Глава 6 148 тбр в тылу врага
Глава 6
148 тбр в тылу врага
Начальник штаба 148 тбр майор Михалев и 4 человека из его уцелевшего экипажа оставались в районе высоты 195,8 всё утро. Их танк, как и все другие машины бригады, вступившие в бой на этой высоте, был подбит, а затем сожжён противотанковой артиллерией противника. Оставшиеся в живых танкисты прятались в высоких посевах и ждали подхода 26 и 27 тбр. Увы, бригады не появлялись. Прошёл час, потом два, потом и три. Звуки боя доносились с полей северо-западнее, но никак не приближались к высоте. Наступил полдень. Бригад не было. И тогда майор Михалев принял решение больше не ждать, а выходить к своим через линию фронта. Такое же решение раньше или позже приняли и другие скрывавшиеся в поле танкисты. Остатки экипажей 260 тб начали опасный путь назад, пробираясь по полям на север[148]. 13 их сожженных танков с останками сгоревших в них танкистов оставались за их спинами печальными памятниками погибшему батальону.
Дойдя до Медвежьего, 89-й танковый батальон в составе 4 КВ и 2 Т-60 с 8 часов утра ждал здесь подхода главных сил корпуса. Экипажи оставались в деревне, даже когда стало ясно, что район расположения батальона окружает противник. Танкисты видели подход вражеских автоматчиков, вели по ним огонь, но те постепенно, но неуклонно подбирались всё ближе. Этому во многом способствовала высокая рожь, которая хорошо скрывала пехоту, но не могла скрыть танки. Что оставалось делать танкистам? Гоняться за автоматчиками по полю? Но те легко прятались в посевах, меняли позицию и появлялись уже в другом месте. К тому же горючего в танках оставалось всё меньше, да и запас боеприпасов был не безграничен. Мотострелков сопровождения у танкистов не было, и отогнать подкрадывавшихся с разных сторон солдат противника у них не было возможности.
Вскоре произошло то, чего можно было ожидать в создавшемся положении: в танки полетели «зажигательные бутылки». Но, как это можно понять из отчёта 89 тб, ни одна из них не причинила вреда танкам: немецкие пехотинцы явно боялись подходить ближе, кидали бутылки издалека, и они не долетали до цели. Но окружённым и буквально обложенным со всех сторон врагом экипажам явно было не по себе. Они осознавали, что дальнейшее стояние на месте неизбежно приведёт к тому, что рано или поздно кто-то из «метателей» обязательно попадёт в цель.
Майор Ильченко, который в отсутствие подполковника Михайлина возглавил бригаду (вернее её остатки), принял решение выйти из деревни на высоты. Разгоняя и уничтожая встречающихся на пути вражеских солдат, танки легко прорвали «окружение» и двинулись на северо-восток. Через 2 километра батальон остановился в районе западнее деревни Пайково и опять стал ждать подхода бригад корпуса. Шло время. Бригады не подходили.
Вместо них к занятому району опять стали подбираться вражеские автоматчики. Ситуация повторялась. В отчёте 89 тб было записано: «Из района Медвежье батальон вышел в 10:00 22 июля по причине: до батальона автоматчиков пробрались в район расположения наших танков и начали бросать в машины зажигательные бутылки»[149].
На самом деле силы противника экипажами были сильно преувеличены (что немудрено, учитывая сумятицу боя в окружении, плохую видимость и стрельбу со всех сторон). Никакого «батальона автоматчиков» у противника в районе Медвежьего не было. Командование 387-й немецкой пехотной дивизии было бы радо иметь его под рукой, но к тому времени целый пехотный батальон был для дивизии неслыханной роскошью — все её резервы уже были брошены в бой. Поэтому для оцепления прорвавшихся русских танков противник мог выделить не более одной, собранной «с миру по нитке» роты. После донесения разведки сформированные в спешном порядке подразделения перебросили на грузовиках к Медвежьему. Эти группы немецкой пехоты (надо отметить настойчивость и дерзость автоматчиков врага, отважившихся окружить танки, подобраться к ним и бросать в них зажигательные бутылки) стали первыми немецкими заслонами, «обложившими» прорвавшийся батальон и отслеживавшими его перемещения в ожидании подхода противотанковой артиллерии. Батальонный комиссар Головин впоследствии написал (сохранён стиль документа. — И. С.): «Заняли опушку леса и стали наседать автоматчики и миномётный огонь противника. Посовещавшись с Героем Советского Союза майором Ильченко, с опушки вышли на бугорок. Здесь кроме автоматчиков и миномётного огня прибавился и артиллерийский огонь. Принимаем решение: отойти от опушки леса в направлении Каверья на 4–5 километров»[150].
После напрасного ожидания своих бригад в районе западнее Панкова майор Ильченко решил ещё раз сменить позицию и выйти навстречу ожидавшимся 26 и 27 тбр. Батальон выдвинулся в район южных скатов выс. 187, 9 и в очередной раз остановился в ожидании. И снова прошел час, потом два — бригад не было. Радисты не прекращали попыток связаться с командованием, но ни командир бригады, ни начальник штаба, ни оставшийся в Малой Верейке штаб 148 тбр, ни корпус не отзывались.
Батальон находился в тылу врага и был в полном неведении об обстановке вокруг и происходящих на фронте изменениях. Положение прорвавшихся танкистов усугублялось и тем, что предусмотренного приказом подвоза горючего и боеприпасов всё не было, а отсутствие других бригад корпуса говорило о том, что этого подвоза может и вообще не быть.
По распоряжению майора Ильченко экипажи подсчитали оставшееся горючее и боеприпасы. Положение было более чем серьёзное: горючего оставалось на 8–10 километров хода, боеприпасов — половина боекомплекта, в закипавшие на жаре моторы нужно было долить воды. О еде и воде для питья речи не было, люди могли и потерпеть, но взятого сухпайка с водой экипажам тоже хватило бы ненадолго. К тому же после целого дня боёв, ночного марша без какой-либо передышки, долгих блужданий и поисков, а потом — нескончаемою стресса нового боя в окружении танкисты были измотаны и физически, и морально, и никакого отдыха впереди не предвиделось.
Недостаток горючего резко ограничивал Ильченко в выборе возможных вариантов действий и грозил превратить его последние танки из ударного маневренного кулака в малоподвижные (или вообще неподвижные) огневые точки. Но и тут нехватка боеприпасов делала их огневыми лишь на время. Когда экипажи расстреляют все патроны и снаряды, грозные боевые машины неизбежно превратятся лишь в точки. Неподвижные. И что тогда?
Вторые сутки на ногах без сна и отдыха, не ведая, где корпус и где противник (может, немцы уже начали отход?), как должен был поступить майор Ильченко? Какое единственно верное решение мог принять он как старший начальник? Незнание из-за отсутствия связи окружающей обстановки не давало ему возможности правильно оценить сложившуюся ситуацию, но то, что наступление основных сил корпуса терпит неудачу, становилось всё более и более очевидным. Приложив столько усилий и принеся столько жертв, 148 тбр выполнила свою задачу и в последнем отчаянном рывке, теряя на пути танки и людей, всё-таки прорвалась к Медвежьему. Но прорвавшись сюда одним неполным батальоном, бригада оказалась вдруг не авангардом следовавшего за ней танкового корпуса, а одиноким и обессиленным воином в стане врага. Ещё утром занятый район можно было считать передовым плацдармом. К полудню он стал сильно напоминать западню.
Оказавшись у высоты 187,9, майор Ильченко решил обсудить с командирами создавшееся положение и созвал их на короткое совещание. Из старшего комсостава батальона среди экипажей были: сам Герой Советского Союза майор Ильченко, начальник политотдела 148 тбр батальонный комиссар Зуев, комиссар 260 тб батальонный комиссар Головин (оказавшийся вместе с 89 тб после ночных блужданий и боя под Каверьей), командир 89 тб старший лейтенант Запорожец, его заместитель и адъютант генерала Лизюкова капитан Пендак, старший лейтенант Самарцев, военком батальона политрук Выставной. Вопрос стоял один: что делать? Как долго шёл разговор и какие предложения высказали присутствовавшие на нём командиры, нам неизвестно, и мы уже никогда этого не узнаем, но ясно, что в итоге на этом совещании было принято решение оставаться на месте и ждать подхода своих частей, а если они не появятся — возвращаться обратно ночью.
Конечно, с «высоты послезнания» видно, что это решение обрекало батальон на бездействие и полную потерю инициативы. Противник получал возможность стягивать силы к району прорыва, а экипажам не оставалось ничего другого, кроме как обречённо ждать дальнейшего развития событий. Но не следует забывать, что недостаток горючего (его оставалось, напомним, всего лишь на 8–10 км пути), в сущности, оставлял Ильченко только два варианта возможных действий: прорываться к своим частям или ждать их на занятой высоте.
Если же вспомнить, что собравшиеся на совет офицеры по-прежнему выполняли приказ, который никто не отменял, то надо признать, что и этого выбора у Ильченко не было. Принятие им решения о немедленном возвращении назад означало бы самовольное неисполнение этого приказа и срыв всей операции. Такую ответственность он на себя не взял. К тому же Ильченко не знал, по какой причине 26 и 27 тбр так и не вышли к Медвежьему, и вполне мог предполагать, что в конце концов они всё-таки здесь появятся.
Надежда на подход к высоте основных сил 2 ТК, пожалуй, и была тем фактором, который вместе с чувством долга и верностью присяге (а также своему командиру, который при расставании накануне не столько приказывал, сколько просил их сделать всё возможное и невозможное, чтобы выполнить задачу) лежал в основе принятого тогда решения. Бросить рубеж и возвращаться назад, не дождавшись подхода корпуса, офицеры 89 тб не могли.
В 16:00 майор Ильченко решил замаскировать танки и выслать пешую разведку в направлении Каверьи[151]. Но, попав под сильный огонь, разведчики к Каверье пройти не смогли и вскоре вернулись назад. Они доложили, что на северных скатах высоты 187,9 сосредотачиваются немецкие автоматчики. Затем наблюдатели заметили, что к высоте выдвигаются немецкие самоходные орудия. На глазах экипажей орудия стали занимать огневые позиции. Сюда же подтягивалась по посевам и немецкая пехота. Видя всё это, майор Ильченко выслал вторую разведгруппу. Но не успели разведчики далеко отойти, как по танкам неожиданно был открыт огонь. Первым же выстрелом был подожжён один КВ, затем, почти сразу, второй. По словам батальонного комиссара Головина, который, судя по нумерации танков в бригаде, был именно на втором КВ (№ 209), это произошло около 19:00. Головин написал: «В мой танк было 2 попадания. Впереди стоящие танки двинулись на Каверья. Сесть на какой-либо танк не удалось»[152].
Головин оказался в поле с двумя другими членами экипажа, оставшиеся танки 89 тб двинулись вперёд и, судя по всему, вышли из поля его зрения, так как об их судьбе он потом ничего сказать не мог.
Быстрая гибель двух тяжёлых КВ, скорее всего, объяснялась тем, что противнику каким-то образом удалось скрытно подтянуть по полю противотанковое орудие на очень близкое к танкам расстояние и открыть огонь наверняка. Но почему до самого последнего мгновения это орудие (орудия?) осталось незамеченным танкистами? Очевидно, причиной этого было демонстративное маневрирование вдали двух самоходных немецких орудий, которое отвлекло внимание экипажей и помешало им увидеть угрозу с тыла. В результате бой батальона начался так неожиданно и так неудачно: из 4 КВ два были сразу потеряны.
Оставшиеся танки рванулись вперёд и вышли из зоны обстрела, но, пройдя какое-то расстояние, оказались в зоне поражения других орудий. Дальше бой развивался для наших танкистов сумбурно и крайне неудачно. Будучи внезапно атакованными и не имея времени как следует осмотреться и найти позиции стрелявших по ним орудий, экипажи пошли в лобовую атаку на уже обнаруженные ранее цели — две самоходные пушки. Но, не успев поразить их, 2 КВ и 2 Т-60 были один за другим подбиты и подожжены немецкой противотанковой артиллерией, очевидно заранее расположенной на флангах. Из горящих танков сумели выскочить 8 оставшихся в живых танкистов, остальных ждала страшная смерть в горевших боевых машинах. Всего в последнем бою батальона погибло 24 человека. Сгорел в танке и адъютант генерала Лизюкова 21-летний капитан Пендак.
Судьба Героя Советского Союза майора Ильченко, который после гибели подполковника Михайлина возглавил 148 тбр, осталась неизвестной. Никто из выживших танкистов не взялся утверждать, что Ильченко погиб, но среди живых его тоже не оказалось.
Вероятность того, что он попал в плен, безусловно, нельзя полностью отрицать, но всё-таки она мала. Согласно статистике, значительная часть старшего комсостава Красной армии, попавшего в плен позже зимы 1941–1942 года, всё-таки осталась в живых и вернулась на Родину. Ильченко среди них не было. Но даже если предположить, что он умер в плену, в трофейных немецких документах (учитывая их тщательность и хорошо поставленный учёт) были бы упоминания об этом. Таких записей обнаружено не было. Более того, пленение представителей старшего командного состава Красной армии, как правило, оставляло след в документах боевых частей вермахта, но никаких упоминаний о пленении Ильченко в них нет.
Скорее всего, майор Ильченко не пропал без вести, а погиб в последнем бою 89 тб, но обстоятельства его гибели и места захоронения (если он и другие танкисты 148 тбр вообще были кем-то похоронены) остались неизвестными, поскольку свидетели его гибели тоже погибли.
Не вполне понятна и судьба начальника политотдела 148 тбр батальонного комиссара Зуева, который, согласно бригадному политдонеснию, не вернулся из рейда, как и Михайлин, и Ильченко, и многие другие офицеры. Правда, это политдонесение, написанное 26 июля, упоминает в числе не вернувшихся и несколько человек из комначсостава бригады, которые всё-таки вышли в расположение своих войск позже. Но упоминаний о том, что Зуев вышел в их числе, в более поздних документах также нет.
Оставшиеся в живых 11 человек, включая комиссара 260 тб Головина и двух членов его экипажа, разделились на две группы и стали выходить к фронту. Группа батальонного комиссара Головина и командира 89 тб старшего лейтенанта Запорожца стала выходить в северном направлении, а группа старшего лейтенанта Самарцева — в северо-восточном. От линии фронта на тот момент их отделяло всего 8–10 километров, но на то, чтобы преодолеть их и перейти через немецкую передовую, измученным и обессиленным людям потребовалось больше недели.
Только 30 июля группа Головина вышла в расположение наших частей в районе Верейских Выселок. Танкисты Самарцева пробрались к Дону севернее Вериловки, отошли от немецкой передовой на север и, переплыв реку у Горожанки, оказались уже в полосе Воронежского фронта[153]. О том, через что им пришлось пройти во время этого трудного и долгого пути, когда без еды и воды они 8 дней упорно пробирались к своим, воспоминаний, увы, не осталось. В документах об этом сказано кратко: вышли к своим 30 июля. Видно, эта часть злополучного «рейда по тылам противника» штабных интересовала мало.
Была ли оправдана гибель 89 тб нанесенными врагу потерями? Увы, документы говорят нам, что нет. Какой урон был нанесён ими врагу танкисты батальона, да и бригады в целом, не знали. Но характерно, что в пору, когда потери противника сплошь и рядом подсчитывались «со слов экипажей» и зачастую достигали гигантских размеров, оставшиеся в живых танкисты 148 тбр не стали ничего выдумывать и своими «победами» не хвалились.
Только комиссар 260 тб (возможно потому, что положение обязывало, да и надо же было хоть чем-то оправдать гибель батальона) сообщил, что на пути к Медвежьему «бригада уничтожила большое количество живой силы, артиллерии и обозов и в районе Каверья более 10 самолётов на аэродроме»[154]. Однако из всех других танкистов, дававших показания о рейде, никто кроме него не упомянул ни о большом количестве уничтоженной артиллерии, ни об обозах, ни о 10 немецких самолётах, хотя соблазн «набить» побольше проклятого врага в итоговых отчётах у них, наверное, был.
Командир 89 тб старший лейтенант Запорожец, который в отличие от Головина не был обременён задачами политработы, высказался в своём отчёте гораздо осторожнее. Он сообщил лишь о том, что в районе западнее Скляева 4-го есть аэродром противника, но ни о каких уничтоженных там самолётах не написал ни слова.
Вряд ли стоит сомневаться, что если бы самолёты противника были уничтожены в действительности, то об этом ярком победном эпизоде рейда сообщили бы все его вернувшиеся участники. Обычное ли дело — ворваться на аэродром и уничтожить там сразу 10 вражеских самолётов?! Не один же Головин их уничтожал… Но повторюсь: только он единственный заявил об этой победе. Не подтверждают слов Головина и трофейные документы.
Из всех погибших и пропавших без вести в том рейде танкистов 148 тбр только одному капитану Пендаку был спустя десятилетия поставлен памятник.
Правда, это было результатом стараний родственников погибшего, а не официальных властей. По воспоминаниям главы администрации села Большая Верейка Русских А. М., в 60-е годы прошлого века к ним приезжал брат капитана Пендака, занимавший в то время большую должность в армии. Он договорился с правлением села об установке памятника своему брату и сказал, что сам памятник и его транспортировку берёт на себя. Со свойственной тому времени армейской щедростью важный военный пообещал подарить школе грузовую автомашину, на которой сельчане привезут памятник, и мотоцикл в придачу. Через какое-то время в Большой Верейке действительно получили письмо о готовности памятника с предложением выезжать за ним. Представители села поехали поездом на далёкую западную окраину СССР и вскоре вернулись назад на грузовике с памятником и мотоциклом. Затем памятник торжественно установили в центре села, а грузовик и мотоцикл ещё долго работали в школьном хозяйстве. К сожалению, ни фамилии, ни адреса, ни дальнейшей судьбы этого важного военного сельчане сейчас не знают. Но за памятником ухаживают и следят.
Этот памятный камень с портретом адъютанта генерала Лизюкова находится в Большой Верейке. Но, как и в случае с монументом генералу Лизюкову, воздвигнутом недавно в Воронеже, памятник адъютанту генерала является чисто символическим. Увы, судьбы погибших генерала и его адъютанта, когда-то соединённые войной, после смерти тоже объединяет одно печальное обстоятельство: их останков под установленными памятниками нет, а где их могилы, до сих пор неизвестно.
Вечером 22 июля 1942 года 89-й танковый батальон 148 тбр, единственный из всех подразделений 2 ТК прорвавшийся к Медвежьему, погиб в последнем бою на высоте 187,9. Ночной рейд корпуса, который должен был сокрушить оборону противника и вывести опергруппу Брянского фронта к Дону, завершился провалом, а для 148 тбр трагедией. Но ни оставшийся в Малой Верейке штаб 148 тбр, ни заблудившийся комиссар бригады, ни нетерпеливо ожидавшие донесений командир и комиссар 2 ТК ещё не знали об этом. Для них успешно выполнившая задачу 148 тбр была по-прежнему впереди, в продолжавшемся рейде по тылам противника…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.