«Окрест нечестивии ходят»

(Пс.11,9).

Василий III принял бремя власти, когда ему было 25 лет. Его племянник, несчастный Димитрий, томился в заключении. Василий не освободил его во избежание смуты, хотя и жалел, и всячески старался утешить, понимая, что не Димитрий, бывший во время заговора ещё отроком, виновен в происшедшем. Государь щедро одаривал узника, но тот в своей роскошной тюрьме всё равно тосковал и от тоски умер совсем молодым, не дожив до тридцати лет. Это случилось в 1509 году.

Годом раньше (7 мая 1508-го) преставился Преподобный Нил Сорский. Он завещал ученикам своим не хоронить его тело, как «недостойного погребения», а бросить в лесу на съедение зверям. Такие крайности аскетического самоуничижения иногда наблюдались у Афонских иноков. И возможно, пишет А.В.Карташев, «эта экстравагантность проповедника нестяжательства и была причиной молчания о нём, когда в XVI в., при митрополите Макарии, и в XVII в., при патриархах, соборно проводились канонизации Русских Святых. Лишь в новое синодальное время в XVIII в., когда подорван был в самом его основании идеал русского монастыря-землепашца... имя преп. Нила незаметно, но дружно вносится в русские святцы». Ученики не вняли завету Нила и погребли его, и поставили крест, «камень положиша и на нем написаша лето, месяц и день преставления», и, как положено, отпели, отслужили панихиду.

Преподобный Нил прошёл сквозь тернии земного бытия и упокоился. А Святому Иосифу Волоцкому ещё в течение семи лет предстояло нести тяжкий крест, на тернистом пути незаслуженных оскорблений, гонений и старческой немощи. Уже с 1503 года иноков Волоколамских начал притеснять удельный князь Феодор, беспутный наследник их бывшего благодетеля Бориса Волоцкого. А когда в 1507 г. Иосиф «дал свой монастырь в великое государство», то есть упросил Василия III принять его обитель под свою власть, тогда на старца обрушился правящий архиерей.

Сменивший Святителя Геннадия архиепископ Новгородский Серапион был более склонен потакать тайным недругам Иосифа, и вообще отличался крутым нравом. Мало того, что князь Феодор Борисович подкупил Серапионовых чиновников, сам владыка взъярился на Преподобного за его якобы непослушание. Передача богатейшего Волоцкого монастыря из удела во владение державного и, стало быть, под омофор Московского митрополита, означала для Серапиона утрату важнейшего источника доходов. Благословлять такое правящий архиерей не собирался. Тем не менее, Иосиф посылал к нему за благословением. Только гонца задержали в Торжке. Шла моровая язва, на дорогах стояла карантинная стража. Посланец опоздал. А великий князь с митрополитом Симоном не собирались ждать. Они и без благословения Серапиона сами решили вопрос о передаче монастыря. Возможно, полагает ряд исследователей, они это сделали умышленно, дабы лишний раз утвердить непререкаемость верховной власти. Да не таков был архиепископ Серапион. Во гневе он обрушился на Иосифа, обвинил его в самочинии, отлучил его от причастия и отстранил от богослужения. При этом сам Серапион нарушил устав Церкви, ибо запретил игумена без согласия митрополита, чем прогневал Симона и, главное, великого князя Василия III.

Соблюдая наложенный на него запрет, Иосиф не дерзал ослушаться. Он не служил, не причащался, пока не получил разрешительной грамоты от митрополита. Серапиона же тем временем вызвали в Москву и за его собственное самовольство отлучили Собором епископов.

С канонической точки зрения всё исполнили точно, хотя по сути, может быть, и не милосердно. Власть центральная утвердила себя, явно унизив епархиального архиерея. Впрочем, и того тоже по-иному было не унять. На вопрос митрополита, почему он наказал Иосифа, не разобравшись в деталях дела, Серапион заносчиво ответил: «Волен я в своем чернеце», словно Волоцкий игумен был его холопом. Вот она, удельная гордыня. И конечно, с приговором Собора непреклонный владыка тоже не смирился. Как писал потом Иосиф, он (Серапион) «смотрит во всем, еже свое гордостное мнение сотворити, да и говорит такие речи: все де на грех поступали, один я за правду стал». И надо сказать, упорство Серапиона, заключённого в Андроников монастырь, через несколько лет возымело действие. К строптивому старцу пошли на поклон почти все, кроме Иосифа, который понимал и видел те силы, что стояли за не смирявшимся Новгородским архиепископом. Вассиан (Патрикеев) тогда уже вернулся из Белозерской ссылки, и его клевреты на все лады восхваляли «несправедливо осуждённого» Серапиона.

И.Хрущёв, завершая свою книгу о Волоцком, говорит: «Церковь, осенившая венцом святости Иосифа, Серапиона и Максима Грека, как бы примирила разногласия». Только сие пресловутое «как бы», вместо «именно так», не даёт автору самому увериться во мнении до конца. Ибо по логике такого «примирения» (то есть прославления противников Иосифа), в данном списке не хватает князя-инока Вассиана. Ведь он (Патрикеев-младший) - наипервейший недруг Преподобного. Однако даже в наш век «всеобщего согласия» навряд ли найдутся желающие канонизировать одиозного князя-инока. Для прославления в сонме Святых одной вражды к Иосифу Волоцкому всё-таки недостаточно.

По Хрущёву, когда Серапион отлучил Иосифа, тот, «несмотря на то, что был тяжело болен - не дерзнул причащаться... он [Иосиф] сам считал себя связанным, хотя и был отлучён неправильно, и к тому же одним архиепископом; между тем как Серапион, отлучённый на основании священных правил, целым собором святителей, не считает себя связанным». Потому-то, собственно, Иосиф и не просил у него прощения, как у епископа, бывшего в запрещении, но не желавшего каяться. И потом, когда подстрекаемые Вассианом «Заволжские иноки» начали писать в осуждение Иосифа, что тот, мол, не чтит своего владыку (отлучённого Серапиона), Волоцкие старцы им напомнили о почтении к освященному Собору архиереев. «Ты говоришь, - пишет Иосифов постриженник Нил Полев "заволжцу" Герману, - о врагах и отступниках правой веры, что не следует ни осуждать их, ни посылать в заточение, а только молиться за них - сам же осуждаешь митрополита». Из таких вот взаимных укорений и увещеваний в письмах и сложились так называемые «нелюбки» Волоцких и Заволжских старцев. А в Москве князь-инок Вассиан развернул бурную кампанию в защиту Серапиона. Из заточения старца не выпустили, но митрополит Симон и Василий III всё же попросили у него прощения.

Жить владыке Симону оставалось уже недолго, он спешил примириться со всеми, с кем мог. Вассиан же тем временем готовил ему замену. По прибытии в столицу Вассиан поселился в Симоновом монастыре, где начальствовал архимандрит Варлаам. Будучи единомышленником Патрикеева или просто сообразив, с кем он имеет дело, Варлаам дал полную волю сроднику Государеву и устроил его со всеми удобствами. Так или иначе, настоятель обители не прогадал. Василий III скоро простил Вассиану прошлые грехи, приблизил его к себе (как-никак - двоюродный брат) и стал прислушиваться к его советам. Вот Вассиан и посоветовал державному после смерти Симона поставить митрополитом Варлаама. И, конечно, заняв кафедру всея Руси (1511 г.), новый митрополит продолжал потакать князю-иноку в течение 10 лет, до самого своего низложения.

Василий III снял опалу с Вассиана, как считали, по просьбе своей жены Соломонии Сабуровой. Род её тесно сплетался с родом Патрикеевых (а также Вельяминовых и Годуновых).

Но возможно (об этом говорилось выше), великий князь увидел в Вассиане ловкого проводника своей политики. Прямо поставить вопрос об изъятии монастырских имений, как делал его отец, на Церковном Соборе Государь уже не мог. Однако явная вражда Вассиановой партии к Иосифу и «осифлянам» была на руку Василию III, ибо сдерживала их консервативный пыл. «Нестяжатели» продолжали настаивать на земельной реформе, а великий князь выжидал, во что это выльется. По мнению проф. Е.Е.Голубинского, для Василия III лучшим средством иметь власть над духовенством было «держать его в постоянном страхе за его вотчины». Вот Патрикеев и нагнетал этот страх, нападая на Иосифа Волоцкого, защищавшего права монастырей.

Через это, да ещё и при содействии митрополита Варлаама, Вассиан приобрёл на великого князя огромное влияние. А как приобрёл, так и начал беседовать с державным, «плачася и рыдая о церковном нестроении». То есть о том, что монастыри по-прежнему владеют сёлами, а жидовствующие еретики томятся в монастырских келиях, куда по вине «злых осифлян» их сослали «вечно каятися», вместо того, чтобы сразу по приговору суда выпустить на волю. В письмах своих Вассиан дошёл до того, что назвал сих осуждённых «мучениками». «Яко аще и согрешили еретицы и отступницы, прияти будут», лишь только изъявят лицемерное «покаяние». «Осифлян» же, напротив, князь-инок обвинял в «жестокости немилосердной» и даже в ереси Новатиана и Новата (III в.), запрещавших принимать покаяние у отступников. И здесь он опять слукавил. Древние отступники, отрёкшиеся от Христа под пытками римских язычников, грешили малодушием и каялись потом искренно. За принятие их обратно в церковное общение выступали такие Святые Отцы, как Киприан Карфагенский, от которого сказанный Новат бежал в Италию. Тех древних невольных грешников нельзя сравнивать с тайно жидовствующими сатанистами. Иосиф говорил именно это. Но тогда великий князь стал доверять Вассиану более, чем Волоцкому игумену. Он, как некогда Великий Константин, обойдённый еретиками арианами, начал незаметно для себя попустительствовать придворным льстецам, а Преподобному Иосифу запретил даже писать против князя-инока.

Стараясь оправдать «законность» посягательства светской власти на собственность Церкви, Вассиан дерзнул покуситься и на «Кормчую книгу» (свод канонических правил, Апостольских и Святоотеческих, утверждённых Вселенскими Соборами), по-гречески именуемую «Номоканоном». В историю вошло ироническое название Вассианова «труда» - «Новоканон». Ради составления (и отчасти сочинения) оного князь-инок назвал ряд святых правил «кривилами», а Святых Отцов чудотворцев, одобрявших церковное землевладение, - «смутворцами». Разумеется, Вассиан делал это, пользуясь опалой Преподобного Иосифа и попустительством митрополита-нестяжателя Варлаама. В будущем, несомненно, он должен был поплатиться за это беззаконие. А пока что он изымал статьи «Кормчей», переделывал их по своему, вносил поправки и вставки, давая тексту превратное толкование. При этом Вассиан пользовался благословением митрополита, которому при членах Освященного Собора дал обещание «ничего не выставливати». На том ему и позволили заняться правкой «Номоканона».

Но куда там! К поправкам и вставкам Вассиан присовокупил ещё и свои вымыслы, как «Собрание некоего старца». Так самозванно он и в «старцы» записался. Потом его «Собрание» (отдельным списком) ходило по рукам заодно с «Уставом» и «Преданием» Нила Сорского. Намеревался Вассиан включить в испорченную им «Кормчую» и собственное «Слово о еретиках». Коих «приимати подобает», обращающихся «волею и неволею», и после того, не медля, освобождать от наказания. Только на последнее Патрикеев не решился. Как ни расположен был к нему великий князь, всё же он не забыл ни своего указа о розыске жидовствующих, ни подписи его отца (Иоанна III) под их приговором.

Новость о «Новоканоне» обсуждалась в церковных кругах и докатилась до Волоцкого монастыря. Здоровья и долголетия Святому Иосифу она не прибавила. Преподобный проводил последние годы, словно узник в своей келье, стяжая блаженство изгнанных за правду. Между тем, дело об изъятии монастырских сёл не двигалось с места. Созывать новый Собор по этому поводу никто не собирался, и великий князь постепенно осознал тщетность усилий Вассиана. «Нестяжателей» церковный народ не поддержал, ибо идея ограбления иноческих общежитий представлялась святотатственной.

Охладев к Вассиану, Государь разочаровался и в митрополите Варлааме. Ведь сего митрополита он, по существу, поставил собственным указом. Собор лишь утвердил его волю. Ряд историков полагает, что епископов тогда вообще не созывали, а подписи собрали с каждого в отдельности. Так вот, изменив отношение к «нестяжателям», Василий III начал выслушивать друзей Иосифа Волоцкого. И скоро, по заступничеству боярина Челядинина, Преподобному вновь позволили писать.

Изнемогший от болезни и всего пережитого, Иосиф взялся за перо и успел ещё раз в своей жизни обличить Вассиана, на Москву «пришедша» показать великому князю «и вся благородныя человеки, иже у монастырей и мирских церквей села отимати», и заповедал своим ученикам, чтоб опасались «по их жити». А к Василию III, «Христолюбивому самодержцу, Царю и Государю всея Руси», Святой Иосиф обратился уже со смертного одра. И просил жаловать монастырь по его кончине, как и прежде жаловал: «Выше нашея воли».

На исходе земной жизни Преподобного тернии расступились. Путь его окончился со славою 9 сентября 1515 года. Государь Василий Иоаннович горько скорбел. Обливаясь слезами, он обещал исполнить и действительно исполнил все наказы Святого игумена. Обитель на Волоке-Ламском не осталась без его милостей. Когда почил Преподобный Иосиф, монастырь его стал местом паломничества великого князя, ибо с тех пор и его жизненный путь сделался тернистым, и пламя сердечных страданий объяло его душу.

Несмотря на хулы Вассиана, Государь полюбил Волоцкую обитель более других монастырей. Здесь он часами молился у гроба Святого Иосифа, беседовал со старцами, охотился в местных лесах и видел, как так называемые «любостяжатели» - иноки (в большинстве своем высокородные бояре), оставившие грешный мир с его богатствами, - жили на хлебе и воде, носили на теле власяницы и тяжёлые вериги, и молились денно и нощно, но при этом не оставляли забот о ближних, чего совершенно не делали «нестяжатели». Да, здесь на Волоке, Богу служили пышно: у икон в золотых ризах, украшенных драгоценными камнями, с богатой церковной утварью. И отсюда широко распространялось духовное просвещение. Здесь составлялись и переписывались книги, писались иконы; клиры, сочинённые самим Иосифом, легли в основу песнопений, прославивших Святую Русь. Здесь был странноприимный дом, сиротопитательница, «божедомье» для погребения неимущих. Но кроме того, отсюда, из обители Волоколамской, выходили старцы и епископы, духовно сродственные Русскому Самодержавию; и первым из таких мужей после кончины Преподобного стал настоятель обители, а затем митрополит всея Руси - Даниил.

Ещё при жизни своей Иосиф благословил Даниила быть его преемником. Братия дружно избрала нового игумена. Как проповедник, Даниил в то время не знал себе равных. Он уступал Преподобному в богословии, но по начитанности, по способности цитировать на память Писания и Святых Отцов, в умении выстраивать речь он был под стать своему учителю. Иосиф Волоцкий надеялся на Даниила, ибо знал, что тот, кроме порядка в собственном монастыре, сумеет навести порядок и в Московской митрополии. Святой словно предвидел - быть Даниилу митрополитом. А Вассиану - быть наказанным за порчу «Кормчей книги» и прочие злохудожества.

Василий III поначалу так не думал, когда воспринимал благословение от только что избранного настоятеля. Однако скоро он заметил в Данииле те качества, которых не хватало тогдашнему митрополиту Варлааму. В тяжкую пору Магмет-Гиреева набега на Москву великий князь, собирая рать, оказался в Волоцком монастыре. И когда он молился у гроба Преподобного Иосифа, то уверовал в чудо. Ведь что ни говори, а отступление татар от Москвы и внезапное бегство их от Рязани произвелось не одною смекалкой Хабара Симского. По молитвам Волоколамских иноков и других подвижников Господь не оставил Россию Своею милостью. А твёрдый взгляд и умная речь игумена Даниила укрепили дух Василия Иоанновича. Возвратясь в Москву, он воздал благодарение Богу, после чего распёк царевича Петра за подписание злополучной грамоты, укорил бояр за малодушие, но более всего взъярился на митрополита. Историкам не ведома причина отставки Варлаама. Но факт остаётся фактом. Через три месяца после своего вступления в Москву великий князь сослал неугодного митрополита, да ещё и в оковах.

У либерал-историков принято предполагать, что возможным поводом к отставке Варлаама послужило его «несогласие» на арест государева «запазушного врага», князя Василия Шемячича, внука знаменитого в прошлом смутьяна Димитрия Шемяки. Однако это предположение не выдерживает критики. При Варлааме Шемячича принимали в столице в 1518 году, и тогда он полностью оправдался перед великим князем. Когда же в лето 1523-е Шемячича вызвали вторично и арестовали, изобличив в измене, тогда митрополитом был уже Даниил. Варлаама Василий III низложил в декабре 1521 года. А.Д.Нечволодов пишет, что Шемячич «был вызван в Москву и заключён под стражу, так как было перехвачено его письмо к Киевскому воеводе, в котором он предлагал свою службу королю Сигизмунду [а тогда шла война с поляками]. Обе [пограничные] волости же - Новгород-Северская и Стародубская, которыми он [Шемячич] владел, - были присоединены к Москве». Н.М.Карамзин добавляет: «Сим навсегда пресеклись уделы в России, хотя не без насилия, не без лишних жертв и несправедливостей, но без народного кровопролития», что само по себе бдагодетельно.

Нам хочется, конечно, видеть собирателей Державы нашей совершенными, непогрешимыми; но ведь они - не ангелы, и враги, окружавшие их, всегда были исполнены злобы и коварства. Так что здесь можно согласиться с репликой Карамзина: «В самых благих, общеполезных деяниях государственных видим примесь страстей человеческих, как бы для того, чтобы история не представляла нам идолов, будучи историей людей».

То же самое стоит сказать о Святых. Жития их преподносят нам образы идеальные, иконописные. Однако прославляют праведников не за то, что им кем-то приписано сверх меры, а за то конкретное, что они совершили в действительности: будь то многолетняя аскеза преподобных, краткие подвиги мучеников, учёность и благочестие святителей, мужество и разум благоверных государей.

При этом случались и спорные прославления. Так, до сих пор ещё кое-кто гонит волну недовольства в адрес Святого Иосифа Волоцкого; других же, наоборот, удивляет канонизация его идейных противников. Причём не соборная канонизация, а просто внесение в святцы задним числом. Так же и «удаление» Святых из старых списков, например, Царя Иоанна Грозного, и множества других, в прежние времена местночтимых угодников Божиих. А одною из самых противоречивых в Сонме Русских Святых XVI в. представляется личность Максима Грека, учёного с Афона, судьба которого тесно переплелась с судьбою князя-инока Вассиана (Патрикеева).