«Меч их да внидет в сердца их,
и луцы их да сокрушатся»
(Пс.36,15).
Возвращаясь к прошлому, следует заметить, что время Паламы совпало с одним из важнейших периодов Русской истории. В тот же 1341 год, когда в Константинополе состоялся первый паламитский Собор и умер царь Андроник III, в Вильно и Москве произошли перемены не менее значительные.
Ушёл из жизни великий князь Литовский Гедемин (Гедеминас), последний упорный язычник, владевший землями Малой и Белой Руси. Его сыновья Кейстут и Ольгерд (Алгирдас) поделили наследство отца. Кейстут начал княжить в собственно литовских землях, по-прежнему поклоняясь идолу Пяркунасу (Перуну). А Ольгерд и Ольгердовичи, переженившись на русских княжнах, уже крестились в Православие. Породнившись с Москвою и Тверью, они фактически перешли в славянство, переняли язык и обычаи своих подданных. И если воевали с Московским княжеством на стороне Тверского, то это скорее походило на междоусобие. Ратники с обеих сторон в основном были Русские.
Так продолжалось, пока не умерли Ольгерд и Кейстут. Впоследствии Ягайло Ольгердович (наследник великого князя), женившись на польской королеве Ядвиге (1386 г.), перешёл в латинство и сделался королём Польши. Его кузен Витовт Кейстутович принял власть над Литвой (по сути, Западной Русью), но тоже затем стал католиком. Тогда среди Литовской знати началось размежевание. Православные князья и бояре русской крови, несмотря на преследования, упорно потянулись к Москве. И не случайно уже в Куликовской битве одни Ольгердовичи (например, Дмитрий Брянский) прямо служили Московскому князю, другие (Киевские, Черниговские) шли с Ягайлой на подмогу Мамаю, но так и не дошли. Неуверенный в их надёжности, будущий польский король отступил. Конечно, в подробностях литовские дела обстояли гораздо сложнее. Но в целом за смертью Гедемина действительно начался постепенный, пержде всего духовный, переход западнорусских княжеств под руку Москвы.
Великий князь Иоанн Калита, собиратель русских земель, строитель Московского государства, преставился в том же 1341 году. Его разумная политика в отношении Золотой Орды привела к тому, что по его кончине хан Узбек не только передал великое княжение старшему из Иоанновых сыновей Симеону, но и принёс клятву за себя и детей своих - укреплять Москву всеми силами.
Без сомнения, замечает Н.М.Карамзин, «не дружба ханова к его [Симеона] родителю произвела на сие действие, но другая сильнейшая для варваров причина: корысть и подкуп... Любимцы прежних ханов искали завоеваний; любимцы Узбековы требовали взяток и продавали его милости; а князья Московские, умножив свои доходы... находили ревностных друзей в Орде... и называясь смиренным именем слуг ханских, сделались могучими государями».
Такая политика в то время приносила наилучшие результаты. Ибо за сорок лет до битвы на Куликовом поле очень многие русские князья ещё кичились удельной вольностью (сами будучи под татарским игом) и не желали объединяться под началом одного из своих. Так, например, в XII веке Мстислав Храбрый (отец), дабы выразить непокорность Андрею Боголюбскому, обрил его посла и велел передать великому князю, что «удельные ему не подручники». Не лучшим образом отнеслись «удельные» и к новому двадцатитрёхлетнему Симеону Иоанновичу, кстати, первому из владык Московских, величавшемуся князем всея Руси. Когда в 1341 году Симеон созвал к себе остальных Рюриковичей и напомнил им, что Русь сильна лишь в единстве, при подчинении удельных князей великому, те в ответ не замедлили прозвать его «Гордым».
Что оставалось сыну Калиты? Только одно - оправдать данное прозвище. Симеон Гордый постарался. Он продолжал политику отца с усердием и мудростью, но осуществлял её рукою твёрдой, иногда даже слишком. В первое же лето своего княжения он смирил непокорных новгородцев, силой отняв у них Торжок, а бояр, чтоб не ходили за выгодой от одного князя к другому, «посадил на землю». За попытку перейти на службу в соседнее княжество у перебежчиков отбирались вотчины.
С Византией Симеон установил прекрасные отношения. Император Иоанн VI Кантакузин и патриарх Исидор I, придя к власти, немедленно упразднили Галицкую митрополию, незаконно образованную прежним патриархом Иоанном XIV (недругом Паламы). Вся полнота духовной власти на Руси вновь сосредоточилась в Москве. Блаженный митрополит Феогност поставил епископом Владимирским Алексия, будущего Святителя и чудотворца Московского. Преподобный Сергий основал под Москвой Свято-Троицкую обитель (Троице-Сергиеву Лавру). И всё это было в великое княжение Симеона Гордого, правившего разумно и счастливо, но скончавшегося (36 лет от роду) от морового поветрия (1353 г.) вместе с братом своим Андреем и митрополитом Феогностом, завещавшим Московскую кафедру Святителю Алексию.
Симеону же наследовал другой его брат, Иоанн Иоаннович (отец Димитрия Донского). Иоанн II прожил тоже не долго и окончил земной путь в один год со Святым Григорием Паламой (1359). Воспитывать юного Димитрия выпало митрополиту Алексию, о чём пророчески предсказал в своём завещании великий князь Симеон.
О том, как Святитель Московский и Преподобный Сергий Радонежский готовили Донского героя к его главному подвигу, и о самой Куликовской победе (1380 г.), мы рассказали в первой книге. Завершая её, мы вскользь упомянули о сожжении Москвы татарами хана Тохтамыша, случившемся в лето 1382-е. Упомянули о нём, как о страшном несчастии, но однако не повлиявшем на поступательный ход Русской истории.
Сказать больше в последних строках «Славы славян» мы не могли, не хотелось портить победный финал. Сердце сжимается от боли и досады при чтении летописи Тохтамышева набега. Скрытно, внезапно, в отсутствие великого князя, татары подошли к Москве (1382 г.), но взять её не сумели. У них не было осадной техники. Попытав счастья со штурмовыми лестницами, поганые отступили от стен. Тогда коварный Тохтамыш начал переговоры «о мире». Он клятвенно уверял москвичей, что не желает им зла, что пришёл лишь наказать князя Димитрия за неуплату дани. А раз уж не застал его, то готов уйти, получив небольшой выкуп. Да ещё хан просил «в знак примирения» показать ему русскую столицу, стало быть, открыть ворота для его свиты. О вероломстве басурмана следовало помнить. Однако простодушные граждане поверили ханской клятве, тем паче, что её подтвердили бывшие при Тохтамыше сыновья Нижегородского князя, также, видимо, обманутые. Когда духовенство и бояре вышли навстречу хану с богатыми дарами, на них тотчас налетела вражеская конница и принялась рубить. Остановить татар, ворвавшихся в городские ворота, было уже невозможно. Погибли лучшие люди из знатных и 24 тысячи жителей, не считая грабежа и пожара, опустошившего Москву.
Если в целом татаро-монгольское иго уподобить жуткой ночи, а бой на Куликовом поле принять за пробуждение Руси от тяжёлого сна, то набег Тохтамыша можно сравнить с отголоском кошмара, уходящего с наступлением зари. Ещё не ясной, пламенеющей в багровых тучах, но зари, утренней, разгоняющей тьму. После чего в XV веке занялся день России.
Святому Димитрию Донскому наследовал его старший сын Василий I (1389-1425 гг.). Всего 17 лет исполнилось этому юному князю, а опыт жизни он приобрёл уже изрядный. Одиннадцатилетним отроком Василий был задержан в Орде в качестве заложника, однако сумел бежать. После множества скитаний он добрался до Литвы (возможно, был захвачен литовцами). Но так или иначе, он получил приют у князя Витовта, после чего обещал литовскому владыке жениться на его дочери. В 1390 году Василий Димитриевич исполнил обещание. Софья Витовтовна стала великой княгиней Московской. Затем Василий I примирился с татарами и купил у хана ярлык на княжество Нижегородское, Мещеру, Муром, Городец, Торусу. Несмотря на недовольство князей удельных, народ повсюду ликовал, встречая великого князя. Как никогда, все жаждали сплочения под сильной рукой. Самосознание Русских росло. Рязань и Тверь ещё звались великими княжествами, но уже не враждовали с Москвой как прежде, признав её первенство. Даже Новгород смирился, ощущая силу Василия Димитриевича. И дух согласия, укрепляемый общими молитвами единой Православной Церкви, не замедлил сказаться во время новых испытаний, выпавших на долю россиян очень скоро.
Разоритель Москвы хан Тохтамыш стал преемником Мамая в Золотой Орде при поддержке могущественного Тамерлана (Тимура), владевшего почти всей Азией. Этот завоеватель - «новый Чингизхан» - в исламском мире звался «Железным Хромцом». Из Самарканда, где Тимур обосновался на старости лет, он правил ханами, эмирами, султанами. Тохтамыш, набрав силу, возгордился и восстал на Тамерлана. Тот со своими полчищами вторгся в Кипчакскую степь (под Астраханью); разгромил Тохтамыша в первый раз (1392 г.), а затем уже на Кавказе (1395 г.) добил его армию окончательно. И прямо оттуда двинулся на Русь.
Полчища Тамерлановы шли стремительно, сметая всё на своем пути; жгли сёла и посады, разорили Елец и направлялись к Москве. Катастрофа казалась неминуемой. Великий князь Василий призвал всех сограждан подняться на смертный бой. Ополчение спешно собиралось под Коломной на берегу Оки. На призыв сына Димитриева откликнулись и седые участники Мамаева побоища. Вместе с ратной молодёжью они пришли постоять до смерти за Отечество и Веру. Защищать столицу Василий поручил князю Владимиру Андреевичу Храброму. Тому самому герою Донской битвы, который вместе с Боброком-Волынским командовал засадным полком, решившим всё дело на Куликовом поле.
Митрополиту Киприану великий князь написал, чтобы он перенёс в Москву чудотворный образ Богородицы из Владимира.
В день Успения Пречистой Её икона крестным ходом отправилась в путь, а 26 августа (ст. стиль) духовенство, бояре с княгиней Софьей, во главе всего люда Московского вышли из Первопрестольной «в сретение» (навстречу) Владимирскому образу. «И яко узреша, - сообщает летописец, - Пречюдный образ Богоматери... вси падоша на землю, со многосугубными слезами из сердца воздыхающе и молящеся прилежно».
И услышана была их горячая молитва. Тамерлан пришёл в ужас от страшного видения: несметного воинства в молниевидных доспехах, а над ними - несравненный лик Царицы Небесной, погружённой в молитву. Затрепетал «Железный Хромец», повернул своё войско и без оглядки покинул Русские пределы.
Бегство Тамерлана началось в самый день Сретения Владимирской иконы Божией Матери (по новому стилю, 8 сентября). С тех пор этот день отмечается как церковный праздник.
Так, по молитвам Заступницы Усердной, Русь относительно малой кровью избавилась от беды возможно худшей, чем нашествие Батыя, а заодно и от злодея Тохтамыша, бежавшего от Тамерлана в Литву. Гибель ордынского войска на Кавказе подорвала силы татар настолько, что с тех пор они решались нападать на Русских лишь урывками, делая краткие разбойничьи набеги. Промыслом Божиим Тамерлан, при всей его свирепости, сыграл положительную роль в судьбе России, и как мы сейчас увидим, не её одной.
В Константинополе умер Иоанн V Палеолог (1391 г.). Его наследник Мануил II (1391-1425 гг.) взошёл на трон в момент наивысшего могущества османского султана Баязета. Чтобы занять престол, он бежал из султанской ставки, где находился на положении заложника. Баязет не замедлил отреагировать и проявить власть.
«Если не хочешь повиноваться мне, - писал он Мануилу, - запри ворота своего города и правь внутри его, а за стенами всё моё».
Таково было положение Второго Рима. Султан не лгал. Вся Византия была в его руках. Адрианополь стал новой столицей турок. Семь лет их корабли блокировали град Константина. Наконец, Баязет осадил его. Запад, на помощь которого Мануил рассчитывал, как все Палеологи, не торопился выручать греков. Однако, видя, что турки захватывают Балканы и угрожают уже Италии, римский папа Бонифатий объявил крестовый поход. В 1396 году 60 000 «непобедимых», как они считали, крестоносцев осадили город Никополь и встретились там с янычарами Баязета. Начав битву вполне успешно, рыцари прорвали турецкую оборону, углубились в неё, но затем потеряли строй. Воспользовавшись их смятением, янычары нанесли мощный удар, которого европейцы не выдержали. Разгром завершился пленением 10 000 латинских воинов. Баязет приказал их умертвить.
За год до начала XV века Мануил II покинул Царьград. Оставив «империю» на попечение племянника (Иоанна VII), Мануил отправился по европейским дворам просить (под залог унии) денег на продолжение войны. Домой он не спешил, однако в Париже его застала весть о неожиданной гибели Баязета. Тамерлан и здесь сыграл на руку Православным Христианам.
Ненасытный до славы «Железный Хромец» позавидовал возвышению османского султана и решил покорить его. В послании к Баязету он писал: «Мои воинства покрывают землю от одного моря до другого... цари служат мне телохранителями... Кто ты? Муравей туркоманский: дерзнёшь ли восстать на слона?» Султан самонадеянно ответил: «Давно желаю воевать с тобой».
В 1402 году под Ангорой сошлись 120 000 турок и несметное войско татар Тамерлановых. В страшной сече османцы были уничтожены. Сам Баязет попал в плен и умер как зверь, сидя в железной клетке. Тимур вернулся в Самарканд, где вскоре также испустил дух (1405 г.).
Осада Константинополя прекратилась, Мануил вернулся на трон и занял ряд областей. Однако с тех пор «империя» лишь влачила существование. По-прежнему, возлагая надежды на Запад, Палеологи заигрывали с Римом. Папы подталкивали Византию к унии. Императоры стремились её заключить, но Церковь и народ греческий стояли в глухой оппозиции, готовые скорее покориться туркам, чем добровольно сделаться униатами. Впоследствии так и произошло.
На фоне заката Византии Русская заря имела глубокий духовный смысл. Восприняв греческую веру, наши предки освятили Православием лучшие качества славянских народов: чистоту сердца, бескорыстие, самоотверженность. Чуждые спеси и лукавства, Великороссы взяли от Христианства главное - готовность нести свой крест, до конца претерпевать все скорби и жить на земле ради Царства Небесного. За это Бог возвысил их земное царство, даровав России шестую часть суши, морские просторы, более половины всех богатств, лежащих в недрах планеты. Ещё в XIII веке итальянский путешественник Марко Поло писал, что Русские - самый красивый народ на свете. А в XX столетии целомудрие, стало быть и здоровье, Русской нации сохранялось ещё настолько, что не шло ни в какое сравнение с развратившейся и почти выродившейся Западной Европой.
Вслед за разгромом иудейской Хазарии (X в.) языческая Русь крестилась и долго оставалась недоступной влиянию талмудического раввината. Лишь после окатоличивания Польши, а затем перехода в латинство Литовского князя Витовта, в отдельных южных, прибалтийских и западнорусских городах было введено так называемое «Магдебургское право». Тогда там начали селиться немцы, еврейские купцы, возникли синагоги и возрожденческие университеты. Западное растление надвигалось на славян. Литва участвовала в этой экспансии. Но Московская Русь продолжала сопротивляться ей ещё 300 лет.
С конца XIV века татарское иго пошло на спад. Последним сильным полководцем Золотой Орды в княжение Василия Димитриевича был хан Эдигей. Когда Тохтамыш, разбитый Тимуром, бежал в Литву к Витовту, тот пребывал в упоении успехом. Захватив Смоленск, Витовт имел виды на Новгород и Псков, а в дальнейшем думал занять и Московское княжество. Поддержка Тохтамыша привела литовского князя в столкновение с новым ордынским ханом Темир-Кутлуем, ставленником Тамерлана. Собрав огромное ополчение из славян и литовцев, поляков и немцев, и самих татар, Витовт потребовал от хана дань, как «старший от младшего». Это послужило поводом к войне, целью которой было восстановление власти Тохтамыша. Темир-Кутлуй дани не уплатил, и Витовт пошёл на него в 1399 году, намереваясь повторить подвиг Димитрия Донского.
На тот момент литовское ополчение превосходило татарскую рать. Только Витовт, изменивший Православию вслед за Ягайлой, не мог понять, что Куликовская битва для Русских была необычайным «страшным» подвигом во имя Веры. Отцы наши, - пишет историк А.Д.Нечволодов, - «шли в бой, связанные взаимным общим согласием и горячей надеждой на заступничество Божие, обещанное Святым Сергием Радонежским». Витовт же с его стремлением к славе, к захвату чужого, с его разноплеменным войском, шёл посадить на ордынский трон Тохтамыша, заодно с которым он собирался свергнуть князя Московского. Продав честь и совесть за иудейское золото, Витовт, как и Ягайло, в своих владениях всемерно потакал жидовствующим и преследовал Православных Христиан. Естественно, никакой победы он достигнуть не мог.
Пока литовцы собирались в поход, на помощь Темир-Кутлую подошёл поседевший в боях сподвижник Тамерлана хан Эдигей с огромным войском, и ситуация переменилась. Перед битвою Эдигей съехался с Витовтом для личного свидания. «Князь храбрый! - насмешливо произнёс татарин, - наш царь справедливо мог признать тебя отцом, он моложе тебя годами; но я-то старше тебя... потому... ты признай меня отцом... и плати дань, а также изобрази на Литовских деньгах мою печать».
Взбешённый Витовт приказал готовиться к сражению немедленно.
Татар насчитывалось 200 000, при этом они готовы были примириться, не вступая в бой. Благоразумный воевода Краковский Спытко советовал Витовту не искушать судьбу. Но другие вельможи о том и слышать не хотели. Польский пан Щуковский смеялся над Спыткой: «Если тебе жаль расстаться с твоей красивой женой и с большими богатствами, то не смущай по крайней мере тех, которые не страшатся умереть на поле битвы». Спытко ответил: «Сегодня же я паду честной смертью, а ты трусливо убежишь от неприятеля».
Так и случилось. Татары наголову разбили литовцев. Первыми с поля боя бежали Тохтамыш, Щуковский, а за ними сам Витовт. Спытко погиб как герой. Кровопролитие продолжалось до глубокой ночи. «Ни Чингиз-хан, ни Батый, - пишет Н.М.Карамзин, - не одерживали победы совершеннейшей». Орда гналась за Витовтом от реки Воркслы (где началось побоище) до самого Киева, бывшего тогда под властью Литвы. И снова древняя столица Руси подверглась татарскому разорению.
Разгром литовцев на берегу Воркслы оказался на руку Московскому князю. Зять Олега Рязанского князь Юрий вновь овладел Смоленском (1401 г.), а по смерти тестя прибёг под защиту Василия Димитриевича (1402 г.). И хотя удержаться в Смоленске Юрий не сумел (Витовт опять захватил город), ссора Москвы с Литвою, возникшая вслед за этим, принесла выгоду. Война длилась три года и окончилась миром (1408 г.) после долгого стояния обеих ратей на реке Угре.
В результате этого «стояния» Витовт навсегда отказался от своих притязаний на Новгород и Псков. Влияние Москвы возросло, и новые грядущие напасти уже не могли изменить её положения.
Победа Эдигея над Витовтом показала, насколько ещё сильны татары. Тем не менее, Василий Димитриевич, как и отец его, не собирался платить им дань и даже не отправлял в Орду своих послов. Нападать открыто басурманы уже не решались (времена Батыя прошли), однако и признать независимость Московского княжества ордынцам не хотелось. Пылая жаждой мести, Эдигей задумал военную хитрость. Распустив слух, что его войско идёт на Литву, он скрытно приблизился к Москве и неожиданно оказался у стен её 30 ноября 1408 года. Осадив Первопрестольную, татары пожгли всё вокруг, разорили Ростов, Димитров, Серпухов, Городец и даже Нижний Новгород, но Москву им взять не удалось. Торопясь назад (ибо в Орде зрел очередной переворот), Эдигей притворился, будто согласен на выкуп в 3000 рублей. Эту не столь значительную сумму москвичи охотно уплатили, не ведая, что и того можно было не делать. Отступление татар началось 20 декабря в канун дня памяти Святителя Петра, Митрополита Московского (небесного покровителя столицы). И более, до самой кончины великого князя Василия (1425 г.), военные действия, кроме отдельных разбойничьих вылазок, Орда не возобновляла.
Урон от Эдигеева набега был огромный, и всё же дани с Русских ордынцы не получили. Они совершили ещё одно внезапное нападение на Владимир (1411 г.) с великой кровью, грабежом, пожаром; но в дальнейшем отношения с татарами стали складываться по-новому. Безысходное иго сменилось напряжённым противостоянием равносильных сторон.
Заря над Русью разгоралась всё ярче и пламенела не только войнами, но блистала уже и мирным сиянием.
Деятельный исихазм, как новое направление православной духовности, зародился на Афоне. Основал его, мы помним, Великий Святитель Григорий Палама. Соединив молитвенное созерцание с борьбою в защиту веры, паламиты привнесли исихазм во все области жизни, в том числе и в искусство. В конце XIV века в Москву прибыл из Византии дивный иконописец Феофан Грек. Последователем его мастерства на Руси стал Преподобный Андрей Рублёв. Вслед за учениками Святого Сергия Радонежского, иконописцы «Рублёвской школы» (тоже в большинстве монахи-исихасты) творили умную (Иисусову) молитву, смиряли плоть постом, уединялись, исполняли обеты и, в стяжании благодати Божией, возвели церковную живопись на недосягаемую высоту.
Называть это чудо «Русским Возрождением», как принято у современных искусствоведов, по меньшей мере некорректно. Иконопись Феофана и Андрея Рублёва не нуждается в сравнении с западным ренессансом. Художники-исихасты ничего не возрождали. Они творили всё заново, молитвенно призывая благодать Божию на свой смиренный труд. И святые лики, исполненные ими, действительно излучали Фаворский свет.
До сих пор исследователи не могут постигнуть тайну той непревзойдённой гармонии цвета и композиции, что отличала русскую икону начала XV века. Учёные спорят, фантазируют, но соглашаются в одном: ни Феофан Грек, ни Андрей Рублёв не писали этюдов с натуры, не порочили святыню копированием грешной плоти, как это делали итальянские возрожденцы.
Сам Феофан вспоминал, что он «никогда не глядел на существующие образцы». Но «в духе своём постигал отдалённые и умственные вещи, в то время как духовными очами созерцал духовную красоту».
Творчество русских иконописцев XV века, замечает церковный историк прот. Иоанн Мейендорф, «говорило современникам о единении с Богом как о главном содержании человеческой жизни: их искусство, как духовность и богословие исихастов, стремилось показать, что такое соединение возможно, что оно зависит как от Божественной благодати, так и от человеческого желания достигнуть его... Определение этого духовного движения как "тормозящего консерватизма" [в чём гуманисты по сей день обвиняют и Св. Григория Паламу и всю Православную Церковь] может основываться лишь на подсознательном убеждении... что "прогресс" возможен лишь при секулярном [обезбоженном] понимании человека».
Это тот самый пресловутый гуманистический «прогресс», который разрушает нравственность и ведёт человечество к вырождению, толкая мир в пропасть антихристова царства.
Эпоху расцвета Святой Руси «прогрессисты» именуют не иначе, как «мрачным средневековьем». Их злую досаду можно понять. Все происки агентов папизма, иудаизма, гуманизма (что по сути едино) в средневековой Московии терпели провал, хотя попыток растлить Россию и втянуть её в унию с латинством было предостаточно.