«Убояшася страха,
идеже не бе страх»
(Пс.13,5).
Четвёртого апреля 1091 года Алексей I Комнин отметил десятилетие своего восшествия на Царьградский престол. Только в тот день не веселились ни он сам, ни его столица, окружённая врагами с моря и суши. Конные разъезды печенегов опустошали предместья Константинополя, по Босфору курсировал турецкий флот, и было далеко не ясно, что предпримут 40 тысяч куманов (половцев), спешивших как будто на выручку императору. Вражда куманов к печенегам была хорошо известна, но кто мог поручиться за надёжность варваров, влекомых жаждой добычи, да к тому же и родственных нападавшим. Половцы, печенеги, турки происходили от общего корня. Они были туранцами.
Не меньше сомнений вызывало присутствие «варягов» (русской дружины князя Василько Ростиславича), расположившихся вблизи печенежского стана и чего-то выжидавших. Пять тысяч закарпатских витязей стоили целой орды кочевников. Соединившись с половцами, они могли оказать решающую поддержку своим единоверцам - православным грекам. Во всяком случае, в ставке царя Алексея на это надеялись, хотя знали, что у славян имеется повод к обиде. Издавна русские отряды служили в Византии. Со времён Крещения Руси они составляли личную охрану императора. Алексей Комнин первым из царьградских владык нарушил эту традицию, заменив русскую гвардию наёмниками англосаксами. Замена не была случайной. В ней выразился новый курс византийской политики, направленный на сближение с Западом. Пагубность этого курса была видна всем, кто хранил верность Святому Православию, и только ромейская гордость царьградских вельмож, из которых происходил основатель династии Комнинов, мешала им различать очевидное.
Славян при дворе Алексея I по прежнему называли то скифами (наряду с куманами и печенегами), то варягами, словно скандинавских норманнов. Тогда как подлинных норманнов и прочих раманизированных варваров из кельтов и германцев относили уже к «цивилизованным» народам. «Империя Каролингов», созданная папским Римом, воспринималась как достойный партнёр Византии, а славяне (сербы, болгары) считались просто её данниками, хотя и православными. Поскольку Русь числилась одной из митрополий Константинопольского Патриархата, то на кафедру Киева патриархи ставили исключительно греков, не признавая Русских кандидатов в митрополиты, пусть даже и Святых.
Презрение, или, в лучшем случае, снисхождение ромеев к своим единоверцам отталкивало последних, из-за чего Царьград всё чаще и чаще оказывался беспомощным перед лицом опасности. Теперь, в очередной критической ситуации, Алексей Комнин и его приближённые гадали о намерениях русской дружины и думали, какими средствами привлечь «варягов» на свою сторону. Заключение договора с князем Василько представлялось вполне реальным, однако тревога не оставляла императора.
Все десять лет, прошедших со дня его коронации, были цепью сплошных неудач. Империя страдала от вражеских нападений. А Комнин (далеко не бездарный, храбрый полководец) терпел неудачи столь неожиданные и нелепые, что казалось, над ним довлело некое проклятие. Боязнь поражения сделалась хронической болезнью его души, а совесть будила воспоминания о прошлом.
В сущности, Алексей I был прав, когда заставил отречься от власти своего предшественника Никифора Вотаниата (тот царствовал, захватив престол силой). Однако и сам он, свергая узурпатора, совершил государственный переворот: возглавил заговор, развязал гражданскую войну, подкупил начальника немецкого отряда, охранявшего городские ворота, и потом уже не мог остановить беспощадный грабёж, учинённый в Константинополе его собственными наёмниками, в число которых входили и турки, и печенеги.
Так было 10 лет назад. На Пасху 1081 года Алексей Комнин вступил в права самодержца. И сразу же на западном (Ионическом) побережии Греции высадились норманны, завладевшие южной Италией. Войска Робера Гвискара заняли остров Корфу, порты Эпира, и приступили к осаде города Диррахия. В октябре на подмогу осаждённым подошёл Алексей с семидесятитысячной армией. Его преимущество было явным, однако неожиданно он был разбит куда меньшими силами противника. Нанятый императором венецианский флот оттеснил корабли норманнов от берега, но более действенной помощи не оказал. Защитникам Диррахия пришлось сдаваться. Зато венецианцы за «участие» в обороне города получили право беспошлинной торговли во всех византийских портах со множеством иных привилегий. О том, что через 113 лет Венеция станет главной виновницей разорения Царьграда, никто из греков тогда не знал, и должных выводов из поражения под Диррахием царь не сделал.
Он не видел ничего страшного в привлечении латинян на византийскую службу. А вскоре, как уже говорилось, он заменил русскую гвардию при своём дворе англосаксами. Тогда, замечает академик В.Г.Василевский, «поворот [Византии] к Западу... выразился в замене православных людей людьми Запада». «И этот такой по-видимому малозначительный факт, - добавляет академик Ф.И.Успенский, - свидетельствует о сближении с Западом, которым характеризуется империя накануне крестовых походов».
Положение греков оказалось сложным. Когда норманны из Эпира прорвались в Македонию, и Робер Гвискар собирался осадить Солунь (Фессалоники), в азиатской части Византии уже хозяйничали турки-сельджуки. Месопотамия, Сирия, Палестина были отрезаны от Царьграда. Из Иконии (столицы султаната) и Никеи, расположенной напротив Константинополя на другой стороне Пропонтиды (Мраморного моря), турки угрожали европейской части империи. А там, кроме норманнов, надвигавшихся с запада, появились печенеги. Это тюркское племя, отступая от половцев, из южнорусских степей переместилось на правый берег Дуная и угрожало Болгарии, Фракии и самой Византийской столице.
Кольцо врагов сжималось. Царь Алексей не знал, что предпринять, к кому обратиться за помощью. Войско его было разбито. Но православные люди день и ночь молились Господу. Всевышний был и есть, и присно остаётся единственной надеждой и защитой Христиан.
Пока царские дипломаты метались в поисках политических компромисоов, кризис разрешился без их участия. До Робера Гвискара дошёл слух о тяжком положении римского папы, стеснённого германским императором Генрихом IV, и о волнениях его собственных итальянских вассалов. Весной 1082 года Робер поспешно отбыл в Италию и более не возвращался. Увязнув там в своих делах, он неожиданно умер в 1085 году. Часть армии, оставленной им на Балканах, быстро рассеялась, распавшись на шайки разбойников, и перестала существовать.
Чудесным образом война закончилась в пользу Византии, только мир после этого не воцарился. Не успели рассеяться остатки норманнского войска, как в Филиппополе восстали еретики богомилы. Их поддержали соседние болгары. И пока шло усмирение мятежников, печенегам открылся широкий простор для набегов. Весной 1087 года конница печенежского хана Челгу, при поддержке венгров, через горные проходы хлынула в Болгарию и Македонию. Половцы, тогда же перейдя Дунай, оказались в тылу печенегов, но воевать с ними не стали и договорились о совместных действиях. Они двинулись следом за печенежской ордой в расчёте на поживу при любом исходе событий.
Алексей I готовился к отражению неприятеля. Налоги с азиатских провинций, занятых турками, в казну не поступали. Денег не хватало, а расходы на военную кампанию предстояли немалые. Печенеги уже пробились в долину реки Марицы и вышли к берегам Босфора. Резервные средства у государства имелись и, наверно, не последние, но Алексей Комнин предпочёл их поберечь. «Он, - пишет академик Ф.И.Успенский, - коснулся священных сокровищ в богатых церквах и употребил их на государственные нужды... Чтобы положить конец обвинениям в святотатстве, царь решился подвергнуть этот вопрос рассмотрению на церковном Соборе и сам выступил защитником сделанного им распоряжения... После этого императору снова пришлось... дать обещание возвратить Церкви её достояние... Но обстоятельства не складывались так благополучно, чтобы произвести желаемую расплату... и вопрос, насколько можно судить, так и остался нерешённым».
Он и не мог быть решён таким способом, и обстоятельства не могли сложиться как надо, потому что, нарушив симфонию властей церковных и светских, царь самовластно расточил святыни, а войну, в результате, проиграл с ещё большим позором.
Летом 1088 года Алексей выступил в поход на печенегов и начал его вполне удачно. Он отогнал варваров до самого Дуная, затем осадил город Дистру (Силистрию), взять которую с ходу не смог. Печенеги оборонялись упорно. У царя был шанс использовать в качестве наёмников половцев, кочевавших неподалёку и в войну до тех пор не вступавших. Алексей упустил такую возможность. Он не только не нанял куманов, хотя они, видимо, ждали этого, но, напротив, опасаясь их присутствия, начал поспешно отступать. Пораженческий дух быстро охватил и расстроил армию греков. Печенеги пустились за ней в погоню, стали разбивать её по частям, затем окружили и уничтожили.
«От Дистры до Голои хорошая станция, Комнин!» - иронизировали злые языки по поводу бегства императора, едва не попавшего в плен. В последнем бою он проявил чудеса личной храбрости. Однако, как известно, храбрость украшает рядового воина. От полководца же и государя требуется мужество большее. На нём лежит ответственность за всех и за самое дело. А оно опять было проиграно.
Казалось, погибло всё. Путь на Царьград был открыт врагу, император опозорен. А меж тем народ, горячо молившийся о спасении своей страны, чудесным образом вновь избежал опасности.
Едва усталые печенеги приступили к дележу богатой добычи, как увидели приближающихся половцев. Те шли за ними по пятам и теперь со свежими силами, имея численный перевес, потребовали от победителей львиную долю награбленного. Печенеги отказали, и тогда, забыв о племенном родстве и союзных договорах, степные хищники сцепились в смертельной схватке. Половцы оказались сильнее. Они изрубили печенежскую рать, захватили добычу и ушли назад, сами не ведая, что этим спасли Византийскую империю от наихудших последствий случившегося разгрома.
Алексей I успел собрать новую армию, и как раз вовремя. Печенеги напали опять. Половцы, ставшие их врагами, согнали печенегов с Дунайского правобережья. Деться им было некуда, и с отчаянием обречённых остатки печенежского племени двинулись в пределы империи. Они вновь наводнили долину Марицы, но царские войска сдержали их натиск. В течение 1089-1090 гг. греки периодически отгоняли орду на север и сокращали её численность. Затем положение изменилось. Вмешались турки. Точнее сказать, пиратский флот самозванного адмирала Чахи. Так вот, этот Чаха, турок по происхождению, воспитанный в Константинополе, выслужившийся там до высоких чинов, стал потом зятем сельджукского султана и был им назначен на должность эмира в области Смирны. Чаха обладал военным и дипломатическим талантами, хорошо разбирался в делах империи. Пользуясь затруднениями царя Алексея, занятого войной с печенегами, Чаха руками подчинённых ему Смирнских греков построил собственный флот, набрал на корабли команды турок-сельджуков и вышел на разбой в Средиземное море. Взяв приступом Фокею, Клазимены, острова Хиос, Лесбос, Мителену, пираты пополнили свои эскадры за счёт захваченных ими купеческих судов и вскоре смогли нанести поражение императорскому флоту.
Став хозяином положения на море, Чаха вознамерился - ни больше ни меньше, как захватить византийский трон - и составил реальный план взятия Константинополя. Начав морскую блокаду города, пираты вступили в сговор с печенегами. Те, не имея уже достаточных шансов на победу собственными силами, должны были изматывать и отвлекать императорские войска на линии Адрианополь - Царьград, беспокоить греков мелкими набегами, постоянно угрожая крупным наступлением. Тем временем Чаха готовил высадку 60 000 десанта на полуострове Галлиполи, со стороны, наиболее уязвимой для византийцев. После чего предполагалось нанести совместный сокрушительный удар.
В начале 1091 года падение Константинополя казалось неизбежным. Печенеги прорывались в окрестности столицы и творили ужасы насилия над мирным населением. Отогнать их было невозможно. Большую часть войск царю приходилось держать у моря в прибрежном городке Эносе, близ устья Марицы, на расстоянии дневного перехода от Царьграда. Там была ставка командующего, и там же сосредоточился императорский флот. Нападение турок представляло наибольшую опасность, поэтому основные силы греков стерегли морской берег. Печенеги же, пользуясь возможностью, грабили везде, где могли прорваться. Всеобщий приступ ожидался со дня на день, хотя ни одна из сторон нападавших не решалась его начать.
Напряжение росло. Император впал в состояние, близкое к отчаянию. Этот момент крайнего потрясения для империи имел, несомненно, большое влияние на душевное состояние царя. И тогда-то, зимой 1091 года, в порыве малодушия, Алексей Комнин составил и разослал своё печально знаменитое Послание западным государям.
Историческое и духовно-нравственное значение этого документа таково, что мы не можем не привести здесь хотя бы отдельные его фрагменты:
«Святейшая империя христиан греческих утесняется печенегами и турками; они грабят её ежедневно и отнимают её области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом совершаются, неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить самый воздух... Почти вся земля от Иерусалима до Греции и вся Греция... не исключая Фракии, подверглись их нашествию. Остаётся один Константинополь, но они угрожают в самом скором времени и его отнять у нас, если не подоспеет быстрая помощь верных христиан латинских... Итак, именем Бога умоляем вас, воины Христа, спешите на помощь мне [Императору Алексею] и греческим христианам. Мы отдаёмся в ваши руки; предпочитаем быть под властью ваших латинян, чем под игом язычников...»
Тут следует отметить, что греческие Христиане, от лица которых Алексей I «отдавался» под власть католиков, в большинстве своём, включая и церковных иерархов, не имели понятия о содержании императорского послания. Что же касалось их «предпочтения», то православные люди - и греки, и славяне, в частности, русские князья и епископы, - предпочитали как раз обратное. Они терпели иго язычников, платили дань монголам, но именно от латинского Рима, от папистов, не принимали никакой помощи.
В результате, по милости Божией, Москва во второй половине XVв. освободилась от подчинения Золотой Орде, а Царьград к тому времени пал под натиском турок. Пал вопреки всем обманчивым надеждам на помощь Запада, так недвусмысленно выраженным в письме Комнина:
«...Пусть Константинополь достанется лучше вам [латинянам], чем туркам и печенегам. Для вас должна быть так же дорога та святыня, которая украшает город Константина... Я напоминаю вам о бесчисленных богатствах... которые накоплены в нашей столице. Сокровища одних церквей константинопольских в серебре, золоте, жемчуге, драгоценных камнях, в шёлковых тканях могут быть достаточны для украшения всех церквей мира. Но богатства Софийского Храма могут превзойти все эти сокровища, вместе взятые, и равняются только богатству храма Соломонова...»
Здесь Алексей I превышает меру святотатства, в которой его обвиняли ранее. Здесь он от имени всех византийцев раздаёт сокровища Святой Софии на украшение католических костёлов и папских ризниц, разжигает алчность будущих разорителей Царьграда, и столь же бесцеремонно предлагает им имущество своих сограждан:
«...Нечего говорить о той неисчислимой казне, которая скрывается в кладовых прежних императоров и знатных вельмож греческих, итак спешите со всем вашим народом... чтобы такие сокровища не достались в руки турок и печенегов... Действуйте, пока есть время, дабы христианское царство и - что ещё важней - Гроб Господень не были для вас потеряны, дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на небеси».
В последних строках послания Алексей Комнин со всей ясностью призывает Запад к крестовому походу. Гроб Господень в Иерусалиме находился тогда под властью агарян (арабов). Турецкий султанат, выделившийся из Арабского халифата, стоял на пути крестоносцев. Но сознавал ли Византийский император, что завлекая католиков богатствами своей столицы, он нацеливал их не столько на исламский, сколько на Православный Восток?
В 1204 году западное рыцарство так разграбило Константинополь, что туркам, захватившим его в XV веке, почти нечем было поживиться. В этом смысле послание царя Алексея оказалось пророческим и роковым.
Рок (приговор судьбы), ставший одним из самых распространённых суеверий Запада, как термин не употребляется в православном лексиконе и достаточно редко используется в бытовой русской речи. Тем не менее, в данном контексте он уместен. Слово судьба имеет корень - суд. Слова и дела государей - Помазанников Божиих - отражаются в судьбах народов, им подвластных. Алексей I своим роковым посланием буквально накликал грядущий закат Византии, ускорившийся после 4-го крестового похода.
Говоря далее, нельзя не обратить внимания на наивность самого документа, удивительную для мужа, его составлявшего. Ведь если на Западе и вправду нашлись бы бескорыстные герои, готовые тотчас прийти на выручку «братьям христианам», то они всё равно не поспели бы к сроку. При тогдашних скоростях передвижения только само «послание» шло, как минимум, несколько недель. На подготовку первого крестового похода понадобилось пять лет, включая четыре года предварительных раздумий. А печенеги, как извещал Алексей Комнин, стояли на подступах к его столице и со дня на день ожидали подкрепления в 60 000 человек (речь была, видимо, о турецком десанте с кораблей Чахи). Лишь в крайнем смятении духа государь хранимой Богом Православной державы мог обещать богатства своей страны чужому народу.
Впрочем, решать политические вопросы таким способом Комнину, кажется, понравилось. Ибо потом он обещаний своих не выполнил. И, очевидно, не собирался выполнять, когда крестоносцы действительно вступили в борьбу с турками. Но вот ещё один штрих к портрету царя Алексея.
Византийские источники прямо не подтверждают факта, приводимого в русских летописях, о военном конфликте между Киевом и Царьградом в 1114 году. Они лишь сухо отмечают, что половцы [так называет наших предков дочь императора - историк Анна Комнина] приготовились к вторжению, но отложили переправу за Дунай. Согласно русским летописям, Великий князь Киевский Владимир Всеволодович (Мономах) отложил поход, успешно начатый его сыном и воеводами, по совершенно конкретной причине: в обмен на мир. Устрашённый русами, Алексей Комнин прислал Владимиру символы царской власти, принадлежавшие его деду по матери Константину IX Мономаху (1024-1054 гг.). И митрополит Эфесский Неофит, специально прибывший за этим в Киев, венчал Владимира Всеволодовича на царство (о чём мы говорили в первой книге). Венчал Шапкой Мономаха, возложив на него бармы (оплечье) и золотую цепь византийских императоров.
То были, конечно, не сокровища Святой Софии, но эти регалии стали первыми знаками царского достоинства, доставленными на Святую Русь.
Теперь вернёмся к описанию развязки событий, связанных с роковым посланием.
Остановились мы на том, что император Алексей, в ожидании самого худшего, готовился к отражению совместной атаки турок и печенегов. Его ставка располагалась в городке Эносе, откуда удобнее было наблюдать за неприятелем и отдавать необходимые приказы. Никакой помощи с Запада он, конечно же, не дождался. Да она и не требовалась. Божиим Промыслом враги сами о чём-то не договорились и медлили с наступлением. Дело затянулось до весны. А в апреле уже подошли половцы, и с русской дружиной князя Василько удалось наконец договориться. К великой радости греков, православные витязи встали под знамёна императора и создали перевес, необходимый для победы.
В конце апреля в ставку прибыли половецкие ханы Тугоркан и Боняк. На раскошном пиру, устроенном в их честь, был заключён договор о разгроме печенегов. Хотя греки знали, что накануне половцы вели другие (тайные) переговоры в лагере противника, царские дипломаты не беспокоились. Им было известно, как недоверчивые печенеги уклонились от предложений куманов заняться совместным грабежом, после чего половцы отправились к императору и сказали: «Знай, что долее ждать мы не будем, завтра с восходом солнца будем есть либо волчье мясо, либо баранье». Такая картинная речь обязывала к решительным действиям, и Алексей I назначил битву на следующий день.
Все силы царского войска были собраны на взморье, откуда грозила высадка турецкого десанта. Возможно, там же стояли и Русские. Половцы взялись одолеть печенегов без постороннего участия (чтобы не делить ни с кем добычу), а пленных продать императору. При таком раскладе сил Чаха не осмелился на высадку в Галлиполи. Опасаясь шедших в Пропонтиду из Адриатики подкреплений византийскому флоту, он вскоре отступил от Царьграда и тем обрёк печенегов на верную гибель. Сам он после этого тоже недолго прожил. Освободившись от главной угрозы, Алексей Комнин изыскал способ настроить против Чахи его тестя - сельджукского султана, и тот расправился со своим зятем, словно с рядовым преступником. Так погиб сей талантливый, но далеко зарвавшийся авантюрист, возмечтавший стать императором Христианской державы и придумавший план взятия Константинополя с моря.
Настал день битвы - 29 апреля 1091 года. Половцы уничтожили всю печенежскую орду вместе с жёнами и детьми. «Целый народ, считавшийся не десятками тысяч, превышающий всякое число, погиб в один день», - писала дочь императора Анна Комнина. «Из-за одного дня, - гласила греческая поговорка, - скифы [печенеги] не увидели мая». Огромное число пленников было доставлено в лагерь царя Алексея. За отсутствием возможности обеспечить надёжную охрану и в связи с утомлением войска, греки опасались их побега или восстания. И тогда, чтобы обезопасить себя, победители прибегли к безжалостному средству. Глубокой ночью, «около средней стражи, - вспоминала Анна Комнина, - по Божественному внушению или как иначе, но только по одному условному знаку наши воины перебили почти всех пленных».
Думается, они просто исполнили приказ начальства и, скорее всего, - волю императора. «Утончённая жестокость образованных греков, - пишет Ф.И.Успенский, - поразила самих половцев, которые, очевидно, никак не ожидали такой грубой ночной бойни». Надо сказать, что азиатские варвары обычно сохраняли жизни захваченных ими людей, предпочитая продавать их в рабство. А расправа византийцев была столь неожиданной, что вселила в половцев почти суеверный страх. «Они боялись, - говорится далее, - чтобы в следующую ночь император не сделал с ними того же... И при её наступлении оставили свой лагерь».
В начале мая Алексей Комнин с торжеством возвратился в столицу, освободившись от небывалой опасности. «Половцы ушли за Балканы, а печенегов больше не осталось как орды, небольшая их часть перешла в подданство императора и получила земли для поселения в Могленской области».
Отряды лёгкой конницы печенегов потом ещё служили Византии, оберегая от мародёрства крестоносцев население Малой Азии. Участники первого крестового похода недоумевали, когда, явившись в Царьград за обещанными сокровищами, они увидели ворота запертыми, а варваров - служащими в войске царя Алексея. Без этих печенежских конников ему не так легко было бы тревожить крестоносные отряды, заставлять из держаться в тесном строю и не расходиться по окрестностям для грабежа. Хотя, не будь рокового послания, то возможно, не начались бы и сами крестовые походы.
Алексей I сожалел о своём опрометчивом поступке. Ведь после разгрома печенегов и устранения пирата Чахи он не нуждался более в услугах латинян. Те же, напротив, проявили интерес к его «посланию», особенно в части сокровищ, и горячо восприняли идею освобождения Гроба Господня от неверных.
Началом первого крестового похода принято считать дату 18 ноября 1095 года, когда, в заключение соборных прений в Клермоне (на юге Франции), римский папа Урбан II призвал католическое рыцарство к походу в Иерусалим. Уже весной (1096 г.) толпы вооружённой бедноты (они двинулись в Святую Землю раньше рыцарей) вышли из городов и сёл Франции, Лотарингии, и, проходя Германию, приступили к добыче провианта обычным способом - грабя сельских жителей. До Иерусалима дошла лишь десятая часть крестоносцев, так плохо было организовано их войско. И трудно сказать, что более всего отличало тех людей: религиозный пыл, жажада наживы, рыцарская честь? Последняя стать, ещё соблюдавшаяся многими западными христианами, оказалась на руку Алексею Комнину. И здесь он частично, хотя и не без лукавства, реализовал то, что хотел получить от латинян в виде военной помощи. Не прибегая к раздаче сокровищ Софийского храма, Византийский император сумел возвратить под свой скипетр важнейшие области империи, отвоёванные крестоносцами у турок.
Ополчение Запада двигалось в основном по суше: через Германию, Венгрию, Болгарию. Через Мраморное море в Азию рыцарей переправлял императорский флот. Со всех дворян, ступавших на землю Византии, Алексей I требовал ленной (вассальной) присяги. После чего все греческие города, отбитые у турок, крестоносцы обязывались передавать ему, как своему синьору, и не могли даже пограбить их, так как турки, побеждённые крестоносцами, почти всегда успевали сдавать свои крепости грекам. Население городов было преимущественно греческим, а по договору с императором (согласно присяге) рыцари не смели входить туда, где стояли византийские гарнизоны. Таким образом, всё Малоазийское побережье Мраморного и Средиземного морей, от Вифинии до Сирии, вновь оказалось под властью Царьграда, и рыцари, присягавшие на верность Алексею I, не преставали изумляться тому, как это происходило. «Но нужно помнить, - заключает академик Ф.И.Успенский, - что не меньше изумлены были... и византийцы: они утверждают, что это движение [крестоносцев] на восток не вызвано было просьбами их, а произошло самостоятельно и угрожало пагубными последствиями для греческой империи». В этом простые византийцы были правы.