вильсон доказывал тупиковый характер и гибельность подобного пути для страны, нарастание угрозы экономических катастроф и чудовищных социальных взрывов. Разработал он и программу мер по переходу от «корпоратизма» к "обществу равных возможностей". А тем временем и сама двухпартийная политическая система США оказалась подорванной. Ведь успех на выборах стал определяться лишь финансовыми возможностями сторон — но коню понятно, что выгоднее и надежнее спонсировать заведомо выигрышное предприятие, и в течение 20 лет раз за разом побеждали республиканцы, поддерживаемые самыми могущественными олигархиями. Демократическая партия, ничем по сути не отличавшаяся от конкурентов, такая же «корпорантская», но более бедная ресурсами и оттесненная от кормушки, постепенно хирела. Да и в обозримом будущем надежды победить им, вроде, не светило. И тогда демократы решились на нестандартный ход — сделали ставку на Вильсона, предвыборной программой которого и стала его теория "Новой свободы". Он говорил: "Я борюсь не за того человека, который преуспел в жизни, а за того, который хочет преуспеть и ломится в закрытую дверь возможностей".

Результаты превзошли все ожидания. В 1910 г. он из профессорского кресла был избран губернатором штата Нью-Джерси, а уже в 1912 г. президентом с рекордным в истории США перевесом голосов. Однако во многом партийные боссы просчитались. Выдвигая новичка в политике, его за глаза считали безобидным теоретиком, который обеспечит успех на выборах, а затем по своей неопытности станет игрушкой в чужих руках. Но когда на следующий день после выборов председатель Национального комитета Демократической партии У. Маккобс, как это было принято, заявился к Вильсону для дележки "теплых мест" — по неписаному правилу полагалось отблагодарить всех, оказавших услуги в период предвыборной кампании, тут-то и последовал отрезвляющий душ — Маккобс неожиданно получил от ворот поворот. Экс-профессор заявил ему, что никому ничего не должен, поскольку президентом он стал по воле Бога.

Человек кристально честный, глубоко религиозный, он действительно верил, что призван Богом для спасения своей страны от катастрофы. Его прозвали "пресвитерианским священником" и "воинствующим праведником", поскольку он, засучив рукава, ко всеобщему удивлению начал и в самом деле проводить в жизнь предвыборные обещания. Вильсон считал, что правительство должно способствовать "организации общественных интересов против особых интересов", то есть частных или узкопартийных, и сотрудников себе выбирал не по партийным и конъюнктурным, а строго по деловым и моральным качествам. Именно при нем выдвинулись такие звезды американской политики, как Франклин Делано Рузвельт, Джон Форстер Даллес, Аллен Даллес, Уильям Буллит, Уильям Липпман, Джон Грю и др. И в сами формы правления было введено много нового: Вильсон хотел максимальной открытости своей политики для народа, более тесной связи с обществом. Он первый стал инициатором еженедельных пресс-конференций президента, родоначальником традиции программных посланий конгрессу.

И как раз при Вильсоне капитализм стал приобретать «цивилизованный» облик. Было введено трудовое законодательство с восьмичасовым рабочим днем и ограничениями детского труда, начались федеральные программы поддержки сельского хозяйства и мелкого бизнеса, была проведена банковская реформа, снижены тарифы на импорт. Устанавливался государственный контроль за деятельностью монополий, увеличивался подоходный налог и налог на наследство, вводился особый налог на сверхприбыль. Стоит ли удивляться, что к очередным выборам в 1916 г. от него отвернулись многие бывшие сторонники? Против него развязывались информационные войны. Даже традиционные прежние спонсоры демократов — например, Генри Форд — теперь отказывались финансировать его избирательную кампанию, и по американским меркам его предвыборный штаб оказался совершенно нищим, наскребая тут и там сущие гроши. Тем не менее, он снова победил, хотя на этот раз с ничтожным перевесом всего лишь в 600 тыс. голосов.

Возможно, Вильсону удалось бы стать президентом и в третий раз — в то время это допускалось. Но его крупно подставили. В 1919 г., по окончании Мировой войны, Вильсон, уверенный, что этот шаг будет поддержан широкими политическими кругами, подписал в Париже Версальский мирный договор составной частью которого являлась конвенция о создании Лиги Наций. Республиканское большинство сената ратифицировать договор отказалось под тем предлогом, что участие в Лиге Наций свяжет руки США во внешней политике. Мало того, республиканцев поддержали и «свои» же демократы. Обвиняя президента в нарушении традиций американского «изоляционизма», они устроили ему настоящую обструкцию, отказываясь выдвигать его кандидатуру на новый срок. Тогда Вильсон решился на беспрецедентный для США шаг — через головы конгресса и партий обратиться напрямую к народу. Отправился по стране, выступая перед простыми гражданами и объясняя им суть своих политических шагов. За 3 недели он проехал от Вашингтона до Сиэтла, выступив в 38 городах — но надорвался. Нервное напряжение оказалось слишком велико, и Вильсона разбил паралич…

А после его ухода из Белого Дома большая часть благих начинаний сразу пошла прахом. И во внутренней политике, и во внешней. Как писал потом Черчилль: "Едва была создана Лига Наций, как ей был нанесен почти смертельный удар. Соединенные Штаты отреклись от детища президента Вильсона, а затем его партия и его политический курс были сметены победой республиканцев на президентских выборах 1920 г".

О том, какого пошиба политики рвались в это время к власти, говорит красноречивый факт — на съезде республиканской партии все главные кандидаты на выдвижение — Л. Вуд, Ф. Лоуден и др., отметались один за другим только из-за того, что уже засветились в разных скандальных разоблачениях и стали бы слишком легкими мишенями для конкурентов. Наконец, финансовые воротилы и дельцы из штата Огайо во главе с Гарри Догерти сумели протащить своего ставленника Уоррена Гардинга, который и был потом избран президентом США.

Это был самый грязный и скандальный кабинет в американской истории. Первыми же его актами, были отменены все антимонопольные и антикоррупционные меры Вильсона — к вящему удовлетворению подсобивших на выборах олигархий. Но и себя дорвавшиеся до власти деляги отнюдь не забыли. Как не стеснялся признаваться впоследствии Догерти: "Наша партия голодала в течение восьми лет" (H. Daugherty. "The Inside Story of the Harding Tragedy", New York, 1932). И оголодавшие хапуги набросились на все, что плохо лежит, ничуть не уступая будущим российским «приватизаторам». Сам президент Гардинг тайно играл на бирже (и проигрался в пух и прах). Министр юстиции, коим назначил себя его шеф Догерти, принялся шантажировать нарушителей "сухого закона", вымогая у них крупные взятки. Министром внутренних дел стал А. Фолл, тоже ставленник Догерти. Указом президента в его ведение были переданы нефтяные резервы военно-морского флота США — и благополучно разворованы, причем Фолл в процессе этой аферы еще и сорвал взятку в 400 тыс. долл. со своих компаньонов. Директор управления помощи ветеранам Ч. Форбс растащил фонд этой самой помощи в 250 млн. долл. А заведующий фондом имущества иностранцев Т. Миллер расхитил весь бюджет своего учреждения. Введение "сухого закона" создало благоприятную почву для деятельности мафии — как раз в результате этой кампании она и развернулась в США в полную силу, получая огромные прибыли от нелегальной продажи алкоголя. Ну а правительственными чинами были установлены плодотворные рабочие контакты с преступным миром — и, например, спиртное, конфискованное полицией у подпольных торговцев, бесследно исчезало с государственных складов и снова перепродавалось криминальным структурам.

А американское общество опять, причем очень быстро, покатилось к черте социального взрыва. Однако времена были уже не те. Все же и правление Вильсона не прошло бесследно, и стоял перед глазами печальный пример русской революции. Теперь уже и в корпорантских кругах нашлись более благоразумные люди, поспешившие нормализовать ситуацию, пока она окончательно не вышла из-под контроля. Правление Гардинга продолжалось всего два года, а 2. 8. 1923 г. он скоропостижно скончался при странных обстоятельствах. По официальной версии — от пищевого отравления. Этой версии никто не верил, тем более что вскоре, и тоже по неясным причинам, приказали долго жить оба свидетеля его смерти — жена и личный врач. Но безобразия в период его власти настолько всех заколебали, что никто этими сомнениями не впечатлялся — восприняли как должное. Его биограф С. Г. Адамc писал: "Кончина Гардинга не была безвременной трагедией. Он умер вовремя".

Занявший пост президента Калвин Кулидж без особого шума удалил из правительства самые одиозные фигуры, и впоследствии они попали под суд. Хотя отделались довольно легко — либо оправдались по недостатку улик, либо были приговорены к штрафам и небольшим срокам заключения. Во многом это стало возможно из-за настоящей эпидемии самоубийств и несчастных случаев, разразившейся вдруг среди их сообщников и главных свидетелей. Так, "умерли вовремя" доверенные лица Догерти Дж. Смит и С. Хейли, через которых он получал взятки, отправились на тот свет замешанные в делах об имуществе иностранцев Дж. Кинг и Терстон, причастный к махинациям фонда помощи ветеранам С. Крамер. Усилиями Кулиджа и его преемника Герберта Кларка Гувера власть вернула себе более-менее приличное лицо, но тем не менее, основой ее оставался все тот же довильсоновский «корпоратизм». Как констатировали американские историки А. Невис и Г. С. Коммаджер, "правительство удалилось из бизнеса, но бизнес вторгся в большинство направлений политики и формулировал их". Обошлось это американскому народу недешево — и не только американскому.

Анархический диктат финансово-промышленных олигархий, коррупция и послушание им правительства привели к явлениям "промышленного бума" — во многом дутого, так как значительная доля создававшихся тогда предприятий успевала возникать лишь на бумаге и в перспективных проектах. Главное было — через системы связей и знакомств в федеральных верхах получить льготы и субсидии под эти предприятия. А о том, когда они начнут приносить прибыль, и можно ли будет вообще сбыть продукцию всех этих новых производств при столь резком увеличении мощностей, никто особо не задумывался. Успеть застолбить, заложить фундамент, заявить, зарегистрировать, пока в правительстве есть своя «лапа», пока не прикрылась мелькнувшая законодательная лазейка, пока есть возможность извлечь выгоду из самого юридического, а еще не практического факта. То есть, явления происходили во многом схожие с "предпринимательским бумом" в России 1991–1993 гг., когда плодились, как грибы, всевозможные фирмы и предприятия лишь из-за сиюминутной возможности получить под это выгодную ссуду или дотацию, используемую и прокручиваемую потом в каких-то других структурах. И понятное дело, что и в России, и в Штатах играть на этом получали возможность далеко не все желающие, а лишь лица и организации, приближенные к распорядителям главных "кормушек".

А вдобавок, все возникающие предприятия, как реальные, так и бумажные, становились предметом акционирования… Нет, не российские Мавроди и Властилины, а вполне солидные Рокфеллеры, Морганы и иже с ними стали основоположниками системы "финансовых пирамид". Первые «пирамиды» возникли как раз в Америке 20-х, когда популярные лозунги Вильсона об "обществе равных возможностей" были вывернуты наизнанку и приспособлены к рекламе акций, доказывающей, что путь к всеобщему обогащению и "равным возможностям" лежит как раз через их покупку. Рекламные кампании акций захлестнули страну, и американские обыватели раскатывали губы еще и похлеще Лени Голубкова. Скупкой и перекупкой акций заразился весь народ, в них вкладывались все свободные средства, да и не только свободные — чтобы набрать побольше акций, люди закладывали дома и имущество, влезали в долги под жалование за несколько лет вперед. И биржевые спекуляции приняли такой размах, что даже акции вполне реальных и прибыльных фирм перестали по сути отличаться от "билетов МММ" — ведь в ходе этих бесконтрольных спекуляций и перепродаж накручивалась стоимость, намного превышающая реальное обеспечение. А в целом на массе акций, оседающих в частном владении и сейфах организаций, по мере вздувания их биржевой стоимости накапливался гигантский фиктивный капитал, не обеспеченный ничем.

Что и привело в итоге к "черному вторнику" 23. 10. 1929 г., когда система дала первую случайную трещину, и мыльный пузырь этого фиктивного капитала сразу лопнул. Катастрофа приняла лавинообразный характер и вылилась в общегосударственный, а затем и мировой экономический кризис 1929–1933 гг. А правительство США еще и усугубило его социальные последствия, отказавшись от какой бы то ни было федеральной помощи разоренному населению — как объяснил президент Гувер, "чтобы не оскорбить духовные чувства американского народа". Видимо, оскорбить духовные чувства дружественных олигархов он не опасался, так как казенные средства вовсю использовались для поддержания на плаву их компаний — в виде федеральных дотаций, возмещенных налогов и пр. Если не ошибаюсь, сегодняшним россиянам и эти явления хорошо знакомы. А ведь в Штатах кризис ударил по людям еще и похлеще, чем у нас. Тысячи и десятки тысяч семей остались не только без работы, а вообще без жилья и без каких-либо средств к существованию. Ночевали на лавочках в скверах, в поисках случайного заработка кочевали по стране, впрягшись в тележки, нагруженные пожитками. Многие страдали от голода, длиннющие очереди выстраивались в местах раздачи благотворительной похлебки…

А меняться к лучшему положение стало лишь в 1933 г., с приходом к власти Франклина Делано Рузвельта. Как уже упоминалось, он был одним из выдвиженцев эпохи Вудро Вильсона, и в своей программе "Новый курс" взял на вооружение многие положения "Новой свободы". Обстановка общей катастрофы, разрушившей все иллюзии и обманы, способствовала проведению в жизнь тех же самых реформ по оздоровлению общества, которые предлагались и начинали осуществляться еще Вильсоном. Рузвельт делал это решительно и быстро, под флагом чрезвычайных антикризисных мер — поэтому добился успеха. Начав с действий по оживлению и нормализации экономики, он последовательно осуществил комплекс реформ в экономической области, трудовом законодательстве, системе социального обеспечения, налоговой сфере, банковском деле и гражданском строительстве. А за 12 лет его правления эти реформы успели принять необратимый характер и открыли Америке путь к тем самым «цивилизованным» формам демократии, которые мы наблюдаем там сейчас.

Ну а, возвращаясь к российским реалиям, остается вспомнить, как после падения коммунизма наши демократы распинались о своем намерении взять за образец развития "американскую модель". И как видно из изложенного, так оно и получилось. Разве что заявлявшие об этом политики и внимавшие им граждане сами толком не представляли, о чем идет речь, и имели в виду Америку сегодняшнюю, сытую и внешне окультуренную. Но ведь понятие "американская модель" включает в себя не только один временной срез, а и некие общие закономерности развития и становления. Поэтому рассматривая вопрос более строго с исторической точки зрения, можно уверенно сказать, что так называемая "русская болезнь" вполне соответствует именно "американской модели".

И причем, как это ни парадоксально может прозвучать, такому положению способствовал весь объективный набор исходных данных. Ведь еще в первые десятилетия коммунистического режима традиционные моральные и нравственные устои прежней России оказались уничтоженными начисто. Что же касается системы моральных ценностей, сформировавшейся при советской власти, то идеологические суррогаты, выработанные для подмены этих традиционных устоев, разрушились вместе с самой идеологией, а ценности общегосударственного и национально-патриотического плана по инерции отторжения были отброшены заодно с коммунистическими. И общество превратилось в некий безликий, хаотический конгломерат. Во многом действительно подобный безродным переселенцам, беженцам и эмигрантам, которые в свое время выплескивались на чужой американский континент, и для которых главным принципом становилось "каждый за себя".

Если же сопоставить сходные явления российской и американской жизни, то получается, что в России 90-х эта самая модель реализовалась где-то на уровне 20-начала 30-х годов США. То есть, с отставанием от оригинала на… 70–80 лет. Как раз на столько, сколько Россия провела под властью коммунистов. В то время как в Америке за тот же период успели сформироваться новые национально-государственные традиции, новые стереотипы чести, морали, светских приличий. Те самые необходимые «условности», которые и обеспечивают нравственный уровень любой цивилизации. И от которых Россия отошла дважды — в 1917-23 гг. и в 1991-93 гг.