Глава о начале бедствий и испытаний для Шамиля и его единомышленников

Глава о начале бедствий и испытаний для Шамиля и его единомышленников

В том сражении в Грузии были многочисленны утаивание добычи, измены[143] и увеличение угнетения со стороны управителей и наибов. Они постепенно [241] переставали повиноваться. А ведь известно, что «государство продолжает существовать при неверии, но не [может] продолжаться при угнетении». Конец. И что «гордость — это моя мантия, если кто оспаривает ее у меня — погублю его». Конец.

И не прибавлял Аллах всевышний войскам имама после этого сражения, куда бы они не направились, ничего, кроме принижения и поражения, оставления без помощи и отступления. И в то же время не было у глав и правителей ничего, кроме удаления и гордости, у имама — кроме опущения узды правления и подтверждения,[144] у семьи имама — кроме расширения за пределы дозволенного имамом и припрятывания,[145] у простого народа — кроме недовольства правителями и неодобрения этого припрятывания. И это «потому, что Аллах совершает любое дело, которое должно совершиться».[146]

Я даже слышал, как имам, когда он был в Ишичали, толковал в одной из своих речей это сражение в Грузии, как злополучное сражение.

Сообщил нам казначей имама Хаджияв ал-Урути после бегства Шамиля из Темир-хан-шуры о том, что имам собирал неоднократно свою семью и домочадцев и поучал их, [говоря] следующее: «Истинно, это государствование уже продлилось для нас так долго, как оно не длилось для тех, кто нам предшествовал. Так не превозноситесь же в одеждах и пище. Будьте благонамеренными, может быть оно [государствование] близко от того, чтобы уйти от нас и повернуться к нам спиной». Он даже однажды сказал: «Поистине; я боюсь попасть к ним в руки».[147] Он говорил раньше Хаджияву неоднократно: «Не [242] храни эти деньги и не скрывай их от того, кому они должны принадлежать». Конец.

Имам заботился о выполнении всех предписаний шариата и все время приказывал делать то же самое правителям своего государства. Он даже требовал, чтобы в его государстве шерсть овец не выщипывалась, а состригалась ножницами, и чтобы не убивались пчелы при извлечении меда [из ульев], хотя бы это и тяготило народ. Однако правители и чтецы, не говоря уже о простом народе, не приложили своих рук к выполнению этого его приказа. Однако, когда Аллах всевышний захотел исполнить дело его, то народ стал мягкотелым и беспечным.

Летом 1274 [1857/58] г. поднялись русские со своими помощниками — отступниками из крепости Чиркея — в Буртанай и заложили там крепость. Пали там смертью праведников некоторые люди, среди них наиб, прекрасный Хитын ал-Хидали, ученый наиб Шамхал ал-Хиликури, храбрец, шейх Мухаммед ал-Карахи ал-Хучуви. Рассеялась совокупность вилайета Нахбаг. [Его жители] переселились на равнину Ауха, а их наиб, сын Джемаля ал-Чиркави, со своим отцом, братьями и всеми их домочадцами убежали к русским. Некоторые из их домочадцев были взяты в плен. Джемаль и его сыновья умерли через месяц среди русских. Конец.

Пришла в беспорядок жизнь вилайета Багуляль. Затем ополченцы имама употребили большие старания [для того, чтобы укрепиться] в Бусрахе. Затем вилайет Гехи отошел от имама и повернул к русским, а их наиб Саад Аллах переселился к имаму. Отошел таким же образом вилайет Шубута с их наибом Батакайем. Русские вышли к «Длинной Горе» в Тадбутри. Затем вернулись оттуда. Ополченцами имама были приложены все старания [для того, чтобы укрепиться] в вилайете сурового Рамадана ал-Анди. То же самое пытались сделать на берегах рек Канхо и Бальхаль для[243] того, чтобы укрепить равнину Галяляля. И не принесли никакой пользы эти мучительные старания в этих местах, кроме как ослабления ополченцев и их отвращения. Затем в вилайетах имама произошел всеобщий сильный голод, так что 4 саиа[148] стали стоить несколько кыршей [рублей].