Глава 6. БРОЖЕНИЕ В ТЫЛУ, 1953-1968

Глава 6.

БРОЖЕНИЕ В ТЫЛУ, 1953-1968

Советский образ жизни способен порождать своих врагов. Сам способен порождать и воспитывать, кормить и содержать своих противников…

Из дневника историка Сергея Дмитриева, октябрь 1958

В Карибском море бушевал ракетный кризис, поставивший мир на грань ядерной войны, но круги московской и ленинградской интеллигенции в эти дни были поглощены совсем другим событием. Не только литературная элита, но и простые советские читатели стремились раздобыть свежий номер литературного журнала «Новый мир», где был напечатан рассказ Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» о русском мужике, отбывавшем многолетнее заключение в сталинском лагере^{613}. Появление этого рассказа в подцензурной советской печати было воспринято многими как чудо и обещало глубокие сдвиги в литературе, культуре и политической жизни советского общества. Многие люди, в том числе среди официальной «советской интеллигенции», начали говорить то, что думали. Казалось, повеяло свежим воздухом, и либерализация стала необратимым явлением. В тылу советской империи назревало брожение.

Это брожение имело огромное значение для хода и исхода холодной войны. Ведь эта война была не просто геополитической схваткой двух сверхдержав: в клинче сошлись противоположные социально-экономические системы, борьба шла в области культуры и идеологии. По сути, заключает английский историк и писатель Дэвид Кот, в баталиях холодной войны обе стороны «оспаривали общее наследие европейского просвещения». Соотношение сил в этой схватке определялось не количеством дивизий, а «всемирным триумфальным ростом влияния печати, кинематографа, радио и телевидения, а также распространением общедоступных театров и концертных залов — особенно в СССР»^{614}.

Конфронтация с Советским Союзом оказала сильное воздействие на американское общество. Пытаясь продемонстрировать привлекательность американского капитализма, реагируя на мощное движение против колониализма, на популярность СССР в третьем мире, США были вынуждены принять законы, запрещающие расовую дискриминацию и сегрегацию, резко увеличили государственное финансирование образования. Следующим шагом были дорогостоящие программы социальной помощи беднейшим слоям населения. Сдвиги в культуре и изменения в общественном сознании после спада «маккартизма» начали влиять на приоритеты американской внешней политики^{615}. Не менее глубокое взаимовлияние холодной войны и социально-экономического развития имело место и в СССР. Новый внешнеполитический курс и разоблачение Хрущевым культа личности Сталина на XX съезде КПСС в феврале 1956 г. происходили на фоне стремительных изменений в советском обществе: массового переселения из сел в города, получения всеобщего среднего образования, роста потребительских и культурных запросов людей, их большей мобильности и большего доступа к информации. Если при Сталине, несмотря на громадную социальную мобильность, улучшение условий жизни касалось лишь столичных элит и отдельных групп в военно-промышленном комплексе, то со второй половины 1950-х гг. миллионы советских граждан получили шанс на лучшую, более устроенную и цивилизованную жизнь. Сменившим Сталина правителям, особенно Хрущеву, хотелось показать всему миру, что советскому строю по силам создать счастливое общество, в котором живут творческие и высокообразованные люди. Соперничество с Соединенными Штатами вынуждало советское руководство развивать науку и промышленные технологии, увеличивать количество высших учебных заведений, а также предоставлять ученым и инженерам больше возможностей для творчества и самореализации. С 1928 по 1960 г. численность студентов высших учебных заведений возросла в 12 раз и достигла 2,4 млн. человек. Количество специалистов с высшим образованием увеличилось за те же годы с 233 тыс. до 3,5 млн. человек^{616}.

Хрущев и другие члены Президиума ЦК осуществили переход на восьмичасовой рабочий день и шести-, а затем и пятидневную рабочую неделю. Были резко сокращены прямые налоги, особенно с крестьянства. Значительно возросли государственные инвестиции в жилищное строительство, образование, детские сады и ясли, учреждения культуры и систему здравоохранения. Кроме того, власти приступили к созданию современной городской инфраструктуры с электричеством, водопроводом и горячей водой круглый год. Началось строительство новых предприятий легкой промышленности, чтобы удовлетворить гигантский спрос на жилье и товары массового потребления — спрос, который государство игнорировало несколько десятилетий. По словам российского историка Елены Зубковой, «казалось, политика правительства в самом деле повернулась навстречу людям»^{617}. К началу 1960-х гг. государственные социальные программы и быстрый рост экономики вызвали волну оптимизма в обществе, особенно в среде студенческой молодежи и профессионалов — врачей, преподавателей, инженеров, ученых. Возникал многочисленный, молодой и хорошо образованный «средний класс», с иными запросами, чем у старшего поколения советских людей^{618}.

Культурная «оттепель» и начатая Хрущевым кампания по развенчанию культа личности Сталина наложили неповторимый и противоречивый отпечаток на модернизацию советского общества в 1950-1960-е гг. Гнетущее единообразие, отличавшее культуру позднесталинской поры, уходило в прошлое. По мере того, как советские граждане избавлялись от страха, общественная жизнь расцвечивалась различными оттенками мнений и интересов. Росло пассивное сопротивление непопулярным мерам властей, начали возникать «оазисы», где люди могли думать и творить вопреки запретам официальной идеологии и культуры^{619}.

Изменения в советском обществе после смерти Сталина были замечены западными наблюдателями, но споры о смысле этих изменений продолжаются и по сей день. Американский историк Джереми Сури считает, что десталинизация в советском обществе породила протестное движение, которое вместе с протестными движениями, возникшими в других странах Европы в конце 1960-х гг., бросило вызов правилам и нормам — всей практике — холодной войны. Под угрозой этого протеста, считает Сури, в 1970-е гг. кремлевское руководство, как и политики Запада, было вынуждено проводить политику разрядки — по сути, консервативный курс, ориентированный на снятие напряжения в обществе^{621}. С этим обобщением трудно согласиться: оно сильно преувеличивает протестный потенциал, имевшийся в СССР, и игнорирует другие, более важные причины, породившие разрядку. Развитие послесталинского общества шло по советским, т. е. государственно-коллективистским рельсам, и впоследствии именно это обстоятельство породило трудноразрешимые для партийных реформаторов проблемы.

Внешняя политика Советского Союза имела свою динамику, лишь опосредованно связанную с переменами во внутренней жизни. Вместе с тем появление в советском обществе людей, мыслящих и чувствующих по-другому, не могло со временем не оказать влияния на международную политику СССР. Не поняв процессы и парадоксы первого послесталинского десятилетия, нельзя объяснить обвальную перестройку Михаила Горбачева и внезапный «выход» Советского Союза из холодной войны. Хрущевская «оттепель» породила в советском обществе новые водоразделы, особенно в образованной части общества. Хрущев хотел сокрушить культ личности Сталина, но в народе этот культ остался, а общество разделилось на «сталинистов» и «антисталинистов». При Хрущеве был сохранен железный занавес, однако в нем появилось немало лазеек, в первую очередь для самой же номенклатуры и привилегированных элит. Советские граждане разделились на «выездных» и «невыездных», и все большее число советских людей могло проводить все более невыгодные сравнения между уровнем жизни большинства в СССР и в странах Запада.

В этой главе автор не претендует на то, чтобы воссоздать общую картину изменений в советском сознании после смерти Сталина. В книге не рассматриваются настроения в ключевых группах советской бюрократии (военнослужащих, сотрудников спецслужб, партийной элиты), а также среди рабочих, представителей различных национальностей, ветеранов войны. Мое внимание сосредоточено на культурно и интеллектуально значимых кругах и группах советского общества. Под ними я понимаю прежде всего дружеские компании и другие сетевые сообщества образованных слоев, которые возникли в конце 1950-х гг. в Москве, Ленинграде и ряде крупнейших городов СССР и которые 30 лет спустя сыграли центральную роль в драме завершения холодной войны. Членами этих дружеских компаний были художники и писатели, ученые и интеллектуалы, а также связанные с ними «просвещенные» партийные аппаратчики, жившие преимущественно в Москве и позже именовавшие себя «шестидесятниками». Эти люди, чье мышление разительно изменилось в течение десятилетия после смерти Сталина, были жизненно заинтересованы в реформах и либерализации советской системы, но при этом оставались — за очень небольшим исключением — в рамках советского миросозерцания и общественного менталитета. Их совместными усилиями была подготовлена почва для радикального сдвига в советской внешней и внутренней политике, который произошел в правление Михаила Сергеевича Горбачева в 1985-1989 гг.