«Вскую шаташася языцы,

и люди поучишася тщетным»

(Пс.2,1).

Бесспорно, попытки возрождения язычества в виде эллинизма начались в Византии задолго до событий, описанных в предыдущей главе. Достаточно вспомнить краткое царствование Юлиана Отступника (361-363 гг.) или пятый Вселенский Собор (553 г.), осудивший писания Оригена и ряда авторов, поддавшихся влиянию восточного оккультизма. Но тогда, в эпоху расцвета Греческого Православия, философия не имела власти над сознанием Христиан. Напротив, сами язычники массами обращались в веру, внимали словам Евангелия, проповедям Святых Отцов. А Отцы Церкви знали науку древних эллинов настолько, что легко отметали возражения тогдашних неоплатоников, задававших тон византийской философии IV-V вв. Многие Святые Отцы учились в той же Платоновской Академии, в том же Аристотелевом Лицее, в других риторских школах: изучали логику, поэтику, физику. Но это не мешало им исповедовать истину Христову. Философские предметы полезны для развития ума, когда отброшен мировоззренческий хлам язычества, но для этого нужно иметь православное мировоззрение: сначала веровать, бояться Бога, и лишь потом изучать науки. В противном случае - заблуждения неизбежны. Святые Отцы не гнушались систематическим знанием своего времени, но высказывались о нём в духе Блаженного Августина (V в.): «Если греческие философы... обронили истины, полезные для нашей веры, то этих истин не только не следует остерегаться, но необходимо... употребить нам на пользу». Хотя при императоре Юстиниане Афинская Академия была закрыта (529 г.), как полностью изжившая себя, к философии в целом сохранялось терпимое отношение. Другое дело, что её влияние было тогда ничтожным. Мужей, алчущих истины, питало Православное Богословие, а любителей языческой мудрости оставалось всё меньше и меньше.

Из творений великих эллинов Христиане брали то, что имело практический смысл. Что не противоречило Евангелию и Святым Отцам. Например, логику Аристотеля - вещь, вполне пригодную и даже необходимую в приложении к земному рассуждению. Только с её помощью не судили о предметах Божественных. Аристотель пытался познать истину, и отчасти его догадки были правильными. Однако это мнение, «правильное отчасти», но ложное в целом, применительно к учению о Боге оказалось просто ересью. Схоласты Запада пошли путём Аристотеля и заблудились дальше, чем все еретики предыдущих веков.

Восточная Церковь накопила богатый опыт защиты своих догматов от еретических поползновений. На семи Вселенских Соборах были преданы анафеме ариане и несториане, монофизиты и монофелиты с иконоборцами и прочие отступники от веры. После чего произошло отпадение римских католиков. Философия оставалась в тени. Её не только не преследовали, но более того, при Царьградском дворе имелась даже должность - ипат философов. В XI веке сей высокий пост занимал известный учёный Михаил Пселл. Он активно участвовал в жизни государства, оставил богатое литературное наследие. Но при этом, как философ православно верующий, Пселл не подвергал ни малейшему сомнению авторитет Священного Писания. Он ценил Богословие Святых Отцов и свою жизнь окончил в монастыре. Незадолго до воцарения Алексея I Комнина (1081 г.) Михаил Пселл постригся в монахи. Должность ипата занял его ученик и ярый соперник Иоанн Итал. Прозвище Итал - не случайное. До конца своей жизни он говорил по-гречески с итальянским акцентом.

Так вот, этот самый Итал, - вспоминает о нём уже известная нам Анна Комнина, - «учителей... не выносил и не терпел учения... он считал себя выше всех и без науки поспорил с Пселлом на первых же уроках». Не удивительно, что потом и ученики Итала, по свидетельству того же автора, «ни одной науки не знали... в точности... Не владея реальными знаниями, они находили себе защиту в идеях [имеются в виду "идеи" Платона] да в смутных теориях о переселении душ».

Последнее нам хорошо знакомо. «Переселением душ» бредят современные оккультисты. В Христианскую эру, под влиянием неоплатоников, заражённых азиатской мистикой, греческая философия выродилась именно в оккультизм. За что, в основном, и была закрыта Академия в Афинах. Запад заболел этим позже (в эпоху крестовых походов), но заболел навсегда. В Византии же оккультизм не привился ни в раннем, ни даже в позднем средневековье. Дерзкая попытка Иоанна Итала распространить языческие идеи посредством преподавания философии в Константинополе закончилась судом и церковной анафемой (отлучением) самого распространителя.

На праздник Недели Православия и в греческих, и в русских храмах до сих пор читается специальный Синодик. В нём содержится 11 положений, по которым был отлучён от Церкви еретик Иоанн Итал, и отлучаются все те, кто доныне разделяет его бредни о «переселении душ», о Платоновских «идеях», как «реальных сущностях», о создании мира из «предвечной материи» и т.д. То есть предаются анафеме все крещёные последователи буддизма, индуизма, вместе с компанией Рерихов, Блаватской, и прочих адептов теософии, безумствующих в наши дни, заодно с астрологами, колдунами, экстрасенсами.

Как бы сказали нынешние гуманисты, Иоанн Итал «опередил своё время». Его сатанинский дебют не состоялся. Церковь была бдительна, а социальная база еретиков оказалась слишком узкой, чтобы рассчитывать на большой успех. Однако уже через столетие, когда Константинополь оказался в руках крестоносцев, когда над вековой традицией Эллады, над греческим языком и культурой нависла угроза романизации, германизации, окатоличивания, греки вдруг вспомнили, что они не только Православные Христиане, но ещё и потомки древних эллинов. Тогда пробил час восточных возрожденцев. Уже при Феодоре I Ласкарисе и при Ватаци рьяные патриоты-эллинисты начали именовать Никею не иначе, как «Новыми Афинами», «Элладой», «Эллиниконом». Императоров и полководцев стали сравнивать не с Библейскими героями (Давидом, Самсоном), а с персонажами древних мифов: Гераклом, Ахиллом, с царём Александром Македонским; потянулись к античному искусству и уже кое-где, осторожно, начали превозносить мудрость Сократа и Платона над Святоотеческим Богословием, изучать Аристотеля и неоплатоников, от Плотина до Прокла.

На волне антилатинства эллинизм сделался знаменем византийских патриотов. Но довольно скоро, ещё до освобождения Царьграда, греки стали обнаруживать, что их возрожденческие идеи удивительно схожи с западными. Верующих эллинистов это открытие сразу отрезвило и заставило думать. Монашество отвергло самую мысль о «возрождении», как идею в корне антихристианскую, после чего большинство патриотов благополучно вернулось в лоно Церкви. Не покаялись только те, кто глубоко увлёкся латинской схоластикой, кто погрузился в язычество - как некогда заблудший император Юлиан Отступник, - и возгордился ложной учёностью, подобно Иоанну Италу.

Феодор II лишь отчасти походил на этих последних, однако крушение надежд и катастрофу личной жизни он пережил наравне с ними.

Конечно, ни с Юлианом, ни с Италом Феодора II сравнивать нельзя. Никейский царь не склонял империю к идолопоклонству, не сеял зловредную ложь оккультизма. Но восхищение античной мудростью в итоге погубило и его: привело к жестокости в отношении подданных, к неизлечимой болезни и скоропостижной смерти, после которой всё, созданное его дедом и отцом, стало разрушаться.

На третий день от похорон Феодора на его могиле разыгралась кровавая сцена. Музалон, назначенный регентом при восьмилетнем наследнике, прибыл в Сосандрский монастырь (усыпальницу Ласкарисов), и когда царевич Иоанн, окружённый роднёю регента, вошёл в храм для заупокойного богослужения, туда ворвались латинские наёмники и заговорщики из партии Палеолога. Её называли ещё партией «слепых», так как многих её членов царские палачи лишили зрения по наветам Музалона. Сведение счётов началось прямо у алтаря, и кровью избиваемых был забрызган святой престол.

Михаил Палеолог не участвовал в этом убийстве. Заговорщики не называли его имени. Народу они кричали: «Мы расправились с изменниками, которые извели царя Феодора и посягнули на свободу его сына царя Иоанна. Да здравствует свобода!» Тем не менее, регентство, как только явился Палеолог, сразу же перешло к нему, ещё до прибытия патриарха. Казна также оказалась в его руках, после чего началась её раздача. Денег Михаил не жалел: раздавал всем - и вельможам, и воинству, и архиереям; одаривал столь щедро, что скоро сделался соправителем, а затем и единовластным самодержцем (наследника Иоанна так и не короновали).

На приёмах новый царь разбрасывал золото обеими руками; устраивал для народа ристалища, игры, приказывал всем веселиться. Добро, нажитое трудами Ватаци, утекало сквозь пальцы. Моральные строгости Палеолог отменил. Вельможи снова стали наряжаться во всё иностранное, завивать локоны на западный манер, а при дворе уже кое-кто шептал: «Чешитесь, завивайтесь... потом будете драть себе волосы, когда есть будет нечего».

Национальная держава Ласкарисов уходила в прошлое. Знать, окружавшая нового императора, рвалась в Константинополь. О том, что с уходом двора из Никеи падёт за полвека созданная силовая опора государства, никто не думал. И никто представить себе не мог, что в скором будущем упадок Никейского царства, брошенного Палеологами, повлечёт за собою гибель всей Византийской Империи.