Гавгамелы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Гавгамелы

И действительно, два года спустя, почти день в день, великие пехотинцы и великие всадники вновь встретились лицом к лицу. В битве при Гавгамелах 1 октября 331 года со стороны Александра было семь тысяч всадников и сорок тысяч пехотинцев. В июле они перешли Евфрат, а Тигр — в ночь осеннего равноденствия, по броду Джезират: пехотинцы шли взявшись за руки, чтобы их не унесло течением. Разведчики донесли, что Дарий приказал сравнять целые холмы, чтобы могли маневрировать его серпоносные боевые колесницы, вооруженные по бокам косами, кривыми саблями и ножами, и чтобы иметь возможность ввести в бой стадо слонов. Европейцы никогда не видели слонов, но знали от арамейских и ликийских толмачей, что слон бежит гораздо быстрее лошади, уничтожает всё на своем пути, а его единственная защита, бивни из слоновой кости, весит в два раза больше человека. Греческое хитроумие могло противопоставить слонам лишь метательные орудия, катапульты, баллисты и скорпионы, следовавшие за войском, и сложный маневр фаланги — открытое построение. Чем дальше шло войско по левому берегу Евфрата, тем больше оно замедляло шаг (менее 10 километров в последние дни), озабоченное тем, что будет атаковано с флангов, а также ложными новостями, лазутчиками, выжженной землей и собственной усталостью: «Войско Александра было охвачено беспричинным страхом; все, как безумные, начинали дрожать, и какая-то робость закрадывалась всем в сердце. Зарницы на небе в жаркую летнюю пору производят впечатление пожара, и солдаты думали, что лагерь Дария охватило пламя, возникшее по недосмотру охраны… Александр, узнав о паническом настроении войска, дает сигнал к остановке и велит солдатам положить перед собой оружие, а самим отдохнуть, объясняя при этом, что нет причины для внезапного страха и что враг далеко. Наконец, придя в себя, солдаты воспряли духом, снова взялись за оружие и, исходя из создавшегося положения, сочли наиболее надежным укрепить лагерь на этом месте» (Квинт Курций, IV, 12, 14–17). Арриан, чья информация целиком основана на показаниях трех очевидцев, Каллисфена, Аристобула и Птолемея I, говорит, что персидское командование располагает армией в 1 миллион 140 тысяч человек! Подобно греческим воинам, он смешивает реальность и вымысел, истинные сведения и домыслы.

Александр, озадаченный еще более, чем его люди, бодрствовал всю ночь. Он приказал читать молитвы, давать обеты, приносить жертвы Зевсу и Афине Нике, богине Победы. Но рано утром с ним произошло то же, что могло случиться и с любым другим: он заснул. Его будит Парменион: «Настал день. Враг выстроился в линию и приблизился. Твои люди еще не вооружились, они завтракают и ожидают твоих приказов». Трубы возвещают: к бою. Лагерный частокол заваливают. Обоз с пленниками, среди которых мать и дети Дария, устраивают на холме позади войска. Выстраивается передовая линия, она растянута настолько, насколько это возможно, фаланга в центре и союзники в прямоугольном строю на флангах, конница выстроена косо или клином, чтобы избежать окружения. Крики знаменуют выступление. Войско видит, как разворачиваются царские гетайры с царем впереди, узнаваемым по двум султанам из белых перьев на шлеме и длинным волосам. Потом всё заволакивает пыль, слышны лишь крики, звуки ударов и падений. Лишь некоторые вовремя узнали от перебежчика, что Дарий приказал вбить в землю железные острия в том месте, где, как он считал, пойдут кони фракийцев и македонян. Из всех битв в открытом поле о той, что произошла при Гавгамелах, дошло больше всего сведений и подробностей. Клитарх, следом за Каллисфеном, сделал подробнейший отчет об этом сражении. Тем не менее об огромной рукопашной схватке нам известны лишь две вещи: первая, что острые сариссы кавалерии и македонской фаланги разделались с возничими боевых колесниц, скифскими и персидскими всадниками («Цельте в лицо», — сказал царь); второе, что был захвачен плохо охранявшийся греческий обоз. После того как стражу вырезали практически полностью, пленники освободились и, схватив то, что можно было использовать как оружие, присоединились к персидским всадникам и атаковали македонян сзади. Македонское командование вынуждено было послать несколько отрядов копейщиков, чтобы вызволить свое наполовину окруженное левое крыло. А потом, как уже дважды наблюдалось, началось преследование разбегавшегося противника — в дыму и наступающей ночи.

На этот раз потери оказались значительными. Согласно Арриану (III, 15, 6), союзники потеряли более тысячи всадников в битве и во время преследования, а потери среди пехоты исчислялись в четыре-пять тысяч, то есть составляли десятую часть личного состава. Раненые, изувеченные колесницами, пронзенные стрелами, размозженные палицами, затоптанные конями или слонами просто не учитывались. Девятерым из десяти предстояло умереть в ближайшие часы, испытывая невероятные страдания! Несомненно одно, что едва мертвые греки и македоняне были похоронены, а оставшиеся на поле битвы трупы обчищены, как на европейскую армию и сопровождавших ее гражданских обрушилась ужасная эпидемия. Эти регионы периодически становились жертвой холеры, чумы и сыпного тифа. Я лично видел такие эпидемии на Среднем Востоке — и санитарные кордоны, и действие препаратов, которыми пытались лечить зараженных людей. Победа при «Верблюжьем пастбище», Гавгамелах, современном Тель-Гомеле, в 27 километрах к северу от Ниневии, недалеко от Мосула, открыла армии Александра дорогу к Вавилону и его удовольствиям, она давала возможность найти и «освободить» (?) греков, депортированных вглубь Персидского царства, она могла бы позволить отпустить из армии весь собственно греческий контингент. Но, на самом деле, ничего этого осуществлено не было, поскольку войско, будучи не в состоянии оправиться от своих потерь, не смогло пленить вновь спасшегося бегством Дария, основать гарнизоны в укрепленных местах и подчинить непокорных сатрапов. Ведь между Мосулом и восточной границей Пакистана дорога в два раза длиннее, чем та, что уже прошли победители от последнего греческого города до Мосула!

Встал также вопрос об обозе, уже более тяжелом, более ценном, однажды уже захваченном персидской конницей. Александр «недаром ничего так не опасался, как того, что желание вернуть свое имущество отвратит воинов от битвы», — пишет источник Квинта Курция (IV, 15, 13). Раз или два перед началом кампании царь вынужден был отдавать приказ сжечь обоз с вещами. Таким образом, извлечение прибыли от войны переносилось на более позднее время. После разграбления Персеполя, весной 330 года, македонская интендантская служба приказала прислать из Вавилона, Месопотамии, Сузианы тридцать тысяч вьючных животных: вьючных и тягловых мулов с упряжью, вьючных верблюдов, ослов и лошаков для перевозки добычи и сокровищ из дворцов в оговоренные места. Несколько месяцев спустя, после увольнения ветеранов, когда встал вопрос о преследовании неуловимого узурпатора Бесса, часть этого обоза, состоявшая из ценной мебели и одежды, была сожжена. Воины ничего не сказали, так как пожар не имел отношения к их собственной победе, а может быть, им обещали еще большее вознаграждение.