Конгресс Коминтерна и позиция США

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Конгресс Коминтерна и позиция США

С 25 июля по 21 августа 1935 г. в Москве, в Доме Союзов, проходил VII конгресс международного форума руководителей и представителей компартий. В его работе принимали участие 513 делегатов от 65 компартий. Очередной конгресс был созван в обострившейся международной обстановке. Япония, оккупировав Маньчжурию, расширяла экспансию в Китае. Германия встала на путь ревизии Версальской системы: Гитлер заявил о пересмотре государственных границ с соседними странами насильственным путем; в марте он открыто провозгласил создание армии и флота для войны. С докладами выступили руководители Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала: Вильгельм Пик — о деятельности Исполнительного Комитета, Георгий Димитров — о задачах Коминтерна в борьбе за единство рабочего класса против фашизма, Пальмиро Тольятти (М. Эрколи) — о подготовке и опасности войны, Д.З. Мануильский об итогах социалистического строительства в СССР1. И.В. Сталин присутствовал лишь на открытии конгресса. В центре внимания собравшихся были вопросы об опасности фашизма и угрозе возникновения войны. Обстановка требовала усиления борьбы за мир и демократию. Выступавшие призывали к единству действий с социал-демократией и профсоюзами, к формированию единых действий и защите общенациональных интересов2. Решения конгресса, определявшиеся изменившейся обстановкой в мире, свидетельствовали о новой стратегической и тактической линии компартий, об отказе от установившихся и получивших широкое распространение в прошлом догм, подчас надуманных схем, шаблонов и стереотипов. Конгресс выдвинул идею создания Народного фронта, объединения демократических сил против фашизма и угрозы войны3. Вместе с компартиями многих стран в работе конгресса приняла участие и делегация Коммунистической партии США, которую возглавили генеральный секретарь Эрл Браудер и ее председатель Уильям Фостер. В своих выступлениях американские делегаты воздерживались от антиправительственных заявлений. Коммунистическая партия США в то время была малочисленна, ее влияние незначительно, в политической жизни страны она не играла заметной роли. На выборах в конгресс страны и в штатах она не поддерживалась избирателями. Американские власти, и в частности госдепартамент, категорически возражали против участия в конгрессе представителей компартии США. Само участие в его работе официальный Вашингтон расценивал как невыполнение советским правительством советско-американского соглашения от 16 ноября 1933 г., в котором было заявлено о невмешательстве во внутренние дела друг друга. В тексте соглашения, заметим, ничего не говорилось о Коминтерне и его деятельности. Во время переговоров 1933 г. нарком иностранных дел М.М. Литвинов убеждал президента Ф. Рузвельта в том, что советское правительство не ответственно за действия Коминтерна и не может брать никаких обязательств в отношении его. Трудно поверить, что президент разделял доводы и аргументы главы внешнеполитического ведомства СССР. Тем не менее он согласился вообще не упоминать в соглашении о Коминтерне. Однако в США впоследствии стали шире толковать это соглашение4. Уместно отметить, что при установлении дипломатических отношений Литвинов и Рузвельт подписали ряд важных документов, среди них ноты о нормализации отношений между двумя государствами, о невмешательстве во внутренние дела друг друга и воздержании от ведения революционной пропаганды. Стороны обменялись письмами по религиозным вопросам, правовой защите граждан, судебным делам. Было издано совместное коммюнике о переговорах по финансовым вопросам, желательности по возможности быстрее урегулировать все нерешенные проблемы касательно уплаты долгов и взаимных претензий5. Между тем жизнь внесла серьезные коррективы. Надежды Москвы на политическое сотрудничество двух крупнейших государств в деле сохранения всеобщего мира не оправдались. Переговоры об уплате долгов советским правительством выявили серьезные разногласия сторон. Неудача постигла переговоры как в Москве, так и в Вашингтоне. В начале февраля 1935 г. они были прекращены6. Американская администрация отказала Советскому Союзу в предоставлении долгосрочного кредита. Вашингтон сократил штат посольства в Москве, были отозваны помощники военного атташе по авиации и военно-морским вопросам. В течение более полутора лет не заключалось торговое соглашение. В целом как в Москве, так и в Вашингтоне были недовольны состоянием отношений между двумя странами. Серьезным препятствием на пути их развития явилась неурегулированность вопроса об уплате советским правительством долгов, хотя именно американская сторона отказалась от условий, зафиксированных в коммюнике, подписанном президентом Рузвельтом. Предвзято и односторонне госдепартамент интерпретировал и соглашение о пропаганде, в котором стороны обязывались воздерживаться от вмешательства во внутренние дела друг друга, от пропаганды, имеющей целью нарушение территориальной целостности государства либо насильственное изменение политического или общественного строя. Внимательно наблюдая за деятельностью Коминтерна, госдепартамент направил 14 августа 1934 г. в Москву телеграмму послу Буллиту, в которой обращал внимание на то, что, по сведениям, советское правительство нарушало 4-й пункт соглашения Рузвельта—Литвинова от 16 ноября 1933 г. касательно пропаганды7. Такие сведения, говорилось в телеграмме, в госдепартамент поступали от Американской федерации труда и других организаций, от отдельных лиц. Далее сообщалось, что в декабре 1933 г. на пленуме ИККИ обсуждался вопрос о работе американской компартии. В январе 1934 г. ИККИ, сообщал госдепартамент, призывал газету "Дейли уоркер" более энергично выступать на своих страницах за организацию борьбы рабочих в защиту их интересов. Отмечалось также участие Э. Браудера и У. Уинстона в работе 13-го пленума ИККИ, состоявшегося в декабре 1933 г. В связи с приближением VII конгресса Коминтерна госдепартамент поручал Буллиту обратить внимание наркома Литвинова на то, что созыв конгресса Коминтерна в Москве будет рассматриваться Вашингтоном как нарушение упомянутого соглашения. Глава госдепартамента К. Хэлл просил проинформировать его о беседе с Литвиновым8. Через две недели госдепартамент посоветовал Буллиту постараться узнать, когда намечается проведение конгресса Коминтерна и внимательно следить за его подготовкой.

Поступавшая в госдепартамент информация во многом отражала действительное положение. Коминтерн готовился к предстоящему конгрессу. 28 мая 1934 г. Президиум ИККИ определил повестку дня VII конгресса, порядок его открытия и подготовки. 9—10 июля им были рассмотрены задачи борьбы компартии Германии против фашизма, вопрос о едином рабочем фронте. 21 августа Политический секретариат ИККИ одобрил политику Французской компартии, призывая ее обеспечить проведение гибкой политики объединения всех сил против фашизма, единения ее с социалистами и профсоюзами. 5 сентября 1934 г. Президиум ИККИ принял решение о перенесении срока созыва VII конгресса Коминтерна на первую половину 1935 г.9 5 октября 1934 г. Буллит в беседе с Литвиновым по поводу предстоявшего созыва конгресса Коминтерна в Москве заявил, что если только на нем будут выпады против американского правительства или признаки управления из Москвы коммунистическим движением в США, то это может иметь серьезные последствия. Он выразил надежду на то, что Литвинов постарается воспрепятствовать деятельности Коминтерна, которая "противоречит обязательствам, зафиксированным в соглашении с Рузвельтом о пропаганде". Посол хотел бы иметь достоверную информацию о том, что советское правительство будет крепко держать в узде Коминтерн и не позволит ему делать то, что может ухудшить отношения Советского Союза с дружественными странами. По мнению Буллита, если Коминтерн выйдет из-под контроля, тогда правительство США, возможно, поставит вопрос о разрыве дипломатических отношений с правительством СССР. В донесении госдепартаменту посол спрашивал, насколько верны его суждения10. Пять дней спустя посол вновь затронул этот вопрос. В феврале 1935 г. в журнале "Коммунистический Интернационал" была опубликована статья о подготовке к конгрессу. В этой связи госдепартамент телеграфировал в американское посольство: постараться узнать, будет ли участвовать делегация от компартии США, ее состав и конкретные имена11. В последующие месяцы Буллит и его политический советник Уайли при встречах с сотрудниками НКИД неоднократно затрагивали вопрос о Коминтерне. В частности, в апреле 1935 г., по возвращении из отпуска в Москву, Буллит в беседах с официальными лицами советского руководства и коллегами по дипломатическому корпусу не раз спрашивал, когда состоится конгресс Коминтерна. Когда Буллит изложил свои возражения против созыва конгресса К. Радеку, тот решительно и возбужденно заявил: "Мы жили без США в прошлом и мы никогда не позволим вам и кому-либо еще диктовать нам, что мы будем делать в Москве"12. Один из старых большевиков, Павел Михалевский, также сделал характерное заявление послу: "Вы должны понять, что идея мировой революции — наша религия, и мы будем придерживаться ее и следовать ей. Никто нам не может воспрепятствовать". Так думали, пожалуй, многие участники конгресса.

Не все американские журналисты, аккредитованные в Москве, разделяли антикоминтерновскую активность Буллита. Так* корреспондент и публицист Льюис Фишер позвонил послу и сказал: "Едва ли подходящее время для подчеркивания разногласий между Советским Союзом и США. Ведь в Европе нарастает угроза войны, а Коминтерн намерен обсуждать проблему ее предотвращения". В начале июля он сообщил Буллиту, что конгресс Коминтерна состоится в конце июля или начале августа. И далее спросил, будут ли США заявлять протест НКИД, если лидеры американской компартии Браудер и другие примут в нем участие, подчеркнул, что он очень обеспокоен тем, что это может негативно отразиться на американо-советских отношениях14. Буллит, с недоверием относясь к Фишеру, уклонился от обсуждения этого вопроса. 22 июля Буллит в телеграмме жаловался Хэллу, как трудно добыть точную информацию о дате созыва конгресса. Это держится в глубокой тайне15. Несколько позже Буллит сообщал в Вашингтон, что, по его сведениям, Литвинов, Ворошилов и Молотов будто бы возражали Сталину при обсуждении вопроса о проведении конгресса. В депеше он писал: "Я считаю, что решение о проведении конгресса может быть отложено"16. Но он заблуждался. Вероятно, то была дезинформация. 3 июля госдепартамент инструктировал Буллита: если в Москве состоится конгресс Коминтерна и в нем будут участвовать представители американской компартии, выступать и одобрять резолюции, это явится нарушением взятых Литвиновым обязательств при заключении 16 ноября 1933 г. соглашения с Рузвельтом о пропаганде. В таком случае правительство США будет рассматривать это как вмешательство во внутренние дела американского государства. Необходимо довести это до сведения Литвинова17. Пять дней спустя Буллит спросил у Литвинова: "Верно ли, что открытие конгресса Коминтерна состоится в Москве 20 июля?" Улыбнувшись, нарком ответил: "Вы больше знаете о III Интернационале, чем я. Даже Сталин не знает этого". Посол понял, что Литвинов не желал продолжать разговор на эту тему. Хотя он, конечно, знал дату созыва конгресса. Когда же Буллит предупредил наркома, что участие делегации от компартии США в работе конгресса может отрицательно отразиться на советско-американских отношениях и иметь серьезные последствия, Литвинов в ответ сказал: "Я ничего не знаю об этом, и советское правительство не имеет никакого отношения к Коминтерну и его деятельности". Неудовлетворенный ответом Буллит проявил настойчивость. 13 июля в беседе с Литвиновым он вновь затронул эту тему. На сей раз нарком, напоминая о переговорах с Рузвельтом, категорично заявил: "Я помню, что я не мог давать каких-либо обещаний относительно III Интернационала". И это хорошо знал Буллит, присутствовавший во время бесед Литвинова с Рузвельтом. В беседах с Буллитом нарком постоянно уклонялся от обсуждения партийно-политических тем, особенно когда это касалось Коминтерна. Как дипломат, он был убежден в том, что его ведомство обязано заниматься только межгосударственными отношениями. Однако Буллит, проявляя повышенный интерес к Коминтерну, придерживался другого мнения. В эти дни в Москве шли переговоры с американской стороной о заключении торгового соглашения. 13 июля между Литвиновым и Буллитом состоялся обмен нотами о торговых взаимоотношениях между СССР и США. В них говорилось о признании Соединенными Штатами принципа наибольшего благоприятствования в торговле, установлении таможенных тарифов на основе торговых соглашений с другими иностранными правительствами. СССР обязывался принять меры к существенному увеличению закупок в США. Срок соглашения устанавливался в один год. Буллит воспользовался подписанием торгового соглашения, чтобы вновь заговорить о Коминтерне. 14 июля Литвинов в письме полпреду в США АА. Трояновскому отметил, что у него не проходило ни одной встречи, когда бы Буллит не спрашивал о дате созыва конгресса Коминтерна. "Вчера после подписания нот (о торговом соглашении. — Г.С.) Буллит уже со мной заговорил на эту тему, избегая угроз, сказал лишь, что этот вопрос не дает ему покоя и причиняет бессонницу. У меня создалось впечатление, что либо он действительно беспокоится по поводу последствий конгресса, либо же он преувеличивает их значение"20. Характерно, что 15 июля Буллит встретился с американскими корреспондентами, аккредитованными в Москве, и заявил, что со стороны советского правительства происходят, по его словам, нарушения ранее заключенных соглашений, и это может привести к крупным нежелательным последствиям. Он интересовался, знакомы ли журналисты с приготовлениями к конгрессу, рекомендовал узнать состав американской делегации21. Буллит подробно информировал Вашингтон о происходящих событиях в Москве и своих встречах с официальными лицами в связи с созывом конгресса. Подробно изложив свое видение американо-советских отношений, посол писал: "Некоторые люди в Вашингтоне полагают возможным прервать связи с Советским Союзом в случае нарушения даже по техническим причинам взятых Литвиновым обязательств. Для вас это покажется смешным, но это так". Такого развития событий Буллит опасался. Не исключая разрыва отношений с советским правительством со стороны Вашингтона, он предупреждал о последствиях такого шага. Советское правительство освободится в этом случае от принятых ранее обязательств, будет свободно в управлении коммунистическим движением; оно, несомненно, сократит закупки в США. Если в течение длительного времени не будет официальных дипломатических отношений, для Вашингтона это означает потерю важного наблюдательного пункта. Доверенной страной для представления интересов США в Москве могла бы быть Финляндия, которая аккуратно и вовремя уплатила долги; к ней большее доверие, чем к Норвегии. Нельзя доверять в этом вопросе крупным государствам. Если Вашингтон встанет на путь оскорблений, советское правительство, отмечал посол, ответит еще большими политическими упреками. Поэтому такая дипломатическая акция не принесет удовлетворения Соединенным Штатам. Следует также принять во внимание и предвидеть политическую реакцию американской общественности. Рассмотрев возможные последствия разрыва дипломатических отношений, Буллит в заключение рекомендовал, чтобы американское правительство при осложнении отношений между Москвой и Вашингтоном ограничилось устным протестом, высылкой из США советских консулов, а впоследствии, возможно, также военного и военно-морского атташе, лимитированием выдачи въездных виз советским чиновникам. При проведении такой линии и таких акций США, по мнению посла, следовало бы все же сохранить дипломатические отношения с Москвой. Это важно и необходимо, ибо через несколько лет Советский Союз, вполне вероятно, окажется втянутым в войну как на Дальнем Востоке, так и в Европе. В подобной ситуации желательно будет присутствие дипломатического представителя в Москве22. Как видим, накануне созыва конгресса Коминтерна посол информировал президента о возможных действиях в отношении СССР. Они были радикальными: американский дипломат советовал воздержаться от разрыва отношений между двумя странами, но подвести их к этой линии и держать в замороженном состоянии. Следует отметить, что не без активного участия Буллита еще в феврале 1935 г. между СССР и США возникла кризисная ситуация. 19 июля Буллит отправил пространное письмо государственному секретарю Хэллу с анализом внешней политики Советского Союза. Он отмечал, что руководители СССР глубоко верят в идею мировой революции и убеждены в претворении ее в жизнь. Но СССР пока слаб, поэтому советское руководство искренне желает мира и его сохранения, готовясь при этом к войне. В Европе, писал посол, для Советского Союза события развиваются неблагоприятно ввиду нарастания опасности со стороны Германии и Польши; на Дальнем Востоке Япония постоянно предъявляет к нему претензии и возможен военный конфликт. Дипломатия Кремля поэтому направлена на предотвращение войны. Но через десять лет ситуация решительно изменится в пользу Советского Союза, и Япония уже не в состоянии будет его атаковать. Франко-советский пакт о взаимопомощи преследует цель не допустить сближения Парижа с Берлином, удержать Европу расчлененной. Концепция Буллита сводилась к единению Европы, но без СССР. Он не разделял идеи о создании системы коллективной безопасности, активным проводником которой являлся Литвинов. Советские лидеры, отмечал Буллит, мечтают о столкновении Японии с США, поражении ее, установлении коммунистических режимов в Японии и Китае24. Содержание письма показывало, что посол был обеспокоен быстрым экономическим развитием Советского Союза и проходившей модернизацией его армии. Поэтому накануне созыва конгресса Коминтерна Буллит и изложил свои соображения о возможных ответных акциях официального Вашингтона. Американское посольство внимательно наблюдало за работой конгресса. На следующий день после его открытия Буллит телеграфировал в госдепартамент о составе президиума, повестке дня, кто из американской делегации избран в президиум и в редакционные комиссии. В депеше были изложены основные положения речи Вильгельма Пика на открытии конгресса. Отмечалось, что в ней и в последующих выступлениях нет никаких упоминаний о США и вообще ни одного слова об американцах. В последующие дни в Вашингтон поступали составленные на основе публикаций газеты "Правда" сообщения о содержании выступлений Браузера относительно движения безработных, забастовке в 1934 г. портовых рабочих в Сан-Франциско, а также о выступлении члена американской делегации Дарси, где он осветил положение черных в Америке. 2 августа У. Филлипс отправил телеграмму Буллиту с признательностью за интересную информацию о конгрессе, просил его и далее это делать. Он поручил ему представить немедленно после закрытия конгресса свои рекомендации, выявив, насколько нарушено соглашение Рузвельта-Литвинова о пропаганде и что следует предпринять25. Буллит пунктуально выполнил инструкцию госдепартамента. В тот же день посольством был передан в Вашингтон текст принятой конгрессом резолюции по докладу Пика. Через четыре дня были сообщены основные положения доклада Димитрова, а раздел доклада, посвященный США, — полностью26. 9 августа в госдепартамент по телеграфу было передано выступление на конгрессе члена делегации США Габриеля Грина о настроении американской молодежи, опубликованное в "Правде". Через два дня Браудер выступил по докладу Димитрова, посвященному положению в международном рабочем движении и созданию Народного фронта. Он говорил о возможностях объединения антифашистских сил в США, условиях возникновения рабоче-фермерской партии, борьбе демократических сил против фашизма и войны. Американская печать публиковала и комментировала поступавшие из Москвы материалы о работе конгресса, прежде всего все, что говорилось о США. Особую активность проявляли газеты Херста, настраивая общественность страны против СССР, обвиняя его в нарушении соглашения Рузвельта —Литвинова. В госдепартамент поступали многочисленные письма от американцев по поводу отношений с Советским Союзом и выполнения им принятых в соглашении обязательств. 16 августа Хэлл, информировав об этом Буллита, предложил ему немедленно после окончания конгресса сообщить свои предложения о том, какие акции госдепартамента желательно принять в отношении СССР. Спустя три дня Хэлл вновь потребовал ускорить присылку этих предложений, так как Рузвельт собирался на днях покинуть Вашингтон и хотел бы получить материалы до своего отъезда27. В другой телеграмме он просил информировать, когда и кто конкретно из советского руководства и от американской делегации участвовал в работе конгресса и выступал на его заседаниях. Такой список немедленно был представлен. Буллит, информируя госдепартамент о работе конгресса, 20 августа созвал совещание сотрудников посольства и сказал, что он "желает получить индивидуальные и коллективные предложения относительно действий, которые следует рекомендовать правительству в случае нарушения советским правительством обязательства не вмешиваться во внутренние дела США". Посол, изложив свои аргументы за и против разрыва дипломатических отношений, попросил каждого изложить личное мнение, насколько будет в интересах США разрыв дипломатических отношений. Только один из участвовавших в совещании выступил за разрыв отношений, остальные не видели для этого оснований. Совещание затянулось за полночь. Шли споры. Ответственные сотрудники посольства Джон Уайли и Лой Гендерсон призывали не проявлять поспешности и опрометчивости.

Как только конгресс закончил работу, Буллит, выполняя инструкции госдепартамента, начал составление рекомендаций, которых с нетерпением ждали в Вашингтоне. В жизни посла наступили ответственные дни. Ему надлежало показать себя как политика и дипломата, знатока американопсоветских отношений. Он, внимательно выслушав сотрудников посольства, приступил к докладу. Доклад начинался словами: "Вчера вечером завершил работу конгресс, являющийся вопиющим нарушением обязательств, данных Литвиновым президенту Рузвельту. Избрание в президиум Браудера и Фостера, включение американских делегатов в ряд комиссий, избрание американцев в исполнительные органы Коминтерна — все это, вне всяких сомнений, дает правительству США юридическое и моральное оправдание разрыва отношений с СССР. Такое юридически обоснованное заключение удовлетворит многих и будет правильным с точки зрения предотвращения распространения революционных идей, проповедуемых советским правительством, и их влияния на США. Однако при принятии окончательного решения нельзя руководствоваться эмоциями, необходимо принять во внимание и другие факторы, подумать о последствиях". Далее Буллит в значительной степени повторил мысли, ранее уже изложенные им в донесениях: "Разрыв отношений возможен, но в будущем не так легко будет их восстановить. К тому же надо иметь в виду, что в течение предстоящих десяти лет Советский Союз может превратиться в великую державу, подвергнуться атаке со стороны Европы и на Дальнем Востоке. В этих условиях для США важно будет иметь с Союзом дипломатические отношения с целью получения информации из Москвы в интересах Вашингтона. Возникает при этом одновременно вопрос: какова будет реакция американской общественности? Разумеется, президенту и госдепартаменту виднее, как поступить, но поскольку вы спрашиваете рекомендации, я считаю своим долгом изложить их". Он не советовал вставать на путь полного разрыва отношений с советским правительством и обращаться с письменным протестом, ибо обмен нотами, вероятнее всего, приведет к взаимным оскорблениям и будет бесполезен. Достаточно ограничиться, писал посол, устным заявлением полпреду А.А. Трояновскому в Вашингтоне и НКИД в Москве, отозвать советских консулов из Нью-Йорка и Сан-Франциско, сократить выдачу виз советским гражданам, особенно членам компартии СССР и работникам Коминтерна. Предусмотреть также отзыв в дальнейшем военного атташе Ф. Феймонвилла из Москвы, сокращение состава посольства с тем, чтобы и советские власти отозвали военного атташе В.А. Бурзина, помощника морского атташе капитана А.М. Якимишева. Это будет зависеть от реакции К.Е. Ворошилова. Если он не предпримет подобных шагов, тогда такую акцию можно отложить. Но Буллит этим не ограничился. Он настоятельно советовал Рузвельту выступить перед американским народом с заявлением о нарушении советским правительством, в частности Литвиновым, взятых на себя обязательств, об опасности действий Советского Союза и установок руководителя Коминтерна Димитрова в отношении объединения миролюбивых сил, создания Народного фронта, борьбы против фашизма и угрозы войны. Его призывы, по мнению посла, были направлены на подрыв американской демократии. Идея единого фронта вызывала у посла особое беспокойство, и он считал выступление Рузвельта чрезвычайно важным не только для Америки, но и для Европы29. Предложения Буллита были широкомасштабными. Их осуществление должно было привести к крайнему обострению американо-советских отношений, к кризисному их состоянию. В тот же день он отправил письмо лично Рузвельту: оно во многом повторяло уже высказанные им ранее взгляды. 25 августа Буллит в сопровождении советника Уайли по поручению правительства посетил заместителя наркома иностранных дел Н.Н. Крестинского и вручил ему конверт, сопроводив его следующей фразой: "В нем нота протеста в письменной форме от моего правительства. Вы, вероятно, ее ожидали. Она объемиста. Нужно время для ее изучения. Я не могу поэтому ожидать, что вы при мне ее прочтете и немедленно дадите ответ. Этот протест будет опубликован"30. Непривычное и подчеркнуто холодное поведение посла не вызвало удивления у Крестинского. Он сухо заметил: "Если речь идет о протесте, связанном с конгрессом Коминтерна, то мое правительство вынуждено будет этот протест отклонить. Официальный ответ вы получите по ознакомлении с содержанием вашего протеста"31. Буллит ушел недовольный. Нота госдепартамента не являлась неожиданностью. В официальных кругах Москвы предполагалось, что американские власти постараются использовать конгресс Коминтерна для выступления против СССР. Так и случилось. В Вашингтоне внимательно следили за деятельностью Коминтерна и терпеливо ждали удобного момента для того, чтобьг обвинить СССР в нарушении соглашения о пропаганде. В ноте выражался протест американского правительства против нарушения, по его мнению, обязательства, принятого на себя правительством СССР в соглашении от 16 ноября 1933 г. в отношении невмешательства Советского Союза во внутренние дела США. В ней был приведен текст письма Литвинова Рузвельту о пропаганде, которое в отечественной печати прежде не публиковалось. Ноту составлял руководитель отдела стран Восточной Европы госдепартамента Роберт Келли, она носила ультимативный характер. В ней говорилось о "серьезных последствиях"; эта фраза, по некоторым свидетельствам, принадлежала самому президенту. Ознакомившись с содержанием ноты, Крестинский немедленно направил Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу записку, в которой отмечал: "Последняя часть ноты составлена так, чтобьг у нас осталось впечатление о возможности разрыва американцами дипломатических отношений, если мы будем продолжать допускать вмешательство Коминтерна в американские дела, или даже, может быть, в том случае, если мы просто отклоним протест". Нота США по поводу конгресса Коминтерна явилась сигналом к широкой антисоветской кампании на Западе. Наиболее враждебные статьи появились в германской и польской прессе33. Большое количество их было и в американской печати. Противник признания Советской России сенатор Лестер призвал прервать всякие отношения с Москвой. Его поддержал член палаты представителей Джордж Тинкхэм. В конгрессе США постоянно происходила борьба сторонников и противников укрепления американо-советских отношений. Были либералы, центристы и консервативно настроенные члены конгресса. К последним в сенате и палате представителей относились А. Ванденберг, Р. Рейнолдс, Ф. Бриттен, Д. Тинкхэм, Т. Блэнтон, У. Барбур, У. Кинг, Г. Фиш, Р. Робинсон. Они активизировались и стали требовать от президента занять твердую негативную позицию в отношении СССР. Они настаивали на требовании роспуска Коминтерна и компартии США35. В связи с опубликованием в прессе текста соглашения Рузвельта—Литвинова газеты интервьюировали некоторых членов конгресса. Член палаты представителей Гамильтон Фиш заявил: "Америка должна проявить инициативу и порвать отношения с красной Россией. Другие нации последуют этому примеру"36. Сенаторы А. Ванденберг и Р. Рейнолдс солидаризировались с ним37. В эту кампанию включились и общественные организации, в частности "Американский легион" и "Ветераны иностранных войн". Они требовали разрыва дипломатических отношений с СССР. Еще 12 июня контр-адмирал Д. Стерлинг опубликовал в херстовской газете "Вашингтон Геральд" статью, в которой призвал к всеобщему крестовому походу против СССР с целью "уничтожить призрак большевизма и открыть плодоносные земли России для перенаселенной и индустриально голодной Европы". Статья привлекла внимание общественности США. Конгрессмены М. Маверик, Б. Скотт, Дж. Бойло, Д. Хоупил, В. Маркантино осудили её. Она оценивалась ими как нарушение соглашения Рузвельта—Литвинова. Конгрессмен Скотт высказал предположение о возможной причастности госдепартамента к выступлению Стерлинга40. Сенаторы М. Кларк и Д. Най внесли билль, предусматривавший получение предварительного разрешения для публичных выступлений официальных лиц вооруженных сил США41. Советская печать выступила с критикой взглядов Стерлинга, отметив недопустимость столь открытых враждебных высказываний42. Литвинов информировал Сталина о содержании статьи адмирала43. Послу Трояновскому 19 июня было поручено заявить протест госдепартаменту. Морское министерство США признало в печати, что такого рода статьи недопустимы для офицера американского флота. Международными делами обязан заниматься госдепартамент44. Оценивая ноту правительства США от 25 августа по поводу конгресса Коминтерна, Трояновский писал:"... можно считать, что эта нота была последней чертой в обострении отношений, за которой идет уже разрыв"45. "За ней возможен отзыв посла, либо прекращение отношений. Дистанция между ними небольшая", — с беспокойством отмечал Трояновский. По его мнению, слова ноты можно истолковать как угрозу войны46. В августе советник посольства Сквирский встретился с редактором внешнеполитического отдела "Нью-Йорк Тайме" Солцбергом. После их беседы газета выступила со статьей, в которой рекомендовала госдепартаменту не идти слишком далеко, ограничившись обменом нот. Что побудило президента Рузвельта пойти на такой шаг? По версии хорошо информированного журналиста Дрю Пирсона, пастор Уолш по возвращении из Европы передал президенту вырезку из французской газеты, в которой сообщалось, что будто бы Димитров советовал компартии США поддерживать Рузвельта на президентских выборах в 1936 г. Разумеется, это вызвало гневную реакцию президента. Ведь подобные утверждения могли бы негативно отразиться на президентской кампании, учитывая в целом антикоммунистические настроения американских избирателей.

Возможно, именно это и побудило президента занять и продемонстрировать перед общественностью страны жесткую позицию в отношении конгресса Коминтерна. Однако госсекретарь Хэлл и его помощник Мур проявляли осторожность. Мур, в частности, встречался с сенатором У. Бора и спрашивал его, целесообразно ли госдепартаменту направлять Москве резкую ноту протеста. Сенатор рекомендовал ничего не предпринимать.

Сам Буллит в беседе 12 декабря 1935 г. с политическим советником полпредства СССР Б.Е. Сквирским также подтвердил версию Дрю Пирсона о причине резкости и ультимативности ноты Рузвельта от 25 августа: когда в печати Херста появилось сообщение, будто бы Димитров рекомендовал компартии США поддерживать Рузвельта, президент решил продемонстрировать несостоятельность таких заявлений48. Крестинский и Трояновский по-разному оценивали мотивы ноты протеста американского правительства, побудившие Рузвельта к такой серьезной дипломатической акции. В частности, Крестинский объяснял это главным образом предстоящими президентскими выборами, а Трояновский полагал, что дело не в Коминтерне, а в накопившихся нерешенных вопросах в отношениях между двумя странами, в первую очередь в безуспешных переговорах о долгах и кредитах, что препятствовало росту торгового оборота49. Как нам представляется, столь необычная и категоричная реакция президента на созыв конгресса объяснялась в целом его неудовлетворенностью состоянием американо-советских отношений. Многие его надежды не оправдались, он был разочарован. Несомненно, на настроение и поведение президента оказывала влияние активность оппозиции, противников признания СССР и антисоветская позиция части прессы. Еще 3 августа в американских газетах были опубликованы материалы под заголовком: "Еще один шаг, и тогда разрыв". Стремясь ослабить нагнетание напряженности в печати, Трояновский выступил с заявлением по поводу внешней политики СССР. Он подчеркнул необходимость сотрудничества великих держав для поддержания мира. 26 августа в интервью американскому корреспонденту он выразил несогласие с позицией Вашингтона и отметил, что ему ничего не известно о нарушении и ущемлении прав американских граждан в СССР в сравнении с антисоветской пропагандой, которая систематически велась в печати США. Правительство СССР никогда и никак не вмешивалось во внутренние дела США50. Советское руководство готовило ответ на американскую ноту. 26 августа в НКИД было составлено два варианта ответа. Оба были выдержаны в примирительном тоне с отклонением протеста и со ссылкой на устное заявление, сделанное 12 ноября 1933 г. Литвиновым Рузвельту, когда нарком сказал, что невозможно запрещение пребывания Коминтерна на территории СССР, равно как и оказание влияния советского правительства на деятельность его и американской компартии. Первый вариант был коротким и более свободным от дипломатических условностей. В нем говорилось, что советское правительство не нарушило заключенное с Вашингтоном соглашение в связи с созывом в Москве конгресса Коминтерна и его проведение не является вмешательством во внутренние дела США. Оно никогда и ни в каких договорах не принимало на себя обязательства об уничтожении права убежища для революционных эмигрантов из других стран, как и права пребывания на территории СССР международной организации — Коминтерна. Поэтому советское правительство не может признать обоснованной ноту протеста51. Второй вариант был более пространным, отличался большей категоричностью, но содержал ту же аргументацию. В нем отмечалось, что в американской ноте не содержится никаких конкретных фактов, подтверждающих нарушение советским правительством обязательств, изложенных в соглашении от 16 ноября 1933 г. Правительство СССР не могло принимать никаких обязательств в отношении Коминтерна, ибо он ему не подконтролен, вследствие чего невозможно принять протест, и правительство вынуждено его отклонить. Строгое взаимное невмешательство во внутренние дела и выполнение взаимных обязательств является, отмечалось в проекте ноты, предпосылкой поддержания дружественных отношений между двумя странами, и этим руководствуется правительство СССР, способствуя обеспечению взаимопонимания и сотрудничества в интересах укрепления всеобщего мира52. В обоих вариантах ноты отклонялся протест госдепартамента. 27 августа Крестинский вручил Буллиту ноту. В ней указывалось, что правительство СССР не нарушило соглашения от 16 ноября 1933 г. и намерено на практике проводить политику дружественного сотрудничества с Америкой. Это важно для сохранения всеобщего мира53. Посол не стал читать ноту, пообещав только, что он срочно передаст ее по телеграфу в Вашингтон.

Перед советским руководством встал вопрос, публиковать ли ноту Буллита. Крестинский предлагал полностью не печатать американскую ноту по двум причинам: во-первых, она была выдержана в некоторых местах в излишне резкой форме и, во-вторых, и это было главное, в ней воспроизводился текст письма Литвинова о пропаганде от 16 ноября 1933 г., который в свое время в советской печати не был опубликован. Американцы, по его мнению, сознательно включили письмо Литвинова в ноту, дабы сделать его известным в СССР. В случае публикации письма нужно было сопроводить его комментарием о том, что при обмене письмами была сделана оговорка о Коминтерне, а это могло поставить в трудное положение Рузвельта и привести к еще большему обострению отношений с США. Поэтому целесообразно было воздержаться от публикации ноты полностью, а ограничиться помещением в газетах лишь коммюнике ТАСС. Иностранным же корреспондентам вручить полный текст ноты54, что уже поспешил сделать Буллит. Предложение Крестинского было одобрено руководством.