Глава XXX

Глава XXX

Андрусовский договор. Раздвоение Украйны. Два Гетмана. Радзиевский в Семибашенной. Дорошенко идет к Подгайцам. Сирко грабит Крым. Договор Собесского с Крымцами и с Дорошенком. Дорошенко признан Гетманом. Казнь Тетери. Поляки хотят казнить Юрия и Тукальского. Они скрываются. Рославлев. Царский Манифест. Дубенский. Его переговоры с Дорошенком и с Тукальским. Тетерев и Тяпкин. Письмо Дорошенка к Тяпкину. Патриархи предают анафеме Брюховецкого. Женидьба племянника Брюховецкого. Ропот Малороссиян за мир Андрусовский. Письмо Мефодия к Брюховецкому. Письмо Царя к нему. Письмо к нему же Дорошенка. Убиение Воевод. Брюховецкий возстает на Государя. Ромодановский идет на Брюховецкого. Полковница Острая. Брюховецкий схвачен россиянами. Народ судит его и убивает дубьем.

Во время Подгайского похода, Россия приводила к окончанию мирные условия с Польшею. Тридцать съездов ни к чему не привели. 3-го Января на тридцать первом съезде постановлено перемирие на тридцать с половиною лет. 20 Января обе Державы разменялись условиями. Деревня, где происходило это важное дело, была Андтрусов, Смоленской губернии при речке Гродне. Уполномоченными были со стороны Москвы: Окольничий Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин, Дворянин Богдан Иванов Нащокин и Дьяк Григорий Богданов. С Польской стороны: Генеральный Староста Княжества Жмудского Юрий Карл Глебович; Маршалек Литовский Хриштоп Завиша; Референдарь и Писарь Литовский Киприян Павел Бростовский; Подкоморий Кременецкий Степан Ледоховский; Подкоморий Ян Антоний Храповицкий и Стольник Воеводства Калишского Станислав Казимир Кожуховский.

Андрусовский договор состоял в тридцати четырех статьях; извлечем из них все относительное к Малороссии:

Козаки и Украйна Восточной стороны Днепра остаются во власти Царя. Государь же обещает не вмешиваться в дела Украйны Западной и тамошних козаков; увольняет их от данной ему присяги и признает владычество над ними Короля и Республики. И так Смоленск, Чернигов, Стародуб уступлены Москве; Днепр назначен границею обоих Государств. Козакам Запорожским назначено быть в послушании обоих Государей и отправлять общую службу против Турецких и Татарских нападений; всякий из них пользуется правом свободного вероисповедания; они лишаются права строить новые города; запрещается людей из поселений куда-либо выводить. Козакам, которые переходят во власть Королевскую, не мстить; и как, по сей стороне реки Днепра от Киева живущих, козаков Его Царское Величество, — так и по другой стороне той же реки от Переяславля имеющихся, Козаков же Его Королевское Величество в оборону свою принимать и до мест и до городов их, в те перемирные годы, вступаться не будут и не велят. Город Киев со всеми к нему принадлежностями и военным снарядом отдастся во власть Царю на два года, и при Киеве округ не более как на милю; через два года, в 1669 году Апреля 5 дня, Киев и его округ должны быть возвращены Республике. Царь обязывается прислать Королю вспомогательное войско, состоящее из 5,000 конницы и 20,000 пехоты для успокоения Украйны, и против Турков, вторгнувшихся в границы Республики, принимающих под Султанское покровительство козаков и помогающих Дорошенку. Кроме того Царь обещает из собственной казны вознаградить Польское шляхетство, теряющее свои владения на восточном берегу Днепра; с обеих сторон вышлются Коммиссары для установления пределов Украйны. Наконец по этому же трактату Дорошенко не может быть Гетманом ни на Восточной ни на Западной Украйне.

И так Андрусовский договор раздвоил Украйну, отданную Хмельницким в руки Царства единою. Отныне на целое столетие Украйна стала Польскою, Русскою; была потом часть ее и Турецкою. Но единодушно Малороссияне признавали ее не раздельною и не хотели знать Малороссии иначе, как «пространством земли от Словечни до Днепра, от Клевени до Орели и от обеих Галиций до северного Донца.»

При слухе об этом договоре, ропот, волнение, мятеж в Украйне сделались повсеместными. Это и уж было не предательство Брюховецкого; это было раздробление отечества. Народ не размышлял о политической невозможности. Он не знал тайн кабинета, к нему не дошло донесение Нащокина, которое для потомства уцелело, и в котором Боярин писал Царю: «о Киеве и Запорогах свыше человеческой мысли склонились коммиссары и на том знаки Божии явные.»

А между тем Дорошенко, узнав, что поэтому же договору он уж Гетманом быть не может, решился вести с Поляками войну непримиримую, безпрестанную. Приверженность множества козаков, дружба с Ханом, покровительство Султанское — ему давали все средства к этой войне. По Ханскому предстательству Константинопольский Диван вступился за Дорошенка. Польский посланник в Цареграде, Радзиевский, представлял Визирю, что козаки Польские подданные, что Западная Украйна принадлежит Республике, что никакая держава не вправе вмешиваться в домашние дела Государства соседнего. Визирь отвечал, что Порта и не входит в разбирательство внутренних смут и междоусобий Республики; но как козаки прибегнули к могущественной защите Турецкой, то_оная будет им дарована, и Поляки должны немедленно возвратить им права и собственность. Радзиевский спорил, его посадили в Семибашенную крепость, где—от огорчения—он впал в горячку; Татарам отправлен Фирман о выдаче восьмидесяти тысяч вспомогательного войска Дорошенку.

И Дорошенко выступил к Подгайцам с двадцатью четырьмя тысячами козаков и с осьмьюдесятью тысячами Татар. Первая стычка при Нараеве, где предводительствовал Полковник Рущиц, была удачна для Поляков. Вскоре Дорошенко появился со всею силою, окружил неприятельский обоз и с насмешкой спросил у Поляков: войско ли будет защищать город или город войско? Коронный Гетман выступил из обоза и построился в боевой порядок. Александр Поляновский предводительствовал тринадцатью Хоругвями кавалерии и стал на правом Фланге; Владислав Вильчковский вел левый фланг; Яблоновский предводил срединою войска; Собеский стоял в резерве. Орудия, поставленные в редуте на холме, открыли огонь по Козацко-Татарским войскам. Вся линия пришла в действие. Козаки начали приступ к старому городу; Татары с привычным криком ударили на Польскую линию; Польская кавалерия на них наскакала, согнала с поля битвы и разсеяла; на месте стычки легло множество трупов; ночь прекратила бой; Поляки, ободренные удачею, возвращались в лагерь; но их было только двенадцать тысяч; Татары сделались осторожнее. Дорошенко окружил Польский лагерь. Сто четыре тысячи человек прекратили все сообщения, все поставки фуража, провианта; сквозь эту массу ни вспомогательному отрядку в лагерь, ни осажденным в поле пробиться было нельзя. Прошло две недели; дела Собеского становились затруднительными.

Вдруг прискакал гонцем из Крыма к Дорошенку тамошний мурза, Умет Кочуба. Он привез весть, что, пользуясь отсутствием одной части Татар в Украйну, и другой по Султанскому фирману в Закубанскую экспедицию, Кошевый Сирко с Запорожцами ворвался в Крым, разоряет тамошние города, жилища предает огню и мечу, а Хана самого загнал в горы. Это встревожило Дорошенковых союзников; страх за жен и детей принудил их согласиться на переговоры с Собеским, который давно уже хотел бы их начать. Октября 9-гоначали обе стороны договариваться. Со стороны Поляков прислано было четыре Депутата: Яблоновский, Поляновский, Вильчковский и Куропатницкий; Татары выслали четырех Мурз и скоро условия были готовы. Хан обещал Полякам приязнь, спокойствие, запрещение набегов на Польскую землю не только Татарам Крымским, но и Ордам: Буджакской, Ногайской и Белогородской. Всех Польских пленных, находившихся в Крыму, особенно Маховского, он обязался освободить. Собеский дал уверение в своевременной высылке Донативы. Султаны: Кирим-Гирей-Калга, Омбо-Гирей-Нурадин, и Караша-Ага-Атталык скрепили своими подписями эти условия.

С Дорошенком и козаками состоялся следующий договор: Собеский обязался от имени Короля и Республики предать забвению все прошедшее; нарядить на будущем Сейме Коммисию для разобрания споров и приведения в порядок дел Украинских; облегчить посполитство насчет поставки жизненных припасов и потребностей для войска; уменьшить гарнизон Белоцерковский; разсмотреть жалобу козаков на Белоцерковского Комменданта, Полковника Стахурского, и учинить по ней справедливое решение; движимое и недвижимое имущество, отнятое у Паволочского Полковника, немедленно ему возвратить. Дорошенко обещал повиновение Королю, верность Республике, отречение от связей и покровительств заграничных; возвращение имуществ Украинских, отнятых у Польского шляхетства. Петр Дорошенко, Обозный Иван Демиденко, Полковники, Асаулы с одной стороны, с другой Ян Собеский подписали этот договор и учинена была взаимная присяга.

Октября 16 заключен и приведен был к окончанию этот мир козаков, Крымцев и Поляков, в лагере у Подгайцев; козаки возвратились в Украйну, Крымцы в Крым, Поляки разошлись по домам; остались ужасные и повсеместные следы, грабежей, пожаров, опустошений. Одна Ногайская Орда в Покутьи обратила в пепел более трех сот городов и сел, — по словам современного Писателя Коховского.

Дорошенко принял от имени Короля, из рук Собеского, булаву, знамя и литавры; он был провозглашен Гетманом на место Тетери, который, соскучив носить только имя Гетмана, потеряв доверие и любовь козаков, тоскуя в бездействии, предвидя дурные для себя последствия, уехал в Варшаву и, сложив с себя сан, сдал Королю регалии. Он думал мирно окончить жизнь в столице Королевской, в сердце Республики; но ошибся, как ошибались Наливайко, Косинский, Павлюга, Остряница. Запорожцы подали Королю жалобу на бывшего Гетмана. Высланные от них Депутаты просили удовлетворения за похищение церковных утварей, сокровищ и собственности войсковой.

Тетеря был взят под стражу; наряжена была Коммиссия. Польские Историки стыдятся сказать истину; мы скажем ее. Они говорят, что будто бы Тетеря успел оправдаться, был освобожден; что постановлено было пушкам, аммуниции и всем военным снарядам войска Запорожского иметь складку в Белой Церкви; что Чигирин был назначен Гетманскою столицею, и что, наконец, Тетеря удалился в Адрианополь, где на чужой земле окончил жизнь, запятнанную изменническою ненавистью к своему родственнику, военному товарищу — Виговскому. И вот благодарность человеку, всегда верному Польше! И это слова Польского Историка; — такова-то истина, которая должна быть чувством священнейшим для Бытописателя. Из Малороссийских дел, хранящихся в Коллежском Архиве, мы видим не то. Да и для чего бы оправданный, освобожденный Тетеря удалился в чужую землю умирать? Конечно, он был предатель и злодей, в том его соотечественники не сомневаются, но предатель не Польши, злодей не для нее, а для враждебной Полякам Украйны, для собственной родины. Что же скажет потомство, и что подумали современники при известии, что за все заслуги пред Республикою, Сейм Польский, боясь Запорожцев, в надежде на прочность мира с Дорошенком велел Тетерю— казнить смертию.

Гетманство Дорошенка было противно договору Андрусовскому. Казнь Тетери была противна чести, и пугала Дорошенка, который мог ожидать и себе подобной же участи. Главным его советником был Иосиф Тукальский; Поляки хотели казнить Тукальского, Юрия и Гуляницкого. Они скрылись во внутрь Малороссии; Тукальский решился Полякам мстить до гроба; Дорошенко начал сносится с Портою и искать покровительства Султанского. Все усилия Поляков привесть в повиновение Западную Украйну остались тщетными; Республика просила Царского посредничества; Государь отправил Ротмистра Ивана Рославлева к брату Дорошенка Григорию и к Тукальскому; Рославлев предложил им от имени Государя, чтоб они «отложили горделивые мысли, держались веры Христианской, не имели дружбы с Татарами, предали себя в защищение обоих Государей.» Наедине он просил их «отклонить и Гетмана от Христоненавистных Агарян под высокую Державу союзных Монархов.» Петр Дорошенко отвечал: «Государи Андрусовским договором разодрали на части Украйну и согласились оную искоренить, — и такой союз с Татарами должен оставаться, во всей силе, тем более, что эта дружба ни в чем не мешает ни России, ни Польше, — а я и бее подданства всегда доброжелательствую Царю.»

Между тем Рада собиралась за Радою: они были местные; можно было предвидеть общую, и ее следствием какой-нибудь великий переворот. Чтоб отвратить это несчастие, был издан следующий Манифест к Малороссиянам:

«Известно всем вам как Мы, Великий Государь, войсками Нашими, не щадя Нашей казны, в оскорблениях, вам наносимых, вас защищали и обороняли; ваше обещание, с начала подданства Гетмана Богдана Хмельницкого и до Боярина Нашего, Гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого, быть у нас в верном послушании тоже известно каждому. И потому Мы разставили в Малороссийских городах войска Наши, не для того, чтоб увериться в вашем верноподданстве, но чтоб наносить страх врагам вашим, чтоб при вас всегда была Наша оборона. За что же началась в городах ваших внутренняя война и открыла средства народам не Христианским губить и увлекать в плен Христиан? Ныне, когда Господь Бог услышал молитвы Наши и даровал Нам мир с короною Польскою и Княжеством Литовским, вам остается, отложив воинские труды, разойтись по домам вашим. Вы должны бы воздать Богу благодарность, не сомневаться в прочности мира и заняться хозяйственными заботами. Мы надеялись, что этот мир вам наиболее приятен будет потому, что у вас были войны кровопролитнейшие, поднятые вами на защиту собственную, и вместо этой радости вы явили несогласие и начали кровопролитие. Где слыхано, чтобы Посланников побить? Хотя бы и война велась между народами, то и там не умерщвляют Посланников. А вы, безстрашные, забыв Суд Божий, вы пролили свою кровь учинили дело преступное, не Христианское, и злую славу пустили в свет. И ныне мы слышим от Гетмана и Бояр ваших, что вы хотите без Нашего Государева Указа Раду чинит, а с каким умыслом, о том ни они к Нам не пишут, ни от вас известия нет. Мы никак не надеялись, чтоб без всякого с Нашей стороны оскорбления вы были нам враги и отступники; но Бог разрушает советы хотящих брани, и посылает благословение в единомышленный дом. Вам, Полковникам, рядовым и посполитству, имеющим веру, надежду и любовь, следовало б обращать малодушных и суетных на путь истины; а у вас некоторые легкомысленные люди, презрев страх Божий, в пустоте любви сердец окаменелых, хотят последовать в злой путь Гетману Дорошенку. Вам должно бы Дорошенку напомнить о единоверстве, взыскать его заблудшего и привести в ограду Христовых овец; чтоб чувственные волки, над их отступною кровью разъярясь, невинных, блудящих в горах противенства или несмысльства, не поели, и Христовых овчарен не опустошили. «О, не навлеките на себя праведного гнева Божия, отлучитесь от непокорных, чтоб многие рати обоих славных Государств не обрушились на край ваш, и не учинилось бы великое кровопролитие. Вашему единомыслию с Дорошенком готов дивиться целый свет; оказавшие неповиновение ныне прощены будут, и пусть займутся домашними заботами; Мы, Великий Государь, будем всегда иметь вас под Нашею великою защитою. Кормите войска Наши без оскорбления, держите во всем совет с Боярами Нашими, Гетманом и Воеводами, тогда и Господь Бог и Наше Царское милосердие умножит и устроит благо Ваше. Дан 1667 года, Июля 7 дня, в Москве.»

Декабря 15-го приехал к Дорошенку Дворянин Василий Дубенский. Но тщетно он старался отклонить Западного Гетмана от Польши и от Крымцев. Дорошенко принял его ласково, уверял в желании поступить под высокую руку Великого Государя, жалел, что нельзя исполнить того в скором времени; говорил он, что ждет решения Сейма, и что если не возвратят ему Белой Церкви, по условию с Собеским, то станет войною добывать этот город. Напрасно умолял его Дубенский не посылать Татар в Государевы города Заднепрские. Татары без моего ведома» отвечал Дорошенко, «не пойдут войною в Заднепрские города. Если и выступят в поход, то не против Русских. Долго служил я Королю Польскому; мы полагали головы свои за него; а теперь Поляки вместо благодарности нарушают наши преимущества; вмешиваются с Немцами в дела войсковые; не только козаков, Полковников бьют и мучат; берут с нас поборы, обругали и пожгли многие церкви Божия; иные обратили в костелы, — это нестерпимо для нас; «я не хочу Христианской крови, я не пошлю Татар на города Государевы, согласен быть под покровительством Царского Величества; но от Татар не отстану. К ним ближе от нас, чем к Москве; Государь не успеет прислать еще войска, как Татары, если я поссорюсь с ними, успеют уже опустошить Украйну; а если я в дружбе с ними, то и Россия будет цела.» За столом, после заздравных кубков в честь Государя, при громе пушек, разгоряченный вином Дорошенко наконец сказал: «Государь с Королем помирился и по договору Киев должен поступить Полякам, но я, Гетман, и все мое войско головы положим, а Киева не отдадим.»

На другой день Дубенский имел переговоры с братом Дорошенка Григорием и с Тукальским. Он полагал их стараниями преклонить Дорошенка к подданству Государю. Тукальский отвечал на это к Воеводе Петру Васильевичу Шереметьеву письмом, в котором решительно и прямо объявлял, что не станет советовать Гетману нарушать клятву свою перед Королем, что для, этого надобно быть и самому клятвопреступником; «Да подаст Господь иной совет Царскому Величеству и его советникам, совет праведный, истинный, Воспоминая же Писание: врагу твоему веры никогда не даждь, вручаю себя любви и благосердию милости Вашей.» 19 Декабря Дубенский уехал из Чигирина, с неутешительными новостями.

Только что он выехал, явился Поручик Рейтарского строя Кручина-Тютерев с письмом Василья Михайловича Тяпкина к Григорию Дорошенку. Григорий не принял письма, отправил Тютерева в Чигирин к брату своему, который изговорился страхом Польши и Татар. Тютерев, также как и Дубенский, безуспешен был в старании преклонить Западного Гетмана к Русскому подданству. Предстоя у обедни, которую совершали Тукальский и Архимандрит Гедеон, т. е Юрий Хмельницкий, он имел неудовольствие слушать имя Короля на эктении, и только при выносе Святых Даров, когда Тукальский поминал Вселенских Патриархов, Хмельницкий произнес имя Великого Государя Всероссийского.

Потом приехал в Чигирин и сам Стряпчий Тяпкин; напрасны были и его старания. Он ссылался на милость Государя, возвратившего свободу брату Гетмана Григорию, припоминал убеждения Киево-печерского Архимандрита Иннокентия Гизеля. «Орды не перейдут за Днепр,» сказал Дорошенко через брата своего Тяпкину, — «Дружба и братство Гетмана с Ханом не вредны ни Королю, ни Царю; а ясневельможный Пан Гетман войск Его Королевского Величества Запорожских, и без подданства Его Царскому Величеству, доброжелателен.» Здесь Григорий подал Тяпкину письмо Дорошенково: это был ответ на полученное Дорошенком через Тютерева. «Твое письмо я получил, — писал Чигиринский Гетман—«в котором ты хочешь преклонить к тому, в чем и другие были безуспешны, чего и я не могу исполнить, а почему, — Божиими судьбами или кознями людей недобрых и немирных, — то разсудит Бог. Кто больше крови пролил, ополчаясь на врагов Царских, как не Богдан Хмельницкий? Не он ли всго Украйну, Белоруссию и даже Литву с Вильною, Львовым и Люблиным отдал Государю? Кто привел все войско Запорожское не в Турецкое, но в Христианское Московское Государство, как не Виговский? Кто убил Самка и Золотаренка? Какая же им всем благодать за это? Разсмотри, Любимиче! В насмешку первому, в первой Коммисси под Вильно, Коммиссары Московские не дали места нашим Послам; при Польских и Цесарских и Послах они его называли недостойным о себе советоваться. Витебск и Полоцк возвращены Полякам; там ни одной православной церкви имети нам не позволяется; приняти от честности твоей советующего не можем.»

Но в тайных совещаниях Григорий и Тукальский сказали, что если Государь выведет Воевод из Украйны, если уничтожит подати, обяжет не нарушать прав и признает Петра Дорошенка Гетманом обеих сторон Днепра, то и Задпеприе поступит в его подданство.

Так богатый людьми преданными и единомышленниками, Дорошенко устроивал свои дела, И то время, как Брюховецкий пронырством и мстительностью увеличивал число врагов своих. В службе козацкой находился один Грек, который служил шестнадцать лет в Молдавии, потом жил три года в Иерусалиме, и наконец определился на службу в Малороссии при Богдане Хмельницком: это был Константин Мигалевский, Полковник. По неудовольствию, Брюховецкий отправил его в Москву под надзором Коневского Полковника Якова Лизогуба и Канцеляриста Мокреевича. Вселенские Патриархы Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский находились в это время в Москве по делу Патриарха Никона, Мигалевский прибегнул к их покровительству. Они постарались оправдать его пред Царем. Царь пожаловал ему в награду за клевету Брюховецкого сорок соболей и дворянское достоинство. Патриархи прокляли Брюховецкого. Пораженный известием об анафеме, Гетман отправил в Москву Нежинского Полкового Судью Федора Завадского и Канцеляриста Касперовича; он через Царя испрашивал Святителей прощения и разрешения. «За что меня прокляли Святейшие Вселенские Патриархи, я того не знаю.» Так писал он Государю. «Не щадя себя за Вашу Царскую Фамилию, не допуская Бусурманов поработить Малороссию и опустошить храмы Божии, я надеялся через то получить душе моей пользу, а не пагубу. Ныне величайшая скорбь снедает сердце мое. Какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же отщетит?» Гетман заключил письмо свое изъявлением радости о перемирии с Польшею, и обещанием не делать никаких обид и оскорблений.

Бояре, по повелению Государеву, писали к Брюховецкому, что он оправдан насчет доносов Мефодия; Епископ возвратился в Нежин из Москвы с титулом Нежинского-Украинского; Царь советовал ему примириться с Гетманом. Епископ, оставя вражду, поспешил из Нежина в Гадячь; Гетман выехал к нему навстречу за пять верст от города, угощал целую неделю, женил своего племянника на его дочери, дал пышный пир в Нежине, и тесная дружба между Гетманом и Епискомом заменила вражду.

В это время Андрусовское перемирие стало уже известно по всей Малороссии; но статей его народ не знал. Воспользовавшись его неведением, Поляки начали распространять лживые, и не менее того неприятные, вести насчет судьбы Украйны. Когда эти вести разнеслись по обеим сторонам Днепра и на Запорожьи, то возстание получило признаки весьма сильные и явные. По общему совету решили отправить послов в Москву от всей Малороссии; просить Государя о прекращении обид нестерпимых от Воевод и их прикащиков, в больших и малых городах; жаловаться на сдирства сборщиков по торгам и ярмаркам, и на перепись жен и детей. Но главное дело этих Послов было справиться о том, что положено насчет Малороссии в мирных трактатах с Польшею. Послами были Мокриевич и Урванович (по другим Рубан, по третьим Якубович). Но они узнали, что Поляки и их Коммиссары отлично в Москве приняты, что им отдают большие почести, а о содержании трактата ничего не сведали. На их о том вопросы, Бояре отвечали, что дела Государственные до войска не касаются, что дело военное знать Ружье и его употребление, а земскую расправу надлежит знать Воеводам городским и провинциальным, «которые если у вас есть, то они о том и знать могут.» И так Послы ни с чем возвратились. «Тии видевши, что при великом После Польском Беневском, Воеводе Черниговском, шляхту и граждан и людей посполитых, в Литве и Польши завоеванных, з женами и детьми и имениями, изо всея земли Великороссийской собирая, воспять Ляхам отдавано, донесли Гетману, что козаки уже уничтожены, и вскоре Ляхам яко Литовские и Польские невольники будут отданы.» Почти в это время пришла к Гетману Царская грамота, с объявлением, что несколько десятков тысяч войска расположится в Украйне на зимних квартирах. Козаки не понимали, за чем придет это войско, — войны никакой с соседями у нас не было. Народ и Старшины смутились; разнесся слух, что это войско придет для того, чтоб отдать Малороссию Полякам.

Епископ Мефодий уверял народ, что Боярин Ордын-Нащокин приближается с ратными людьми к Киеву и обратит в пепел все города Малороссийские. К Брюховецкому писал он следующее письмо:

«Для Бога, не плошай! Теперь идет торг о нас; хотят, взявши за шею, выдать Ляхам. Окружай себя более Запорожцами; укрепляй также своими людьми порубежные города. Утопающий хватается за бритву для спасения. Безбожный Шереметьев ныне в тесной связи с Ляхами и с Дорошенком. Остерегайся его и Нащокина. Мила мне отчизна. Горе, если поработят ее Ляхи и Москали. Лучше смерть, нежели зол живот. Страшись иметь одинакую участь с Барабашем.»

Множество Запорожцев явилось, по совету Мефодия, в Украйну. Они начали заводить ссоры и драки с людьми Московскими. Подвигнутый молвою народною и неудовлетворительными ответами из, Москвы, Брюховецкий опять отправил Послов к, Государю. Генеральный Старшина Григорий Гамалея и Канцелярист Касперович подали письмо Гетманское к Царю.

«По поводу тайных с Польшею переговоров, распущенные Поляками слухи об отдаче им в подданство Малороссии, возмутили войска Малороссийские и ее жителей; умоляю уведомить меня и народ о содержании тех контрактов? ежели подлинно Малороссия обречена к отдаче Полякам, то должностию обязан я принять против них оборонительные меры и избрать новые союзы, и протекции; если же Украйна останется по прежнему в протекции России, то верность и приверженность народа к Державе Российской суть неизменны и постоянны. А тайна и предательство в сем случае суть многогрешны и постыдны, и паче между народами единоверными и единомышленными; ибо известно всему свету, что народ здешний, претерпев от Поляков неслыханные в человечестве варварства и всех родов гонения, освободился от них собственно своею силою и мужеством. А соединился с Россиею по доброй воле своей и единственно по одноверству. Следовательно укреплять ее или другому даровать ни почему и никто не властен; и в противном случае я готов опять защищать себя оружием до последней крайности, и скорее соглашуся погибнуть, нежели сносить постыдное иго от врагов своих, и сие есть истинно и непреложно. О Царю! Если замешалась злоба на Воевод, то и тут главными орудиями не народ и Старшины, а Бояре Российские, которые прислали Воевод с инструкциями против правил и договоров прямо Египетскими или Вавилонскими; и Польское Правительство—подсылкою на нас Гетмана своего Дорошенка, народ поколебавшего. Но за всем тем самый разсудок учит, что за десять виновных злодеев не отвечают миллионы народа неповинного.»

Алексей Михайлович отвечал Гетману, что в Малороссию прислано будет тысяча человек пеших стрельцов, с недостающим числом Воевод, которые размещены будут по городам и уездам и они учнут по досугу и обычью каждого жаловати, а шалунов и неслушей карати судом и расправою; писано бо есть в книгах Христианских: ему-же честь, честь; и ему-же страх, страх! Сиречь на худых гнев, а на добрых милость. А тебе Гетману и всей Старшине козацкой смотрети войска и его снаряды, и служити с ним верою и правдою; а о войне и мире не хлопотати, и о трактатех с Польшею не стужати нам; у них все написано то, что ладно, а худо никто не пойдет.»

Этот ответ изумил и взволновал не только народ, старшин, войско, но и самого Брюховецкого. В довершение всей беды вдруг получает он письмо от Петра Дорошенка, и какое письмо:

«Такий начальнык в народе, як ты, Иване! повинен есть Суду Божиему и человечеству. Народ, вверивший тебе судьбу свою, пролил неищетное множество крови, потерял безчисленных предков, на брани избиенных, ведучи долголетние войны с Поляками за вольность свою и свободу прав своих; но какую он имеет вольность и свободу? По истине никакой; а одну злобную химеру. Годичные труды и все приобретенное их потом отнимают у них Воеводы и Приставы. Суд же и расправа в их руках. А что остается несчастному народу? Одна бедность и стенание. Вы и с Старшинами своими обольщены в Москве женщинами, а за их приданое народ отплачивает; и ты уподобляешься такому пастырю, который держит корову за рога, а другие для себя ее доят. Когда нет уже у тебя своей силы и отваги, то можно поискать и сторонней; когда нет в Христианах правды, то можно, попытаться об оной и у иноверцов. И то не грех и не глупость, но крайность, вынужденная необходимостью. Я готов все уступить на пользу народу, даже и самую жизнь; но оставить его в тяжкой неволе, и думать мне несносно.»

Брюховецкий сам призвал грозу, и сам изчез в ее первом вихре. В Январе была созвана в Гадячь Рада из Генеральных Старшин и Полковников. Эти Полковники были ничто иное, как простые Запорожцы, в сан этот самовольно Гетманом возведенные; вот что говорит о том одна из наших Летописей: «И по таковой Дорошенковой намови, съехавшиеся, по Богоявлении Господнем, Брюховецкого Старшина Генеральная, Полковники з гультяйства Запорожского поставленныи, которыи з голоты ставши на началах и на Крамарских дочерях поженившиеся хитро, яко своевольцы имилы всегда грабительство и с Гетманом Брюховецким усовитовалы, дабы от Царского Величества отступиты, и велив Брюховецкий Воевод, от Его самого добровольно в городы принятых, убываты.»

Это неистовое злодеяние, это предательство могло произойти только по воле предателя отчизны и его клевретов. Народ, везде и всегда добрый в массе, был против этого кровопролития, и он был действительно предан Государю и единоверной Москве. Это докажут в последствии его поступки, и даже по современным Летописцам мы видим справедливость моих слов. И они, сходно с народом, произнося всегда имя Царя Алексея Михайловича с любовию, слагают всю вину на Воевод и на своего свирепого Гетмана.

В начале Февраля козаки возстали на Воевод и сборщиков повсеместно. От Гетмана помчались гонцы: Старшина Гречаный в Крым, — просить у Хана союза; в Константинополь — Старшина Григорий Гамалея и Канцелярист Касперович искать вечной протекции. В Малороссии города были в огне, жители были ограблены Запорожцами; в четырех только городах: в Киеве, Переяславле, Чернигове и Нежине могли Воеводы спастись. В Стародубе Князь Волконский, в Новегороде-Северском Квашнин были убиты; в Глухове Кологривов, в Лубнах Бибиков были подарены Татарам; в Миргороде Приклонский, в Батурине Клокачев, в Прилуках Загряжский, в Гадяче Огарев были в Чигирин отправлены; в Соснице Михайлов неизвестно где девался.

Донские козаки получили также от Брюховецкого приглашение изменить Государю.

Старые козаки, или так называемое Товарищство, преданные Вере и Христианским обычаям, ужаснулись и вознегодовали на Брюховецкого. Они немедленно дали знать Государю о избиении Воевод, о посольствах на Дон, в Крым и в Константинополь; просили Ромодановского осадить скорее Котельву, где хранились все запасы Брюховецкого, и где засели Запорожцы. Тогда же к Дорошенку отправлен был гонец с просьбою—прибыть скорее в Полтаву и принять Гетманство.

Получив известие от козаков, Государь немедленно велел вступить в Украйну Князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому. Стольники: Князь Константин Щербатов и Иван Лихарев, Думный Дворянин Яков Тимофеевич Хитров и Генерал Филипп Фон Буковен вступили к нам с Ромодановским; два последние отряжены были на Запорожье. 27 Февраля гонец из Москвы привез в Польшу Русским Посланникам Государев указ: известить Короля о всеобщем возстании Украйны, о кровопролитии, о внушениях Брюховецкого и Дорошенка предаться Порте; обещать, что в будущем году устроится вечный мир России с Польшей, посредством Дворов Цесарского Датского, Шведского и Бранденбургского; наконец просить скорее высылки вспомогательного войска.

По совету Товарищства, Ромодановский пошел на Котельву; при наступлении весны осадил город и прекратил сношения Запорожцев с Брюховецким. Сирко, не теряя времени, начал переписку с Генеральным Асаулом Демьяном Многогрешным о принятии Дорошенка на Гетманство. Испуганный предчувствиями, свирепый Брюховецкий стал безчеловечным; обиды и разорения от него посполитству простерлись до невероятности; за ничтожную вину он всенародно сжег Гадячскую Полковницу Острую.

По вызову Старшин, Дорошенко, щедро одарив Послов, поспешил с Поляками в Опошню, и прибыл туда почти в одно время с Гречаным, который привел с собою войска вспомогательные из Крыма. Дорошенко подкупил и Татар и Гречаного. Брюховецкий приехал в Опошню для взаимных клятвенных обетов с Крымцами. Не подозревая ни в чем Дорошенка, он выступил к Котельве с Татарами и Запорожцами; Чигиринский Гетман перерезал ему дорогу в пяти верстах от Опошни. Его же козаки схватили, связали и привели его к Дорошенку; а этот отдал его Опошнянцам «за непорядочное на Гетманстве правление, за безумный замысл, за не постоянство и не пощадение Самка и Васюты и иных,» говорит одна из наших летописей, — «за убийство многих честных жен и за Полковницу Гадячскую, прозываемую Острую.» Народ убил Брюховецкого дубьем. Его советники и часть Запорожцев погибли с ним же; его жена, дочь Шереметева, отослана в Чигирип; Дорошенко отправил тело убитого Гетмана в Гадячь, там похоронили его в церкви Богоявления. Таков был конец Брюховецкого. Говоря о дне, в который стал он Гетманом, один из Малороссиян сказал: «Прощай Украйна.»

Начало его правления ознаменовано неблагодарностию и мстительностию; средина — разрушением сел и городов, пожарами жилищ, гибелью жителей; конец — изменой и предательство пред Царем и Благодетелем. А смерть — под дубьем.